Buch lesen: "Круассан с любовью", Seite 3

Эрва с разочарованием плюхнулась на мою кровать:

– Жаль. На самом деле, это могло бы быть довольно романтично.

Я закатила глаза, а подруга рассмеялась. Потом вспомнила что-то и быстро вскочила с кровати:

– Совсем из головы вылетело! Я ведь на самом-то деле ждала Ахмета, когда ты пришла. У нас с ним было дело. Он, наверное, вернулся домой, не нашел меня и теперь волнуется.

Я раздраженно пробормотала сквозь зубы, изо всех сил стиснув в кулаке шариковую ручку:

– В последний раз, когда я видела его полчаса назад, он болтал с Ясмин у пекарни и ничуть не волновался.

Глаза Эрвы загорелись:

– Правда? Тогда мне нужно срочно вернуться домой и допросить его. Мама будет в восторге. Они с Ясмин долго разговаривали на поминках. Со вчерашнего дня она только и твердит: «Мне очень понравилась эта девушка». Она, правда, говорила, что Ахмет-аби не очень заинтересовался, но, видно, теперь передумал.

После того как Эрва, посмеиваясь, вышла из моей комнаты, мне захотелось залезть под одеяло и заорать. Я снова схватилась за книгу, но не могла сосредоточиться. Перечитывала одни и те же предложения снова и снова и все равно не соображала, о чем в них говорится. И каждый раз, когда приходилось начинать страницу заново, я вставала и проверяла из окна, не вернулся ли Ахмет. Пусть даже я пропущу его возвращение – мне хотелось увидеть, как он снова уходит из дома на работу, чтобы успокоиться.

Когда я наконец сдалась, уже стемнело, а осилила я только пятьдесят страниц. После ужина снова вышла в сад, и мама опять сунула мне в руки пакет с мусором, чтобы я не скучала в одиночестве. Я со злостью швырнула пакет в мусорный бак на заднем дворе. И, оборачиваясь, подскочила на месте.

– До сих пор ненавидишь выносить мусор, да?

Я держалась за сердце, а владелец голоса улыбался, как ни в чем не бывало.

– Я тебя напугал?

Поднеся большой палец к передним зубам, я надавила на нёбо. Так всегда делала мама, когда пугалась. Хоть это и глупо, но успокаивает – правда, не представляю, каким образом.

Однако дурацкий вопрос требовал ответа.

– Не видно, что ли?

Не слишком-то вежливо. Но я действительно испугалась! Ростом он выше среднего, а крепкое телосложение в темноте вполне может и нагнать страху. А Ахмет стоял и знай себе улыбался:

– И это говорит мне девчонка, которая пряталась в мусорном контейнере, чтобы выскакивать оттуда и пугать прохожих?

Сама того не желая, я тоже улыбнулась. В детстве я действительно не была пай-девочкой.

– Сакине-тейзэ с третьей улицы считала, что это по твоей вине у нее герпес на губе выскочил.

Теперь я рассмеялась в голос:

– Ой, да она считала, что та веснушчатая женщина с Седьмой улицы по моей вине ребенка потеряла. Как же ее звали…

Он, не задумываясь, выпалил:

– Филиз, – и сам расхохотался.

На этот раз я, не стесняясь, присоединилась к нему, но, когда наш смех стих, вновь испытала смущение. Принялась возиться с прядью волос, упавшей на лицо, в то время как Ахмет, засунув обе руки в карманы, перекатывался с носка на пятку. На нем был один из его черных костюмов – значит, я действительно пропустила его возвращение: видимо, он только с работы.

В конце концов я сделала первый робкий шаг к дому. Он последовал за мной. Тридцать шагов показались мне тридцатью километрами. Когда мы остановились у стены, соединяющей два сада, он посмотрел на меня:

– Принести тебе круассан?

– Ты же уже принес утром, – напомнила я, смущенная, но уже не такая напряженная.

Он положил ладонь на затылок.

– Верно! Я же угостил тебя. Так почему ты так быстро ушла?

– Вы собирались поговорить с Ясмин, – пожала плечами я. Очень не хотелось дать воспоминанию о Ясмин испортить мне настроение.

– Тебе не нужно было уходить, наш разговор не был каким-то личным.

Внутри меня взорвалась хлопушка с конфетти. Я постаралась не выдать радость: может, сейчас он даже расскажет, о чем они говорили?..

Но тут раздался оклик Мине-аблы ¹¹:

– Ахмет?

Мине была женой брата Ахмета. Для Эрвы и меня она была как старшая сестра. В ее глазах, углядевших нас при свете уличного фонаря, пряталась умиротворенная улыбка. Когда мы с Ахметом зашли в их сад, Мине-абла пригласила меня на чай, но я вежливо отказалась. И дело было не в нелюбви к чаю: в присутствии Ахмета я сидела бы словно пыльным мешком стукнутая.

Но, войдя к себе, я уже улыбалась. Я думала: он наверняка хотел сказать, что между ним и Ясмин ничего нет. И, что еще важнее, счел нужным объяснить это именно мне. Мне!

С мыслью о том, что эта догадка может быть правдой, я уснула, продолжая улыбаться…

5. Охота на бабочку

Прошло два долгих дня. За это время не пришли ни результаты экзаменов, ни новое письмо от Счастливой бабочки. Наверное, она действительно решила не отвечать. А я между тем, хоть и не хотела признаваться себе в этом, каждый раз, выходя в сад, украдкой бросала взгляд на почтовый ящик.

Я сидела на солнышке за садовым столом, вовсю вырабатывая витамин D и одновременно успокаивая сердце книжкой. И, конечно же, мир и покой был нарушен криком Эрвы. Я вскинула голову на голос, доносившийся с конца улицы. Эрва во всю прыть неслась ко мне и вопила:

– Сахра-а-а-а-а!

Не знай я ее, я могла бы подумать, что Землю атаковали инопланетяне. Но я прекрасно понимала, что Эрва могла орать так найдя туфли, потерянные неделю назад. Когда до меня оставалось несколько шагов, она выпалила:

– Объявили, объявили!

Тут я сама испустила такой вопль, что могла бы потягаться с ней. И рванула к дому, а Эрва бежала следом. Когда мы ворвались ко мне в комнату, к нам присоединилась и мама.

– На площади я встретила того очкарика, рыжего, Сами. Помнишь, ты его в детстве привязала к дереву? Ну вот его. Наморщил свою прыщавую рожу и важно так спрашивает, сколько баллов я набрала. До меня сперва не дошло. И тут он говорит, что результаты объявили, и я помчалась сюда. Видно, рыжий набрал хорошие баллы, раз так напыжился.

Пока я открывала сайт, Эрва тараторила без остановки – и со своей обычной скоростью. Серьезное достижение для человека, который бежал от площади до самого дома. Результаты качались дольше, чем я ждала, – как видно, из-за нагрузки на сайт, – но, когда они наконец загрузились, я чуть не разрыдалась. Эрва и мама стояли, окаменев, и смотрели не на экран, а на мое лицо.

– Пожалуйста, не говори, что ты мало набрала. Я жалобу в министерство образования напишу, клянусь! Ты же умная, как Эйнштейн. Это наверняка какая-то ошибка.

Едва смолкла Эрва, вступила мама:

– Дочка, не расстраивайся, в следующем году снова попробуешь. Разве ты не дороже каких-то там баллов? Не изводись.

Я встала, зажимая рот ладонью. Тут мама с Эрвой заметили, что я улыбаюсь, и примолкли в замешательстве. И я, наконец, сумела выговорить:

– Я вошла в топ-50!

Обе одновременно вскрикнули и обняли меня. Мы чуть не пустились в пляс посреди комнаты. Потом мама ушла позвонить папе, чтобы сообщить новости. Потом мы попытались проверить результаты Эрвы.

Мы прождали еще много-много минут, и то, что получили, не вызвало такой бури радости, как мои результаты. Эрва набрала пропускной балл, но в целом у нее оказалось не так уж много. Она всегда говорила: «Если мне баллов хватит, я хочу стать воспитательницей в детском саду». После меня она больше всего на свете любила детей, но я не была уверена, что с такими баллами подруга сможет осуществить свое желание.

Однако расстроенной Эрва не выглядела. Она упорно отмахивалась от моих слов утешения и знай себе улыбалась.

– Не волнуйся, в каждом романе нужны разные персонажи. В нашем романе я – веселая, а ты – умная.

Я было улыбнулась. Потом до меня дошел второй смысл фразы:

– Погоди-погоди: ты что, сейчас сказала, что я не веселая?

Эрва сжала губы, стараясь не засмеяться.

– Нет, я просто хотела подчеркнуть, что ты очень умная.

Я посмотрела на нее с подозрением:

– Но ты считаешь меня веселой или нет?

Эрва не размыкала губ. Потом отвела глаза и неуверенно кивнула – так себе ответ на вопрос! Я прижала руку к груди, словно мне в сердце вонзили кинжал:

– Я очень даже веселая, госпожа Эрва!

Она усмехнулась:

– Если твое представление о развлечениях – это смотреть все эти дурацкие фильмы, снятые по английским романам, то да, можешь говорить, что веселье – твое второе имя.

Такого оскорбления я не стерпела и набросилась на нее, одним махом повалив на кровать. Я начала щекотать Эрву, и она захохотала так, что аж стены затряслись.

– А ну скажи, что я веселая! Немедленно! Иначе ты у меня сейчас описаешься со смеху.

Эрва быстро сдалась, села и вытерла глаза, полные слез:

– Не знаю, как мой брат воспитывал тебя в детстве, но лапищи у тебя как у спецназовца.

На этот раз усмехнулась я, потому что она была права. Отчасти наши взгляды на развлечения различались из-за Ахмета. Когда Эрва играла с куклами, я играла в мяч с ее братом. И это уже тогда ей не нравилось. Потом мы выросли, и я стала проводить время только с Эрвой. Но она до сих пор не упускала возможности пожаловаться на мое искаженное представление о девчачьих забавах.

После того как Эрва ушла домой, я, довольная, бродила по дому, распевая песни. Мама, похоже, успела в несколько минут оповестить всех, кого только можно. Когда я снова вышла в сад, я увидела удаляющегося почтальона. Сама не помню, как дошла от дома до ящика, – не исключено, что даже долетела. Когда я в волнении взяла в руки синий конверт, я почувствовала нечто похожее на уже испытанное мной сегодня. Это было странно, но я чувствовала счастье.

Точнее – нет: я чувствовала, что я – особенная.

Вернувшись в комнату, я села на стул, положила конверт на стол и некоторое время смотрела на него. Я была уверена, что если открою его, то обязательно опять напишу ответ.

Действительно ли я хочу продолжать эту игру?

Да.

Но правильно ли это?

Не знаю!

Любопытство, волнение, тайна, страх, любопытство, любопытство и безумное любопытство…

Мне не хватило сил удержаться от соблазна. И я открыла конверт и начала читать.

Дорогая госпожа Сахра,

«Если лететь к Любви, крылья сгорят!» – говорит Ширази, как и вы.

«Если не лететь к Любви, то для чего тогда крылья?» – отвечает ему Руми.

«После того как находишь Любовь, какое тебе дело до крыльев?» – возражает Юнус Эмре ¹².

Скажите, разве они не правы? Может быть, те крылья, которые вы боитесь опалить, изначально и созданы лишь для того, чтобы лететь к свету…

А еще другой мастер сказал: «Не говоря возлюбленному о своей любви, ты даешь шанс другому. Не скрывай того, что в твоем сердце, чтобы и сердце любимого открылось».

Что бы вы ни думали, я по-прежнему за то, чтобы бабочка летела к своей любви. И за то, чтобы она умерла счастливой…

Счастливая бабочка

На этот раз, опустив листок, я даже не могла злиться. Я была ошеломлена. Как она это делает? Как ей удается писать так, будто она следит за мной или слышит все, что я боюсь сказать вслух? Я громко сглотнула. Мне было стыдно брать ручку. Я не могла заставить себя до нее дотянуться – как будто мне нечего было сказать; как будто я уже согласилась с правотой Бабочки.

Неужели я признаю поражение?

Ну уж нет!

Она, советуя мне быть смелой, сама прячется, как трусиха. Ну и отлично! Если она не хочет по-честному подписать письмо своим именем, я сама его выясню!

Первым делом я написала Эрве:

«У тебя ровно десять минут, чтобы собраться и выйти. И если на этот раз опоздаешь, я ждать не буду!»

Положив телефон, я тут же начала собираться. Надела самые удобные джинсы. Резкими движениями затянула шнурки на кроссовках, твердо намеренная добраться до Бабочки, даже если она засела на вершине Джомолунгмы. Распахнув дверь дома, я, к собственному изумлению, налетела на растерянную Эрву. А ведь ее десятиминутный срок еще не истек. Видно, угрозы и запугивание действительно работают.

– Куда мы идем?

Я одарила ее многозначительной ухмылкой, как киношный злодей:

– Ловить бабочку!

Адрес на конверте указывал на район Фатих. Пока мы с Эрвой плыли на пароме в Эминеню ¹³, я любовалась волнами, а подруга поедала огромный бублик-симит, который купила под предлогом кормления чаек. Отхлебнув чая, она повернулась ко мне:

– Скажи-ка мне, вот что ты будешь делать, когда мы туда доберемся?

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, ты же не собираешься стучать в дверь со словами: «Извините, нам только с бабочкой повидаться, и мы сразу уйдем», верно?

Этот момент я не продумала. Действительно, человека с каким именем я буду искать? Было очевидно, что он не сидит за столом и не ждет моего прихода. Не позволяя себе растерять решимость раньше времени, я потрясла головой:

– Давай сначала доберемся, а там видно будет.

– Сахра, если эта Разудалая бабочка решила сохранять анонимность, я не думаю, что мы сможем ее найти, пока она сама не захочет.

– Счастливая! – Мой голос смешался с ветром.

Брови Эрвы взлетели вверх.

– Смотрю, эта конкретная бабочка живет у тебя в сердце дольше одного дня.

Я закатила глаза.

– Да перестань, Эрва.

– Хм, теперь мне еще больше интересно узнать об этой Разнузданной бабочке.

– Счаст…

Я не стала договаривать, увидев, как она усмехается. Просто отвернулась к морю, молча признав право подруги веселиться в этой ситуации. Приходилось признать: приключение забавное, а раздражена я только оттого, что волнуюсь.

Когда мы добрались из Эминеню в Фатих, сердце у меня билось так сильно, что я прямо-таки слышала стук. По-видимому, мы приближались к нужному месту, потому что указания, которые мы получали от людей, становились все проще. Фатих – старый район. Широкая и длинная центральная улица, запруженная людьми, бесчисленные роскошные магазины, исторические здания, которые можно разглядывать, подняв голову посреди всей этой суеты, делали его красивым, интересным местом, которое притягивало к себе.

Мы долго шли пешком и наконец нашли нужную вывеску внутри большой торговой галереи. «Издательство “Гюрсой”». Но, увидев ее, мы могли только стоять и смотреть. Возможно, Счастливая бабочка была за этой дверью, но я, как дура, трусила. По одному взгляду, брошенному на меня, Эрва догадалась о моей неуверенности:

– Сахра, не говори, что сдаешься!

Я перевела взгляд с вывески на ее лицо.

– Не сдаюсь, но… Мне страшно.

– Ты боишься? Маленькой бабочки? – Она подмигнула мне.

– Если ты такая смелая, то и заходи первой.

Она вскинула руки, будто на нее брызнули горячим маслом, и попятилась:

– Ни за что! И потом, письма приходили вам, юная леди.

На этот раз я громко рассмеялась:

– Похоже, за пределами Чыкмаза мы оба не очень смелые.

Эрва понимающе улыбнулась:

– Ну, как говорится, каждый петух поет на своей куче мусора. А это место довольно далеко от нашей кучи. Дома-то нам даже лев не навредит, а вот здесь и бабочка может быть опасна.

Хотя я улыбнулась ее словам, боевой дух мой был подорван. Подруга была права. С каждым шагом прочь от Чыкмаза мы чувствовали себя все более уязвимыми. Как будто невидимая веревка связывала нас с районом, и, чем дальше мы отходили, тем сильнее она натягивалась, вызывая беспокойство.

Все же я почти собралась шагнуть вперед, пусть и без уверенности, как вдруг зазвонил телефон Эрвы, и моя нога зависла в воздухе. Прежде чем ответить, она бросила мне:

– Это Ахмет-аби.

Я сглотнула и замерла, прислушиваясь.

– Да, мой самый любимый аби.

Эрва обращалась к обоим своим братьям одинаково, и я уверена, что они это знали. Голос Ахмета, хоть и плохо слышный, спрашивал, где мы. От одного его звука мне сразу стало поспокойнее.

– Мы с Сахрой отправились ловить бабочку.

Короткая пауза и хихиканье Эрвы, затем она легко перешла к следующему вопросу брата:

– Да, объявили, но не очень хорошо.

При этих словах в глазах Эрвы мелькнула тень грусти, но очень бледная, и, вспомнив о моем присутствии, подруга тут же с энтузиазмом продолжила:

– Но ты можешь начать представлять Сахру в белом халате, потому что ее имя золотыми буквами вписано в топ-50.

Меня с такой силой бросило в жар, что ответа я не расслышала. Пообещав, что мы не задержимся, Эрва повесила трубку. Повернулась ко мне и сообщила:

– Он передавал поздравления.

Я молча улыбнулась. Потом снова повернулась к двери и глубоко вздохнула. На этот раз дверь уже не пугала меня так сильно. Как будто на мне висел особый телефонный бафф. Услышав голос Ахмета, вспомнив о его существовании, я сразу почувствовала себя дома.

Правда, с первым же шагом внутрь моя решимость начала угасать. В издательстве было совсем не так спокойно, как выглядело снаружи. Не назову это столпотворением, но порядок тут царил какой-то сумбурный и… беспорядочный. А может, порядка вообще не было. Были только бесчисленные книги, коробки, люди и шум. Каждый, кто попадал в поле нашего зрения, бегал туда-сюда, как будто точно знал, что ему нужно делать. Мы смогли остановить пару человек, и я только и успела выговорить «письмо», а они тут же молча ткнули пальцем в сторону какой-то двери.

Либо у всех здесь имелась священная миссия, которую непременно требовалось исполнить, либо в издательстве работали сплошь грубияны.

Мы прошли в дверь, на которую указывали люди, даже не глядевшие на нас. В комнате за большим столом сидел в одиночестве, уставившись в ноутбук, молодой парень. Из-за огромных стопок документов вокруг он казался каким-то тщедушным. И, видимо, либо не заметил нашего присутствия, либо проигнорировал его. Я уже собиралась кашлянуть, как молодой человек вдруг заговорил, не поднимая головы:

– Можете оставить рукописи на сером столе справа.

По тону голоса было понятно, что он произносит эту фразу в миллионный раз. Эрва посмотрела на меня, а я почувствовала легкое раздражение. Заметив, что мы не двигаемся, парень снова заговорил – на этот раз резко и устало:

– Наш редактор принимает только по предварительной записи!

Я закрыла глаза на несколько секунд, сделала терпеливый вдох и стиснула зубы.

– Мы пришли не по поводу рукописи. Мы хотели поговорить с кем-то, кто отвечает за получение или отправку писем.

Не отрываясь от того, что читал, он слегка повернул голову в нашу сторону:

– Вы здесь работаете?

– Нет, мы просто…

– Мы не можем отправлять корреспонденцию тех, кто здесь не работает, тут вам не почта!

Кулаки у меня уже были сжаты так же крепко, как и зубы. Я почувствовала, как Эрва касается моей руки, пытаясь успокоить: она знала, что я не могу сдержаться, когда кто-то так со мной обращается. И вот сейчас я изо всех сил старалась не заорать в это наглое лицо.

Я подошла к парню, остановилась у его стола и принялась сверху вниз буравить взглядом его физиономию. Но он упрямо отказывался обращать на меня внимание. Тогда я быстро протянула руку к ноуту и захлопнула его.

– Ты что себе позволяешь?!

Парень вскочил с места. Но виноватой я себя не почувствовала. На самом деле я даже улыбалась. Только это была не милая улыбка. Это была улыбка, говорящая, что я могу сделать больше.

Он, должно быть, уловил скрытый намек, потому что не прибавил ничего к уже сказанному – хотя наглое выражение с лица не убрал. Я пристально посмотрела ему в глаза и заговорила:

– Мы пришли сюда не для того, чтобы умолять вас издать нашу рукопись или отправить письмо. Мне приходят письма с этого адреса, и я хочу найти их автора.

Парень недовольно вздохнул:

– Могу я узнать имя отправителя?

– В этом-то и проблема. Я не знаю имя отправителя.

Он нахмурился:

– Что ты имеешь в виду?

Я кратко рассказала ему о премии, которую выиграла в этом издательстве, и о полученном письме. Хамское выражение с лица парня в итоге сошло, но было видно, что вникать во все это ему совершенно не хочется.

– Слушай, если человек, написавший письмо, не числится в штате, а является корреспондентом, то, к сожалению, ты не сможешь узнать, кто он, пока он сам не назовется. Кроме того, раз эти письма, по твоим словам, приходят в конверте от издательства, высока вероятность, что этот человек – автор. А это значит, что ты не сможешь его найти.

– Почему?

– Видишь ли, большинство писателей, связанных с нашим издательством, не используют настоящие имена и вообще не приходят сюда. Они пишут дома и присылают тексты по почте. Они и письма от поклонников не забирают сами, а обычно просят им переслать. И я отправляю их отсюда. То есть я хочу сказать – даже я мог никогда в жизни не видеть человека, который тебе писал.

На моем лице наверняка отразилась грусть ребенка, чья новая игрушка сломалась. Но парню было наплевать:

– Теперь я могу, с твоего позволения, вернуться к работе?

Я закатила глаза и повернулась к нему спиной. И, дойдя до двери, даже поблагодарила его, хоть он этого и не заслуживал.

Но, оказавшись за дверью издательства, я чувствовала, что готова взорваться как порох. От злости даже пнула рекламный щит у выхода из торговой галереи. Если считать это игрой, то я проиграла! Эрва, боясь навлечь на себя мой гнев, обеспокоенно произнесла мое имя, но не стала больше ничего говорить.

К тому времени, когда я наконец выдохнула, мы уже были на пароме. На верхней палубе, сидя на корме и тихо наблюдая за морем, Эрва ласково проговорила:

– Я и не знала, что ты настолько хочешь ее найти.

Я пожала плечами:

– Я сама не знала.

– Почему? Зачем тебе это?

Я на мгновение задумалась. Помимо того, что я не привыкла проигрывать, я хотела посмотреть Бабочке в лицо и сказать, что я вовсе не трусиха, как она намекала. Или, может быть, я пыталась доказать свое бесстрашие, появившись перед ней вот так. Я горько усмехнулась. Я боюсь лететь к любви, которая рядом, и вместо этого гоняюсь за той, кто далеко и не хочет быть обнаруженной, – что же тут смелого?.. Но, конечно, я не могла вывалить все это Эрве.

– Почему тебе так важно найти эту Распущенную бабочку? – не отставала она.

Я улыбнулась. Эпитеты, которые она добавляла к «бабочке», все-таки меня смешили.

– Не знаю. Может, я просто хотела устранить из жизни все неопределенности перед тем, как пойти в университет.

Удачная ложь! Плюс к тому в ней была и доля правды.

– Да зачем это нужно? Разве не неопределенности делают жизнь интересной? Мне, например, нравится думать, что я могу встретить любовь всей жизни на этом пароме. Или что кто-то подойдет ко мне и предложит выбрать одну из таблеток, синюю или красную, как в «Матрице», и я такая: «беру обе»! Не нужно бояться перекрестков, на которых оказываешься. Знай мы заранее, что́ нас ждет и где, жить было бы очень скучно! – Эрва улыбнулась, как будто извиняясь за умничанье, и прибавила:

– А потом, это всего лишь бабочка, Сахра. Перестань писать ей и позволь улететь из твоей жизни. Неопределенности иногда приносят покой. Отпусти ее – тебе не нужно находить ответы на все-все вопросы на свете.

Она улыбалась мне с настоящей теплотой, касаясь пальцами моей руки.

– Когда это ты стала такая большая, чтобы давать мне советы? Мне казалось, что умная в наших отношениях – это я.

Эрва громко рассмеялась:

– Хочу заметить, это было довольно приятно. Буду почаще так делать.

Мы слегка приподнялись, увидев, что паром приближается к Ускюдару. Эрва, держа меня за талию, чтобы сохранить равновесие, прошептала мне на ухо:

– Ты, вообще, молись, чтобы тот, кто тебе пишет, действительно был бабочкой.

Я недоуменно поглядела на веселое лицо подруги. И она все с тем же удовольствием объяснила:

– Предположим, он продолжит донимать тебя, даже когда ты перестанешь этого хотеть. Ну и что – в конце концов, он же бабочка, сколько там ему жить на свете? А вот представь, что это ворона! Она бы заваливала тебя письмами, пока у тебя зубы от старости не начали выпадать.

Мы со смехом сошли с парома. Дома, в вечернем Чыкмазе, шагая по нашей площади, я чувствовала себя в безопасности. Каждое лицо вокруг было знакомым. Невидимые нити исчезли, и контроль снова был в моих руках. Я шла, здороваясь почти со всеми торговцами, и все они поздравляли меня. Даже перечислили болезни, которые мне нужно будет изучить, когда я стану врачом. Выслушивать все это было утомительно, но и трогательно. Все эти люди были мне как семья, и по их лицам я видела, что они по-настоящему за меня рады.

Зайдя в районный магазинчик, мы получили возможность ознакомиться с самыми горячими сплетнями. Потому что эта маленькая лавка и соседняя парикмахерская располагали секретной информацией, которой не было и у ЦРУ. Объедини они свои силы, могла бы начаться Третья мировая.

Повестка дня была следующей: сын тети Нариман с третьей улицы вчера вечером пришел домой пьяным; кого-то с восьмой вчера же вечером высадила у дома неизвестная машина (было совершенно ясно, что здесь не пожалеют усилий на то, чтобы выяснить, кто это был, и заполнить пробелы в истории); и последняя новость – по моему мнению, самая скучная – мои экзаменационные баллы. Я уклонилась от комментариев по повестке (Эрва обожала сплетни, но я пихнула ее локтем, и она оставила свои замечания при себе), и, взяв несколько закусок, мы уже выходили из магазина, когда владелица, Айшин-абла, окликнула Эрву:

– Эрвочка, в последние два дня кое-кто видел, как твой брат Ахмет разговаривает с Ясмин. Происходит что-то хорошее или как?

Видимо, она ждала подтверждения, чтобы закрыть последний пункт повестки дня. Я, стараясь сохранять нейтральное выражение лица, стиснула зубы, а Эрве и так волноваться было нечего:

– Ничего такого нет, Айшин-абла.

– Хм… Девушки Чыкмаза уже ходят в трауре. Я просто хотела узнать, решено уже что-то или нет.

Сплетни всегда интересны, пока они не о тебе! Я почувствовала, как Эрва напряглась.

– Не волнуйся, Айшин-абла, если там что-то произойдет, ты узнаешь первой.

Вообще-то, это был подкол, но Айшин-абла не поняла сарказма. Наоборот, обрадовалась, как будто Эрва пообещала немедленно ей позвонить, если что-то выяснит. Эрва цокнула языком, и мы вышли из магазина.

По пути домой встретили несколько девчонок нашего возраста, которые тоже пытались незаметненько выведать, что происходит между Ахметом и Ясмин. Мне хотелось заорать и убежать домой. Но Эрва каждый раз мастерски уклонялась от вопросов. Тут ей было не привыкать: оба ее брата занимали верхние строчки рейтинга самых красивых парней района (а элегантный Ахмет даже возглавлял список), что приучило Эрву годами юлить в ответ на расспросы, и не расстраивая, и не обнадеживая собеседницу.

Оказавшись на нашей улице, я выпустила воздух из легких. Мне бы самой хотелось спросить у подруги все то же самое. Но я понимала, что это в тот же миг сравняет меня со всеми прочими девчонками в районе, и оттого помалкивала.

Кроме того, если бы мне нужно было что-то знать, Эрва сама сказала бы. Наверное.

Когда мы подошли к дому, Ахмет садился в машину. На нем не было костюма – значит, он отправлялся куда-то не по работе. Сердце у меня упало. Я в совершенстве овладела суперспособностью расстраивать себя, предполагая, что каждый раз, когда он уходит из дома, но не на работу, он направляется к какой-то девушке.

Завидев нас, он снял очки и, с шиком прислонившись к дверце машины, наблюдал за нашим приближением. И, черт бы его побрал, выглядел он при этом как главный герой в первой сцене фильма. Я заранее начала размеренно дышать.

Дождавшись, когда мы подойдем, Ахмет выпрямился:

– Возвращаетесь с пустыми руками? Бабочек не наловили?

Я ограничилась улыбкой, а Эрва хихикнула:

– Скажем так, они сорвались с крючка.

Эрва оглядела брата с ног до головы и подняла бровь:

– А ты куда это собрался? Тоже на охоту – за курочками?

Губы Ахмета искривились:

– Повежливей, сестренка. – Голос у него был мягким, но в нем прозвучало предупреждение.

Эрва, похоже, обозлилась:

– А ты тогда скажи мне уже, что там у вас с Ясмин. – Она скрестила руки на груди. – Я с утра с дюжиной людей объяснялась на эту тему.

Сгорая от любопытства, я не сводила взгляда с красивых губ Ахмета.

– А что они говорят? – спросил он с удовольствием.

Эрва закатила глаза:

– А ты как думаешь, аби? Пять минут назад кто-то у меня интересовался, где будем устраивать свадьбу.

Ахмет лишь коротко хохотнул. Но не сказал ни слова. Вот же черт! Эрву, видимо, это вывело не меньше меня:

– Ну и ладно, братец, помалкивай. Надеюсь только, мне не придется узнавать о твоей личной жизни от Айшин-аблы!

Эрва быстро поцеловала меня в щеку и зашла в сад. Причем захлопнула калитку с такой силой, что дом затрясся. Я почувствовала неловкость, но Ахмета, казалось, это только веселило.

Расплывчатых ответов мне на сегодня хватило с головой, так что я собралась с духом, повернулась к нему и, не поддаваясь влиянию ямочки у него на щеке, заговорила:

– Она, как и весь район, считает, что вы друг другу очень подходите. Не пойми неправильно, она просто упрямая.

Его улыбка побледнела. Несколько секунд Ахмет просто смотрел на меня. Под взглядом его зеленых глаз я едва могла моргнуть, не говоря уж о том, чтобы дышать. А, когда он сделал шаг ко мне, я уже и насчет «моргать» не была уверена.

– Мне нужна не та, кто мне подходит, а та, кто подходит моему сердцу.

Никогда мне не было так трудно смотреть Ахмету в глаза. Его слова, как фейерверк, взорвались в моем сердце и прокатились волной по всему телу. Должно быть, это означало, что насчет них с Ясмин – это все пустые слухи. Пока я боролась с заливающей меня изнутри волной радости, он вдруг спросил:

– А у тебя есть такой?

Я растерялась. Ахмет ждал ответа, а до меня все никак не доходил вопрос. Возможно, оттого, что от его запаха я была как пьяная.

– Что у меня есть? – пробормотала я.

Его губы изогнулись в улыбке:

– Есть ли у тебя тот, кто подходит твоему сердцу?

Это мгновение – когда он пристально смотрел на меня, словно приковывая к своим глазам, – был тем самым, когда, как сказала Счастливая бабочка, мне нужно было лишь слегка взмахнуть крыльями, чтобы взлететь. Ахмет смотрел на меня так напряженно и внимательно, что, возможно, Бабочка была права: я не могла узнать, что он думает, не выдав, о чем думаю сама. «Не скрывай того, что в твоем сердце, чтобы и сердце любимого открылось» – так она написала.

Я сглотнула, облизала губы, но, вместо того чтобы сказать правду, опустила голову и дрожащим голосом прошептала: «Нет…»

Счастливая бабочка права: я просто трусиха.

Ахмет отступил на шаг. Помедлив, он засунул руки в карманы и несколько раз перекатился с носка на пятку. Когда я посмотрела на его лицо, он казался совершенно спокойным. А вот мое, уверена, было красным, как свекла.

– Если появится, скажи мне, ладно?

Я нахмурилась:

– Не понимаю.

– Я хочу сказать, если тебе понравится кто-то из Чыкмаза, дай мне знать. Здешние парни кажутся хорошими мальчиками из приличных семей, но я знаю, что они творят, оказываясь за пределами района.

Я тупо смотрела на Ахмета, а он положил руку на мое плечо, как будто убеждая:

– Ты для меня так же важна, как и Эрва. Я не хочу, чтобы кто-то причинил тебе боль.