– Да уж, смешно…
– Ну, точно? Всё нормально?
– Да, всё нормально. «Всё нормально!» – отзывалось в сознании будто эхом.
Возвращаемся в опорный. Мой наставник первым делом вытряхивает на стол из своей видавшей виды чёрной папки ворох документов; уму непостижимо, как все они поместились в ней? Знакомя меня с бумагами, каждую характеризует:
– Вот эта – обыкновенный запрос из организации, присланная по месту жительства гражданина. Тебе надлежит проверить, проживает ли он по данному адресу, и выполнить просьбу отдела кадров – указать полный состав семьи… А эта вот бумага из наших доблестных внутренних органов – коллеги просят написать характеристику на молодого человека, недавно вернувшегося из армии. Ты обязан в трёхдневный срок выполнить их указание. Во-первых, проверь этого дембеля на компромат, пробей по милицейским учётам и картотекам. Далее надо, как водится, опросить в устной форме соседей по лестничной площадке и жильцов с верхнего и нижнего этажей. Проси, пусть охарактеризуют соседа – каков характер и отношение к людям. Затем составишь подробный рапорт-отчёт, подпишешь у руководства и отправишь по канцелярии инициатору запроса. Запомнил?
– Да, запрос исполнять в трёхдневный срок.
– Поехали, что ли, дальше?
– Поехали.
– Тогда держи вот, заявление гражданина Снегирёва, на трёх листах… Рассматривается согласно законодательству в месячный срок… но это не значит, что его нужно таскать в папке целый месяц – чем раньше исполнишь его, тем тебе же лучше, не будут дёргать на совещаниях. Замначальника по службе майор Божков ведёт статистику исполнения участковыми заявлений граждан, кто и в какие сроки их исполняет. Стоит раз попасть в его отчётность, как волокитчик, и весь твой наработанный авторитет насмарку. И ещё заруби на носу, на каждое заявление и жалобу ты обязан направить гражданину письменный ответ. Печатаешь его вот на этом аппарате… – Он указал на стол с электрической печатной машинкой «Оптима». – У начальника милиции, или у нашего шефа Божкова подписываешь ответ гражданину, а все материалы заявления относишь в канцелярию. Татьяна Алексеевна «спишет» их в архив.
– Постараюсь запомнить…
– Ладно. Считаю, что для первого рабочего дня знаний по бумажным волокитам достаточно. – Подытожив, наставник начал убирать некоторые документы в сейф, а другие засовывая назад в кожаную папку. Далее вновь закурил, и, сделав две глубокие затяжки, выпустил ноздрями две большие струи дыма, как из выхлопных труб двух мотоциклов «Урал». – Но это ещё не всё… Из своего восьмичасового рабочего дня на бумаги я трачу не менее четырёх часов. Сижу здесь, в опорном и, как заправская канцелярская крыса, сочиняю на машинке многочисленные ответы. Как-нибудь, посидим с тобой, научу, какие материалы собрать для суда на того же Воронина, если запьёт, дабы отправить в лечебно-трудовой профилакторий, «элтэпэ», на два года. Что?.. Расхотелось?.. Тут дело хозяйское. Далее следует знать, какие основания дают тебе право выносить постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Самая распространенная, злободневная и повседневная для нашего брата «сто двенадцатая ука» – это нанесение побоев. В компетенции участковых инспекторов по кодексу имеется несколько статей, по которым мы только собираем материалы, а затем передаём их в службу дознания, она самостоятельно проводит предварительное досудебное следствие. Или же мы, участковые, по указанию начальника милиции, как органа дознания, по согласованности с прокуратурой возбуждаем уголовное дело. Например, по двести шестой – хулиганство. И проводим предварительное следствие. По его завершению, с подписанными у начальника милиции и прокурора материалами, направляем дело в суд. Статья же сто двенадцатая предполагает рассмотрение дела в порядке частного обвинения в суде… Потерпевший сам обращается в народный суд. Уразумел?
– Так точно дядь Юр! – сплоховал я.
– Вот сейчас ты у меня, наконец, получишь!
– Виноват, исправлюсь, – отвечаю со смехом.
– Так-то лучше!..
Раздаётся телефонный звонок. Первый конфликт улажен.
Старший участковый поднимает трубку.
– Дядь Юра слушает. Ты, «капШило»? Что случилось?.. Пишу адрес… А-а, эти! Известная семейка, адрес помню… от Полевых позвоню.
«Сам себя называет дядь Юрой, другие так зовут. Кто ни попадя к нему также, а я чем хуже?..»
Бросив трубку, восклицает:
– Ну, а я что тебе говорил?! Всё тот же неблагополучный сорок восьмой дом! Сигнализируют: из сто пятьдесят третьей квартиры раздаётся мат-перемат, кто-то орёт дурными голосами, и там, со слов соседа, кого-то убивают.
– Для первого рабочего дня только убийства не хватает…
Наставник, поглядев на меня, успокаивает:
В этой квартире и есть самый известный в микрорайоне притон, где пробавляется перепродажей водки то самое семейство Полевых. Думаю, бытовое явление: собрались опять друзья-алкаши на попойку, теперь бьют друг другу морды.
– Ну, да.
Капитан достал из шкафа резиновую палку и протянул мне, как выдал автомат перед боем.
– Эта у меня храниться про запас. Бери. Без этого инструмента туда соваться небезопасно. И отныне один туда не заходи, не посоветую одиночке и с «калашом».
Выходим из опорного и спешно направляемся к «шесть на восемь», как я уже окрестил злополучный сорок восьмой. На ходу, наставник разъясняет диспозицию:
– Возможно, запротоколируем мелкое хулиганство, это сто пятьдесят восьмая «коап», а может и сто двенадцатая и даже двести шестая «ука» – хулиганство, но покажет только вскрытие. Стажировка твоя удалась, лучше и не закажешь… Сто шестьдесят вторую «коапа» ты изучил полчаса назад на пьяном Воронине. В притоне, уверен «каша» покруче, думаю, как минимум, хулиганство. – Он говорил, словно, в чём-то убеждая себя самого.
На лифте поднимаемся на восьмой этаж… сто пятьдесят третья квартира… доносятся крики, пьяная ругань… дверь была не заперта от того, что внутренний замок в старой грязной двери попросту отсутствовал. Входим с капитаном в неосвещённый и довольно мрачный коридор. Из чёрного патрона, свисающего с потолка на кривом проводе, торчат стеклянные осколки. Первая, левая по ходу комната открыта настежь, из неё-то и слышится пьяный шум, в том числе громкая ругань вперемежку с отборным матом.
– Как зайдём в комнату, ты становись у двери и держи оборону. Бей наотмашь всех, кто станет прорываться в коридор. Я сейчас мигом осмотрю кухню, туалет и ванную комнату. Если начнут выходить из залы, громко зови меня, но удерживай сектор обороны!
– Есть!
На цыпочках наставник ушёл по темному коридору, завернув за угол, в кухню; тихо хлопнула дверь туалета, а через несколько секунд и ванной комнаты. Убедившись, что посторонних лиц там нет, он возвращается ко мне. Шепчет:
– Осталось проверить вторую, малую комнату. Она справа. А затем быстро с ними разберёмся. – Тем не менее он с тревогой вслушивается в орущую на всю «ивановскую» комнату. – Ладно, я пошёл… – Наставник бесшумно толкает от себя дверь правой комнаты, исчезая за ней. Целых несколько минут, показавшихся бесконечными, дядь Юра отсутствует, проверяя помещение.
Решаюсь, бросив «боевой» пост, заглянуть в эту тихую комнату, но из неё показывается голова и плечо, наконец, капитан плотно закрывает за собой дверь.
– А сейчас, Сеня… на-ка, возьми мою папку. План прежний. Стоишь у двери с поднятой дубинкой. Кто делает попытку покинуть «окоп», того бьёшь, как врага, можешь наотмашь, чья рожа не понравится, только не по голове.
– Да знаю!..
– Пошли! – Скомандовал старший участковый, и мы, словно два бойца, стремительно ворвались в «окоп» противника, к пьяной вдрызг компании, где было всего пять человек.
Закрываю за собой филенчатую дверь, состоящую из двух половинок, где о стёклах забыто давно, и принимаю боевую позу: поднимаю над головой устрашающую резиновую палку.
– Всем сидеть на своих местах! Кто дёрнется с места, тому сделаю очень, очень больно! – Рявкнул капитан, стоя посередине комнаты, приподняв над собой грозное оружие, как боевую гранату, из которой вынул чеку.
Возможно, это было излишество торжества. Всего-то трое пьяных мужчин и две женщины, сидящие мирно за столом, хотя и с громким базаром. При возникновении перед ними двух фигур в милицейской форме они тут же осеклись. Показалось, правда, что не чрезвычайно удивились, что им опять могут помешать. Осоловело и безмолвно алконавты взирали на пришельцев из далекого тверезого мира. Несколько рук, однако, тут же затушили окурки в тарелке с горкой совсем коротких сплющенных бычков.
На столе среди того, что оставалось от закусок и среди пустых бутылок стояла недопитая на три пальца бутылка водки.
Носком ботинка старший участковый задевает по пустой бутылке, лежащей на полу, она катится по грязному линолеуму, ударяется о плинтус и отскакивает от него, произведя много шума.
– Зачем пинаешь бутылку, дядь Юра? Ты не у себя дома!
– Это я нечаянно, не видите, что ли?!
– Ну, так извинись, хотя бы!
– Ага, щас, разбежался. А по загривку вот этим не хочешь?..
– Мы сидим, мирно разговариваем, никого не трогаем. Чё те от нас надо? – Грубо и развязно мычит одна из женщин, видать, хозяйка квартиры.
Капитан не собирается сдавать занятых позиций даже в отношении её, он суёт резиновую палу ей в шею и приподнимает подбородок.
– Объясняю, гражданка Полева. Я тут не для того, чтобы за соседей извиняться, а что они обратились в органы власти с письменным заявлением. Полищук, покажи им!.. – От неожиданности я открываю папку и вынимаю первый попавшийся листок.
– Вот!
Палка капитана уткнулась в бумагу.
– В нём они указали, что вы – грубые нарушители общественного прядка: мало того, что распиваете спиртные напитки, так ведь орёте же, мешаете отдыху трудящихся, которым утром на работу. А посему я сейчас составлю на каждого из вас административный протокольчик, да-да! Мужиков ваших, мадам, отправлю отдохнуть в «обезьянник». Ты, Зин, останешься дома, а твоя подружка Ритка-маргаритка уберётся, как водится, восвояси.
Та, которую звали Ритка, фыркнула и повела плечом. Сидящий между нею и хозяйкой лет сорока мужик в грязной мятой рубашке с короткими рукавами, весь с блатными татуировками, приподнимается на стуле и заплетающимся языком высказывается в защиту законных прав и свобод граждан:
– Мне по освобождению досрочно вообще полагается отдых! Я имею право пожаловаться прокурору. И мы отсюда никуда не пойдём. А ты, дядь Юра, шёл бы, как и раньше, своей дорогой!
– Ах, ты!.. Да когда ж я шёл своей дорогой?!
Тут участковый наносит резиновой палкой вдоль спины правозащитника два резких удара:
– На тебе, а ещё вот – на! – Мужик опять рухнул вниз. – И вот так сидеть, и не рыпаться, я сказал! Разве тебе, Мордвинов, я дал последнее слово?
– Ну, ты чисто деспот, дядь Юра!
– А – ай!..
Ещё один защитник доброты и порядка, желавший не пасть лицом, корчась от боли, медленно опустился туда, где сидел.
– Вот так-то! Здесь я ваш и судья, и прокурор!
– Да поняли мы уже. Шли бы вы и правда, дядь Юра! Надоели, право! – сказала развязно Ритка.
– Слишком прыткие! Вот составлю пять протоколов и разбежимся.
– Ну, так и начинай с меня. И впрямь, пойду-ка я домой.
– Так-то лучше, Реброва. У тебя и своя хата есть, там и допьёшь сегодня. Что тебе у Полевых, мёдом намазано?
– Ты, начальник, знай, составляй бумагу, я подпишу. Не начальник цеха нотацию читать, за каким станком мне стоять и с кем спать.
– Полищук, подай-ка мне папку. Кстати, познакомьтесь со своим новым участковым, не человек, а зверь, – представляет меня он всей хмельной честной компании.
– А что «Анискин»? – Интересуется мужик в густой щетине и с взлохмаченными волосами, забывшими о расчёске.
– Это тайна… Полищук, иди, опрашивай соседей. В первую очередь, отыщи того, кто позвонил в милицию. Пусть напишет заявление на имя начальника милиции.
– Ага, отыщи и адресок его нам дай, – сказала хозяйка.
– Ну-ну, не шути такими вещами, а если с ним что случиться не по вашей вине, так на вас и повесят.
– Ладно, начальник, поняла. Не тронем мы никого.
– Знаю, что не тронете, кому ж охота сидеть. Вот Мордвинов подтвердит.
– А я чё?.. я как откинулся, так ничё. По досрочке, за хорошее поведение.
– Вот и научи тут всех, чтобы соседей не возмущали. Вся власть в руках народа. А дом ваш пролетарский, уважать надо!
– Ой, насмешил! Половина пролетариата к нам ходит!..
– Жена, помолчи!
– А я чё?.. я тоже ничё!
Часа за полтора управляюсь со своим первым заданием. Нахожу звонившего, он пишет заявление; опрашиваю соседей по лестничной площадке и жильцов этажами выше и ниже; знакомлюсь с жителями своей земли, представляясь участковым инспектором. Затем возвращаюсь, отдаю заявление и собранные материалы. Ребровой уже не было, Зину решили оставить дома, а остальные готовы были испить до дна выпавшую им участь. Был вызван по рации «воронок», минут через десять старшина Цалко и водитель Неверов помогли сопроводить троих пьяных в дым граждан к машине, чтобы мирно доставить в «обезьянник».
Старший участковый передаёт материалы административных правонарушений старшине, как старшему наряда.
– Отдашь, Витя, бумаги дежурному Шилову. Всего три материала по мелкому хулиганству, ну, на Полева, Мордвинова и Карасёва. И ещё два – на женщин – по сто шестьдесят второй. И, будем считать, сегодня с Полищуком свой план борьбы за культуру и быт в сорок восьмом доме мы выполнили. И вам – спасибо за помощь.
«Воронок» с задержанными отъезжает от подъезда.
Время уже позднее. Мы прохаживаемся не спеша возле жилых домов по направлению к опорному пункту. Спрашиваю офицера, почему он так долго проверял у Полевых вторую, пустующую комнату.
– Не пустая она, Семён. Там живет сын Полевых, Володька, ходит в восьмой класс. Настоящий художник. Видел бы ты его картины о сражении под Бородино. Как он выписывает и пеших, и кавалеристов! А кони! А оружие! Пушки, лафеты, мушкеты, сабли, палаши. Видел бы, с какой любовью указывает на каждую деталь и пуговичку на мундире! И всё – карандашами, на краски денег, конечно, нет… Ну, ладно, тебе, Семён, сейчас в контору… не забудь о рапорте на Воронина… Или, может, ещё помочь? – Он протянул руку, пожал. – Зайду в опорный, ещё кой-какие дела порешаю… Да, чуть не забыл. Узнай у Шилова, в какую смену работаешь завтра. Я-то сегодня коли в первую, так завтра во вторую. В нашем опорном третьим участковым капитан Артамонов, завтра у него первая, утренняя смена. Ты пока без ключа, так если что, после развода вместе приходите в опорный, а к завтрашнему вечеру ключ я тебе предоставлю. – Подав руку на прощанье, вдруг себе усмехнулся, покачал головой. – Эх! Что ключ к опорному, главное в нашем деле – подбирать ключики к подопечным жителям.
Я, кажется, начал понимать метод его работы: он основывался на твёрдой установке, что нет на его участковой «терра инкогнита» абстрактных людей и зверей, а есть квартиросъёмщики жилсектора с их кошками и собаками, где все, вплоть до хвостатых, имели свои имена, и они были для него даже не гражданами, не домашними животными, это было бы слишком официозно; они были для него близкими сердцу жителями микрорайона, среди которых не должно было остаться ни одного без его переписи, опеки и его посильной помощи.
Пока я это прикидываю, дядь Юра поворачивается и медленно уходит по направлению к опорному пункту. Закончился мой первый рабочий день в должности участкового инспектора. Иду в контору. Я благодарен капитану за всё, благодарен и ещё одному прошедшему дню. Но уже, смелея, корректирую выводы наставника. Ключи к сердцам жителей это, конечно, подбирать необходимо. Но как важно, чтобы все мы, с кем сводит судьба, всегда находили ключи к сердцу друг друга.
Утром следующего дня, на совещании у майора Божкова, зместителя начальника по службе, я знакомлюсь с капитаном Артамоновым. И не только с ним одним. Ко мне подходят и другие инспектора, интересуются, видя ромб с книжечкой на кителе, какое имею образование, сколько лет работаю в милиции. Вопроса, почему я перевёлся с должности дежурного охраны в службу участковых инспекторов, уже не задают. Вчера только начальник милиции Жуковский дал возможность при всех открыть карты, как есть: перевёлся я в службу участковых в виду намерения заработать для семьи собственное жильё. Про себя же удивлялся предстоящей участи, но согласитесь, проживать в восьмиметровой комнате вчетвером, без прописки, и невесть ещё как долго – ситуация весьма непростая.
После совещания у Божкова Артамонов ушёл получать служебное оружие и рацию. Интересуюсь у непосредственного начальника, когда смогу познакомиться с «паспортом» своего административного участка:
– Начну выписывать из книги состоящих на учёте судимых, неблагополучные семьи, алкоголиков и тунеядцев, – твёрдо заявляю Василию Михайловичу.
– Похвально, Полищук! Сегодня вот и заходи, только к концу дня, я поработаю ещё с бумагами часиков этак до восьми-девяти вечера. И блокнот захвати.
– Уже разжился! – Показываю толстый блокнот, подаренный соседом по коммуналке опером Большаковым.
– Вот что… Напиши-ка мне сейчас рапорт по поводу работы с «деэлами», у нас имеется особая категория граждан – доверенные лица… рапорт я завизирую. Встретишься с несколькими «деэлами» майора Черникова. Побеседовав с каждым человеком, подтвердишь мне рапортом – с кем согласен работать, а кого из списка мы удалим. Попроси, пусть Артамонов и объяснит, кто такие «деэлы» и какая нам от них польза?
По дороге в опорный пункт, отвечаю Артамонову о семье, жилье и образовании, затем прошу сказать что-нибудь о «деэлах».
Высокий и стройный, всегда будто прячущий улыбку капитан приступил к просвещению новичка:
– Раньше народ называл тайных гражданских доверенных лиц милиции стукачами. С их помощью раскрываются многие преступления, доложат даже о не понравившемся соседе, если притащит в квартиру много вещей из собственной машины… Ну, вдруг, где-то только что обчистил квартиру. Мы, ищейки, берём след и соседу, если и впрямь оказался вор, – хана. Не-е, от доверенных лиц одна польза, так сказать, – наши глаза и уши.
– Правда и то, что такая вот государственная машина могла превратить честного человека в лагерную пыль.
– Вот по этой причине к каждому мы должны подыскать свой ключик, открыть его доброе сердце, и он тебе с доверием! Я понятно объясняю?
– Прости, хочется сказать – «Тьфу!»
– А ты что хотел? Се ля ви! Дело есть дело. Какой подберёшь ключик к каждой душе, твоё дело. Можешь хоть привлечь к работе под видом необходимоти выпускать стенную газету. А если ещё и сами эту инициативу проявляют, – говори, что как раз такое задание руководством поставлено как самое важное. Лично я так и делаю. Мой личный метод – показать человеку, что он общетву очень полезен. Бери на вооружение. Дарю.
– Спасибо. И где мне с доверенными лицами лучше встречаться?
– Да встречайся лучше в квартирах, где познакомился. Сиди, слушай, пусть болтает о соседях, хотя его об этом не просят. Узнаешь, у кого какая машина и дача, и кто за рубеж в командировки мотается. Слушай про то да сё, да своё слово вставь – кто к ним и с чем заглядывает, может, кто часто с сумками, и с какими, мотай на ус… Так вот я вышел на квартирных воров и их склад, сразу рапортом к Жуковскому, тот начальнику розыска, прокурор даёт добро на обыск, возле квартиры я устроил засаду, ну, а там – дело техники.
– Наградили?
– Не меня, а моего бдительного информатора, кажется, ручными часами.
– Что, точно не помнишь?
– Да не видел я его больше, переехал… Почему, объяснять не нужно?
– Да понял я всё, Василий.
Артамонов открывает опорный. На столе непрерывно звонит телефон. Капитан поднимает трубку.
– Да, помню вас, Камила Хафизовна. Приходите, я на месте.
Он кладёт трубку на рычаг и обращается ко мне:
– Сейчас в опорный придёт женщина. Я побеседую, а ты внимательно послушай, всё равно пока без дел. У мусульман, сам понимаешь, жена должна подчиняться мужу, зависима от него во всех отношениях, от того сносят и побои и издевательства, но о разводе даже не пикни! Увидишь… тут у меня в сейфе один весьма любопытный материал!.. – Шумно открыв напольный сейф, Артамонов достал толстую папку, на столе развязал тесёмки. И продолжил вводить меня в курс «татарского» дела:
– Здесь у меня вот… нанесение побоев гражданином Шаймиевым… имя, отчество… гражданке Шаймиевой… имя отчество. В последнем случае я возбудил уголовное дело уже не за побои, а по сто тринадцатой – истязание с неоднократным нанесением побоев. Я ездил в «Склиф», опросил потерпевшую и её лечащего врача, по месту жительства опросил людей в двух подъездах. Потом, само собой, выношу постановление с утверждением у Жуковского и собираюсь завизировать у прокурора, да дело – в суд. Но тут такое началось! Камила Хафизовна, это мама пострадавшей, Зарины, все прокурорские пороги поотшибала, да у наших начальников поплакалась, и всем внушает одно и то же, что участковый Артамонов хочет посадить, де, зятя в тюрьму, разрушить их дружную семью. И просит наказать Артамонова, то есть меня, за превышение полномочий. Чуть не каждый день вызывали то в райуправление, то на Петровку, промывали мозги в разных прокуратурах, вот-вот уже и Генеральная займётся этим делом, я уже не работаю, а мотаюсь вслед за Хафизовной по инстанциям и всюду, само собой, настаиваю на своём.
Артамонов бросил папку в сейф.
– И чем всё закончилось?
– Закончилось! Только вчера вызывали в райком партии, и там кого-то успела разжалобить. Будь я партийным, за то, что артачусь, могли бы и что-нибудь занести в личное дело.
– Как вирус, чтобы потом тоже партией заболел?
– Мне незачем… Видать, не веришь, что и там могут напортачить?
– Не знаю, но кто-то же тоже хлеб не даром ест.
– Ты что, партийный?.. Впрочем, неважно… Семья – ячейка нашего общества, – твердит мне инструктор. – Ты, участковый, сохрани семью!
В дверь тихонько стучат. В кабинет входит преклонного возраста женщина, маленького роста и сгорбленная, довольно невзрачная, но не без шарма – мне тут же вспомнилась старушка Шапокляк, что могла бы брать препятствия с заборами.
Артамонов делает несколько шагов ей навстречу. Концы неизменной улыбки инспектора теперь достигают его ушей. В стиле Востока он расточает слащавые приветствия:
– Люди! Кого я вижу?! Многоуважаемую Камилу!
– Камилу Хафизовну! – тут же поправляет она.
– Моё вам нижайшее почтение и земной поклон!
– Без шутовства никак нельзя?
– Ладно, давайте всерьёз. Как ваше здоровье? Как здоровье дочери Зарины? А зятя Мусы? Как поживают ваши внуки? Старший Шамиль живет ещё с вами? А средний, Ренат, ещё не женился? Близнецы Сабинушка и Нелли, надеюсь, тоже в порядке? А как успехи студента, племянника Алика?
Женщина тоже широко улыбнулась.
– Куда присесть-то?
– Выбирайте любой трон! – Артамонов подносит ей стул, помогает расположиться за столом. Сам же, обойдя стол, становится напротив жалобщицы и продолжает ломать комедию.
– Свет души! Достопочтенная Камила Хафизовна! У вас ко мне дополнительные вопросы? Мы с коллегой вас внимательно слушаем.
Она чуть сбоку посмотрела на меня.
– Ты, что ль, будешь играть за доброго, или тебя надо бояться? Тогда сядь напротив.
– Не, я свидетель.
– Тогда помолчи! – И татарка разъяснила цель своего прихода:
– Ты, Артамонов, знаешь нашу семью не один год. Но ты не хочешь понимать наши татарские законы.
– Уголовный закон один для всех!.. И вообще, пора объясниться! Вы говорите, что знаете меня как родного, но тогда зачем ходите по инстанциям и жалуетесь на меня? А? Хотите, чтобы прокурор снял меня с должности? Ладно. Зять продолжит избивать вашу дочь, и придёт другой, гораздо злее меня, вот – он!
И Артамонов без зазрения совести указал на меня. Мне пришлось сделать самое строгое непробиваемое лицо.
– Вы не думайте, что он простой лейтенант, он вчера направлен к нам из спецорганов.
Она пристально посмотрела мне в глаза, я их не отвёл.
– Да, это правда, – сказала татарка-гадалка, может, и ворожиха. И я подумал, что знаю её секрет, отчего даже партийные органы взяли её сторону, а не сторону участкового Артамонова.
Капитан же глядит на неё через стол и добродушно улыбается; только его она не могла заворожить, разве что немного, ведь он до сих пор не наточил на неё ни одного зуба. Но зуб на её зятя у него точно был заточен.
– Всё решим по закону!
Вдруг татарка преображается, делает вид, что плачет, и у неё появляется акцент. «Ныкто в нашэй сэмье нэ хочэт, чтобы Муса сыдэл в тюрьмэ. Ны один прокурор нэ хочэт. Только ты хочэш. Прокурор мэнэ сказал, что ты одын можеш закрыт дэло Мусы. Ты добрый чэловэк, и у тэбэ тожэ сэмья. Я болшэ нэ буду ходыт к прокурорам. Закрой дэло, добрый чэловэк!..»
Интересная беседа получается, – подумал я. – Ты, Артамонов, давай закрывай дело Мусы, а я прекращаю обивать пороги прокуроров?.. Это продолжение шантажа или уже путь к мировой?
– Закон, распространяется на всех граждан, и я посажу зятя-преступника, будьте уверены! А у вас имеется право подавать жалобы на меня во все органы государственной власти.
– Я не написала ни одной жалобы!
– Это меня удивляет. Но наслать порчу всюду успели!
Женщина покачала головой, встала и направилась к выходу.
– Пусть свершится воля Аллаха…
– Прощайте, достопочтенная Камила Хафизовна, – отвечает вслед Артамонов.
Когда она удалилась, Артамонов помял подбородок.
– Всюду обложили, и со стороны партии, понимаешь, и со стороны высших инстанций, – он поднял палец вверх. – Ладно, давай-ка, позови её обратно, поработаем индивидуально с гражданином Мусой, лично…
– Лично?
– А что делать? Посадишь его, а у него там несколько жён, да куча ребятишек, пусть уж лучше содержит всех. Хафизовне что, больше всех надо?
– Хорошо, сейчас верну её. Василий, а я пойду, познакомлюсь с Ольгой Дмитриевной, вчера была занята.
– Погоди минутку, – просит капитан. – Сходи, познакомься, «начдэза» после начальника милиции – второй главный шеф, такова тут особенность, никогда с ней не ссорься, она не выносит противодействия. И вообще, с женщинами надо ладить.
– Как с Хафизовной?.. А если бы жалобы во все инстанции накатала, то не простил бы?
– Ой, только не сыпь соль на раны участкового!..
Я в приподнятом настроении иду догонять Хафизовну, а затем, развернув её в опорный пункт, направляюсь знакомиться с начальницей домоэксплуатационной конторы.