Альтернатива

Только в фильмах в конце появляется

мужчина и решает все проблемы. В

жизни наоборот: мужчина появляется

в начале, и с него начинаются все

проблемы. NN

Библиотека – это сокровищница всех

богатств человеческого духа.

В. Лейбниц

Статья, статья, статья – ни начала, ни конца, то есть окончания. В голову лезло все, кроме умных мыслей, а сроки поджимали и, хотя повода для паники еще не было, но где-то в области желудка уже ощущался определенный дискомфорт. В конце концов накануне сдачи всегда есть еще одна ночь, да и потом или султан сдохнет, или я. Анна оттолкнулась ногами от пола и, откатившись на офисном кресле почти к центру комнаты, крутанулась вокруг собственной оси. Подумалось, что при такой «интенсивной работе» сия мебель долго не протянет, и это сразу сподвигло на очередную круговерть. Что-то подозрительно хрустнуло, она тяжело вздохнула, приняв это как недвусмысленный знак сверху, то есть скорее снизу, – в одном из колесиков недавно появилась трещина, которая прогрессивно увеличивалась и могла привести к весьма нехорошим последствиям – вплоть до членовредительства. Подобные размышления еще немного подпортили настроение и заставили вернуться к столу, где, изобразив вдохновение, она с силой ударила всеми десятью пальцами по клавиатуре компьютера. На экране компа в ответ на такое крещендо высветилась буквенная абракадабра.

Дуся, она же Дульсинея Тобольская, бесцеремонная особа семейства кошачьих, найденная в котеночном возрасте под мусорным баком. На нем кто-то белой краской написал «Тобольск, это круто», что и определило ее родословную. У Дуси было легкое сходящееся косоглазие, а левое ушко свисало, будто листочек лопуха. Маленькая, грязная и отчаянно несчастная, она своим видом разорвала Ане сердце – и та не смогла устоять. Теперь Дульсинея представляла собой роскошную мохнатую красотку серого окраса с черными, хаотично расположенными полосками. Кроме «повышенной пушистости», родители передали ей своенравный характер и недюжинный кошачий ум. Несмотря на все старания ветеринаров, ее ушко так и осталось вислым, что в сочетании с косоглазием делало Дусину мордаху весьма выразительной. Здесь присутствовало все: от лихости и легкой придурковатости с налетом недоумения – «а, что собственного такого произошло» – до выражения собственного превосходства над всем миром. За это ей прощалось многое, а если быть честной – то практически все. Дуся беззастенчиво пользовалась своими привилегиями – ведь для особ королевской крови, к коим она себя причисляла, запретов не существовало.

Сейчас кошка, находясь в образе королевишны, возлежала на столе, занимая большую его часть, и совершенно не собиралась поступиться даже миллиметром захваченной территории. Почувствовав изменения в настроении хозяйки, Дуся лениво подняла голову и через прищур янтарных глаз бросила на Анну взгляд полный осуждения: – она не одобряла трудовых порывов хозяйки.

– Это не шедевр, – доверительно сообщила ей Аня и еще раз пробежала глазами по выстраданным строкам текста. Недовольно скривившись, она почесала карандашом голову и, неожиданно положив его на верхнюю губу, прижала к носу. – Дуся, смотри, какие у меня усы. Я похожа на Пуаро?

Кошка закрыла глаза и бессильно уронила голову на передние лапы: мол, ну что взять с того, чьи предки относятся к приматам.

– Слушай, ты, «последнее утешение старой девы», могла бы быть и повежливее с тем, кто тебя кормит.

Дуся сладко потянулась, перевернулась на другой бок, едва не сметя со стола комп, и продемонстрировала полное пренебрежение к литературным потугам «обслуживающего персонала».

– Ну раз меня здесь игнорируют, – обиделась Аня, – тогда я пойду прогуляюсь. Смена обстановки идет на пользу, – и тут же добавила: – Хотя не всем и не всегда. Зато получу порцию свежего воздуха, а это еще никому не приносило вреда. Дуся, ты как? Не желаешь пройтись по питерским осенним лужам?

Судя по отсутствию радостного энтузиазма со стороны животного, очередная инициатива хозяйки не была одобрена, тем более накануне включили отопление, и менять комфорт и уют на дождь и лужи – это было не для Дуси.

– Вот если бы кто-то был собакой, то сейчас бы этот кто-то очень радовался походу на улицу, – Анна продолжала разглагольствовать, одновременно переодеваясь в соответствующую погодным условиям одежду.

Такого возмутительного упрека Дульсинея выдержать не могла. Сев, она насупившись уставилась на хозяйку. Сравнение с собакой, да еще и не в ее пользу, Дуся посчитала верхом цинизма.

– Да-да, знаю, – продолжила Аня, не обращая внимание на Дуськино недовольство,

– мне не приходится выгуливать тебя каждый день в шесть утра, но зато ты грохочешь миской в три ночи и тыгыдыкаешь в четыре.

«И что? – недовольно дернула хвостом кошка, – ты все равно меня любишь».

– Но я все равно тебя люблю, – продолжала Анна. – Как думаешь, что мне надеть? Пожалуй, для норкового манто еще рановато, тем более его нет в наличии, поэтому оденусь-ка я попроще, ну, чтобы не привлекать особого внимания… Дуся, как ты считаешь?

Та безмолвствовала, но степень недовольства на мордахе увеличилась. Дуся оказывала внимание только тогда, когда сама считала нужным, – это был не тот случай.

Аня надела видавшую виды куртку из «кожзама», или, как указывалось на ценнике, «экокожи». Сей шедевр дизайнерской мысли, созданный неизвестно в какой стране, использовался для вояжей по магазинам эконом-класса, а также посещения тех мест, где не предусматривалась встреча с венценосными особами, лицами, приближенными к престолу, а также власть предержащими и олигархами любого калибра. А еще эта куртка не боялась катаклизмов, возникавших во время прогулок с дочками Аниной ближайшей подруги, Поленькой и Оленькой, – одно только посещение детской площадки чего стоило.

Закинув за плечо небольшой рюкзачок, Аня, как обычно, в последний момент споткнулась о кошку, с невозмутимым видом застывшую у двери, и, погрозив напоследок Дуське пальцем, бодро выскочила из квартиры.

На улице моросил дождь, и северный ветер с удовольствием бросал в лицо острые иглы ледяных капель.

– «Погода располагает к депрессии, а настроение к суициду», – процитировала Аня где-то вычитанную фразу, и… настроение улучшилось. Она любила Питерскую осень с ее дождями, беспробудно серым небом и северным ветром (конечно, при условии правильно подобранной одежды на выход). К тому же в запасе была еще пара дней, а это вполне достаточно. чтобы добить статейку о пользе чтения художественной, а именно – классической, литературы. Кроме Светланы, ее начальницы, статью никто читать не будет: тех, кто любит хорошие книги, агитировать не надо, а те, у кого интеллектуальное развитие остановилось на уровне комиксов, тем более не заинтересуются ее «шедевром» вследствие утери навыков усваивания предложений, содержащих более трех слов. Она натянула капюшон поглубже и решительно шагнула в непогоду. Жизнь налаживалась – настроение улучшалось. Как здорово просто так бродить по улицам и наслаждаться плохой погодой. Когда-то ей в руки попал старый шпионский детектив под названием «Что может быть лучше плохой погоды». Она не помнила подробности сюжета, но название определяло ее отношения к непогоде. После такой прогулки совсем по-особенному воспринимается тепло и уют родного дома.

Иногда она шла медленно, по-старушечьи загребая ногами, иногда ускоряла темп до лёгкой пробежки, а в голове все крутилось – как очевидное – что читать – это здорово и что каждый может найти для себя новый, необыкновенно интересный, волнующий мир, который захватывает и увлекает, помогает и спасает, учит и поддерживает…

Удар в спину, вытолкнувший ее на середину огромной лужи, был неожиданным, необъяснимым и весьма неприятным, так же как и последовавшее за ним извинение:

– Ишвините, бабуффка, я ваш не шильно удаил? – торопливо прошепелявил простуженный мужской голос. Говоривший спешил и постарался ее оббежать, но не тут-то было.

– Я?! Бабушка?! – Ее возмущению не было предела. Продолжая стоять в луже, она откинула капюшон.

– О! Анька?! Гончаова?! Это фто, ты?!!

Бомжеватого вида мужчинка радостно ринулся к ней, поднимая фонтан грязных брызг. Пока он восторженно ее тискал, она мучительно пыталась вспомнить, откуда ей был знаком этот неприятный тип. Определенно среди близких, да, пожалуй, и далеких, подобных личностей не было. Неопрятная одежда, бурая, недельной давности щетина на помятом, цвета истлевшего пергамента лице. Огромный, отцветающий синяк под левым глазом спускался на скулу и дальше по кадыкастой шее вниз, прячась за неопределенного цвета шарф. Жиденькие сосульки сальных волос, несвежее дыхание, представлявшее собой микс перегара и дешевого курева, производило не просто отталкивающее, а «отшвыривающие» впечатление.

– Витя? Никитин? – пришло внезапно на ум, и она с усилием растянула губы в улыбке, стараясь максимально снизить степень ее кислотности, и нервно оглядываясь по сторонам. Она очень надеялась, что поблизости нет знакомых, которые потом с превеликим удовольствием будут смаковать подробности ее встречи с молодым человеком весьма специфической наружности. Одновременно в голове роились вопросы: когда она в последний раз видела бывшего одноклассника и какую придумать причину, чтобы с наименьшими потерями вывернуться из неловкой ситуации и удрать отсюда подальше.

Никитин тем временем выпустил ее из объятий и, крепко вцепившись в рукав ее куртки, обозначил, что никоим образом не собирается отпускать свою добычу.

– Я – Никитин. Но Вова – ты никогда наф не фафличала, – хохотнул он, продемонстрировав верхнюю челюсть без двух передних зубов. – Витек еще фидит, ему в уфловно-фофочном откафали. А ты, фмотфи, пофти не ифменилафь, – сделал он сомнительного качества комплимент демонстративно рассматривая ее с ног до головы и, видя нарастающее недоумение, пояснил: – У меня фубов нет. Упал. Тепефь буфу фафовые

видя нарастающее недоумение, пояснил: – У меня фубов нет. Упал. Тепефь буфу фафовые фтавилять.

Последнее заявление о фарфоровых зубах прозвучало несколько двусмысленно. Подобная роскошь совершенно не вязалась с его внешним видом и синяком на лице, видимо, полученным вследствие того же «рокового падения». Одежда и обувь тоже не свидетельствовали о его материальном благополучии. Вещи были явно не от кутюр, а еще изрядно поношенные и неимоверно грязные. Фуфыкание Вовчика, его пришепетывание и присвистывание при разговоре наводили на мысль, что, кроме двух верхних резцов, у него не хватало минимум еще десятка зубов из полагающихся природой тридцати двух.

– Пойфем пифка фыпьем за фтфечу. Небойфя, я уфощаю.

И не дожидаясь согласия, он с недюжинной силой потащил ее в стоящее неподалеку небольшое кафе-стекляшку с выведенным восточной вязью названием «Шаурма».

Аня ссылалась на неотложные дела, мямлила, что она не пьет, и не только пива, а вообще ничего, и ей надо срочно домой, потому что она не выключила утюг, газовую конфорку, и не закрыла кран с горячей водой, но между тем, спотыкаясь, семенила за Вовчиком, так как боялась потерять не только рукав, но и саму руку.

Внутри «стекляшка» выглядела так же непрезентабельно, как и снаружи. Стены зала, выложенные белым кафелем, напоминали нечто среднее между столовой советских времен и туалетной комнатой трехзвездочной гостиницы, только размером побольше. Множество прямоугольных столов, окруженных диванчиками с развалами цветастых подушек разных форм и размеров, свидетельствовали о востребованности этого заведения. Было тесно, столы и диваны стояли почти вплотную друг к другу, и узкие проходы между ними практически исключали возможность разминуться. Интерьер дополняли огромные блюда с аляповатыми орнаментами, обязанные поддерживать иллюзию жаркой восточной атмосферы. Судя по убранству и доносившимся из кухни запахам жареного мяса, уксуса и подгоревшего жира, хозяин кафе в организаторском запале пытался создать гибрид чайханы, караван-сарая и цыганского шатра. Все имело несколько пыльный, выцветший и уцененный вид.

В данный момент посетителей практически не было, если не считать пары человек, занявших столик в дальнем углу. Ни сам зал, ни его обстановка, ни ароматы, вызвавшие судорожный спазм желудка, ни тем более компания бывшего одноклассника не стимулировали желания отведать шедевров местной кухни. Между тем Вовчик, «орлиным» взором окинув зал, потащил ее к ближайшему столику у барной стойки, где почти силой усадил на диван.

Диван оказался неожиданно жестким и низким. Упав на него, Аня получила довольно ощутимый удар по пятой точке и вдобавок подбородком едва не стукнулась о

собственные колени. Поза с ногами почти на уровне лица была весьма неудобной.

Вовчик театрально сбросил старую кожаную куртку, украшенную логотипами американских ВВС, и оказался в черной, на пару размеров больше чем нужно, футболке. Его торчащая непомерно длинная и тощая шея напоминала страусиную. Вовчик, скрестив ноги и обложившись подушками, устроился напротив. Худые, длиннющие руки, покрытые серой, в цыпках, кожей, находились в постоянном движении: то они суетливо перебирали столовые предметы, то внезапно проверяли содержимое карманов, то приглаживали сальную растительность на голове, то удостоверялись в наличии носа, теребя его с такой силой, будто сомневались, на нужном ли он месте и крепко ли там держится. Наконец, засунув ладони между ног, Вовчик крепко зажал их коленями. Его непомерный энтузиазм заметно поугас, и Ане стало казаться, что он пожалел о своем приглашении. Между тем появилась дородная официантка и положила перед ними потрепанные меню, чьи темно-синие обложки пестрели множеством жирных пятен разных форм и размеров, – по-видимому хозяин экономил на салфетках, а посетители были неприхотливы.

– Мне, пожалуйста воду. Минеральную. Без газа. И в бутылке, – успела выпалить Аня, еще до того как официантка развернулась к ним спиной. – И бутылку я открою сама.

Подобное уточнение должно было исключить вероятность того, что воду ей нальют из-под крана. Монументальная спина официантки слегка дрогнула, что видимо означало: заказ принят. Вовчик с нескрываемой радостью занял руки полезной деятельностью и, слюнявя палец, начал активно листать страницы, изучая перечень блюд.

– Ну, фафкафый, как фывешь? Фамужь вышла? Фаботашь?

– Закончила институт культуры, – вдохновенно поддержала она заданный тон светской беседы, – работаю здесь, в районной библиотеке, не замужем, и не была. Люсю Крылову помнишь? Мы с ней за одной партой сидели. До сих пор дружим. Она врач, двое детей. Она мне физическое здоровье поправляет, я ей – духовное.

Анна открыла воду, которую ей принесли, и сделала пару глотков. Пить не хотелось, но во время образовавшейся паузы она смогла немного подумать над предлогом, чтобы уйти.

– Фдофово. А мы бифнеф фамутили с Витьком…

– Что сделали? – поперхнулась от неожиданности Аня. – Извини, но я не очень тебя понимаю.

Вовчик фуфыкал еще минут пять, но в более медленном темпе. Финальным аккордом прозвучало, что сейчас он находится в поисках очень хорошего адвоката. И тут же поинтересовался, нет ли такого среди ее знакомых.

– Если я правильно тебя поняла, – переваривая услышанное, начала Аня, – у вас с

Витей был свой бизнес – что-то там с машинами, потом возникли какие-то неприятности, и вы оба сели. Тебя выпустили условно-досрочно, а Витя попал в драку, у него нашли нож, и ему в досрочном отказали.

В ответ Вовчик радостно закивал: его поняли.

– Ну и чудненько. А насчет адвоката: к сожалению, среди моих знакомых таковых не имеется – ни хороших, ни плохих.

Понемногу осваивая его речь, донельзя довольная собой, она поинтересовалась его семейный положением, о чем тут же пожалела, но было поздно. Вовчик продолжил фуфыкать, но уже с полным ртом: ему принесли пельмени и пиво, что вызвало у него очередной прилив радости. Теперь его речь стала практически нераспознаваемой для человеческого уха, но будущего владельца фарфоровых зубов это абсолютно не смущало.

– Та по молофняку, после фколы пофенилифь, – бурчал он невнятно, стараясь подцепить в тарелке очередной вылепленный из серого теста пельмень, скудно покрытый сметаной и вялой зеленью. – И потом фафу и фафелифь. Бабы попалифь полные фуфы. Хофофо беф фетей обофлофь. А у тебя точно нет афоката?

– Вовчик, нет у меня адвоката… И знаешь, мне пора – у меня сегодня очень много неотложных дел. Ты мне, если что, звони. – Она быстро нацарапала на салфетке свой номер и, пока он не опомнился, положила на стол сто рублей за воду. – Рада была с тобой увидеться.

И не дожидаясь, пока он дожует, со всех ног ринулась к выходу. В дверях она пропустила пару мужчин, не блиставших элегантностью манер и изысками в одежде, и, кое-как с ними разминувшись, выскочила на улицу. Моросящий дождь и северный ветер вызвали у нее неподдельный восторг. Дождь смыл липкость объятий, а ветер проветрил легкие, избавляя от тяжелого духа бывшего одноклассника. Погода дарила свежесть, бодрила и поднимала жизненный тонус. Действительно, все познается в сравнении.

– Простите за беспокойство, – раздался совсем рядом хрипловатый мужской голос. – У вас не будет немного мелочи на еду?

Аня обернулась. Под дождем, даже не зайдя под козырек над входом в кафе, отчаянно сутулясь и низко опустив голову, стоял бомж мужского пола и неопределенного возраста. Он был одет в длинное, мешковатое, явно с чужого плеча пальто, где из дыр местами лез серый, сбившийся в комки ватин; высокий воротник из облезлого меха неизвестного животного был поднят, и над ним виднелась копна грязных волос. Человек еще больше склонил голову, стараясь поглубже спрятать лицо в расчесанную бороду, и глухо добавил:

– Если конечно у вас есть мелочь… не нужная вам…

Она обычно не подавала милостыню на улице, и не потому, что была жадной, просто считала: если на Майбах далеко не каждый может заработать, к тому же такая машина не является предметом первой и даже второй необходимости, то на еду можно. Сейчас же, вырвавшись от Вовчика, она пребывала в состоянии легкой эйфории и была готова не задумываясь творить добро, и еще почему-то вспомнились «Отверженные» Гюго. Вытащив из кармана деньги, она протянула их бомжу.

– Здесь пятьсот рублей… это много… мне столько не надо… – произнес он, подняв на нее растерянное лицо.

– Ничего, возьмите, они не будут лишними.

– Нет, вы, пожалуйста, здесь подождите. Я сейчас куплю хлеб и принесу сдачу. Только не уходите. Я быстро.

Аня с удивлением посмотрела вслед стремительно удаляющемуся чрезмерно щепетильному бродяге и тут же решила, что на сегодня прогулок и общения с противоположным полом более чем достаточно. Довольная собой, она натянула на голову капюшон и бодро двинулась домой.

Еще год назад пятьсот рублей для нее были очень значимой суммой, да и сейчас не мелочь, хотя и не та потеря, которая могла привести ее к глобальной финансовой катастрофе. Троюродная тетушка по отцовской линии, готовясь к кардинальным переменам (обязывали весьма почтенный возраст и статус «старой девы») и не имея никаких родственников, кроме братца-профессора, который был значительно моложе ее и Ани, его дочери, воспринимаемой в узком семейном кругу «девицей не от мира сего», то есть совершенно не приспособленной к реалиям современной жизни, оставила ей наследство – однокомнатную квартиру недалеко от Финляндского вокзала и полтора миллиона рублей. Это, конечно, не позволило Анне войти в список самых богатых женщин России, но дало возможность отказаться от подработки в качестве уборщицы и заниматься только любимым делом.

До дома оставалось совсем чуть-чуть: надо было только обогнуть закованный в кольцо многоэтажек детский сад – он прятался среди деревьев и высоких кустов, уже покрытых желтеющей, но ещё не думающей опадать листвой – затем проскочить через узкий проход между домами, повернуть за угол, и «здравствуй, милый дом».

На территории детсада было непривычно тихо, видимо, из-за дождя воспитатели решили обойтись без обычной прогулки. Анна нырнула в зажатый между двумя девятиэтажками узкий сквозной коридор. Она не успела сделать и пары шагов, когда кто-то сзади сильно дернул ее за рюкзак.

– Эй, кошёлка, закурить есть?

Она резко обернулась, готовая провести краткий ликбез о вреде курения, но увидев группу из пяти-шести особей мужского пола в возрасте от шестнадцати до восемнадцати, медленно берущих ее в плотное кольцо, испугалась. Подростки напоминали волчью стаю, и в их глазах горел дьявольский огонь охотничьего азарта. Они явно упивались сознанием собственного превосходства и безнаказанности.

– Ну что, бабка, поделишься пенсией? – прогнусавил паясничая прыщавый лидер. Он был старше остальных, выше и массивнее. Кто-то, оказавшись у нее за спиной, сдернул с головы капюшон. Она попыталась обернуться, но ее с силой толкнули в спину и сорвали с плеч рюкзачок.

– О, да она не такая и старая, – встретив ее обратным тычком в грудь, удивился вожак. – Тогда делись зарплатой, или чего у тебя там есть. Короче, деньги гони!

Он толкнул ее в плечо, потом еще и еще раз. С каждым разом удары становились сильнее. Он надвигался на нее рыхлой массой, скалясь гнилозубой улыбкой. Выше почти на целую голову, под взглядами преданной стаи он явно ощущал себя несокрушимым Халком. Это было бы смешно, если бы не было так страшно. Анна сделала несколько шагов назад и уперлась спиной в шершавую, уходящую в бесконечность бетонную стену, что вызвало у толпы гомерический хохот и улюлюканье.

– А ходу-то дальше нету! – «Халк» был в ударе. – Конец тебе, овца. Сейчас из тебя шашлык-машлык будем делать.

Ей хотелось потерять сознание, умереть, только чтобы не видеть и не знать, что будет дальше. Мелькнувшая на мгновение вдали и тут же скрывшаяся тень бойкой старушки, живущей где-то по соседству и везде сующей свой нос, лишила ее последней надежды.

– Может, нам стриптиз покажешь? – И перед ее лицом с резким щелчком вылетело острое лезвие ножа.

– Простите, что помешал, – вдруг раздался нерешительный хрипловатый мужской голос, – но я… можно я сдачу отдам?

Неожиданное появление нового действующего лица внесло было сумятицу в ряды зверенышей, но, увидев, что это всего-навсего опустившейся клошар, они еще больше развеселились. Анна закрыла глаза. Этот несчастный, которому она дала деньги, сейчас выглядел даже более жалким, чем несколько минут назад. Теперь он еще больше сутулился; казалось, промокшее пальто непосильным грузом давило ему на плечи. Стоя посередине лужи, он крепко сжимал в руке пакет с ржаным хлебом и смотрел себе под ноги, явно не понимая, что происходит.

– О, а вот и ее принц, – радостно оскалился «Халк», вновь доставая спрятанный было

нож. – Сейчас они нам двойной стриптиз покажут. А ну, пацаны, страхуйте, чтобы нам не помешали.

Двое что помладше как по команде кинулись перекрывать входы в коридор.

– Ну, начнем? Давай, раздевайся!

Бомж медленно, не выпуская хлеб из руки и не поднимая головы, стал послушно расстёгивать пальто.

И внезапно все исчезло. Все, кроме оплывшей угреватой рожи с безумными глазами и распахнутым в беззвучном хохоте гнилым ртом. Страх растворился в ненависти к этому лицу, и она захлебнулась ею.

– Не сметь!! – Ее голос произвел впечатление громкого выстрела. – Прекратить!! Немедленно!!!

Ослепленная яростью, она бросилась к «Халку», целясь скрюченными пальцами в ненавистные, оплывшие глаза. От неожиданности «Халк» отшатнулся, а дальше стало происходить что-то странное. Забыв о законах земного притяжения, по одному, а то и по двое, совершая странные кувырки и кульбиты, вся компания, включая их предводителя, оказалась на земле. Позы у них были разные, но скулили все одинаково – болезненно и жалостливо.

– Вы что это детей избиваете? – заголосил визгливый старушечий голос появившейся из ниоткуда соседки. – Это что же такое, детям и погулять нельзя?! Всякие бомжи уже проходу не дают…

– Зинаида Никитична? – От пережитого Аня внезапно вспомнила имя этой старушенции, отчаянной сплетницы и склочницы. – А это не вы случаем мимо пробегали, когда на меня детки с ножом напали? Вы, Зинаида Никитична, не бесите меня, а то я сейчас готова на плохие поступки.

– Ой, а еще интеллигенция называется, – запричитала соседка, но на всякий случай ускоренно попятилась спиной к выходу из коридора. – А родители-то какие приличные…

– Не доводите до греха, идите отсюда, иначе я сейчас полицию вызову, и вы будете долго им объяснять, как покрывали бандитов… Кстати, вон их нож валяется, не хотите себе взять? Правда, он в крови, ну так отмыть можно – мало ли, в хозяйстве пригодится.

– Каких таких бандитов? Какой такой ножик? Знать не знаю и знать не хочу. – Последние слова Зинаида Никитична уже договаривала, скрываясь за углом и громко тарахтя колесиками огромной, перетянутой веревками хозяйственной сумкой.

Аня собирала валяющиеся повсюду свои вещи и не глядя забрасывала их в распотрошённый рюкзачок. В висках молоточками стучала бешено пульсирующая кровь – пошла отдача, и ее начинало слегка потряхивать.

– Кажется, меня ранили… – Продолжая крепко сжимать пакет с хлебом, бомж с удивлением смотрел на медленно стекавшую по руке кровь, которая густыми тяжелыми каплями падала на землю.

Дрожь мгновенно утихла, молоточки исчезли, и все встало на свои места. Этому человеку нужна помощь. Квалифицированная. Медицинская.

– Если у вас нет других планов, то можно подняться ко мне, и там перевяжем или скорую вызовем, – предложила она храбро, в душе моля бога, чтобы Люся оказалась дома, а уж она все знает, все понимает, а главное – все может. Хотя лучше бы он отказался от ее помощи. И тут же, устыдившись собственного малодушия, добавила: – Я живу здесь, рядом. В первом подъезде.

– Спасибо. Буду вам очень признателен, – он наклонился чтобы поднять свое пальто, от одного вида которого Анне сделалось по-настоящему плохо.

– Подождите, не надо его брать. У меня дома есть кое-какая мужская одежда, и у моей подруги, она врач, – тоже, у нее даже выбор больше. Мы обязательно вам что-нибудь подберем. Только это с собой не берите. Пожалуйста, – Мольба в ее голосе граничила с отчаянием.

– Хорошо, – послушно согласился бомж, – я потом себе другое найду. Тогда я готов.

Осторожно обходя копошащийся в грязи молодняк, они двинулись вперед. Внезапно он наклонился, поднял нож, завернул его в неизвестно откуда взявшуюся несвежую тряпицу и положил себе в карман.

– Они еще дети, – ответил он на ее вопрошающий взгляд, – могут пораниться.

Аня кивнула, окончательно удостоверившись в сомнительности затеянного, но отступать было поздно. У подъезда, пока она доставала ключи, он бросил грязный сверток в урну.

– Я его выбросил, – снова пояснил он, не поднимая головы, и замолчав последовал за ней.

– Как вас зовут? – не выдержала она его молчания.

– Не знаю, – спокойно, даже как-то равнодушно ответил он. – Я ничего о себе не помню. Я даже не знаю, сколько времени живу без дома. Вдруг однажды проснулся где-то на улице, и с этого момента началась новая жизнь… Прошу прощения, а у вас помыться можно? – И тут же с испуганной торопливостью добавил: – Я за собой все уберу.

– Конечно-конечно, а я пока подруге позвоню. Она хирург и обработает вашу рану. Я тоже могу, но она профи высокого класса – и это будет надежнее.

Первое, что бросилось Ане в глаза, когда они вошли в квартиру, – это стремительно удаляющееся в сторону комнаты мохнатое филе Дуси.

– Вы, пожалуйста, пока здесь постойте, – остановила она его сразу у входной двери, хотя он и не проявлял инициативы двигаться дальше. – Я вам сейчас принесу банное полотенце и пластиковый мешок, в который вы сложите всю одежду и тотчас завяжите тугим узлом.

Сбросив с ног обувь, она прошлепала в комнату и достала из шкафа полотенца, предназначенные для утилизации, до которой никак не доходили руки. Гость стоял неподвижно на том же месте, где она его оставила, боясь не только лишний раз пошевелиться, но даже вздохнуть.

– Полотенца тоже в мешок засунете. Вот сюда, – и она протянула ему огромный пакет из-под коробки для зимних сапог. – Когда будете готовы выходить, позовите. Я к этому времени попытаюсь что-нибудь подобрать вам из одежды, так что не вздумайте свое надевать. Или хотя бы не здесь…

– С-с-спасибо, а можно еще попросить ножницы, – так и не смея поднять головы, попросил он полушепотом.

Анна быстро метнулась обратно в комнату, схватилась было за маникюрный набор и тут же вернула его на место. Чуть поразмыслив, извлекла из глубин платяного шкафа коробку из бересты, где хранились принадлежности для шитья (наследие все той же тетушки), достала оттуда большие портняжные ножницы, решив, что ими без сожаления можно пожертвовать и вернулась к гостю. Мужчина так и продолжал стоять неподвижно, будто его приклеили к коврику у двери.

– Вот, у меня здесь хлеб, и еще сдача, я их положу тут на пороге и… спасибо.

Взяв ножницы, он исчез в ванной, а она, сбросив куртку, уже набирала телефон Людмилы. Из комнаты показалась мордаха Дуси с немым вопросом: «Оно ушло?» Увидев хозяйку, схватившуюся за телефон, и услышав шум льющейся воды из ванной, кошка решила, что происходящее, конечно, интересно, но учитывая, что любопытство сгубило не одну из представительниц ее рода, и ей уж точно не хотелось пополнять их славные ряды, на полусогнутых лапах отправилась обратно в гостиную.

– Люся, Люсенька!!! – стараясь не орать на всю квартиру полушепотом завопила Аня в трубку. – Ты дома?!

– Не идиотничай. Ты мне на домашний звонишь. Сплю после суток. Я же тебе вчера говорила, что дежурю…

– Отлично, – не слушая радостно затарахтела Аня. – Так, срочно ко мне. Бегом. Вкратце: на меня напали хулиганы, спас бомж, у него ножевое ранение, и сейчас он моется в моей ванной. И еще мне нужна мужская одежда. От твоих что-нибудь осталось? Да и мужское белье тоже нужно…

Длинные гудки, раздавшиеся в трубке, она расценила как хороший знак. Значит, та сейчас мечется по квартире, собирая все необходимое. Люська, лучшая подруга, жила в этом же доме, в этом же подъезде, точно в такой же квартире – только на два этажа выше. Они дружили почти с пеленок. В отличии от нее, Люся была энергичной, кипучей, всегда умудрялась находиться в эпицентре событий, умела ухохатываться по пустякам, что не мешало ей быть блестящим хирургом. Она не следила за трендами высокой моды, не страдала комплексами по поводу своей внешности – невысокая, плотненькая и никогда не унывающая, уверенная, что нет таких проблем, с которыми нельзя справиться, всегда готовая с шашкой наголо ринуться в «последний и решительный бой» за правду; дважды побывала замужем и в каждом браке родила по дочери – Поленьку и Оленьку. Девочек они воспитывали втроем: сама Люся – между дежурствами в клинике, ее мама Мария Ивановна и, конечно, Аня, обожавшая их всех. Если кто-нибудь, набравшись духу, осмеливался спросить у Люси про их отцов, она только отмахивалась и говорила: «не заморачивайтесь», но произносила это так, что у любопытствующего напрочь пропадала всякая охота поднимать эту тему в дальнейшем