Buch lesen: «Одиссея одинокого волка»
© Владимир Виленович Лиштванов, 2021
ISBN 978-5-4483-7912-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава первая. Охранник
Капитану второго ранга в отставке, какой раз снится один и тот же странный сон.
Он снова оказался на Камчатке, в прибрежном посёлке, где служил. Рядышком оказался дом тринадцатый, где кавторанг жил в те, стародавние времена.
Николаич зашёл в подъезд, но с боковой стороны, не как обыкновенно. Поднялся на третий этаж. Открыл входную дверь в собственную квартиру.
Зашёл в прихожую, стал снимать шинель, а под ней гражданский костюм.
– Просто непонятка, – подумал он, – что это? В шинели и в гражданке. Полностью спятил никак?
Удивившись, кап-два пошёл в комнату. А в жилом помещении, угрюмо давящие на психику, бетонные массивные стены, все в ядовитой зелёной краске. Пол полностью в кафельной метлахской плитке, как в больничном морге.
Туалеты странные, жуткая помывочная. Нет ни стульев, ни стола, ни мебели, ничего. В голову пришла тревожная мысль:
– Где это я?
Ещё в одну комнату зашёл. Оказалась её загромоздили непонятными ящиками.
Николаич принялся искать собственную форму, но никакой нет возможности найти.
В это время соседка с другого подъезда заходит.
– А, – говорит, – приехал, форму ищешь?
– Ну да.
– Да всё на месте лежит, ни кто не трогал.
Не найдя формы, он повернулся и расстроенный вышел из помещения. Решил зайти к сослуживцу. Выбравшись из дома, оглянулся по сторонам и не понял, где находится.
Вокруг стоят странные квадратные здания из старого красно-коричневого кирпича со следами грязи, мазута и копоти. Окна громадные, стёкла покрылись слоем пыли. То ли жилые дома, то ли производственные цеха, не понятно.
Раскорячились в чудовищном нагромождении краны козловые, рельсы. Густая пыль вокруг. Да и сам посёлок производит гнетуще-тяжелое впечатление.
Ещё время года, вообще, непонятное: то ли весна-лето, то ли лето-осень.
Поодаль толпятся человек пять народу, и дерутся два майора, капитаны третьего ранга. Одежда по форме: в шинелях и фуражках, форма – гвоздь.
Капитаны дерутся, а пятеро обсуждают, как они дерутся, репликами подбадривая драчунов. Причём все пьяные, как колы.
Николаич удивился, но не стал вмешиваться и направился к садику.
Спустился ниже садика, хотя надо идти наверх, на семь ветров.
Под уставшими ногами кавторанга оказалась дорога бетонная, плиты мощные такие, в густой твёрдой пыли, и идут навстречу масса военных.
Народ идёт неулыбчивый, хмурый. Всё в большей мере майоры и подполковники, то есть капитаны третьего и второго рангов.
В толпе мимо прошёл механик с подлодки, служили вместе.
Их квартиры располагались на одной лестничной площадке, напротив друг друга.
Он виновато глянул на Николаича, так искоса и не поздоровался.
– Борисыч, – окликнул кап-два, – ты что, это самое, не здороваешься?
Механик засуетился, бегом, бегом и, юркнул как мышка, ушёл, ничего не ответил.
– Откуда их набралось столько? – удивлённо подумал Николаич, – У нас в посёлке ни в какие времена не находилось такое множество старших офицеров! А где младшие офицеры? Где мичмана? Где гражданский люд?
Все идут пьяные, такие как дрюки, заторможенные, как роботы, или зомби.
Кап-два пошёл дальнейшей дорогой. Впереди краны громоздятся морские, козловые, за ними краны поперечные. Куча кранов громадных, застывших в невероятных позах.
На пути расположились здания огромные из красно-коричневого кирпича, а жилья не видать. Серые, неуютные домишки стоят.
Невдалеке народу набежало, человек пятьдесят, а возможно и больше.
Стоят, толпа громадная, и рядом человек восемь кавторангов дерутся между собой с неимоверной силой и все в дымину пьяные. А вокруг эти стоят, друг дружку толкают, что-то обсуждают, и тоже в стельку пьяные.
Николаич такой картины не выдержал и громко кричит им:
– Мужики, вы чё делаете?
– Да пошёл ты.
– Я на семь ветров иду, но не пойму где я, запутался либо?
– Тебе каких семь ветров?
– Не пойму, что за посёлок? Это Рыбачий?
– Какой Рыбачий? Это не Рыбачий, это посёлок Серый!
– Да и впрямь серый, народ кругом весь серый, грустный! Всё вокруг мрачное, неуютное! – мысленно удивился Николаич, а вслух спросил, – А где это?
– А ты что, не знаешь?
Кап-два удивлённо посмотрел по сторонам. Знакомая бухта посёлка, где он жил, сопки.
Народ в форме, но все пьяные в шею. Да и название посёлка другое.
Странно всё это, ужас как странно. Оглянулся, дом вроде его.
– Не дурак ли я, – подумал встревоженно Николаич.
Постояв с минуту, решил вернуться домой. Вышел в шинели, по форме, а принялся подходить к дому, стал в пиджаке гражданском.
– Зайду, с окна посмотрю, – подумал он.
К себе заходит, дверь открывает в квартиру, и оказывается перед обрывом. Продолжения дома нет, одна дверь от квартиры осталась. Тогда он повернулся и спустился к соседу на первый этаж.
У соседа входную дверь открывает, но вместо угловой трёхкомнатной квартиры, попал в непонятную одну комнату, дверь как от шкафа навесили входную. Вырисовывалась полная чушь.
От этого странного, тяжёлого сна Николаич проснулся с тревожным чувством.
– Явное наваждение, – подумал он, – по всей видимости, посёлку приходит кирдык! В прошлом месяце встретил сослуживца. Он сообщил, что народу в посёлке уменьшилось в три раза. Здания рушатся. Новый построенный Дом офицеров флота назвали Домом культуры. Дом, где я жил, сейчас не жилой, забросили. Прошло двадцать лет, как уволился и с семьёй уехал из посёлка.
Николаич тяжело вздохнул и посмотрел на часы. В другой день ещё повалялся бы в постели часика два, но сегодня пора вставать, идти на работу. Он тяжело поднялся с кровати и нехотя пошёл в ванную комнату.
Открыв водопроводный кран, он сунул голову под струю холодной воды, что била сильным напором. Брызги влаги стремглав залили упитанные, покато-мускулистые плечи, упругую спину.
Множеством юрких ручейков, стекала с головы по толстой крепкой шее на грудь. Обдавая голову и тело холодной, голубовато-прозрачной энергией, что уносила вместе с проточной водой весь скопившийся чёрный негатив.
Возвращая организм к бодрости, лёгкости мыслей и физическому здоровью.
Плеская воду на живот, спину, грудь, Николаич стал активно растирать и массировать руками мышцы. Выпрямившись перед зеркалом, посмотрел на помолодевшее лицо, на крепкое, сбитое тело.
Фигуру уродовал большой живот, похожий на половину огромной белой тыквы.
Внуки временами, играючи начинали дубасить живот деда ещё маленькими, но крепкими кулаками. Они ощущали боль от собственных ударов, удивлялись и недоумевали, откуда такая крепость в теле деда.
Они с недоумением смотрели, когда дед в двадцатиградусный мороз ходил по двору в лёгонькой, типа майки, исподней рубахи.
Минутку пройдясь, он задирал всё и начинал растираться колючим снегом.
Бабка запрещала внукам следовать примеру деда, хоть кап-два и звал их принять снежные процедуры. Он также пытался приучить внуков обливаться холодной водой, что вызывало страшное противодействие со стороны жены.
Приняв водные процедуры, и энергично вытершись махровым полотенцем, Николаич внимательно взглянул в зеркало.
На него смотрел пожилой мужчина шестидесяти лет, с малостью уставшим взглядом, из-под насупленных бровей. Ясно-голубые глаза казались грустновато-добрыми, несущими ясность ума и неуёмную жизненную энергию.
Сейчас взгляд излучал спокойствие и умиротворённость, но случались мгновения, когда становился тяжёлым. Он пронизывался холодной энергией неукротимой злобы, её приходилось прятать глубоко внутрь организма, сжав губы и прикрыв веки.
Кап-два вспомнил глаза товарищей по службе и подумал о том, что в тёмных глазах тяжело прочитать всю ту многогранную палитру мыслей, тревог, бесконечной радости и печали, страха и тоски, слёз и смеха, заволакивающей, туманной дымкой ухода в далёкое прошлое и отрешённости видений будущего, что несут в себе голубые глаза.
На него смотрели глаза старого подводника, кто отдал лучшие годы собственной жизни служению Отчизне, в бескрайних глубинах Великого Океана. Он пребывал среди одних из Великих Пахарей Океана. Являясь Подводником с большой буквы.
Пробывшим, в общей сложности, около шести лет под водой без всплытия и прослуживший свыше 15 лет в плавсоставе подводных лодок сурового Тихоокеанского флота. Где один год приравнивался к двум годам службы в других местах.
Это специфическая категория людей, для кого служба в подводном флоте становилась смыслом жизни. Это был подвиг маленьких людей, что длился всю взрослую жизнь. Их великий героизм проявлялся через пот и кровь этих людей, через знания и опыт, что накапливались годами невыносимо тяжёлой подводной службы.
Личное мужество и отсутствие ощущения страха из-за привитого до зомбирования чувства действовать согласно обстановке: спасать лодку, а значит себя и своих товарищей.
Встречались личности, что забывали «мы», а говорили «я», получали орден, или звезду Героя стоя в руководстве этой команды.
В команде героем становился каждый, но он не получал звезду Героя потому, что он представлял собой команду. Команда и корабль, это одно целое. Не всем дана возможность стать подводниками, так же как художниками и музыкантами, мастерами художественных промыслов и учёными.
Это призвание даёт дар божий.
Николаич продолжил внимательно рассматривать себя.
В зеркале, над глазами, возвышался покатый лоб, его увенчивала незначительная плешь, её обрамляли коротко подстриженные седые волосы.
Нижняя часть лица окаймлялась аккуратно подрезанными усами с густой, благообразной бородой, что придавало законченный портрет старому варягу-подводнику. За эту бороду многие его называли: «Бородой».
Бороду, для придания имиджа, Николаич стал отращивать ещё, когда начал службу лейтенантом.
Николаич считал, что она придаёт респектабельность и вызывает уважение в глазах окружающих, это делало хозяина бороды взрослея.
Устав службы не разрешал ношение бороды подводникам, она мешала при облачении в водолазный костюм. Усы разрешалось носить, а бороду – нет. Чтоб борода не мешала, он брил её около шеи, а саму бороду делал страшно короткой. Чтоб снизу маска дыхательного аппарата охватывала лицо.
Николаич внимательно осмотрел лицо и решил, что усы с бородой можно сегодня не подстригать. Он отошёл от зеркала и отправился собирать еду на сутки работы. После этого он оделся, взял всё необходимое и вышел из дома.
Часы показывали половину восьмого утра, но зимнее солнце не торопилось рассеивать ночную мглу. На лёгком морозце снег приглушённо поскрипывал под сапогами. По исхоженной дороге ему встречались пожилые мужчины в форме охранников.
Николаич, добрался до остановки и сел в подошедший автобус.
Ехать предстояло минут сорок. На конечной остановке он вышел и направился к месту работы.
Это была, огороженная хлипким сетчатым забором площадка, что продувалась всеми ветрами, с будкой два метра на два у покосившихся ворот из сетки. Она притаилась на окраине города между двух кладбищ: одного муниципального, а другого – частного.
На площадке хранились новые автомобили отечественного производства от автоцентра «Глинозём». На этой отдалённой площадке Николаич и работал охранником.
Грузно поднявшись по крутым железным порожкам, открыл дверь в будку.
– Что так тяжело дышишь, Борода? – поинтересовался Стас, его сменял кап-два на вверенном посту.
Стас Глинкин был года на три моложе, да не имел избыточного веса, поэтому выглядел подтянутей. В отличие от напарника он не носил ни усов, ни бороды, да и причёска имелась, как у Котовского.
– Лишних сорок кило веса дают о себе знать, – проговорит Николаич, на верхней ступеньке он устало остановился и перевёл дух.
– Так давай бросай эту работу, зачем она нужна?
– Ты знаешь, что я набрал множество кредитов. В будущие три года мне работу нельзя бросать. На одну пенсию не протяну. А потом, в этой будке я отдыхаю от дома и домочадцев.
– А мне надоело работать. Я решил, что весна наступит, и всё брошу.
– Ну и зря. Что тебе дома делать? С женой ругаться, да забубенивать? Таким образом, и спиться можешь.
– За эти гроши, что нам платят, охранять такие большие материальные ценности я не намереваюсь. Я и начальству сказал, что мы с тобой весной напишем заявления об уходе.
– А зачем ты за меня подписываешься? Ты решил уходить, так иди, а я не собираюсь.
– Как знаешь, – произнёс обиженно напарник, взял сумку и проговорил, – ладушки, оставайтесь, а я пошёл домой.
Стас вышел из будки, а кап-два стал переодеваться в костюм охранника.
Напарник тоже бывший военный, отставной подполковник, он проходил службу в ракетных войсках. Служил начальником теплового узла военного городка под Чернобылем.
После аварии на АЭС служил на Дальнем Востоке подполковником на должности полковника, но за пьянку, не дали звания полковника, а демобилизовали на пенсию подполковником.
Имелась у него большая слабость: мог глубоко удариться в запой.
Причём мог страшно пить четыре – пять дней подряд, а случалось и неделями.
Стаса родители ещё живы и этот областной город С. Глинкин выбрал, чтоб находиться рядом с ними.
Со Стасом Николаич знаком с давних времён. Они вместе дежурили в центральном офисе автоцентра «Глинозём», с того времени минуло восемь лет. Тогда Стас работал старшим охранником и старшим смены, а кап-два простым охранников в подчинении Стаса.
На одном из дежурств, ночью С. Глинкин с ещё одним охранником напились, а кап-два не стал. Часа в два ночи приехал сын хозяйки автоцентра и потребовал, чтоб открыли ворота, поставить машину.
Стас оказался настолько пьян, что не смог даже вставить ключ в замок. Николаич открыл замок, ворота и запустил машину.
Видя, что охранники, кроме одного, пьяны в стельку, сын хозяйки срочно вызвал директора ЧОПа. Приехавший директор с заместителем застали спящих пьяных охранников в салонах продаваемых иномарок, один Николаич был трезв.
– Поехали на другие объекты, – предложил директор заму, – посмотрим, как другие несут службу.
– Поехали, – согласился зам., хоть и сам находился в изрядно выпившем состоянии.
Начальники уехали, а минут через сорок позвонил охранник с одного из объектов и стал предъявлять претензии:
– Почему не сообщили, что едет начальство.
На следующий день произошёл разбор полётов и Стас заявил:
– Мы все на вверенном посту находились пьяные.
– Зачем за всех говоришь, – возмутился Николаич, – я был трезв.
– Но мы вместе сидели за одним столом, – не соглашался Стас.
– Так я с вами не пил.
Сын хозяйки подтвердил, что Николаич находился в трезвом состоянии и Бороде с этого времени никаких претензий не предъявляли. Стаса, как друга зам. директора ЧОПа, перевели простым охранником на другой объект, а второго охранника уволили за пьянку на рабочем месте.
Прошёл большой промежуток времени. Хоть С. Глинкин и не признался в неправоте, но Николаич продолжал поддерживать с ним приятельские отношения. Встречались дни, когда в домашней обстановке, могли и тяпнуть рюмашку, другую, но кап-два глубоко не увлекался.
Периодически Стас проваливался в запои и Николаич помещал его в больницу, где его выводили из этого состояния, благо старшая дочь работала врачом. Встречались моменты, когда и С. Глинкин помогал. В один из дней кап-два потребовалось взять крупный кредит в банке, так Стас стал поручителем.
Сейчас они опять работают вместе на этой удалённой площадке.
Работа представлялась не страшно сложной. Когда приезжали техники с автоцентра, охраннику надо, по соответствующим документам, выдать требуемые автомобили и отметить перемещение в журнале.
Когда приходил автовоз, то после приёмки техниками машин, надо охраннику зафиксировать новые автомобили в соответствующем журнале.
Сегодня ещё не появлялись ни техники, ни автовоз.
Николаич переоделся, сел за стол, включил радио и стал слушать новости.
Внимание никак не сосредотачивалось на сообщаемых известиях.
В голове всё время всплывали подробности ночного кошмара.
Это навеяло воспоминания прожитой жизни, документальным фильмом поплывшие перед уставшими глазами Николаича.
Глава вторая. Сопереживалец
Себя он помнит лет с четырёх – пяти, ещё мальцом.
Маленьким хлопчиком, любил Николаич летним утром, как проснулся, вскочить с кровати, схватить с обеденного стола краюху свежего, ранним утром испечённого хлеба и выбежать во двор.
Сейчас он выскочил на свежий летний воздух с приятно пахнущей краюхой. Во дворе, около стены бревенчатой избы росла старая, местами покрытая мхом и лишайником яблоня, а под ней примостилась такая же древняя, видавшая многие виды скамейка.
Хлопчик сел на скамейку и с огромным наслаждением откусил кусочек чудесно хрустящей краюхи хлеба. Звонко похрустывая, стал жевать хлеб, с нескрываемым интересом оглядывая дедово подворье.
Не успел он хорошенько прожевать и проглотить первый кусочек хлеба, как к нему подлетел нахальный воробьишко.
Сел рядышком и требовательно зачирикал, чем хотел привлечь на себя внимание маленького человечка.
Хлопчик его прекрасно понял. Ещё с раннего возраста, когда он мельком смотрел на живое существо, либо держал в руках, как малец мгновенно понимал, иным, неизвестным науке чувством, что это живое существо хотело, в чём нуждалось, какие у него случились переживания и проблемы. Хлопчик ощущал всё живое на Земле и себя месте с ними, как единое целое, единый сложный организм, неразрывно связанный друг с другом бесчисленным числом незримых нитей.
По мере слабых сил хлопчик старался помогать всем живым существам, чем мог. Он никого не обижал. Не боялся ни животных, ни растений, и они его не боялись.
Единственно, чего боялся, так это подходить к лошади сзади. У него имелся сосед, хлопец, на полгода поменьше, чем он сам. Так, тот малец в один из дней подошёл к лошади сзади, а она, сдуру, копытом лягнула. Думали, убила, но нет, отлили водой, отлежался, оклемался и остался жив. Не любил хлопчик и глубоких водоёмов.
Лужи вызывали у него восторг и радость, в них доводилось ловить головастиков, да увлечённо шлёпать босыми ногами, когда гладь воды взрывалась фейерверком брызг причудливо летящими в разные стороны. А речки, пруды и озёра вызывали опаску и страх, от притаившихся в глубинах вод неведомых существ, или непонятных сил которых он не знал.
Сейчас хлопчик понял, что воробей страстно жаждал полакомиться свежим хлебом, и он выражал это желание призывным чириканьем. Малец отломил кусочек хлеба и бросил птице. Воробей с победным видом гордо оглядел окрестности, довольный, что удалось заставить человеческого детёныша поделиться завтраком. Важно склевал хлеб, после чего грациозно почистил пёрышки, и улетел по неотложным птичьим делам.
Хлопчик проводил пернатого взглядом, продолжил уплетать хлеб и возобновил прерванный осмотр окружающего мира.
Вопреки раннему часу, во дворе хорошо ощущалось летнее тепло, лёгкий свежий ветерок приятно обдувал лицо и всё тело. Обитатели подворья занимались повседневными делами, растения тянулись ввысь, подставляли листья и стебли к ещё нежаркому солнцу. По небу плыли белоснежные облака причудливой формы: то похожие на диковинных зверей, то на сказочных птиц, то и на лица различных людей.
Хлопчик благополучно справился с краюхой и решил обследовать пространство за скамейкой, где вчера поселился паук и принялся плести паутину.
Заглянув за скамейку, он застал паука за работой по завершении создания паутинного полотна. Паук выглядел ужас как голодным и злым. Малец это мгновенно понял, когда взглянул на него.
В отсутствие хлопчика на скамейку села муха с намерением полакомиться упавшими крошками хлеба. Он поймал её, протянул пауку и начал приговаривать :
– На муху! Держи её, держи, держи!
Паук, тройку секунд помедлил, он явно раздумывал, принимать столь ценное подношение, или нет, но потом неохотно схватил муху передними лапками и не торопясь начал закутывать в паутину. Хлопчик с минуту понаблюдал за пауком, а затем отправился дальше обследовать двор.
Он решил проведать цветок, что от летнего зноя и недостатка влаги в почве начал засыхать. Хлопчику приходилось неимоверно тяжело видеть эти страдания живого существа, от всего детского сердца жалко засыхающее растение, и вчера днём он полил его.
Сегодня цветок выглядел не таким понурым, листочки растения приподнялись, но живительной влаги ещё не хватало. Малец шустро сбегал в избу, взял кружку с водой и полил цветок. После этого он отнёс кружку и вновь вышел во двор.
Около забора прыгала лягушка. Хлопчик подбежал и поймал её, посадил на руку. Он мгновенно понял, что лягушка хочет в тенёчек, пить хочет. Малец отпустил её в тень, а сам пошёл к копцам – квадратным ямам, куда ежегодно на зиму дед с бабкой ссыпали картошку. Около одной из ям деловито суетилась бабка.
Метра за три от неё хлопчик остановился. От бабки струился, колебался под порывами ветерка, плотный воздушный поток, копною обволакивающий фигуру. Около тела прозрачный воздух становился гуще, в ближнем отдалении от фигуры приобретал разряженный характер и вскоре полностью пропадал. Он залюбовался этим зрелищем.
– Хлопчик, иди сюда! – увидев его, позвала бабка, – Жаб надо выбрать из ямы. Все их боятся, а ты не боишься.
Бабка посадила мальца в пятнадцати литровое ведро и опустила в яму. В яме он вылез из ведра, стал деловито собирать жаб и всё приговаривал:
– Жабы, вас баба ждёт наверху.
Четыре ведра он собрал с жабами, а бабка вытаскивала эти ведра, и ни одна из них не разозлилась, не выделила на коже ядовитую жидкость молочного цвета. Одна неприятная горечь от них ощущалась хлопчиком.
Вечером мать минут сорок бранила бабку за то, что та заставила внука вынимать жаб, она волновалась, что жабы имели возможность отравить мальца, но всё обошлось благополучно.
В один из дней хлопчик сидел за сараем, ковырял палкой труху от перегнивших веток и листьев, внимательно рассматривал их. В это время из сарая вышла бабка с лукошком и позвала:
– Хлопчик!
– А я.
– Ты где?
– Я тута.
– А я тебя ищу, – проговорила бабка когда подошла к нему.
– Что, идти домой?
– Покудова нет. Куры не знаю где понеслись, не в сарае. Пойди поищи, где они снеслись, и собери яйца.
Хлопчик встал, взял лукошко и пошёл по бурьяну, и лопухам. Он ни капельки и не думал куда идти, его вела невидимая сила, ноги сами пришли к местам, где куры снесли яйца. Собрав все куриные яйца, он вернулся к бабке.
– Всё собрал? – спросила бабка.
– Да баба и соседские тоже.
Спустя пяток дней, он маленько простыл, и у него поднялась температура.
Хлопчик лежал в кровати под одеялом в полузабытье, и ему привиделся кошмар.
Он как бы со стороны увидел планету, где хлопец живёт, такую, как потом видел изображение Земли на глобусе в школе, где работала мать – учительница.
Хлопчик сознанием понял, что Земля – живое существо и она тяжело больна.
Больна страшным, трудноизлечимым недугом. Солнца ни крошечки не видно, а вокруг распространялся пасмурно-серый безрадостный свет.
Хлопчик увидел, как вначале Земля имела светлые цвета, но потом по ней пошли странные тёмные пятна, а затем медленно, но неотвратимо стал надвигаться сплошной мрак, безжалостно заволакивающий окружающее пространство.
Больную планету многократно опутывали толстенные, тяжеленные цепи чёрного цвета. Она страшно стонала от невыносимой тяжести и боли, но не могла в этой действительности сделать ни капли.
В одном месте Земля напряглась из последних сил и одна из цепей лопнула, но остальные держали её мёртвой хваткой.
Хлопчик чувственно воспринимал страдания планеты. Он физически ощущал всю тяжесть, что навалилась на несчастную Землю.
От этого непомерного груза ему самому дышать было нечем.
Малец всей детской душой воспринимал болезнь планеты, как она внутренне стонет от мучительной боли. Он физически ощущал, как Земля стремится сбросить эти цепи, освободиться от многочисленных пут, но этого, ни крошечки не удавалось сделать.
В мыслях хлопчик находился вместе с Землёй, он страстно переживал за планету. Он сокрушённо думал:
– Бедная, как ей невыносимо тяжело и больно! Кто знает, как Земле помочь?! Бедная!
Но внезапно появилась из тьмы могучая рука. Мягкий голубой свет пролился на Землю.
Рука стала яростно рвать эти цепи. Они лопались и извивались. Как толстенные, неимоверной длины огромные змеи. Цепи разрывались, разлетались во все стороны, а хлопчику становилось дышать всё легче, легче и легче.
Вдруг чрезмерно строгий мужской голос сурово произнёс:
– Тебе ещё преждевременно знать об этом…
Всё мгновенно исчезло, как дверца в мозгу стремительно закрылась, и малец провалился в кромешную тьму. Он тотчас заснул крепким сном, без сновидений.
На следующее утро хлопчик проснулся полностью здоровым, бодрым, с нормальной температурой тела. Он, как делал это регулярно, вскочил с кровати и выбежал во двор перед дедовой избою.
Окружающий мир выглядел обыденно: светило ласковое солнце, по небу важно проплывали вечно спешащие облака, обитатели подворья сосредоточенно занимались неотложными делами, растения неутомимо тянулись ввысь…
Но имелся маленький нюанс: хлопчик перестал понимать мысли и воспринимать желания животных, а также растений. Он перестал чувствовать жизнь живых существ и собственную сопричастность с ними.
Ещё вчера он находился заодно со всем живым на планете, ощущал себя единым целым со всем животным и растительным миром, всем окружающим пространством, то сейчас он стал воспринимать окружающий мир с какой-то холодной отчуждённой отстранённостью.
Этот дар не прошёл бесследно. С возрастом, у Николаича временами проявлялись способности провидца. В юности происходили не один раз случаи, когда шёл по улице и, видя впереди группу незнакомых пацанов, он мог заранее предугадать: будут они задираться с ним, или нет. Это предчувствие его ни один раз не обманывало в жизни.
Во время службы он любил ездить на охоту. В такие поездки Николаич брал с собой не автомат Калашникова как другие охотники, а карабин с тремя патронами. Бывало, едет в БМП: на левой руке лежал ствол, указательный палец правой руки на спусковом крючке. При слабом шуме, он поднимал ствол карабина и нажимал на спусковой крючок.
В этот момент он мысленно представлял, куда попадёт пуля, в какую цель. Он сердцем чувствовал, куда надо попасть. Сердце сливалось с пальцем руки и стволом карабина, мысль материализовалась с движением пули и та попадала точно в цель.
В отдельных редкостных случаях получалось, что пуля попадала на три – четыре сантиметра в сторону от намеченного места, но это происходило нечасто.
Особливо явственно провидческие способности стали проявляться после демобилизации. Николаич в один из вечеров возвращался поддатым домой, а навстречу попалась соседка Юлька. Она была разведёнкой, и кап-два ей симпатизировал.
Ему нравились её привлекательное лицо с открытым взглядом, стройные, крепкие ноги и упругие, большие груди. Временами вечерком, прижмёт её около забора, начнёт мять округлые формы, да приговаривать:
– Хороши у тебя груди, не то, что у жены Таньки…
Сегодня же она шла как помятая, хмурая, с затравленным взглядом потухших зелёных глаз. Ему вдруг стало всё ясно.
Открылась непосредственная причина её отвратительного настроения, и Николаич точно узнал Юлькино будущее.
– Чего ты переживаешь, сердце рвёшь, – участливо проговорил Николаич, когда они поравнялись, – ничего страшного, что вырезали жёлчный пузырь и без него люди живут. Я знаю, что те, у кого нет жёлчного пузыря, пьют медвежью жёлчь, и она хорошо помогает человеку, она безумно полезна. У тебя ещё всё впереди. Ты в сорок лет родишь девку, да ещё муж будет молодой.
Соседка не поверила, Юлька решила, что он, по доброте душевной, просто успокаивает, узнал от соседских баб о прошедшей операции.
Но прошло время, и действительно Юлька в тридцать шесть лет встретила молодого парня на пятнадцать лет моложе, и вышла за него замуж. В сорок лет благополучно родила здоровую дочь.
Близкие родственники с большой опаской относились к этим способностям, называли Николаича колдуном. Хотя он ни одного раза в собственной жизни не занимался этим и не умел ворожить.
Имелся ещё один примечательный случай. Племянник встречался с девушкой, хотел жениться на ней, но мать была категорически против.
Видя это, Николаич в один из дней сказал невестке:
– Чего ты противишься? Всё равно женится на ней, родится дочь, но через пять лет он их бросит.
Произошло всё так, как он сказал. С тех самых пор невестка в душе возненавидела доморощенного прорицателя, за то, что «накаркал».
Чтоб не сглазил, его не пригласили на свадьбу племянницы в другом городе. Но это не помогло. Хоть племянница на этот момент и живёт с мужем, но детей, с начала свадьбы, пять лет, нет. На этой почве у племянницы с мужем начались недопонимания, хоть Николаич к этому не имел никакого отношения.
На обвинения в колдовстве, Николаич регулярно отвечал, что умей колдовать, он в один раз себе наколдовал кучу золота. Сейчас проживал как олигарх.
Регулярно занимался благотворительностью, да жил припеваючи, а не трудился под старость лет охранником на двух работах, да испытывал финансовые затруднения.
Став взрослым, Николаич понял всю правдивость детского сна. Видение ему пришло в середине пятидесятых годов ХХ века, когда Штаты активно проводили ядерные взрывы в пустыне, французы крушили атоллы атомным огнём, да и мы, не отставали от них, подрывали ядерные заряды на Новой Земле и других местах.
Планете действительно приходилось тяжело и невыносимо в таких условиях. Есть теории, что считают планету Земля живым организмом.
Требовательно-резкий сигнал автомобиля вернул кап-два в реальность. Он отогнал набежавшие воспоминания, встал из-за стола и выглянул из будки. Перед воротами стоял автомобиль автоцентра и нетерпеливо подавал звуковые сигналы.
Николаич спустился по лестнице, подошёл к воротам и открыл их. Приора, зычно взревела двигателем, бойко заехала на территорию стоянки и послушно остановилась около будки. Дверь машины отварилась, из неё вышел техник, подошёл к охраннику, поздоровался за руку, и протянул четыре накладные :
– Мы эту Приору оставляем, а возьмём Ларгус.
– Хорошо, пойду, отмечу в журнале.
Кап-два взял документы и пошёл в будку, а техник поехал ставить Приору на свободное место и искать требуемый Ларгус.
В будке Николаич достал журнал, записал номер вновь прибывшей Приоры и стал искать Ларгус. Найдя номер автомобиля, он отметил, что его забрали. В это время в будку поднялся техник и расписался в журнале о перемещении автомобилей. Расписавшись в документах и отдав часть из них технику, Николаич вышел из будки и подошел к забираемому Ларгусу. Сверив номера, он выпустил автомобиль со стоянки, закрыл ворота, но на замок не стал закрывать. Вернувшись в будку, кап-два сел за стол и предался прерванным воспоминаниям.
