Buch lesen: «Тойво – значит надежда. Красный шиш», Seite 11

Черт, как бы ему самому хотелось поучаствовать в предстоящем марш-броске! Не за столом с картой и телефоном, а посреди леса с винтовкой за плечами. Мышцы сладко ноют от нагрузки, встречи с врагом лицом к лицу – это ли не романтика! Однако, как говорится, каждому – свое.

Седякин вызвал курьера, которым оказался ночной телефонист, слегка помятый, но вполне дееспособный.

– Барышня? – спросил он, уточняя.

– Ага, – согласился Потапов. – Ночью было дежурство на телефоне, эти сутки – курьером. Потом два дня отдыха.

– Пулей в Питер ближайшим же транспортом. Отвезешь два пакета особой важности и секретности в Интернациональную школу командиров. Потом можешь двое суток отдыхать. Ферштейн?

– Я, я, натюрлих, – без всяких эмоций ответил телефонист. Дело плевое: в полдень товарняк с теплушками пойдет. Места в них много, это в Карелию сейчас сложнее попасть – все поезда войсками забиты. Ох, и вдарят же скоро по белофинской сволочи!

Под вечер 1 января хмурый Инно подписывался под рапортом о получении двух запечатанных сургучом пакетов. Один из них был важный, другой – очень важный. Один – секретный, другой – весьма секретный. Доставил ему эту почту прямо на дом очень радостный курьер.

– С Новым годом вас, товарищ Инно! – сказал тот, когда все формальности были улажены.

– И тебе не болеть! – ответил начальник училища. – Маханешь в честь праздника?

– Махану, – согласился Потапов. – Весь день на ногах.

– А мне с тобой нельзя, – сокрушился Инно. – Еще Антикайнена искать.

Курьер-телефонист, молодецки крякнув, влил в себя почти стакан водки, закусил семужкой и сказал:

– А чего его искать? Он в казармах трется, меня к Вам и направил. И воинов своих из бань собрался вытащить. Строгий такой и взволнованный!

Действительно, Тойво с утра чувствовал, что начало 1922 года в его судьбе будет переломным. И от этого чувства ему было несколько не по себе. Взволнованность на него накатила и строгость.

А тут еще одуревший от дороги курьер Потапов начальника найти испросил. Крякал и хлопал себя по плечам, словно разгоняя забравшийся под шинель январский мороз. Значит, время пришло. Значит, сегодня он воин-интернационалист, а уже завтра – дезертир. Завтра, помимо обидного определения, двигало его и Лотту к послезавтра: белый песок, изумрудное море, раскаленное солнце и золотая рыбка в виде очень приличного банковского счета. А за снегом, если соскучатся, всегда можно к брату в Альпы податься.

Только нельзя даже думать обо всем этом – мысли материальны. Нельзя сглазить, нельзя быть уверенным ни в чем, пока дело не будет сделано. Вместо тревог и волнений, Антикайнен послал сменившегося с наряда Тойво Вяхю за парнями. Тот по причине своего самого юного возраста среди курсантов отдувался в новогоднюю ночь за всех.

Четырнадцать командиров отделений всей лыжной сборной отдыхали в банях, в рюмочных, у кого водились деньжата, в концертах оперной музыки и выставках художников-минималистов. Сегодня, первого января 1922 года был день полного расслабления – ни учебы, ни лыжной подготовки.

Когда начальник училища Инно пришел в казармы, отправив отдыхать специалиста по кряканью Потапова, Антикайнен выступал перед собравшимися товарищами по Интернациональной школе.

– In fact, the more You shared of the past, the less people saw You for who You were in the now, the more they saw You as who You had been and who You had struggled so long not to be¹⁰, – говорил он, воодушевленно сжав руку в кулак и потрясая им в такт своим словам.

– Переведи! – сразу же несколько голосов.

– Тьфу ты, – сплюнул Тойво. – Извините, увлекся. О чем это мы говорили?

– Как строить взаимоотношения в рейде.

– Ах, да. В действительности, чем более ты распространяешься о прошлом, тем менее люди видят, кто ты на самом деле, более они видят тебя, каким ты был и каким ты боролся не быть¹¹. Словом, товарищи, живем только настоящим. Прошлое оставляем здесь, в казармах. Нам надеяться только друг на друга, давайте же постараемся оправдать эти надежды.

Инно нахмурился: неужели курьер знал о содержимом пакета и проговорился? Надо его немедленно арестовать и расстрелять, чтоб не крякал.

– Смирно! – скомандовал Оскари Кумпу, первый увидевший притаившегося начальника.

– Вольно! – махнул рукой Инно. – Что за сбор в отведенное для отдыха время?

– Разрешите доложить, – сказал Антикайнен. – Выстраиваем тактические принципы взаимоотношений, если наша подготовка позволит провести операцию в тылу противника. Занятия перед отбоем, размышления на сон грядущий, так сказать.

Начальник в ответ только вздохнул: ну, да, ну, да. А, вообще, правильно, когда в экстремальной ситуации степень взаимоотношений не зависит от степени конкретных отношений. Дело надо общее делать, а не людей проверять на вшивость. Только прокуратуре об этом говорить не следует – у нее, у прокуратуры, как раз все наоборот.

– Парни! – сказал Инно.

– Что? – изумились собравшиеся в голос.

– Извините: товарищи курсанты! – поправил себя начальник. – Нас ждут великие дела. Совсем скоро всем нам придется показать, что значит быть «слушателем Интернациональной школы командиров» в обстановке секретной и смертельно опасной. Готовьтесь. Сформированный отряд лыжников будет задействован в самое короткое время. Командиру отряда следует незамедлительно подойти ко мне для получения приказа. Кстати, а кто у нас командир?

На удивление этот вопрос оказался до сих пор нерешенным. По крайней мере, приказа такого начальник не подписывал. Как-то не до этого было.

Курсанты-командиры отделений переглянулись. Несмотря на отсутствие официального назначения, никто из них не сомневался, кому следует поручить руководство и управление «секретной и смертельно опасной» операцией.

– Ленин! – сказали они хором.

Инно представил, как лысый вождь, уже очень немощный, чешет на лыжах и передернулся.

– Назначаю командиром курсанта Антикайнена, – сказал он. – Его заместителем будет Оскари Кумпу. Соответствующее распоряжение будет издано не позднее завтра. Если есть возражения, другие кандидатуры, прошу огласить немедленно.

Никто не возражал, никого не предлагали. Сам Тойво молчал, молчал и огромный, как медведь Оскари.

– Все свободны, всем отдыхать, Антикайнен и Кумпу – ко мне в кабинет.

Инно сбросил шинель на стул, прикрыл за вошедшими курсантами дверь, не забыв выглянуть в коридор на предмет наличия отсутствия шпионов, и нахмурился.

– Дорогие товарищи, – сказал он. – Получен приказ о задействовании нашего отряда лыжников в разведывательно-диверсионных целях. Соответствующее обмундирование, вооружение и продовольственные наборы поставят в ближайшие дни. Этим занимается сам товарищ Каменев. Так что: будьте готовы!

– Всегда готовы, – ответили Тойво и Оскари, чуть не отдав при этом новомодный пионэрский салют.

– Продолжать соблюдение секретности, продолжать подготовку, желательно – тактическую. Эх, к Василевскому бы обратиться, да времени, боюсь, не хватит. Ну, а с товарища Ровио толку никакого.

– Стесняюсь спросить, – обратился остающийся спокойным, как удав, Кумпу. – Когда?

– В свое время, товарищи, – хмуро заметил Инно. – Вы об этом узнаете в первую очередь.

Третьего января по Интернациональной военной школе был издан приказ, в котором говорилось: «Отряду лыжников Интернациональной школы – быть готовым к выступлению в 16 часов 5 января 1922 года».

6. Диверсанты.

Тем же днем в казармы привезли снабжение. На этот раз дневальные по КПП направили грузовики-полуторки прямиком на хоз двор, вызвав туда же комиссара Ровио. Вероятно, побоялись, что снова им лица набьют, если отправят новенькое обмундирование и оружие в кочегарку. Назарбаев, Ибрагимов и Алимбаев уже приобретали необходимый для выживания в большом городе опыт, и опыт им говорил: ничего не отправлять в печь на растопку. Революция в Средней Азии продолжалась, басмачи ездили на лошадях, презрев верблюдов, а электричества – никакого! Навыки, приобретенные в школе красных командиров еще должны были сыграть свою роль в становлении союзных республик, поэтому Назарбаев, Ибрагимов и Алимбаев впитывали в себя каждую крупинку знаний, чтобы та сторицей окупилась в родных кишлаках и аулах при установлении в них советской власти.

Куусто Ровио обрадовался сначала, пересчитав грузовики, а потом разом погрустнел, перечитав накладные. Ничего из доставленного не могло быть использовано в Питере на курсантские нужды. Все должно было уйти во вражеский тыл, предварительно превратив каждого курсанта в бойца-диверсанта. Снял шинель «с разговорами», одел белый овчинный полушубок – стал другим человеком.

В рейде должно было принять участие сто семьдесят воинов – по числу спасенных от Назарбаева, Ибрагимова и Алимбаева пар лыж – на них и поступило все снабжение. Полушубок, ватные штаны, валенки, белый маскхалат, автомат Федорова с боекомплектом, две гранаты, консервы, сало, сахар, шоколад, ну, и спирт – набор для диверсанта.

Такой шикарный набор способствовал подъему боевого духа у финнов-лыжников и вызывал некоторую зависть курсантов-эстонцев, чехов, азиатов и немногочисленных русских. Что такое лыжи – каждый из них представлял себе достаточно смутно, но зато шикарный внешний вид был налицо.

– Я бы тоже в такой форме в рейд пошел, – сказал курсант Геннадий Фиш¹². – Подумаешь – лыжи! Любой дурак в них по снегу пройдет.

– Цыц! – сказал ему Оскари Кумпу, а Тойво Вяхя показал огромный, не по годам, кулак.

Матти Нуоволайнен под такое дело сбегал в город и выменял где-то свой спирт, будучи человеком, в принципе, не пьющим, на четыре пары лыж, типа муртома¹³. Дело в том, что изначально доставленные по приказу Каменева лыжи все, как одни, были типа хапавеси¹⁴, и пришлось с этим делом считаться. Стратегию, конечно, выработали: «лоси» впереди, остальные следом. Однако передвижение столь крупного воинского подразделения невозможно без разведки. А к разведчикам уже «лосей» не приставить. Разведчики сами должны по снегу продвигаться, желательно, не очень проваливаясь.

На широких «вездеходах» можно было без особого ущерба двигаться и по сугробам, и по насту, и по льду. Их отличие от охотничьих состояло в том, что крепления были резиново-проволочными, что не позволяло одним движением ноги их сбросить, да рост, под стать обычным беговым.

– Это ты здорово подсуетился! – сказал Антикайнен. – Быть тебе командиром разведчиков. А больше таких муртома не раздобыть?

– Можно, конечно, но не в Советской России, – пожал плечами тот. – Мы же пытались уже! А я вот заказ сделал, да только через границу лыжи на себе просто так не поволочешь, поэтому, извиняйте, хлопци, бананьев нема!

Целый день ушел на то, чтобы подогнать под себя снаряжение – лыжи с креплениями, палки с кожаными петлями под кисти рук, валенки и одежду. Потом, на марше, нельзя будет отвлекаться на подобные вещи, на марше нужно будет бежать, что хватит сил.

Наконец, все приготовления были позади, и стройными колоннами курсанты в обычной своей курсантской форме двинулись к Николаевскому вокзалу, где их уже поджидал специальный эшелон. Лыжи и палки, вещмешки с припасами и мешки со спецодеждой уже перегружались в вагоны специально проинструктированными солдатами из хозвзвода. Назарбаева, Ибрагимова и Алимбаева на такое ответственное дело не допустили.

– Ура, товарищи! – так энергично гаркнул в усы командующий товарищ Каменев, что они, седоватые и огромные, чуть не улетели в направление к шеренге бойцов.

– Ура! – ответили курсанты в тон оратору, и с крыши вокзала сорвался наземь снег.

– Я верю в вас, богатыри! – продолжил кричать Каменев, и на глазах его застыли слезы от избытка чувств. – Расцеловать бы вас всех!

Бойцы разом поскучнели, представляя, как придется лобызаться с этими обвислыми прокуренными усищами. Ладно бы он был женщиной – да не бывает у женщин столь буйной растительности под носом, даже у тех, кто цыганской, армянской или азерибаджанской национальности.

– Потом расцелую. По возвращению. Если вы захотите, – несколько умерил пыл командующий. – А пока мы сделали для вас все, так и вы сделайте для нас, для молодого Советского государства, полный максимум из того, что можете. И даже то, что не можете! Громите белофинскую сволочь! Нет пощады врагам! Аллилуйя!

– Аминь! – ответили курсанты.

– По вагонам! – скомандовал начальник школы Инно.

Едва только последний курсант сел в вагон, поезд стремительно тронулся и умчался, как ветер, в Карелию. На перроне остался стоять удивленный Каменев, а Инно и Ровио махали вслед эшелону своими платочками.

Ехать предстояло почти двое суток, за это время надо было разобраться со снабжением и не позволить никому налакаться халявного спирта. Вообще-то, каждый из финских курсантов понимал всю ответственность предстоящего мероприятия, но ведь что такое пьянка? Хлопнул по рюмке, типа за отъезд, потом – по второй, потому что по одной нельзя, следом – за успех, а дальше разбавленный в пропорциях пятьдесят на пятьдесят спирт сам находит дорогу к желудку и пробирается прямиком в мозг.

Антикайнен поставил своему заместителю Кумпу задачу: всех задействовать. Сам же лег спать с чистой совестью, потому что дело свое командирское выполнил: приказ отдал. Оскари изловил двух командиров рот, Хейконена и Каръялайнена, и нарезал им цель: охватить всех. И тоже пошел спать на соседнюю с Тойво полку.

Те тоже хотели, конечно, завалиться пощемить, но нужно было как-то решать задачу. Они вызвали к себе командиров взводов и строго сказали, что всех нужно занять. После чего мгновенно уснули – просто будто сознание потеряли. Вот как положительно воздействует на организм хорошо сделанное дело.

Настал черед командирам отделений получать приказ: озаботить всех. Те, ступая на цыпочках, чтобы не разбудить своих отцов-взводных, внезапно погрузившихся в счастливые грезы под перестук вагонных колес, пошли к своим отделениям.

– Вот что, товарищи! – торжественно прошептали они своим подчиненным. – Когда мы уснем, положите нас на наши полки, а самим – до рассвета читать Устав военной и караульной службы.

Едва произнеся последнее слово, они пали ниц и захрапели. Бойцы переглянулись, пожали плечами, за руки и за ноги распределили своих начальников по местам, а сами, удобно устроившись на выбранных под это дело полках, вытащили из карманов священные книжицы.

Как только курсант начинал читать первую строчку из Устава, она немедленно куда-то убегала, маня читателя за собой. Тот, конечно, бежал следом и прямиком попадал в свою дрему. Дальнейшее действо уже развивалось само по себе – в меру фантазии и биохимии каждого.

Таким образом утром ничто из запасов спиртного израсходовано не было, все выспались, как пожарники, и заняли по пробуждению очередь в туалет. Сила военной дисциплины – в приказе, каждый его понимает по своему, но итог один – порядок в танковых войсках. Да и, вообще, в любых войсках – порядок.

– А поутру они проснулись, – сказал на это Антикайнен, мрачно созерцая переминающуюся с ноги на ногу очередь.

Мимо него, глядя себе под ноги, прошел курсант Лейно, пулеметчик по образованию, добрался до вожделенной кабинки и сказал товарищам: «Я только спросить». Очередь, было, удивилась, но тот быстро вошел в туалет, когда дверь открылась.

Завтрак в поезде был тоже предусмотрен. Завтрак был сытен, масло в каше – обильно, чай – сладок и наварист. Всем это понравилось, поэтому вместо перекура – народ в отряде в основном подобрался некурящий – запели революционную песню.

Old man feels the cold.

Oh baby don't

'cause I've been told

Stay on these roads

We shall meet, I know

Stay on…my love

You feel so weak, be strong

Stay on, stay on

We shall meet, I know

I know. ¹⁵

Старик чувствует холод.

Детка, с тобой так не должно,

Потому что мне сказали

Оставаться на этих дорогах.

Мы встретимся, я знаю.

Оставайся… моя любовь.

Ты чувствуешь такую слабость, будь сильной.

Оставайся, оставайся

Мы встретимся, я знаю.

Я знаю.¹⁶

Вместо политзанятий устроили скоростную сборку-разборку пулеметов. Потом в соревновательных целях то же самое проделали с закрытыми глазами. Победил, как ни странно, «сцуль», как его прозвали, Лейно. Чемпион среди всех курсантов, Матти, способный на ощупь вытащить из мешка детали только определенных марок оружия, не путая их с другими, и собрать их, не глядя, в пулемет, отчего-то замешкался. Вероятно, слишком занял свою голову мыслями о предстоящем деле.

Конечно, все помыслы у каждого были об одном: какое же задание у них будет? Об этом и вели разговоры. Все больше склонялись к, так сказать, «мировой революции». Броситься на лыжах на лахтарит, разбить их, развернуть над головами красный стяг, и – в Финку. У всех диверсантов в стране Суоми остались родственники и близкие. И каждый мечтал прийти к ним, помахать флагом и сказать: «Я вас освободил». Родственники и близкие заплачут от радости, буржуи затрепещут от страха и сдадутся. А им – уже дальше двигать, братскую Швецию и Норвегию освобождать.

Хотя какая «Швеция – братская»? Очень даже сволочная страна. И в Норвегии сволочей – пруд пруди.

Но делать нечего. Мировой пожар Революции надо где-то раздувать. Пусть потом гуляет пламенем по всем Европам! И они: Лейно, Матти – сурово бегут на лыжах впереди, махая туда-сюда знаменем.

– А лето придет? – недоверчиво всунулся под красный флаг командир второй роты Каръялайнен.

– И что? – даже возмутился Матти.

– Летом-то как на лыжах бегать – снегу-то не будет?

– Да ну тебя! – отмахнулся Лейно. Субординация у вчерашних слушателей-однокашников еще была того – не очень. – Природные условия не играют роли. Важен сам процесс.

За разговорами каждый собирал вверенное ему имущество, выискивал из складированных в углу лыж свои, подписанные особыми знаками, с подогнанными под себя креплениями. Так и приехали в Петрозаводск.

Кто-то сунулся на перрон, но мороз всех торговцев разогнал по норам, а немногочисленные жители в это время предпочитали сидеть по домам и смотреть друг на друга. Вот ведь какой парадокс был в 1922 году в набирающем силу губернском городе Петрозаводске: торгаши в норах жили, а иные жители – в домах!

Тем временем перед самим отходом поезда в вагон к Антикайнену прибежал заледеневший вестовой с местного гарнизона.

– Вы командир диверсантов? – спросил он.

– Ну, – стушевался Тойво. – Командир – это да, вот диверсантов ли?

– Неважно, товарищ командир диверсантов, – вестовой весь подобрался от важности момента. – Можете вскрыть конверт с заданием от командующего Седякина. Вот приказ.

Он протянул запечатанный сургучом конверт, в котором оказалось прописанное каким-то Федько постановление о передаче распоряжения командующего Каррайона. Мол, прочитай, что там всучил товарищ Инно перед отъездом – и будет тебе счастье.

Ну, коль такая секретность, то отряд курсантов – действительно диверсанты, и никто более.

– По вагонам! – скомандовал Тойво.

– По вагонам! – эхом откликнулись командиры рот, и их поддержали взводные и командиры отделений.

Курсанты, впустив с собой клубы пара и морозного воздуха, уселись по своим местам. Ну, его в пень, такие стоянки, где можно, того и гляди, отморозить все свои достоинства!

«А ведь они совсем не думают, что уже через несколько часов, не наступит и рассвет, как придется бежать по такому холоду неизвестно куда и неизвестно сколько по времени», – подумал, глядя на своих подчиненных, Антикайнен. – «Моя авантюра будет осуществлена при помощи этих молодых парней. Все мы сойдем с поезда, но все ли, наступит момент, залезем потом в него обратно?»

Он собрал подле себя командирский состав и вскрыл конверт с сургучом и надписями «Весьма секретно», «Обязательно к выполнению», «Оплата при получении» и еще от руки: «Быстро. Срочно. Верно. Точно».

Прочитав содержимое приказа, подписанное Седякиным, Тойво не решился читать вслух, а просто передал бумагу своему заместителю Оскари. Тот прочитал, несколько раз перевернул бумагу, будто надеясь увидеть что-то на оборотной стороне, хмыкнул, сказал «все понятно», и передал листок Каръялайнену.

У командира второй роты чтение не задалось: он шевелил губами, проводил пальцем по строчкам, но смысл от него ускользал. Наконец, отчаявшись ждать, командир первой роты Хейконен спросил:

– Чего непонятно, балда?

– Если мы будем уничтожать все группы противника, как же мы выясним месторасположение руководящих органов? Какие у них могут быть органы: руки, ноги, еще один орган. Их уничтожать – отрезать, что ли? И, вообще, какая разница, каким органом они руководят?

Собравшиеся переглянулись между собой.

– В общем, выполняй приказы, береги своих бойцов и уничтожай лахтарит, – сказал Антикайнен. – Понял?

– Хорошо, – согласился тот. – Всех убью, один останусь. Надо будет органы отрезать – ты мне только скажи, какой именно.

Тойво вздохнул: Каръялайнен до революции работал помощником мясника в лавке в Коувале. Он и был в прошлой жизни настоящим лахтари¹⁷ по профессии.

Наконец, все прочитали приказ и уставились на Антикайнена, словно тот должен был вынести свое резюме. Тому ничего другого не оставалось, как произнести речь.

– Дорогие товарищи командиры, – встав с места, начал он, пытаясь уловить хоть какую-нибудь волшебную мысль, которая была скрыта в послании Седякина. – Нам оказана великая честь партии и правительства, которые сделали из нас диверсантов. Задача трудная, но я бы не сказал – невыполнимая. Беляков мы будем отстреливать по мере их поступления. Также следует обратить внимание на то, что надо брать пленных, а особенно командный состав. Пусть они нам все расскажут. А иначе с ними поработает сам товарищ Каръялайнен.

Командир второй роты важно кивнул в согласии и оглядел своих товарищей. Все, кроме Кумпу, поежились под его взглядом.

– Особое внимание прошу обратить на обувь и одежду под обувь, а также лыжный инвентарь у товарищей бойцов, – продолжал Тойво. – Никаких портянок, только две пары носков в валенки: хлопчатобумажные снизу и шерстяные сверху. Менять их со свежими при первой возможности стирки. О чистоте и сохранности вверенного оружия я уже и не говорю. По порядку передвижения все остается прежним, как отрабатывалось: впереди «лоси», за ними все остальные. «Лосям» стараться избегать крутых и затяжных спусков. Ну, а подъемы могут быть разными. Авангард, который будут налегке, всегда должен помнить, что следующие за ними – нагружены, как лошади. И все командиры должны осознавать, что к привалу все будут уставшие, как собаки. Диверсант – это не право, это обязанность. Звучит гордо?

Все переглянулись,а Оскари сказал, словно выражая общественное мнение:

– Да, вообще-то, не очень. Даже преступно как-то.

Эх, кабы простодушный и прямолинейный Кумпу знал, насколько это действительно преступно! Тойво загрустил, потому что на самом деле главный преступник – это он сам. Корысти ради втравил товарищей в авантюру, поставил их жизни под угрозу, словом, нет ему прощения. Но и назад сдавать уже поздно.

Командиры увидели перемену настроения Антикайнена и попытались как-то скрасить это дело.

– Ничего! Побьем белофиннов за здорово живешь! – сказал Матти.

– Давно уже хотелось свести с лахтарит счеты! – поддержал Каръялайнен.

– Дело принципа: или мы, или они. Территория-то наша, как бы! – рубанул рукой по воздуху Хейконен.

– Если надо – умрем за дело рабочего класса! – подтвердил Лейно. – Диверсанты мы или нет!

– Ша! – возразил ему Антикайнен. – Если ты умрешь, он умрет, другие умрут – кто же тогда дело рабочего класса будет делать? Сам рабочий класс к этим делам не приучен. У него и оружие – булыжник, и живет он от зарплаты до зарплаты. Такие вот дела! А мы – диверсанты! Нам надо выжить любой ценой и победить!

Он оглядел своих товарищей, притихших от слов, энергично произнесенных их командиром. Эмоции захлестывали Тойво. Хотелось сделать что-то великое, чтобы не было стыдно.

– Слушай мой первый боевой приказ! Приказываю всем оставаться в живых, и не умирать даже в крайнем случае. Вот так, товарищи диверсанты! Только жить!

7. Красные шиши.

С рассветом 7 января, когда все ортодоксы начинали Празднество Рождества, на станции Массельгской было людно. Сто семьдесят крепких поджарых парней, выгрузившись из вагонов только что подошедшего поезда, деловито облачались в ватные штаны, полушубки и напяливали поверх всего этого белые маскировочные халаты. У каждого была своя пара лыж, воткнутая в снег и ожидающая, когда ее пустят в дело.

Мороз трещал, пар от дыхания клубился, луна оделась мутно-желтыми кольцами, звезды подмигивали. Ни одной собаки, ни одного человека, только дежурный по станции пытался разглядеть что-то сквозь промерзшее, покрытое толстым слоем изморози, стекло. Информацию он, конечно, получил, но получил только-только, едва успел вбежать в дежурку, отсемафорив перед этим красным огнем приближающемуся локомотиву. Машинист, сдвинув боковое стекло кабины поезда, высунул большую металлическую рамку, которую дежурный и подцепил положенным для такого дела деревянным кием. Уже суетливо вбежав в свое помещение, он вытащил из полой ручки, приделанной к этой рамке, свернутый в трубку листок бумаги.

Требовалась секретность, не требовалось проверки документов военизированной охраной станции, и, вообще, как будто ничего и не было. Прицепные вагоны, в котором ехали сходящие на полузанесенный снегом перрон люди, пойдут дальше. Для отправления состава ждать разрешения главного из сошедших по фамилии Антикайнен.

Дежурный по станции кивнул начальнику караула, который озабоченно готовился вместе со своими бойцами выйти на мороз с проверкой документов.

– Читай, Фома, – сказал он. – Сиди и кури бамбук – без нас разберутся.

– Мало ли что в твоих бумажках пишут! – ворчливо заметил малограмотный начальник караула.

– Ох и Фома ты неверующий! – ухмыльнулся дежурный. – Иди, иди, получи мандатом по башке, а я тут посижу до особого распоряжения.

Тот, однако, на улицу не пошел, махнул рукой и скомандовал своим бойцам «вольно».

Вместе с клубами пара вошел в дежурку с корзиной дров истопник.

– Шиши приехали, – сказал он и потряс рукой бороду, сбивая намерзшие сосульки.

– Какие шиши? – удивился Фома.

– Финские – какие еще, – ответил истопник. – Только, наверно, красные. А вот и главный шиш.

В помещение вошел Тойво, услышавший последнюю фразу. Она его позабавила. Действительно, «красный шиш» звучит лучше, чем какой-то «диверсант».

– Здравствуйте всем, – сказал он. – Мне дежурному представиться.

– Я дежурный, – сказал дежурный. – С Рождеством!

– И вас с праздником. Моя фамилия Антикайнен.

Главный на это утро станционный смотритель сверился с полученным листком бумаги. Сверившись, кивнул.

– Жду ваших распоряжений, – сказал он.

– Мне нужен хорошо ориентирующийся в этих местах человек, – скорбным голосом произнес Тойво.

– Зачем это? – вскинул брови находящийся неподалеку Фома. Истопник вздрогнул и как-то съежился.

– Не переживай, с собой идти не заставим, – уже обращаясь к нему, все тем же тоном сказал Антикайнен. – Всего лишь пара вопросов. Наедине.

– Можно мне поприсутствовать? – вмешался начальник караула. Как большинство малограмотных людей, вдруг оказавшись самым незначительным, но начальником, он считал себя пупом Земли.

– Можно, конечно, – еще более скорбно, даже – зловеще, произнес Тойво. – Только потом мне придется тебя убить.

– А меня? – забеспокоился истопник. – Тоже шлепнете?

– Мы своих не бьем, – положил ему руку на плечо Антикайнен. – Свои умеют хранить тайну. Рыбак рыбака видит издалека. Как и шиш шиша.

Они вышли на улицу, где уже перетаптывались с ноги на ногу одетые и обутые для марша красногвардейцы.

– Красные шиши, – указал на них рукой Тойво. – Сейчас мы уйдем, а ты забудешь нас, и прочим людям в дежурке накажешь забыть. Особенно этому вохровцу. Понял?

– Фому этого ничем не пронять, – вздохнул истопник. – Уж настолько противный мужик из пришлых – слов нет. Чего хотел-то?

– Направление. Кратчайшее. Паданы, – коротко объяснил ему Антикайнен.

– Ну, это можно. Свернуть с дороги к Карельской Масельге на север, до реки через поля и луговины. Потом сосновый лес. Ну, а дальше – Сегозеро. Держаться на северо-запад. Так к Паданам и придете.

Вяхя и Кумпу, тоже присутствовавшие на беседе, кивнули – все понятно. Можно двигаться.

– «Лоси» пошли, – сказал им Тойво.

«Лоси» ушли. Прочие красногвардейцы тоже встали на лыжи, поправляя вещмешки на спинах, шерстяные шлемы, которые закрывали не только голову, но и все лицо, за исключением глаз, поясные ремни с навешанными подсумками, автоматы и толстые меховые варежки. Маскхалаты несколько ограничивали свободу движения, но это с непривычки – к ним еще предстояло приспособиться.

Были подготовлены несколько саней, типа тобогганов. В них уже ждали своей участи пулеметы, аптечки, широкие лыжи «муртома» и продуктовый НЗ.

– Это как же вы до Падан-то доберетесь с таким-то имуществом? – не удержался от вопроса станционный истопник.

– А далеко? – спросил его закутанный, как египетская мумия, Каръялайнен.

– Так верст шестьдесят будет, – пожал плечами тот. – Да по такому морозу!

– Ничего, мы – люди подневольные, нам приказ – а мы его исполнять.

– Во-во, – недоверчиво хмыкнул истопник. – Исполнять приказ. Как казакку¹⁸.

– Отставить разговорчики, – сказал Антикайнен. – Илейка Муромец тоже казаком был. Это не мешало ему всех победить¹⁹. Иди вон, дежурному дай отмашку поезд отправлять. Не то выбьется из расписания.

Дождавшись, когда станционный рабочий двинется к дежурке, Тойво махнул рукой:

– «Кони» пошли!

Командиры отрядов, взводов и отделений продублировали команду. И «кони» пошли.

До рассвета еще было часа три – не меньше, ночь стояла самая настоящая, но в том и прелесть снега, который запросто отражает лунный свет, отчего становится очень даже видимо. Если, конечно, луна на небе, а не какие-нибудь облака.

– Все знают, что делать, все тренировались, так что пока ничего лишнего – всего лишь идем вперед, – Тойво по праву командира занял лидирующую позицию. – Мы – красные шиши, и в Поросозере врагов не было до вчерашнего вечера. Появились ли они там сегодня, вскорости узнаем.

По цепочке его слова передали до санного обоза. Это должно было успокоить не в меру ретивых красногвардейцев, вообразивших себя «диверсантами». У многих из его отряда за плечами была не только гражданская война – а она была в активе у всех – но и школа шюцкора, самая лучшая оборонительная боевая военная школа в мире. Из таких товарищей Антикайнен впоследствии хотел создать разведчиков, которые бы на лыжах-вездеходах прочесывали окрестности маршевого хода перед «лосями».

Впоследствии – это уже завтра, потому что именно завтра, если они дойдут до Поросозера, конечно, им предстоит вступить на территорию, охваченную восстанием, то есть, контролируемую «белыми шишами».