Vladimir Nabokov

Lolita, light of my life, fire of my loins. My sin, my soul. Lo-lee-ta: the tip of the tongue taking a trip of three steps down the palate to tap, at three, on the teeth. Lo. Lee. Ta.

Он был из тех впечатлительных людей, которые краснеют до слез от чужой неловкости.

"...балуйте детей побольше, господа, вы не знаете, что их ожидает!"

Красота уходит, красоте не успеваешь объяснить, как ее любишь, красоту нельзя удержать, и в этом – единственная печаль мира. Но какая печаль! Не удержать этой скользящей, тающей красоты

Лишь то, что писано с трудом — читать легко.

Моя милая, милая любовь, моя радость, радуга моя солнечная, я, кажется, съел весь треугольничек сыра, но, правда, я был очень голоден… Но теперь сыт. Сейчас ухожу в мягкий свет, в остывающий гул вечера и буду любить тебя и сегодня вечером, и завтра, и послезавтра, и еще очень много очень даже много завтр. Ну вот и все, моя нежность, моя прелесть невыразимая. Да: забыл тебе сказать, что люблю тебя. В. P.S.

– А в Бога вы верите? – спросил Монфиори с видом человека, который попадает на своего конька

Не следует ли раз навсегда отказаться от всякой тоски по родине, от всякой родины, кроме той, которая со мной, во мне, пристала, как серебро морского песка к коже подошв, живет в глазах, в крови, придает глубину и даль заднему плану каждой жизненной надежды?

жалкой, второразрядной, бодрящейся Марины».

Написанная мысль меньше давит, хотя иная – как раковая опухоль: выразишь, вырежешь, и опять нарастает