Buch lesen: «Война, которой не будет?», Seite 24
Единственное что порадовало, это события на правом фланге наступления. Вот там развернулись настоящие бои. По рапортам моих командиров, расейские потеряли за день до тысячи танков, (и откуда они столько сумели наскрести). Наши потери тоже чувствительны – до полусотни танков и бронетранспортеров. Потери среди личного состава уточняются, но очевидно тоже не малые. Что ж поделать, как говорил великий Сунь Цзы – «Корми солдата тысячу дней, чтобы использовать его один час».
Самое позднее сообщение пришло от отдельной механизированной группы. Без потерь в личном составе и технике, она выполнила поставленную (никому не нужную) задачу. Деревенька в ста пятидесяти милях от основных действий захвачена. Что ж, пусть продолжают движение дальше на запад, глядишь, может и привлекут к себе какие-нибудь силы противника.
Откуда в этих степях сибирские морозы. В штабных машинах холод, сковывающий тела и мысли. Электрогенераторы чихают и глохнут, давясь загустевшей соляркой. Оказывается в этих проклятых местах, зимой, для двигателей нужна не только специальная смазка, но и специальное дизельное топливо. – арестовать и судить начальников тыла отвечающих за снабжение ГСМ!
Из докладов с правого фланга фронта – продолжаются упорные бои. Мои доблестные войска за день продвинулись на два десятка километров, уничтожив несколько сотен танков и орудий врага. (Откуда у бывшей Империи такие силы?) Надо направить туда самолеты – помочь огнем и сфотографировать истинное положение событий. У летунов на всепогодных перехватчиках – понятно – не летная погода. Пришлось объяснять, не бывает не выполнимых задач, есть люди не способные или не желающие их выполнить. Ну а таких саботажников в боевой обстановке можно и расстрелять. Последний аргумент нашел понимание и к вечеру все данные будут у меня на столе.
На левом фланге вялая перестрелка и ожидание дня, когда лед на реке станет настолько крепким, чтоб выдержать вес машин. Я уже поменял там командующего, но это не принесло должного перелома в боевых действиях и умах. Пришлось временно смириться, поскольку одной пехоте там не справиться. Надо дать задание штабным специалистам выяснить, когда там лед станет достаточно прочным. По моему мнению, эта речушка, в такой холод, давно должна промерзнуть до самого дна. И кто бы мог предположить, что такая досадная мелочь может задержать наступление великолепной армии.
Не знаю, как докладывать о событиях, о трагических событиях в острие наступления – центре. До двухсот боевых машин и еще столько же вспомогательной техники сконцентрированной для прорыва и уничтожения остатков врага подверглись удару баллистических ракет. Доклады из самой группы не поступают. Из мелких подразделений избежавших подлого нападения сведения самые противоречивые, но не утешительные. Прежде чем докладывать в столицу надо направить несколько штабных групп для освещения всех фактов. А вдруг бывшеимперские решились применить ядерное оружие? Даже страшно представить себе последствия такого шага. Да! Надо срочно рассредоточить штаб и обслуживающие его подразделения на значительной территории.
Всего лишь третий день настоящих боев, а как много разочарований и потерь. И как только немыйцы умудрялись воевать в такой мороз.
В центре мои рассредоточенные войска, тем не менее, успешно атакуют противостоящие им какие-то мелкие подразделения противника. Но это не может привести к решительному перевесу, поскольку враг быстро исчезает в поднявшейся метели и подло ударяет там, где его не ждут. Две штабных экспедиции направленных к месту, где расейские применили оружие массового поражения, бесследно исчезли. Более того небольшие схватки вспыхивали чуть ли не в расположении моего штаба. Дерзкий противник уничтожен, но надо подумать о выводе руководства армией из непосредственного района боев. Желательно на квартиры, занимаемые перед началом наступления.
На правом фланге войска практически стоят лишенные дизельного топлива, запасных частей и боеприпасов. Только зачем им боеприпасы, если воздушная разведка обнаружила не более восьми десятков сожженных бывшеимперских и наших танков. А свежих сил противника не видно за сотню километров. Но все равно мои «славные» воины не способны двигаться дальше.
На левом фланге, где упорно не застывающая из-за подземных ручейков, речушка, сама чуть большая, чем ручей, остановила мою стальную армаду. Вот где идут позиционные, но не утихающие ни на минуту бои. Вот где на сегодняшний день потери мои и противника реальны. Дальнобойная артиллерия и остатки авиации противника пытается перепахать всю пойму реки. Мы же вынуждены только стараться засечь и уничтожить их орудия и последние самолеты. Но и среди наших авиаторов потери столь высоки, что боюсь, завтра некому будет выполнять простой облет театра военных действий.
Еще вчера я направил танковый корпус на уничтожение одного из полков расейской тяжелой артиллерии, так досаждающей нам. Вычислили его местоположение по данным нашей вездесущей, к сожалению не там где надо, наземной разведки. Что за бои произошли, мы вряд ли теперь узнаем, поскольку на сегодня от моего соединения остались лишь обгорелые танковые корпуса. Но бойцы, верные идеям «Великого Похода», свою задачу выполнили. – У проклятых врагов почти не осталось снарядов.
Отдельная мех. группа ушла без потерь далеко за триста километров. Но теперь нет смысла гнать ее дальше и почти нет возможности в полном составе вернуть назад, поскольку нет горючего. Впервые я в полной растерянности по поводу приказа, которого они от меня ждут.
Только что передали, я срочно потребовался в столице. Вряд ли там меня ожидают хорошие известия. Я не требую, каких то почестей, но должны там понять, какие героические усилия предприняли мои подчиненные, и я в том числе, чтоб не завершился полным крахом провальный план этой компании. Утвержденный, между прочим, генеральным штабом. Стыдно признаться, но в глубине души я даже рад, поскольку расстаюсь с этими жуткими краями, где морозный ветер настолько нагл, что не видит необходимости задерживаться в верхней одежде, а пронизывает человека насквозь. Без единого доброго воспоминания я покидаю бывшую Сувей’ай годзя149, прохватившую меня своей стужей, наверное, до конца отпущенных дней. И еще, без всякого злорадства я сочувствую преемнику, на чьи плечи лягут обязанности по отводу оставшихся войск.
ПОВЕСТЬ О ПОСЛЕДНИХ ДНЯХ ЮГО-ЗАПАДНОЙ МЕХАНИЗИРОВАННОЙ ГРУППЫ ВОИСК ХАНЬ, ПЕРЕСКАЗАННАЯ САШКОЙ ОТ ИМЕНИ МАРШАЛА КУН ЦЮ.
На четвертые сутки, наконец-то пришло известие от мехгруппы прорвавшейся далеко на юго-запад и овладевшей, достопримечательным только местными замеченными достопримечательностями, – микро полисом Пискаревск. В совершенно секретном сообщении содержалась слезная просьба шустрее подогнать тонну зеленого бабла, или (дословно) – накрайняк, евриков, по курсу Сбербанка. Всю ночь композиторы тайнописи пытались разобрать этот шифр, но как всегда, когда дело касается расейских заморочек, – тщетно.
Запросы в группу, по разъяснению телеграммы оставались безответными до глубокого утра. Наконец, ближе к полудню, раздался звонок по межгороду. Цзяотунбин150 из потерявшегося отряда не очень внятно, но настойчиво (требовал!?) кого нибудь из начальства. Тогда к аппарату подошел сам начальник связи Лянь си. Он сначала долго слушал, мычанием и междометиями пытаясь вставить в разговор хоть слово, а потом нервно бросил трубку на рычаги телефона, так что оный рассыпался. Наверняка был производства made in Cina. «Бляха муха», – тщательно проговаривая, по-расейски выразился командир, славившийся тем, что ничто и никогда не могло вывести его из душевного равновесия, поддерживаемого ежедневными медитациями по системе хатха йога. – Они, похоже, там все в дымину, и в стельку, и в драбадан пьяные. Сообщили, что бронетехнику заправили у какого-то частника. Горючее столь низкого качества, что все двигатели намертво встали. Но это не все. Главное, – приехали подручные владельца, – очевидно, того самого генерала мороза, потому, что называются отморозки. Требуют срочно расплатиться, иначе грозятся реквизировать на металлолом все машины, а солдат оставить гастерабайтничать пока не придёт час расплаты.
Я, как уже упоминал, занимаюсь совершенствованием духа по технике «тайцзицюань», поэтому довольно спокойно, зачем нам тун … чаоцзя151, без излишнего раздражения, ударил в скулу нач. связи. – Быстро обеспечьте мне конфедециальный контакт с командиром этого подразделения. После незлобливого тумака, придя в сознание, Лянь си взял себя в руки и довольно внятно пояснил – начальников никого нет! Вернее, они есть, но, поскольку, уже сутки ведут переговоры с владельцами заправки, то передвигаться могут только на четвереньках, а разговаривать на очинь-очинь мало способны на. Даже свои подчиненные их совсем не вполне понимают на. Только расейские как-то умудряются с ними общаться, причем без переводчика, который, изредка приходя в сознание, просит только, чтоб его немедленно пристрелили.
– Почему наши доблестные бойцы не применили оружие!?
– Да поначалу они пытались, но у отморозков какой то новый, абсолютно секретный вид вооружения. Называется «Волына». Наш арсенал против такого бессилен. Так, что если мы хотим еще когда-нибудь увидеть своих солдат, придется платить.
– Как так, – если хотим увидеть!? Да вы что!? Все с ума сбрендили!? Да я вас всех…. А сколько платить-то?
– Сегодня, с учетом тамошней инфляции, уже около трех
тонн какой-то зелени… Может это конопля, а? Но даже если всех бойцов перетрясти, то столько не наберем. У меня и то только с пол центнера осталось…. Но, это еще не все. Там, говорят, какой-то счетчик тикает. С примитивным
часовым механизмом что ли? Так что если к концу недели каких-то бабушек не будет, то долг, с учетом средств затраченных на переговоры, вырастет до лимона.
–
Зачем им лимон? Наверно на закуску. С солью и перчиком он смачно под водочку идет, а в этих краях цитрусовые не произрастают. Не климат видимо… Что ж, зелени по такой погоде, скорее всего, не найти. Придется ждать до конца недели, а потом соберите всех пожилых кухарок, прачек и прочих. Всех одним рейсом на моем личном вертолете. И отправьте целый ящик (на всякий случай пусть поболе будет) лимонов. Пусть подавятся – юйкуай – ди хуй
’
у
, то есть.
КРАТКАЯ ПОЛИТИНФОРМАЦИЯ
Все еще продолжаются то жарко разгорающиеся, то почти затихающие боевые действия на многострадальной земле, когда-то в библейские времена неправедно доставшейся предкам колен Израилевых. Странная война напоминает горение сухой прошлогодней травы, подожженной по весне шаловливыми тинэйджерами. Огонь то быстро и жарко распространяется, то замирает на одном клочке, пока медленно не сойдет на нет, исчерпав горючие ресурсы, оставляя после своего всеядного пиршества страшную, выжженную землю. Но это ж всего до первого благодатного дождя. А за ним новая жизнь со свежей порослью….
Совсем немного восточнее, по нынешним временам, в замиренном Афигане вновь кровоточит, гражданская война. Там каждое племя, каждое селение исподволь воюет против всех и вся. Обезглавленный Толибан, о прекращении деятельности которого многажды докладывали генералы и политики заинтересованных стран, нисколько не умер, а в который уже раз поднялся за свободу безобразничать на своей территории. Противостоящая ему другая местная коалиция вновь принялась сплачивать свои ряды, воюя потихоньку и с гяурами153 союзниками, и внутри себя. Этот сброд усиленно пополняется теми, аджиками, узпеками и представителями прочих народностей, кто не хочет жить по новому порядку устанавливаемому Подлунной. Потому и размахивая идеями ислама, не последняя из которых запрещает отнимать чужую жизнь, старательно освобождают себе место под солнцем Мазари-Шарифа и Фазабада. Не раз в истории повторялось, под знаменем пророка можно истреблять неверных и неправоверных.
Еще чуть на восток и над нами небо Покастана и всей западной Индейи. И оно также затянуто смрадным дымом многочисленных пожарищ. Быстро разлагающиеся на жгучем солнце Индо-Гангской равнины неубранные человеческие останки грозят распространением страшных инфекционных заболеваний, готовых помочь сокращению численности слишком расплодившегося человечества. Вздувшиеся трупы неспешно плывут, слегка покачиваясь в мутных водах Инда и священного Ганга.
Все, или почти все государства как Юго-Восточной Азийи так и Априки испытывают «прелести» террора различных повстанцев. Гибнут в коротких кровавых стычках полицейские и солдаты правительственных войск, но в основном страдает мирное население, попавшее под горячую руку, поднявшую оружие по религиозным, этническим и еще черт знает каким соображениям, вполне возможно, что просто по стремлению пограбить, воспользовавшись всеобщей сумятицей. Но в борьбе за «правое дело» даже невинная кровь младенцев не пролита зря, а обагрит алтарь свободы и правды. Что с того что, свобода это только илюзия, а правда, у всех своя.
Почти спокойно только в обеих Америго. В северной, не слишком большие беспорядки, только в кварталах латинос. А вот в центральной и южной местами идут настоящие сражения. Слава Всевышнему, до межгосударственных столкновений пока не дошло, если не считать Аргентагнского вторжения на Саксобритские Фолькленды, да пограничных стычек в Коламбии, Экваторе и Виносуэле.
Все эти события, только слегка подретушировали главные события самой новейшей истории, полыхающие адским огнем на холодных бывшеимперских просторах. Есть от чего радостно побрызгать слюной комментаторам теле и радио каналов посвященного мира, тем более когда дома голодно и холодно.
А в огромных Расейских пределах сталкивались уже не многомиллионные армии, собранные под ружье, которые так легко уничтожить, а небольшие мобильные подразделения, стремящиеся моментально уничтожить обнаруженного противника. Не убьешь сегодня ты, завтра для тебя не будет. А может быть, завтра уже нет, поскольку давно обнаружено твое местонахождение, оценены силы, достаточные, чтоб не зря использовать дорогостоящее оборудование, и уже недалеко, почти на подлете крылатые ракеты, сравнительно маленькие такие, но ужасно недобрые.
АРХАНГЕЛ
Веста снова лизнула шершавым языком лицо, и только тогда Мишка окончательно освободился от медово – липких объятий сна. Стыдно, но сладко когда снится такое. Горько и жутко когда просыпаешься. Что в человеке заложено такого, когда он с неимоверными усилиями встает и ползет навстречу мучительной смерти, вместо того чтоб тихо в полублаженстве уснуть навсегда. Ну, в данном случае это собака помешала, а еще друг человека называется.
Снилось Мишке перевранное, по обычаю Морфея154, но очень похожее на действительное событие, промелькнувшее в его недолгой жизни. Тогда был у Мишани друг. Ну не друг, а старший товарищ, сближала с которым страсть к комповским бегалкам – стрелялкам. Однажды, не совсем удачно для всех, приятель женился. Зачем ему это надо было, если по ночам его занимал только Интернет? Но что сделано, то и исполнилось. Кобыле легче, когда баба свозит? Ой, извините, чтой-то переврал. Бабе легче, когда возле её воза нет посторонних кобыл. Верно, но что-то не складно. Да и кто с ним! Вернемся к теме. Короче, видеться с товарищем Михаил стал реже, но иногда все ж заскакивал, стараясь угодить, когда супруги у того дома не наличиствует. Но в этот раз оказалось с точностью до наоборот.
Обшарпанную дверь довольно запущенной квартиры, в которой столько дорогущей аппаратуры открыла Светка. Обычно смотревшая на малолетних дружков своего мужа с нескрываемым полупрезрением, она в этот раз почему-то была непонятно ласкова.
–
А, Михайло, давно тебя не было видно.
–
Да я на минутку, диски вот кое какие Серому передать, да попрощаться. Забривают меня в армию.
–
А Сережки нет дома. Но ты, раз такое дело проходи, подождем моего благоверного вместе. Я тебе кофейку сбацаю.
На довольно неопрятной кухоньке Мишка устроился, прислонившись к подоконнику, и закурил, всем видом демонстрируя свою взрослую независимость. Светлана поставила на газовую плиту когда-то расписной чайник и принялась отмывать чашки, остатки кофе в которых давно зацементировались. Стояла она в пол оборота, и гость, пользуясь тем что, не видят, куда направлен его взгляд, принялся изучать великолепную фигуру хозяйки. Гибкую и ладную, прикрытую только плотно облегающим и почти полупрозрачным халатиком. Сквозь это цветастое кимоно отчетливо обрисовывались и торчащие стоймя соски небольших, но очевидно довольно красивых грудей и, как особенно заметно в профиль, соблазнительный изгиб почти идеальной попки. Самое главное, лицезрению не мешают всякие дополнительные неровности, вроде проступающей резинки трусов. Халат явно накинут прямо на голое тело. От осознания этого, в общем то незначительного факта, у Мишки вдруг пересохло во рту и не только это. Света что-то говорила, но толи из-за шума воды рвущейся из крана, толи от вдруг охватившего волнения смысл слов почти не угадывался. С трудом догадался, спрашивают о том, когда он отправляется. Ответил, едва ворочая шершавым языком: – скорее всего завтра, с утра уже. Голос видать настолько изменился, что молодая женщина пристально взглянула на будущего бойца, задержав взгляд на руках прикрывающих вздыбивщуюся мотню китайдидасовских брюк. В ее карих глазах всегда прятались какие-то бесенята, а теперь, уже не скрываясь, они заставили загореться зрачки таким лучезарным отсветом, что словами не описать. Да и не надо слов. Опаливший взор заставил зардеться Мишкино лицо, словно слишком близкое приближенное к опасному огню, а сердечко бедное замерло на вибрирующей и натянутой до предела струне. Хозяйка всё поняла как по открытому файлу. Она, не спеша, закрыла краны, оставив недомытой посуду. Плавно вытерла руки чем-то похожим на кухонное полотенце. Грациозно потянулась, так что халатик почти открыл тайные места. Если б она просто сняла его, то эффект все равно был бы меньшим. Мишка почти застонал от прилива крови в голову и туда, куда надо, чтоб она приливала. Светка, приблизившись, плотно прижала своими тазобедренными частями лишенного воли к сопротивлению мальчика и принялась неспешно расстегивать пуговицы рубашки. Мишка стоял, закрыв глаза от стыда и счастья. Что-то глубоко в подсознании пыталось противиться тому, чему и слов то подобрать невозможно, но организм всеми членами был "за". А чужая жена, готовая убить даруемым блаженством, еще и принялась целовать его. Только нежные ее поцелуи прервались, уступая место грубым облизываниям лица. Мишка с трудом разлепил глаза и прошептал: – сука такая, Веста, отстань от меня, сдохнуть спокойно не дашь.
Только сильный голод мог заставить вернуться Михаила к развалинам заставы. Там, по идее, должны были сохраниться в добротном складском подвале кое-что из продуктов. Прежней погранзаставы было не признать, видимо поработали не местные жители. Где раньше располагалась казарма, был набросан невысокая земляная насыпь, укрывшая собой и тела погибших, и обгорелые останки того, что называлось их домом. На холме вместо памятника лежал худой ободранный пес, в котором почти невозможно было узнать сильную восточноевропейскую овчарку. Также порядком отощавшая Веста направилась, было к нему, но Арно, с глухим ворчанием нехотя удалился. Веста повернула к Мишке умную морду, – Мол, чего служивый делать будем? Мишка, сняв зеленый берет, и, опустив голову, стоял, не шелохнувшись несколько минут. Казалось, прошло так немного времени с той оказывается счастливой поры, когда друзья его шутили, возвращаясь ночью с наряда: толкали несильно кого-нибудь крепко спящего и шептали – Земеля, подъем, сходи поссать. Полусонный пограничник, как правило, поднимался и покорно брел до отдаленного белого домика, и только в самом сортире понимал, в туалет приплелся почти без надобности. Теперь все его друзья спали под могильным курганом, и никого уже никогда не разбудить.
Можно, наверное, в таком случае и уронить несколько горьких слезинок по сгинувшим товарищам и по своей потерянной прошлой жизни. Но кончились давно все слезы, осталась бессильная ярость неистребляемая даже чувством голода.
На месте, где располагались склады, зияла большая воронка, заваленная обгорелыми обломками. В нескольких местах под руины можно было пробраться, и бывший дембель кивнул собаке – ищи. Та покружила немного, принюхиваясь, чего мол, тут можно найти, но потом всё же вползла в какую-то щель. Через пару минут она вернулась с зажатой в зубах еще дергающейся большой крысой. Положила у ног человека, – на, хозяин, дели. Мишка потрепал овчарку по ушам, – это твоя добыча. Ешь, милая и давай ка направимся на заимку, здесь неподалеку. Были там знакомые, не накормят, так хоть новости передадут. В недавние времена он бы с брезгливым отвращением наблюдал бы, как псина рвет дымящееся кровью крысиное тельце, и торопливо проглатывает вместе с шерстью, совсем не жуя, а сейчас, почувствовав звериное рычание собственного желудка, позавидовал собачей всеядности.
Направился бывший дембель к бабке Насте. Так прозывали старушку из какой-то местной народности, в былые времена безотказно ссужавшей пограничников водкой. Настя оказалась дома, и даже обрадовалась. Ее круглое, типично азийское лицо, мало совместимое с расейским именем расплылось в улыбке: – Плоходи солдатик, кусать есть у меня, конецна есть. Мишка, обрадованный столь радушным приемом, ввалил в маленькую избушку, беспечно поставив автомат в углу около входной двери. Веста без приглашения прошмыгнувшая в дом кротко улеглась у порога. Бабка покосясь на оружие споро поставила на стол бутылку водки, острой капусты собственного приготовления, черствого хлеба и пожелтевшего от длительного хранения сала. Не дожидаясь повторного приглашения, Михаил плеснул себе с четверть стакана дурно пахнущего, алкогольного зелья и махом выпил. Набивая рот закуской, он спросил: – Расскажи Настя, что в мире делается? Бабка в ответ только улыбалась, – ты кусай, кусай.
Тепло быстро разлилось по членам утомленного тела, в голове поплыл приятный туман, убивающий мрачные мысли, все последнее время истязающие душу бойца. Наступила приятная расслабленность, сквозь которую Мишка не сразу сообразил, что говорит ему бабка Настя, переставшая вдруг улыбаться, и умело передернувшая затвор его автомата. А беззащитная старуха, гордо выпрямив худенькое, но еще крепенькое тело, держала его под прицелом и говорила такое, от чего хмель моментально исчезал, уступая место злой безысходности. Не даром прожила, более двадцати лет, в этих богом забытых краях она, агент разведки истинно Великой Подлунной, передавая скромные сведения о личном составе заставы, о маршрутах движения нарядов, помогая изредка нужным людям пересекать пограничную линию, умело, проходя КСП (контрольно-следовую полосу), и системы заграждения. Теперь ее соотечественники, восстанавливая историческую справедливость, вернули эти земли, уничтожили ненавистных захватчиков. И не надо солдатику оставшемуся без армии изображать вошь пытающуюся укусить, станет он бывший пограничник последним вкладом её в большое дело «Великого похода», может и годным только на то, чтоб после короткого допроса быть расстрелянным для устрашения местных жителей.
Ошеломленный Мишка видел фантастическую неестественность в том, как может много говорить на имперском языке, все еще казавшаяся слабой и неграмотной бабушка, но ствол собственного автомата твердо направленный в грудь подсказывал наступление другой реальности. Дальнейшее произошло как в дешевом киношном боевике, когда злой герой практически победив, все же погибает из-за своих слишком велеречивых словоизлияний, объясняя непонятно для чего свои неблаговидные поступки почти состоявшемуся покойнику. И пока он распинается, продляя свое торжество, находится, конечно, фактор, обрывающий его болтовню и спасающий того, кто заслужил, по мнению не слишком изобретательного автора, заслуженный «хеппи енд».
Овчарка, мирно дремавшая у порога, моментально приоткрыла глаза и навострила уши, когда чужая женщина взяла автомат хозяина. Потом, почувствовав открытую угрозу в человеческом монологе, обращенном к ее другу и повелителю, присела, напружинившись всем телом и предупреждая о своих намерениях, свирепо оскалила зубы. По мере усиления тона речи увеличивалось напряжение сильных мышц, а когда враждебное существо, не обращавшее на демонстрацию песьей угрозы никакого внимания, резко повело стволом знакомого оружия, и хозяин немного отшатнулся, это воспринялось как любимая команда – «фас!». Приученная, инструктором кинологом хватать нарушителей госграницы ни куда-нибудь за кисть руки, а сбивать прыжком с ног и при угрозе хватать за шею Веста бросилась вперед с быстротой и силой, отпущенной природой. Сбитая неожиданным ударом, узкоглазая Настя упала на хлипкий стол, боящийся простого неловкого прикосновения, который тут же подломился и рухнул. Толи собачьи зубы слишком сильно сдавили тонкую, почти цыплячью шею, толи удар был ужасно силен, для немолодого и изможденного жизнью тела, но многотерпимая душа тайного агента, так надолго оторванного от теплой родины, решилась покинуть это опостылевшее костлявое убежище. Успела старуха, уже умирая нажать на курок автомата, выплеснувшего длинную очередь по-над полом. Одна пуля-дура состригла несколько волосинок с не слишком шикарной, но вставшей дыбом, шевелюры солдатика. Вторая, прошила хлипкую табуретку, как раз между ног, едва не лишив его мужского атрибута, еще бы сантиметр, и не было б кончика этого самого мужского атр и прочее. А так ничего, даже штаны едва не намоченные не задела. Остальные пули, зарывшись в трухлявые стены, зацепили только старую керосиновую лампу, пылившуюся под лавкой. Видимо, справедлива присказка, Бог не Тимошка, – видит немножко. Для чего-то приберег он погранцу вместе с бренным существованием и энто место, авось значит пригодится. Война идет жестокая, много жизней прервет, но кому-то надо будет и народонаселение восстанавливать.
Ошарашенный Мишка некоторое время продолжал сидеть с бледным, застывшим лицом, заторможено разглядывая распластанную на полу, среди обломков стола конвульсивно дергающуюся тварь, сверху которой стояла овчарка, придавливая лапами, зло рыча и вздыбив шерсть на загривке. Но вдруг собака отпрыгнула в сторону, и виновато поскуливая, уставилась на хозяина. Только тогда пограничник встал на ватные ноги, осторожно перевернул бабку на спину, одновременно выдергивая свое оружие из цепких пальцев. Увиденная картина отрадным омерзением врезалась в его сознание. Большой осколок от пересохшего дерева шаткой ножки поддерживающей столешницу, глубоко вонзился меж ребрами маленькой женщины. Рядом с ним по пробитой хлопчатобумажной рубахе, когда-то синего цвета, разрасталось бурое пятно крови. – Ведьме и смерть достойная нечисти, – прошептали его губы, – кол осиновый в сердце. Некоторое время он еще вглядывался в искаженное мукой желтое морщинистое лицо, боясь уловить в нем признаки жизни. Потом до его обоняния донесся запах разлившегося керосина. Мишка выпрямился, слегка подрагивающими пальцами прикурил последний, давно сберегаемый окурок, а горящую спичку кинул рядом с пробитой лампой.
Неспешно удаляясь от бойко разгорающегося дома, он сказал, привычно обращаясь к собаке: – Надо было хоть хлеба с собой прихватить. Но ты, наверное, права, уж лучше крыс сырыми есть. Ничего, патронов еще много, настреляем дичи, и двуногой в том числе.
ШУРКА
В один из промозглых зимних дней, упорно давя ногами, грязное снежное месиво плохо убранных тротуаров к хирургическому корпусу пироговской больницы, ставшей теперь центральным госпиталем, спешил солдат. В просторном фойе его остановил невысокий толстомордый санитар, с личиком, под стать соей ярко-красной повязке дежурного на рукаве. Довольный возможностью хоть кем-то покомандовать он загородил проход грудью: – Не положено! Посещение раненых в строго определенные часы!
–
Да пойми ты, я с Кряжа почти всю дорогу пешком добирался, чтоб на пару минут повидаться с другом. Мне еще обратно двигать как-то надо, а завтра уеду далеко, и может, никогда больше не увидимся.
–
Эй, рядовой не напирай, а то патруль вызову, им долго объяснять будешь куда ты и зачем. Ты вот пройдешь, а мене за нарушение режима дисциплинарное взыскание может капнуть. А фронт, судя по твоему виду, он тебя заждался.
Пашка посмотрел в маленькие равнодушные глазки цербера, на запечатанный в пластик бейджик с аккуратной надписью «Санинструктор ефрейтор Золотарев Н.В.», приколотую к безукоризненно белоснежному халату, и с безнадегой понял – такой и родню мать не пропустит. Особенно если разговор о фронте идет. Останется он навечно соответствовать своей фамилии, которая конечно не от слова золото корень свой имеет155.
Проходящая торопливой походкой по коридору высокая, полная женщина приостановилась, и скептически осмотрев Пашкин вид, спросила: – Вы к кому? Может быть, я передать смогу? Вид у бойца, действительно, был не для визитов: солдатские, короткие в грязно-мокрых разводах разношенные сапоги, камуфлированный бушлат, переживший не лучшие времена, еще и неоднократно подвергавшийся не слишком умелой починке. Короткий, мокрый ежик волос на голове источал отнюдь не благоуханные клубы пара, да и руки, нервно мнущие грязно-серую шапку, не выглядели хоть сколько-то стерильными. Глядя в строгие глаза, за толстыми стеклами очков Пашка безнадежно промямлил: – Друг у меня тут лежит, ему ногу отрезали, а я завтра уезжаю. А предать…, нечего мне…, кроме слов. Военврач взглянула в обветренное лицо мальчишки, в готовые наполниться слезами глаза, и громко, так чтоб ясно слышал дневальный, сказала: – Пройдите за мной.
В кабинете, отремонтированном в такие недавние времена с претензией на евростандарт, она протянула белый халат: – Накиньте на плечи, молодой человек, только сначала, пожалуйста, вымойте руки.
–
Да я со щеткой их драил, но это техническая грязь, въелась в кожу и никак не отмывается.
–
Хорошо. Имеете представление в какой палате лежит ваш друг,? Тогда проходите, только ненадолго и постарайтесь не громко, тихий час все же.
Шурка располагался в шикарной палате, когда-то рассчитанной только на одного богатого или же высокопоставленного клиента, но по военному времени медперсонал умудрился, убрав холодильник и телевизор, впихнуть еще две койки, на которых сейчас спали раненые. Увидев друга, тихонько вылянувшего из-за скрипнувшей двери, он возбужденно подпрыгнул: – Павка! Но тут же осекся, и виновато покосившись на заворочавшихся спящих соседей, жарко зашептал: – Ты, какими судьбами? Как там наша молодая смена? Батю видел? Он уже вернулся из госпиталя? Да ты чего стоишь? Присаживайся прямо ко мне на койку, она вона какая просторная. Пашка покосился на то место под одеялом, с резко выделяющимся свободным пространством, там, где должна была быть правая ступня, осторожно присел на самый краешек. Перехватив взгляд друга Александр, произнес с присущей иронией: – Мне копыто компенсировали серебряным крестиком на грудь. Теперь на костыльной прогулке цепляю его на больничный халат и выпендриваюсь перед более-менее симпатичными медсестричками. А на брови шрама почти и не заметно – заросло как на кабане. Вообще-то тут тоска зеленая, как халаты на хирургах в операционной. От хандры даже пьесу в стихах стал сочинять. Ты не бойся, я очень вкратце расскажу. Фабула такова: – Одному молодому толи бесу, толи ангелу, это не суть, поручили срочно устроить брак некрасивой и поэтому верной прихожанки церкви всех святых – Юлии. В супруги ей, был предназначен свыше, такой же прыщавый и вечно стонущий перед распятием, о неспособности сойтись с противоположным полом – Роман. Божок рьяно взялся за дело и уже через пару дней устроил сочетание Ромео и Джульетты. Вот только название улиц и номера домов, по причине отсутствия таковых в средневековой Вероне, перепутал. Получив всевышнее взыскание за распространение детской порнографии, ангелочек все быстро исправил. Короче, нет фигурантов дела, значитца и само дело можно забыть. Но это великосветский драматург, инкогнито писавший для Шекспира, подсмотрел и описал. Я же не стал вносить здесь свои доработки, а придерживаюсь несколько иной сюжетной линии. Кстати более гуманной, поскольку все остались живы и даже сочетались законным, т.е. в присутствии свидетелей, актом записи гражданского состояния. И вот, через сколько-то лет судьбы героев моего и Шекспировского, бесспорно гениальных произведений, тесно переплетаются. Слегка подурневшая после ранних родов, но еще достаточно молодая Джульетта, устав от пьяных похождений Ромео, кидается в объятия богатого и надежного как банки ломбардии Романа. А её законный супруг продолжает куралесить на денежки, все еще жаждущей мужского тепла и темперамента почти пожилой Юлии. Но всёж он не так плох, поскольку делает это искренне и даже посвящает своей новой возлюбленной типа такие послания: -
