Buch lesen: «Война, которой не будет?», Seite 12

Бесконечно долго тянется каждая секунда, и нервы, напружиненные как перетянутые струны, вот-вот не выдержат. Лучше смерть, нежели ожидание ее. Подняться с АКМ в полный рост, полосонуть воздух грохочущей очередью, порвать легкие в последнем крике.… Чо там? Не слышно приближающихся шагов. Наоборот, если не обманывают обострившиеся сверх меры чувства, доноситься звук удаляющегося двигателя. Похоже, фортуна и в этот раз решила не поворачиваться сразу всей задницей. Как опытная сотрудница борделя только слегка приоткрыла все возможные прелести. Похоже, есть шансы еще подрыгаться на этом свете.

До приближения густых сумерек лежит бывший старшина, вжавшись телом в русло полупересохшего арыка, проклиная время, которое остановилось. Даже секундная стрелка на командирских часах не движется вперед по кругу, как ей это подобает, а дергается, почти не сдвигаясь с места. А совсем недавно, так нужны были эти секунды. Если бы не летели они так стремительно, не ховался бы он в этой грязи, и с офицерами все было бы в порядке. А то может, покоятся они бездыханные на заднем дворе, вон того дома, от которого слышалась автоматная очередь.

Пока не наступил вечер, хотелось простому смертному Пермякову О.В. убраться подале от этого мерзкого кишлака, уползти к своей машине, уехать к гостеприимной кошаре. А еще лучше улететь на каких ни то крыльях на далекую, прохладную, и до боли родную отчину. Но не дал бог крыльев человеку. Только сам способен смастрячить себе, кто какие горазд. Сам обречен решать свои проблемы.

Когда стало смеркаться, пограничный старшина внимательно осмотрел окрестности, запомнил ориентиры, направления по которым нужно двигаться в полной темноте. Луна по его наблюдениям должна сегодня появиться не ранее полуночи. Задачу освобождения офицеров, если живы конечно, облегчало то обстоятельство, что хани чувствовали себя ну уж слишком расслабленно. Стреляли под вечер один раз, короткой очередью, значит, если и убили то одного. Скорее всего, просто пугали. Но кто жив, кто нет, дело второе, оно потом выяснится, сейчас надо подойти незамеченным. Определиться как-то, в этом ли доме друзья, сколько там еще врагов, какова возможность их устранения, причем, желательно без лишнего шума. Собака брехала вон в том дворе, надо обойти его стороной, реклама ни кому не нужна. Не исключено и в других дворах есть овчарки, но как бы хорошо не были они воспитаны, должны были поддержать, когда базлала их товарка. Значит за другими дувалами либо нет собак, либо одно из двух. Скорее всего, в домах, где есть непрошенные гости, грозный пес под ногами не самая важная необходимость, вот псов и изолировали, если пришлые их вообще не съели. Говорят, хани любят собачатиной закусить больше чем хохлы салом.

«Куску» не составило большего труда взобраться на плоскую крышу дома. Сняв сапоги, чтоб не грохотать по кровле, он пробрался до места, с которого просматривался почти весь двор, да поближе к входу-выходу данного строения. Во дворе, прислонившись к стеночке, клевал ушастой головенкой полусонный часовой. Всё тихо, словно все уже вымерли и не надо для чего-то дрыгаться. Но ежели мужик что-то задумал, то сделает. Это потом надо будет думать, для чего было это надо. А теперь или мочить часового, или ожидать, непонятно чего. К счастью, в этот раз сколь нибудь продолжительно предстоять пред просветленным решением не пришлось. Из загона для овец вышел слегка пошатывающийся майор Васькин собственной персоной. Похоже, что поддатый, в смысле выпивший. Майор передвигался свободно, никто его не сопровождал, в смысле отдельно не караулил. Эге, похоже, наши офицера неплохо устроились, глядишь, не обрадуются, чо я их освобождать притащился – подумал прапорщик – но уж, коль взялся за гуж, забей на дюж иль не муж. Пермяков бросил перед носом часового свои сапоги, и пока тот толком не продрав глаза, в полном замешательстве при тусклом свете, падающем из окна дома, пытался сосредоточить вимание, на что это и откуда, почти бесшумно, в одних портянках спрыгнул сзади. Одно, почти неуловимое движение, а судорожные конвульсии тела и голова именно что болтающаяся на скособоченной шее возвестили о жуткой гибели так ничего и не понявшего солдатика. Зачем же для этого будить-то было? Вовчик наблюдал за этим кином, отвесив челюсть. Он так и не проявил никакой реакции, пока старшина не помог внезапно почившему часовому тихонько опуститься на землю, и не прикрыл рот офицера ладошкой. – Володя, ты только тихо. Где Цыган? Сколько охраны в доме? Вовчик энергично закивал головой, мол, все понял. Когда его рот освободили, возбужденно зашептал: – Рому очень тяжело ранили, он в сарае. В доме сейчас, наверное, один офицер, и тот обкуренный. Пойдем, его грохнем, потом туда капитана перенести надо, умирает он. Старшина усмехнулся. – оно конечно, всех врагов быстренько перещелкаем и грянем геройски погибающим офицерам достойные условия создавать. Лучше скажи, сколько военных в ауле, где распологаются, какая техника? Васькина неприятно задела неуместная язвительность прапорщика. И вааще, какие могут быть дурацкие вопросы, да еще типа с иронией, когда Цыган умирает?

– Мне по селу разгуливать не давали, строевой смотр для меня не проводили. – Зло прошептал он, Хотел еще добавить: – Ты бы не ховался как партизан, а предупредил вовремя о врагах, так и с капитаном все было в порядке, но гордо сдержался. Не время сейчас устраивать разборки между собой. Все ж командирский гонор выказался.

– Слушай сюда товарищ прапорщик, я сейчас захожу в дом, обезоруживаю ханя в первой комнате, его убивать не надо, он важная шишка. Возможно, много знает, говорит по-расейски, может пригодиться. Вы прикрываете меня, потом проходите во вторую комнату, на женскую половину. Если там кто-то есть, их надо обезвредить. Желательно без шума. Я прикрываю тебя. Все ясно? Тогда вперед!

Вовчик справедливо подумал, «Кусок» может, не подчинится такому скоропалительному приказу, все сделает по-своему. Чтоб не дать времени на это, решительно и довольно шумно бросился в дом. У старшины просто не оставалось выбора, как поступить. Влетев в комнату, и не совсем понимая, что и для чего делает, майор со всей силы вмазал по скуле приподнявшего голову джуньского чиновника. Тот со страшным грохотом слетел на пол. Прапор, влетевший следом, криво усмехнулся, но не стал доставать комментариями. Заметив вход в другое помещение, быстро метнулся туда. Через несколько секунд раздался автоматный лай. Почти одновременно раздались еще две встречные короткие очереди и все стихло, как отрубило. Только вот тишина эта, такая звенящая, режущая по ушам, заявляла, что снизошла ненадолго. Вовчик стоял, выкатив глаза, и не знал, что делать дальше. Только тут до него стало доходить, какую беду он принес своими действиями. Необдуманная, точнее просто глупая выходка, вполне возможно привела к полному трындецу. Если Пермяков убит, то и он, скорее всего, уже вполне состоявшийся покойник. По всему миру идет огромная война, выжить в которой высокое искусство. А он со своими самолюбованиями, эмоциями, амбициями и еще черт знает чем, встревает уже который раз, причем каждый раз неумело и непрофессионально. Оказывается все, что он до этого знал про войну, не тянет на один самый махонький бой. И теперь каждый даже малюсенький бой, всегда альтернатива, – твоя или чужая жизнь.

Наконец в дверном проеме появился старшина. Он был бледен, весь перепачкан кровью и увешан оружием. Чтоб хоть как то оправдать свои действия, или наоборот, бездействие, майор ринулся перебирать грудой сваленный в углу стола ворох бумажных портянок испещренных иероглифами, которые для Васькина все равно, что китайская грамота. Найдя свои и капитановы офицерские книжечки, он с деловым видом спрятал их в карман и уставился на старшину, мол, я свою часть задачи успешно выполнил. Старшина с пониманием кивнул и просипел: – впервой ли говорю тебе, чо ты чудак на букву М? Больше, похоже, такого не скажу – не придется. Шансов выпутаться у нас теперь не много. Примерно три, а может и один из той самой тысячи. Чего зенки пялишь ваше высокоблагородие? Хватай оружие, хватай твоего «языка», если он способен шевелиться и ноги, ноги отсюдова. Ханьский начальничек мычал, пытался заползти под стол и был явно не транспортабелен. Кусок, в секунду оценив это, вскинул китайский аналог АКМС, подобранный в соседней комнате. Подожди, я сам, я за Цыгана, – сказал Вовчик. Подобрал пистолет-пулемет офицерика и, догадавшись как дослать патрон в патронник нажал на курок. С десяток пуль выпущенных в упор сразу превратили тело «представителя» в кровавое месиво.

– 

Ого, какая прекрасная штучка, дай ко гляну. Только зря ты в него, патронов так много истратил, и если это он капитана, то помучиться гаду не дал.

Васькин молча отдал китайский «УЗИ», а сам стоял как загипнотизированный, поглощенный разглядыванием первого в жизни, вот так в упор, убитого им человека.

– Известной фирмы, «Norinko» изделие. Но, по-моему, это хани у финнов слизали, – разглядел старшина, – патрон девяти миллиметровый, таких потом хрен где достанешь. Если хочешь себе оставить, стреляй одиночными.

В это время с улицы раздались выстрелы. То джуньские солдаты, обеспокоенные шумом в расположении начальников, но лишенные руководства, стреляли в воздух. Они бы ворвались в ворота, но те к счастью наших персонажей, были закрыты на мощный деревянный засов. Несколько человек затарабанили по ним ногами пытаясь выломить. Пермяков, явно ожидавший такого поворота событий, не утратил присутствия духа. – Чего теперь как окунь рот раззявил. Разворошил муравейник, вот и командуй, как выбираться будем, – спокойно проговорив это, он подтолкнул Вовчика к выходу.

– А вот это вам как, ребятки? – Крикнул прапорщик, и швырнул с крылечка одну за другой две гранаты. Взрывы на улице изрядно пошатнули добротный притвор, но тот выдержал. Зато всякое движение за ним прекратилось, лишь где-то рядом едва слышно, чтоб не спугнуть такую нервную тишину, застонал раненый, чужой солдат.

– 

Вот теперь надо быстро уходить, не верится мне, что мы с тобой майор, все село освоб

одили. Но ежели и так, тож

ничо хорошего, – не поздоровится потом местным. Отомстят пришлые за своих цириков.

– Как скажешь старшина, только на секундочку к Цыганенку заскочим. Не по-людски будет, не попрощавшись уйти, – попросил быстро утративший офицерские замашки бывший командир.

Сначала они подумали, капитан в бреду, – он быстро шептал, временами издавая свистящие звуки.

– 

Смерть, ты не зря ждала, ты не обманула. Они пришли ко мне, не забыли. Ребята, я вас так люблю…. Я так виноват перед вами, но не бросайте меня…, задержитесь еще…. На полминуточки всего. Дайте мне автомат и гранату…. Все гранаты, которые не сможете унести с собой.

– 

Что ты Рома, мы тебя сейчас вынесем отсюда….

– 

Ребята, я в здравом уме и в ём заявляю, частенько бывал невыносим, а щас подавно. Мучаться мне осталось несколько минут. В лучшем случае совсем несколько. Таки, как говорят у нас в Одесе, не делайте мне больно. Вы поспешайте одни, а я за вас пошумлю трохи.

– 

Ромик, ну как….

– 

Вот не надо трагедизировать обстановку. Грустно мне только с того, что

автомат не удержать. Володя, ты затвор передёрни и на шею мне его…. Вот так, а то у вас много и мне

хочется трохи

покрасоваться…. И ты

, Олег Васильевич, ты опытнее, ты не бросай Вовчика…. Он нынче…. Короче не бросай его….

Обещаешь?… У

сё отчаливайте швидче бо вашко мене, ту ды дорум

⁷⁸

.

– 

Ставя точку в разговоре, с улицы застучал ручной пулемет. Пули бойко принялись бить стекло из окон и выколупывать штукатурку из стен дома. Неловко встав на колени, Вовчик прижался щетиной мокрой от слез к щеке Романа, – прости друг за все и прощай….

– 

Всё-всё, торопитесь же. А я еще не весь отпрыгался,

вас прикрою, сколько смогу изобразить….

Да уматывайте ж….

Майор с прапорщиком, вдруг утратившим всю свою кошачью ловкость, перелезли через глинобитную стену с тыльной стороны двора, надеясь, что оставшиеся солдатики не сообразят осуществить окружение. Им подфартило. Маневр их не был замечен, и даже ни один пес не тявкнул, пока они задками и огородами выбирались к шляху. Да и не до них было, поскольку в ауле, судя по доносящейся перестрелке, шел настоящий бой. Но вот донесся отзвук сразу нескольких взрывов, и всё смолкло.

Прапорщик и майор замерли на полушаге тревожно прислушиваясь, но вокруг воцарила первобытная тишина. Только зябкий ветерок шуршал пересохшей травой. После минуты молчания длящейся действительно с минуту, Вовчик спросил удивляясь своему столь осевшему голосу: – как пойдем Васильевич, по полям ноги переломать можно, а по дороге, наверное, опасно?

– То навряд ли сейчас опасно. Вот что, Володя, иди ко ты вперед, а я следом потихонечку. Заведешь машину, вернешься за мной, если не слишком рассветет. Не успеешь к рассвету, не приезжай. Оба только зря сгинем, а тебе капитан завещал жить.

– Васильич, ты это чего? Ты же лучше меня раз в десять ходишь. Если ханей задержать надо ты иди, я задержу. Прав ты неоднократно, дурак я, но с автомата-то стреляю я неплохо. Будь уверен.

– Да нет, майор, зацепило меня снова, на сей раз основательно. Не ходок я кажись боле. Давай время не затягивать. Ты иди побыстрее. Може еще успеешь.

– Куда тебя в этот раз? Щас перевяжу, а если идти не сможешь, то смогу хоть на руках донести.

– С перевязкой порядок. Пол простыни за ремнем не дадут кишкам вывалиться. А вот нести меня не выдумывай даже. Во мне буде кило под восемьдесят наелось. Далеко не упереть такова борова. Ты лучше оружие все не бросай да поспешай по малу. А я, коль тотчас от раны не загнулся, то може и побрыкаюсь еще. Я следом потихонечку покандыбаю. Проскочим…. Ну, чо встал? Команды ждешь? Тогда – кругом! Бегом!

      ИНДЕЯ.

Война с Покастаном начавшаяся практически сразу после приобретения независимости, и постоянно проигрываемая, не могла не возобновиться. И в Исламбаде и в Делиграде это всегда понимали и вооружались. Ошибаются те, кто считает индисов плохими вояками. Сипаи в беританской имперской армии считались далеко не худшими солдатами⁷⁹.

То, что конфликт с такой яростью разгорелся именно в этот год, может, была виновата и джуньская дипломатия. Подлунная всегда подталкивала эти два государства на драку, рассчитывая на получение вполне конкретных выгод, включая удовлетворение территориальных претензий. Виноваты и националистические организации, в приграничных штатах, чья деятельность всегда была направлена на разжигание межэтнической и религиозной вражды. Но самым главным виновником был сошедший с ума мир. И не только государственные политики и генералы, но и простые обыватели вдруг ощутили в себе древний зов спящей в сапиенсах воинственности, жажду чужой крови. В Индеи, духовным отцом которой, был противник насилия Мхатма (Великая Душа) Ганди, добровольцы желающие убивать, день и ночь стояли у призывных пунктов. Эшелоны забитые пушечным мясом, счастливым от ощущения оружия в руках, почти непрерывным потоком двигались в сторону фронта. А там огромный, ненасытный молох войны почти мгновенно перемалывал содержимое этих эшелонов в своем огненном чреве. Остальные граждане, сатанели около телевизоров и радиоприемников, слушая сообщения о потерях. Весь мир скандировал: – Мало крови, мало убитых! Давай еще!

А начиналось все обыденно, как и всегда, со времен предшествующих убийству великого Мохандаса Карамтада Ганди. Небольшие потасовки устроенные фанатиками в мусульманских штатах вызвали необходимость вмешательства регулярных войск. Войсковое начальство не способное действовать тонко, дипломатично, лишний раз доказало правильность данного утверждения. У расейских это называется – перегнули палку. Но в тамошних краях свои поговорки и несгибаемые дубины. А делов то, – ну пристрелили ненароком, при усмирении, нескольких особо ярых экстремистов. Ведь не со зла, а специально. В отмеску, однако, на солдат обрушился организованный пулеметный, и артиллерийский огонь отрядов сепаратистов. Ясно, как божий день, вооружение не изготавливалось кустарно на месте, а поступало готовеньким из-за рубежа. Весь бунт давно и тщательно подготовленная операция. Армия в ответ просто вынуждена была применить танки и авиацию. Джамхурият Ислами Пакастан, под предлогом защиты единоверцев, ввел пару своих дивизий. Они при пособничестве определенных кругов, сумели захватить почти всю территорию мятежных районов.

Вновь сформированное «ястребиное» индейское правительство, только что принявшее бразды власти у отправленного в отставку импотентного кабинета, не прикрываясь глупыми морализмами, мол это всё временные вынужденные меры, признало насушной реальностью эскалацию военных действий. На мятежные территории было переброшено с десяток армейских подразделений. Они принесли Индеи победу, которой не знала ее армия уже много лет. Враг был полностью разбит, заслуженно понеся огромные потери. Количество убитых, в разных информационных источниках указывалось разным, но везде много превышающем численный состав войск противника. (Не нам нарушать извечную традицию информационной войны). Реально отвоеван город Джамму, чуть не захвачен древнеиндейский Лахор. Возвращены многие давно утраченные северные районы.

Исламбад не мог не откликнуться и открыл полномасштабные боевые действия. Развернул силы всей регулярной армии. Бои развернулись на протяжении почти всей границы. Даже пески пустыни Тар обагрились солдатской кровью. Индейские дивизии, теснимые превосходящим противником, и расстреливаемые в спину предателями из местного населения быстро таяли. Им на помощь необходимо отправлять все новые и новые подкрепления. И несколько раз, вооруженные силы, собрав ударный кулак, прорывали фронт. Пытаясь выдворить врага со своей территории, в бой вводились и гибли лучшие части, но сигхская сепаратистская армия применяла массированные артиллерийские и ракетные удары по скоплениям индейских войск.

Пакастан, благодаря частым военным переворотам, и последующим за ними военным правительствам, привык жить по полуказарменным законам. Его армия более однородна, не знает кастовости. Она лучше вооружена и организована еще с времен, когда ее снабжали гегемонцы, натравливая на просоветский Афган. Еще она вооружена не зримым, но самым мощным оружием – исламским фанатизмом. Спешат на помощь отряды воинов пророка из других мусальманских стран. Это помогает ей побеждать. Но у Индеи практически неиссякаемые людские ресурсы. Все новые и новые пополнения спешат к фронту. Пакастан не сможет победить, пока не разрушены транспортные коммуникации. Военный совет, пришедший к власти в Исламбаде, считает обоснованным нанесение ракетных ударов, по ряду объектов в глубине индиейской территории: – Это всего лишь единственно необходимое условие, причем оправданное, так как индийсы своим сильным военным флотом блокировали практически все морские порты.

И вот оно, пакастанская авиация наносит несколько ударов по городам расположенным в глубоком тылу от района боевых действий. У Индеи тоже есть авиация, есть ракеты способные достичь самой пакастанской столицы. Есть и ядрёные заряды способные испепелить целые города. И они ударят, чтоб не тешили себя иллюзиями пакастанцы о жертвах среди мирного населения только на индейских землях. Но ядерное оружие наличествует и у Пакастана. И пусть до поры до времени оно под присмотром гегемонских военных специалистов, но если дойдет до крайностей, то где искать тех мешающихся под ногами советников?

Остановитесь, задумайтесь люди, что будет дальше? Пытается пробиться робкий голос разума. Но не слышен он, сквозь патриотический рев алчущих крови.

ВАСЬКИН.

Километра через полтора бега по неровной дороге едва угадываемой в почти кромешной тьме, Вовчик понял, хорошо, полезно бросить курить. Жалко, как всегда о прошлом, проделал это он поздно. Отравленные легкие не успевали перекачивать разряженный горный воздух. Оружие, навешенное сверх всякой меры, прижимало к земле, не давая нормально передвигать ноги. Грудь сдавливали ремни и лишняя одежда. Но, оступаясь, едва не падая, он упорно продолжал изображать бег. Должно же когда-то появиться пресловутое второе дыхание, о котором не вспоминал с курсантских времен. Тогда-то, наверное, последний раз и бегал по-настоящему. Но второе дыхание не торопилось снизойти. Вместо него накатывал всё усиливающийся звон в ушах. Виски сжимало безжалостным пульсирующим обручем. Когда очередной раз, споткнувшись, он все же упал, то боль удара о землю, лишь слегка погашенного инстинктивно вытянутыми руками, показалась мелкой неприятностью в сравнении с необходимостью подняться и продолжить движение. Ругая себя последними словами, он лежал, прижавшись к приятно прохладной земле и не находил сил подняться.

Что я за урод такой. Всю жизнь у меня всё не так как надо. Сегодня из-за меня погиб Цыган. Сейчас загибается старшина, раненый уж точно, без обиняков, по моей вине. А я валяюсь здесь не в силах приподнять свое голодное брюхо, и думаю лишь о том, как выжить, если останусь совсем один. Прапор, тот волк одиночка, для него встреча с нами одни несчастия принесла. И я главная причина этих бед. Но сожалею не об этом, а о себе. Страдаю что устал, что, блин, с утра маковой росинки во рту не было. Таконькие малюсенькие горести. Дожил до стольки лет, а ничего не приобрел, ничему не научился. Надо найти силы подняться, проковылять еще километров хоть с пяток. Там ведь станет легче? По крайне мере должно, коль сбросить оружие и лишнюю одежду. А что лишнее? Похоже, что всё. И оставить можно прям на дороге. По нынешним временам вряд ли ночью кто-то будет разгуливать. Ханьские солдатики, те что способны соображать после боя выданного Ромой, все одно без командиров на какие-то далекие действия не решатся. А командиры, надеюсь, все уложены в том проклятом доме. Но даже если и поиски, какие быстро организуются, то ну их, такие мысли. Да не, сразу не догадаются вражины в какую сторону мы подались. Сам бы на их месте ни за что не думался, что удирающие противники могут прятаться на дороге. Да и в потемках ловить кого-то…. Скорее сам пулю словишь…. Ну, хватит валяться, прикидываясь занятым решаешением стратегических задачь. Пинком бы кто под зад чтоль взбодрил. Давай вперед, и желательно бегом. Как там, у Высоцкого было, – «Еще осталося пройти четыре четверти пути».

Когда часа через два иль двадцать Васькин доковылял до машины, он не поверил себе. Добрался и не умер, и есть еще, оказывается силы. Нет, рано он себя проклинал и хоронил, рано собрался ставить крест на таком здоровом, супервезучем мужике. Так и во все времена, расейские, едва избежав неминуемой смерти и спешно постирав портки, сжимали кулаки: – Мы еще повоюем!

Старшину он нашел на дороге, около оставленного оружия. Тот потерял сознание видимо сразу, как достиг этого предела. Вовчик испугался, – не умер ли. Но нет, вот слышно хриплое, неровное дыхание. Огромной проблемой, оказалось, загрузить довольно тяжелое тело в высокую неудобную кабину «66-го». Кому довелось прокатиться на этом всепогодном грузовике, тот поймет. Это еще мелочи. Вот, как и чем, потом лечить: – думал Васькин. Уже в машине «Кусок» на секунду пришел в себя. Увидев это, майор страшно обрадовался: – Васильич, все нормально, скоро будем дома, потерпи еще чуток. Тот толи кивнул соглашаясь, толи качнулся в новое бессознание.

До кошары они добрались, когда совсем рассвело, потому что ездил за рулем грузовика Вовчик примерно, так же как и бегал. Ночью, коль надо было спешить за оставленным истекающим кровью старшиной, он без проблем завел машину. Как-то ехал, не включая фар в неверном свете луны почти не видя дороги. Не до таких мелочей, как по наезженному прешь ты иль побоку. Главное не потетять чувствство правильного пути, блюсти верный курс. Домчал как профессионал – дальнобойщик имперской глубинки. А вот обратно, со старшиной в кабине, он начал ощущать каждую неровность, каждую выбоину. Грузовик, казалось, взбрыкивает как взбесившийся жеребец, так и, норовя слететь с наезженной колеи и со всею жеребячностью, еще сильнее запрыгать по невесть откуда взявшимся кочкам. Чуть топни газу и дергается, обдирая ступицы, о валуны разбросанные природой, рассыпанные без всякого смысла и порядку. Сам-то ладно, за руль удержаться можно, а вот пассажир был бы в сознании – убил бы. Коробка скоростей, на кой то ляд пришпандоренная чуть ли не с зади задницы переключалась с таким зубовным скрежетом, что водитель невольно втягивал голову в плечи, косил взглядом на прапорщика, тот не постеснялся бы выдать веское резюме такому классу вождения с проникновеннейшими пожеланиями.

Едва подъехав к кошаре, бывший майор бросился за помощью к пастухам. Благо, юрта их оказалась на месте, да еще и они в ней. Прапора осторожно сняли с машины, уложили на кошме, раздели. Старый чабан что-то беспрестанно говорил на своем языке и сокрушенно кивал головой, при этом он смачивал и осторожно отрывал присохшую к ране простынную прокладку. Откуда-то извлеченной дурно пахнущей бурдой смывал запекшуюся кровь рядом с раной, смазывал потрескавшиеся губы. Вовчик спросил у более молодого, о чем Ата говорит, но тот только пожал плечами. Или действительно не мог сделать перевод причитаниям старика, или не хотел расстраивать. Олег, видимо от боли пришел в себя, и смотрел на старика, как словно слушал и понимал его речь. Пуля, задевшая верхний правый край живота прошла навылет, но кто знает, чего она наделала там во внутренностях. – Его на больница надо, – толи перевел наконец-то, толи высказал свои соображения расейскоговорящий чабан. Да, там мне и помогут хани, – Прошептал «Кусок», – недолго мучаясь к праотцам отойти. Потом обратился к деду, будто тот помог понять его: – Ата, ты баранам много животов резал, распластай и мой, посмотри, чо там. Може сразу пулю себе в висок да не маяться. А ничего страшного, так нитками зашьем, глядишь и поживу сколь еще. Старик действительно понял слова прапорщика, замотал отрицательно головой, замахал руками. Молодой тут же перевел примерно эдак: – Ата говорит, человек не баран, и резать людей он не может. Травок разных даст, помогут они или нет, все в руках аллаха.

На рассвете следующего дня, когда Васькин кемарил (полуспал, полубордствовал), рядом с время от времени бредившим старшиной, в окно тихо постучали. Это был молодой пастух: – Мы с баран ой кошу. При этом махнул рукой на восток. – Ата сказал, ты ой кошу много надо-надо. (Ой кошу – это вообще-то означает кочевать на досовском языке. Но, ведь понятно, чтоб иностранцу что-то объяснить, нужно вспомнить все иностранные слова какие знаешь. А он сам пусть разбирается, какие с какого и за каким сказаны).

С трудом перебирая расейские и пишпекские слова, чабан все ж сумел объяснить, выше в горах, есть укромное место. Ущелье Унтерсай. Там маленький домик. На машине туда не доехать, а снег выпадет и пешком не добраться. Мы вам старую кобылу оставляем. До первого снега пускай у вас будет, а там отвяжешь ее, она сама дорогу домой найдёт. Я хотел еще барана оставить, но дед сказал, там дичи много, мало пуганная, сами, сколько надо возьмете. Всё это Вовчик сумел понять провляя недюженные способности в лингвистике, мимике и жестикуляции. Еще хорошо понял, что и этим людям подпортил жизнь, а они еще и лошадь оставляют. В благодарность за всё хотел офицер окупиться армейской обмундировкой с запасов старшины, но пастух чуть не в ужасе замотал головой. – Вот от нас уже бегут как от прокаженных. Или «как» по отношению ко мне уже излишний союз?

Днем, временами, прапор приходил в себя. В один из таких моментов Вовчик рассказал ему об уходе стариков, о Унтерсае.

– Чабаны правы, здесь оставаться нельзя. Съезди на разведку. Прошу, повнимательнее будь. – Напутствовал майора старшина. Но, наблюдая в открытую дверь, как майор пытается взобраться на неоседланную лошаденку, только сокрушенно кивал головой. Хотелось дать несколько полезных советов, но кричать не мог. Громко кляня пастухов, за то что не оставили седла, Вовчик оставил попытки отправиться верхом. Когда раздосадованный майор, за каким-то… вернулся в дом, – «Кусок», довольно образно прокомментировал его потуги, но по врожденной скромности про себя, в смысле – не в слух, а вслух же высказал: – Оно может и к лучшему, нагрузи лошадь поклажей с продуктами, кой каким оружием, всё в следующий раз меньше тащить. А возвертаться будешь, кобыла к тебе попривыкнет, тихонько, не пугая, подведи к какому пню или камню и не дергаясь усядешся. Только смотри, езжай шагом и при остановках поводья ни в коем случае не бросай, бо сбежит к своим хозяевам.

Каким чудом отыскать ту избушку в горах без карты и без дорог, когда даже спросить не у кого, Вовчику никто не объяснил. Одно только хорошо в окружающих теснинах, если идешь по одной щели, то и свернуть-то особо некуда. Ближе к вечеру, то, находя тропинку, то, опять теряя ее, он обрёл то, что искал, – маленький бревенчатый домик, с прохудившейся дощатой односкатной крышей, и полуразваленной печью. Но, в общем и целом, после небольшого, без всяких евров, ремонта вполне возможно по необходимости и перезимовать. Разгрузив поклажу и приперев дверь камнем, чтоб зверье не добралось до продуктов, Васькин заторопился обратно. Вернуться хотелось засветло.

Немного потребовалось времени, научить глупую скотину не ступать за ним шаг в шаг, как всю предыдущую дорогу. Что надо, будучи остановленной около валуна, ждать, пока на нее заберутся. Но, когда, наконец-то, джигит взгромоздился, кляча стояла, как вкопанная, не реагируя на командирские приказы. Вот точно – ни тпру, ни ну. В сердцах офицер снятой портупеей хлестнул коняжку. Та, естественно, прыгнула, неестественно резво для своего преклонного возраста. Неудачливый наездник грохнулся со всей мочи о землю. Это кто ж и на кой, коням такую скользкую спину придумал? Не, без седла на ей никак. А лучше всего здесь бы телегу какую иль подводу, тогда можно не рискуя и даже вааще лежа проехаться как начальник подводных войск. Матерясь сколь есть сил Вован хотел поймать бездарное животное и повторить попытки овладения искусством верховой езды, но не тут то было. Смирная лошаденка, с какого-то перепугу, перестала подпускать человека. Сразу вспомнился совет не бросать повод. Мелькнула мысль о том как, оставшись без транспорта, он потом доволочет сюда раненого товарища? Вовчик бросился со всех ног догонять кобылу, та со всех четырех припустила от него. В беге, с лошадью офицеру соревноваться бесполезно. Даже если лошадь на вид доходяга, а офицер уже бывший. Почувствовав усталость и смирившись с потерей, неудачливый наездник перешел на шаг. Видя малосильность преследователя животное остановилось и принялось мирно пощипывать травку, но при приближении этого странного человека опасливо отходило. Несостоявшемуся кавалеристу, подходившему временами очень близко, начинало казаться, вот один бросок и удила в руках. Только лошадь, несмотря на некоторую старость и постоянную жизнь под защитой хозяина, природной сноровки, называемой реакцией, не утратила, и вовремя отпрыгивала в сторону. Кося глазом на человека пробегала несколько метров, создав буферную зону, а затем шла спокойно, срывая отвисшими губами приглянувшиеся травинки. Постепенно отбегала она на все меньшее расстояние. Временами вообще останавливалась, и казалось, ехидно смотрела на ниспосланного идиотского управляющего. Вовчик то страшно психовал, то отчаивался, но где, пробежав, где, подкрадываясь, преодолел большую часть пути до кошары и успокоился.