Buch lesen: «Метель на кухне. Стихи»

Schriftart:

ISBN 978-5-4485-5702-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

бессонницы

***

Отрава коротких гудков.
Зеро. Одиночество в кубе.
Не стало коротких гудков
И провода, жгущего губы.

И злоба находит волной
На лоб, и молчат километры
Будильником-сном надо мной.
Подушке оставив ответы

И слёзы – клепсидре, ложусь
На лживые хвойные ветки,
В надежде на утро. Но жуть
Как ночь, наплывает на веки.

***

Снова ночь зацепилась за плетень.
Мне невмочь засыпать под этот вой,
И за то, что осыпалась сирень,
Отвечать мне придётся головой.

Горечь сцен – и просцениум берёз
Освещён красной лампочкой табу.
– Всё не так? – расплывается вопрос, —
И ответ льётся струйкою по лбу.

Снова ночь. Не уйти от духоты.
Эшафот – доказательство побед.
И вины. Ведь осыпались цветы.
Только как рассказать мне всё тебе?..

***

Необузданным словом (тем меньше кстати)
Анафему легче шептать кровати,
Простыням, усталости, поту тела,
Говорить с укоризной: «Сама хотела»,
Отводить свой взор от дыры пространства,
Не умея глазами сказать: «Останься»,
Хоть в толпе исчезают родные лица.
Всё ж зима – это лучше чем шорох листьев,
Потому что чище. И ближе к Богу.
И не нужно уже выбирать дорогу,
Потому что хватит и тропки узкой.
И не нужно друзьям объяснять по-русски
То, что в Англии СПИД – что-то типа «быстро»,
Там «Good morning» с утра не звучит как выстрел,
Да и вещи проще. К примеру, Темза.
Или имя «Чарльз». Чтоб не цыкал цензор,
Королеву-мать поминать не стану,
Ибо только лишь «…aut nihil». Старым
Всё же как-то проще с землёй прощаться.
Небо тянет ввысь, как орла. Отчасти
Так же рвётся к жизни губами, кожей
Твоё тело, что жизни создать не может.

2002

холод

…И некуда от холода уйти —
Промозглый ветер, пошутив, оставит
Тебе один окурок. От пути
Увидишь только фильтр. Закроешь ставни

Усталых глаз, питавшихся лишь тьмой.
Ты вспомнишь голос – провод, цепь, верёвку —
Нет, – петлю! – и комок уйдёт тайком,
Оставив двух влюблённых и неловких

Среди аукционных номеров:
«Чем больше не поймёшь, тем экономней».
Вы в лихорадке прятали любовь,
Как овдовевший Лот в пустом Содоме

Пытался спрятать соль (хотя её
И пролито, и выпито немало).
Незрячая Ассоль своё бельё
Атласно-алое искала у причала

И всё звала тебя: «Mon prince! Mon cher ami!
Я истоптала валяные туфли,
Всю сотню пар!» – а ты, прижав дверьми
Записку, что ты не наследник Тутти,

Давно ушёл. Вновь поезд, вновь вокзал,
И снова ты ошибся с опозданьем —
И спал на верхней полке, и дрожал,
Узнав свои трамвайные желанья

Про красный дом без окон – и в бреду
Ты догонял метели Белый танец,
Свой лоб прижав к обрАмленному льду
И чувствуя тот миг, когда не станет

Тебя на этом свете. Или тьме?
Неважно! Как в Истории обида,
Всё утопает в общей Колыме:
Борис и Осип, Сцилла и Харибда,

И чистый лист, а между ними – ты,
Семью слепыми смертными стихами
Ты был прикован к свету, но застыл,
Как чайка Джонатан под небесами…

Прокуренными. Комнатными. Ночь.
Ты вспоминаешь лёжа на кровати,
Что ты прошёл. Где ты ещё пройдёшь.
А на чего – и сил уже не хватит,

Лишь только памяти. Уж ветер стих.
Пусть новый бард чужую песню сложит.
И близко – точка. Запятые ложны.
…И некуда от холода уйти…

2003

тахикардия

…И снова душит мягкий плед —
но нет надежды в данной ласке.
Мне спину колют крошки лет
И нет конца игре дурацкой.
Здесь, отупев от многих жатв
Вкус яблок не прибавит чуда
И, локотки к груди прижав,
Взлетает мой смешной Иуда.
А дома ждёт меня беда:
Там в узел завязались тропки
И с потолка течёт вода,
Мою переполняя стопку.
Я сброшу плед, разбавлю кровь,
Скрыв снег за шторами двойными
И до утра под сердца дробь
Я буду ждать весенний ливень.

2003

латынь

Дрожит рука, хватая шов
Строки, но шансов нет в работе.
Забившись в тело – мало слов —
Кружусь от печки и до рвоты
Смотрю на белый потолок,
В своё двуликое веселье —
Видать, от страсти пот далёк,
Как наша встреча от похмелья.
И спор не позволяет быть.
Смешна латынь иезуита
И как ладонью бьёт о быт,
И языком вода избита.
Суров закон: слепым вином
Я крашу жидкость ожиданий,
И мне осталось лечь на дно,
Глуша строкою звук рыданий.

2003

дом

Е.Х.

Это дом, где вещи бегут, слепя
Отголоском памяти, где, любя,
Застывал на пороге, как тот портрет,
Позабыв отличие «да» от «нет»;

Этот дом простужен, и слышит дверь,
Как из форточки пепел летит на снег,
Как горошины трутся небесных сфер
И как сам качается он во сне —

В нём встречал с тобой не один закат,
Уходил с утра, не проснувшись, в тьму,
И снежинки, злобно сомкнувшись в ряд,
Надо мной кружились, как стаи мух.

Этот дом всё помнит, и он не даст
Мне соврать, сорвав паутину с дней.
Точка зрения верит обману глаз
И красивых фраз, коих нет извне.

Этот дом – как Библия: кроме клятв
(суффикс как в молитве!) не помнит чувств,
Посему причин и условий кляп
Можешь проглотить, пожевав чуть-чуть.

Перейдём же к делу (слепая речь!
Говоря, не видишь, куда идёшь.
За толпою звуков впадаешь в грех
Убаюкать правду и спрятать дождь,

Что, конечно, глупо)! Я помню, что
Я хотел сказать. Эта дверь, постель…
Эти мухи, сферы, порог, пальто…
Это всё сложнее, чем я теперь.

…Я, похоже, сбился.
В кармане брюк
Появилась брешь, и тянуть слова
Всё труднее. Видишь ли, «не люблю»
Не похоже формой на дважды два.

Ибо знак «4» – не тот итог,
За которым прыгают с крыши вниз.
Это тайна всех параллельных строк:
Между ними больше порой, чем в них.

…Утомился думать. Огонь угас.
Что ж, порадуйся мягкости мытых рук!
Не сердись, что мыкаю битый час —
Все слова в молчании ждут разлук.

А без них не выглянуть из «вообще».
Наше время тихо съедает всё.
Тем понятней вечный побег вещей —
Верю я, что время и нас спасёт

От бесед, размолвок, дверей, измен…
Будут только стены лежать пластом,
И о том, как двое боялись стен,
Будет помнить в будущем только дом.

2004

улица

Обмануть доверчивость гнутых улиц
Очень просто – ножиком служит угол.
Я разрежу скверик, где мы, целуясь,
Повторяли жесты киношных кукол.

Заверну на рельсы, поглажу глазом
Тротуары, окна, трамваи, юбки.
Вспомню боль подростка восьмого класса,
Что гадал по текстам: «не любит – любит».

Улыбнусь – и вновь увернусь от детства:
Холод улиц мучает наркоманов.
Но укол о память не даст согреться —
Настоящий миг жжёт своим экраном.

На экране улица, лужи, люди
Проплывают мимо – в своем уме ли
Я держу тебя, если мы не будем
Возвращать всё то, что мы не сумели?

Расходясь лучами от перекрёстка
Мы не смеем угол согреть на градус.
Пифагор доволен: мой катет просто
Не готов разлуки нарушить радость.

Нам не светит сумма лучей-квадратов
(говоря по-русски, простая встреча),
Потому что угол сильней утраты
И уж если режет, увечье вечно.

Лучше стен и улиц излечит время:
Промежутки могут порой кончаться.
Наш урок банальней, чем перемена.
Шар земной разрезан углом на части.

2004

классицизм

забыв о тягости объятий,
сведённых судорогой рук,
не вытравить улыбку б… ди,
такой любимой, и испуг —
лишь отголосок драмы вечной,
прокравшейся через порог,
и твой порок не мной излечен —
и как курок раскрытый рот
целует нежными щелчками —
одним щелчком, но навсегда —
так я беспамятства мелками
рисую нас не без стыда,
без темы, бестелесной плотью —
служенье ласк не терпит пут
тряпичных и разумных, впрочем,
и на судью найдётся суд —
и посему оставим пренья
насчёт остывшей, но любви —
и несуществовавший третий
не будет пить коктейль из вин —
твоя вина, моя вина ли,
итог проверен и прочтён:
хоть память манит именами,
святой не может быть прощён —
про чёт и нечет гаснут звуки,
мой голос глух и ночь глупа,
что клеит прозу из разлуки
и пошлых рифм на мой колпак —
слабеет память губ и пальцев
и, пялясь в зеркало стихов,
я вижу груды снятых платьев
наш драматический исход.

2004

бормотания

…что когда-то мы были близки,
что ловили обрывки флюидов.
Промежутки тоски
по себе,
по такой восполнимой утрате,
своей радостью выдав,
я хриплю,
как фагот на параде.
Уступаю трубе,
столь не женственной даме,
все октавы
для звонких и горестных чувств.
Ставлю плюс
на судьбе, что мы сделали сами
с мученическим рвеньем,
ибо славы
посмертной уже не хочу.
и не верю…

…всего-то полчаса ходьбы.
Хоть бы заплакать.
Pret-a-porte, заплата на заплате —
готово к сносу:
ты или не быть.
Я жалость
под исподнее упрятал,
и мой побег – ошибка:
я бежал,
но в сторону тебя —
на грудь еще одна дурацкая нашивка —
оказалось,
что я спасал любовь,
свой нимб рогатый мукою губя —
бежав тебя, не избежал судьбы —
и не бежал, а шел —
дрожит губа…

III

…что поскорей попробуй умереть.
попробуй раствориться.
Без помех
люби свой милый мимолетный грех.
веди за повод
статных жеребцов,
пока они считают, что ведут
тебя в кино, в кафе.
Но эта помесь
гордыни с жалостью коверкает лицо
твое. Теряется эффект
охоты и коверкается совесть,
…и потому не думай обо мне —
мне надоело с липкостью бессонной
быть в твоих мыслях —
и надежды бред
пускай меж нами
в пустоте повиснет.
И так смешна твоя забава – смерть…

…и без них нам не вычерпать горя.
Как не вычертить график
осторожной и чуткой вины
(подожди с «да ты гонишь!»)
в нашем мелком (трехмерном?) пространстве.
В пересчете на граммы
для усталой и гнутой спины
(я зациклен на непостоянстве)
тысяч семьдесят —
если есть раны,
то пять тысяч уходит на кровь,
остальное – на кости и ливер, —
каждой нотой любви
заколочен в серебряный гроб.
Этих нот не усилит ресивер,
но без них трудно слушать не споря…

… – какого ангела?
Останься при своих.
Я слишком долго
ждал тебя – такую.
Пакет осколков
в дар прими. Тоскуешь?
А на гримасе жизни – светлый лик…
Get out – надежде, вере и любви,
другим путям – одни и те же грабли.
И то ли восприятие ослабло,
а то ли просто страсти за… ли.
Куда как скушно. Брить. Стелить. Кровать.
Бояться стоит только нас самих.
Ведь лучше – тихо жить.
Зевать.
А опохмел при пьянке на троих…

…в отчаянье?
Я чувствую себя блондинкой
и боюсь,
что так оно и есть – дурной союз
разлуки и сарказма
подернут дымкой —
или же дымком мечтанья,
– снова бес воскрес,
и ум за разум
прячется, и страшно
улыбиться – уж лучше дураком,
ничтожеством в степях Гипербореи,
но не с тобой же…
Штопаным райком
(райкомовским матрасом)
не заманиться бы, шепча «о боже» —
знать, что мы сгорели,
и что, опять в огонь?
Огонь, вода – один х…й.
Одна нам честь и пропасть —
как не впасть…

2005

«…и как остановиться? В этой гонке…»

…и как остановиться? В этой гонке
вдоль частокола стрелок часовых
нет финиша. Стакан настойки горькой —
рябиновой, похоже, – я привык
пить на ночь из окна. Осенний допинг
лишь слабо греет мне сетчатку глаз,
а дальше – холод… и озноб… и в доме
нет пятого – уютного – угла…

2005

парфюмер

А.С.

Это тела тепло. Это звездноколючий снег
Тает дымкой во рту, оставляя оттенков сотни.
Это запах волос. Он приходит ко мне во сне,
И я радуюсь, будто расстались мы лишь сегодня.

Это вкус твоих губ. Я запомнил его когда
Ветер бился в окно, телефон звенел, как безумный.
Я его берегу. Хоть инфляция резвых дат
Убивает меня. Позвонил. Подзабыл. И умер.

Этот запах на пальцах, он знает все лучше нас.
Он позволит мне быть, врать и душу продать позволит.
Пусть кому-то ты дочь. А кому-то, представь, жена.
Ты пока еще здесь. Значит, жить мне не так уж больно.

Это голос на коже. Ты молча мерцаешь, пьешь
Ощущение ночи, горение голого тела.
Ты – пока еще ты. И взгляду не выйти прочь.
Слишком много он знает. И ты слишком мало хотела.

Этот запах на пальцах преследует, словно бред.
Я бегу от него, зарываясь в бездомность улиц —
Но я брежу, ведь на тебя в ноябре запрет,
И декабрь готов мне морозную смерть подсунуть.

Это тела тепло. Это солнечный яркий смех
Среди зимней ночи. Пусть звезды рыдают чаще.
Это запах любви. Это эхо из давних мест.
Это все, что осталось от нас. Подыши. На счастье.

2006

у твоего окна

У твоего окна. Ты чувствуешь потом.
У твоего окна. И незачем реветь.
Угар приносит сон. Но было ли за что
Ругать и пить, и бить? И не смотри наверх —

Меня там тоже нет, и на стене – мираж.
И в рамке только дым. То НПЗ дымит.
Не ночь, но немота. Как темнота – на раз.
На два – звезда горит. Там где-то были мы.

Мы были во дворе. У арки. У ларька.
У твоего окна нам не хотелось в дом.
Там мама, то есть, спать. Там мы у баррикад.
Две стороны стекла. Мы виноваты в том,

Что были и могли. Что воздух был, как газ.
А может, как вино. И наша плоть – как хлеб.
Ты видела проспект. Я видел облака.
Мы пили за двоих. Мы плавали в стекле.

Был ожиданья пыл. Была понятна речь.
Была вкусна вода и капала из глаз.
У твоего окна хотелось умереть.
Ну, а сейчас – сижу. И мне легко сейчас.

Я в меру пьян. Я здесь – и дома, и в гостях.
У твоего окна – опять стоит taxi.
Не надо мне «прости!». Пусть листья шелестят.
Я погашу бычок. Ты лампу погаси.

2006

банальное

Мне сыро и темно. И наша жизнь как сон.
И медленно внутри. И будет ли потом?
И холодно губам. И наша жизнь как дым.
И память коротка, и состоит из дыр.
Тут помню, тут смеюсь. И наша жизнь как жесть.
Билеты за проезд – в них счастия не счесть.
Троллейбус номер пять. И наша жизнь как путь.
А листья – только вниз. И на лице испуг.
Не любит – любит. Пусть. Ведь наша жизнь игра.
А на работу мне по-прежнему с утра.
Туманно, как в раю. И наша жизнь как миг.
Я вас любил. И боль я вычитал из книг,
И поместил в блокнот. Ведь наша жизнь как лист.
Как Ленин, молока в чернильницу налить,
Но не писать. Не спать. И наша жизнь – рассвет.
Заходит на балкон и там стоит, как вещь,
Скучая и пылясь. Нет, наша жизнь – закат.
Все медленней и злей внутри часы стучат.
И скоро уж конец. Ведь наша жизнь как стих.
Так хочется простить… Но – некого простить.

2006

греция

Андрею Стужеву

мы гнали волну на тантала,
чтоб жажду надеждой убить,
но мало во взгляде металла
и в голосе меньше любви.
люби – не люби замирает
в динамике, как в дневнике.
сизиф добывает свой гравий.
играется вечность в мешке.
руками – теплее и чище —
нас небо голубит и бьёт.
а печень калечит и чинит
какой-то крылатый койот.
чего там! поправим здоровье,
задавим барана в себе:
молчанья и запаха кровля —
заплата на сытой судьбе.
там, где не растянуты жилы,
где ложе ахиллу до пят,
мы все, что любили – прожили.
а в гнёздах – птенцы голосят…

2007

люблю

С.Б.

девочка моя вечная
чёрная моя светлая
почему я в тебя верую
хрупкая как снег веточка

мысли коротят скорбные
вместе на большой скорости
капли на траве скошенной
хочется и не колется

ветер в голове девочка
это ты со мной делаешь
я пишу слова г д е ж е т ы
опадают листы с дерева

говоришь или слышится
это просто быть лишними
не с коньками так с лыжами
получи стали ближе мы

целоваться и плавиться
чёрно-белыми ласками
твои звёзды заплаканы
все наверно уладится

долюби меня нежная
улыбается ненависть
даже разделить нечего
то ли я то ли нет меня

доживи до дня с ножиком
подогрей одиночество
страхи не с крестом с ноликом
по стене ползут множатся

это светлый дом девочка
мы на вечность в нём делимся
и строка на тебе держится
пока ты не разденешься

2007