Альтернатива

– Саня, добрый вечер, – сдержанно произнесла она, старательно прислушиваясь, не звучит ли где-то фоном пожарная или полицейская сирена. – Как вы устроились?

– Спасибо. Можно воспользоваться вашей домашней библиотекой? Кажется, раньше я очень любил читать… «Перестать читать книги – значит перестать мыслить». Откуда это?! – В его голосе явственно прозвучал испуг.

– Это Достоевский, Федор Михайлович…

***

Люда не проспала, более того, она проснулась на полчаса раньше зазвонившего будильника, между тем все равно на работу опоздала.

Вначале Поленька, закапризничав, отказалась есть кашу – и выяснилось, что у нее температура. Горло было покрасневшим, но не катастрофично, сыпи нигде не было, живот не болел, в легких чисто. Люда объяснила перепуганной насмерть бабушке, что это банальная простуда: первые дни в детском саду идет обмен флорой, в том числе и патогенной. Ничего страшного в этом нет. Она в деталях рассказывала, что происходит с ребенком, одновременно выкладывая из аптечки необходимые лекарства и попутно объясняя, что можно давать Поленьке, а что необходимо принимать самой, а также предостерегая маму, что если она будет так пугаться по всяким пустякам, то ей самой понадобиться серьезная помощь, и в уже условиях стационара. Мариванна мгновенно «оглохла», заявив в ответ, что нечего ее запугивать, мол, ей и так страшно. Люся решила не вступать в дебаты, по опыту зная их бесперспективность, напомнила о необходимости вызвать из поликлиники врача, ведь без справки их потом в садик не пустят, и позвонить, если что-то будет беспокоить, и отчитаться по итогам визита врача – в обязательном порядке.

Затем она вплотную занялась Оленькой. Та под шумок размазала свою порцию каши по столу, а заодно и по себе. Несмотря на бурные протесты, она была вновь помыта и переодета, после чего самой Людмиле тоже понадобилось умыться и переодеться. А время неслось вперед. Выскочив из дома и держа под мышкой брыкающуюся и визжащую от удовольствия Оленьку, к машине она мчалась бегом. Усадив дочь в детское кресло и пристегнув ремнем, вытащив у нее изо рта большой палец и пообещав сегодня же намазать кое-кому горчицей не только все пальцы, но и кое-что еще, Люда включила зажигание.

Первое, что бросилось ей в глаза, – ярко светящийся значок бензоколонки и стрелка, нервно дрожащая рядом с красной чертой: бензин был почти на нуле. Вчера, возвращаясь из Репино, они так спешили, что она не обратила на это внимания, и теперь машина могла заглохнуть еще на пути в садик. Выхватив Оленьку из креслица, Люся вприпрыжку помчалась на автобусную остановку. Увидев, что из-за угла вынырнул автобус, она прибавила скорость, когда же он притормозил на светофор, где загорелся красный свет, Людмила сделала невозможное – последний рывок, достигнув остановки одновременно с автобусом.

– Еще немного, и вы бы его обогнали, – произнес кто-то из пассажиров.

В ответ Люся смогла только мотнуть головой. Если бы она сейчас открыла рот, сердце, бьющееся в горле с частотой двести ударов в минуту, выскочило бы и поскакало по салону, убегая от своей безумной хозяйки. Отдышавшись к следующей остановке и неоднократно переходя от состояния полного отчаяния до неудержимой злости на собственную безалаберность и безответственность, она вновь возвращалась к отчаянью, это длилось пока не нашелся мобильный, причем в самом неожиданном месте – в рюкзачке у Оленьки. Люся даже не стала ломать голову, пытаясь придумать хотя бы одну достойную причину того, как он туда попал, и набрала номер Софии Тимофеевны. Та приходила на работу раньше всех и уходила позже всех, будучи в том возрасте, когда все вокруг признают опыт, знания и мастерство, но некоторые уже позволяют себе двусмысленные ухмылки за спиной и потихоньку готовят почву для торжественных проводов на заслуженный отдых.

– Софья Тимофеевна! – едва ей ответили, быстро заговорила Люся, активно пробираясь к выходу, тараня попадающиеся впереди спины и ощущая, как сумка (позиционируемая как дамская) и Оленька своей тяжестью вот-вот оторвут ей руку. – Я опаздываю. Поля заболела, Олю везу в сад, а в машине бензин закончился…

– А в остальном, прекрасная маркиза, надеюсь, все хорошо?

– Все ол райт, Христофор Бонифатьевич.

– Тогда мы тебя ждем, – мобильный хохотнул сипловатым голосом и отключился.

В этот момент Люся, протиснувшись в открывшуюся дверь, выскочила из душного автобуса и со скоростью, которой бы позавидовал преследующий добычу голодный гепард, помчалась в сторону детсада.

Сдав дочку воспитательнице и выскочив на улицу, она поклялась себе, что на следующий год постарается найти что-нибудь поближе – заранее зная, что ничего такого делать не будет. И не будет по двум причинам. Первая – это то, что в саду, который расположен в их дворе, очередь расписана до начала следующего века, а вторая – Поленьке на следующий год в школу, а там рядом как раз очень приличная гимназия и предпочтение отдают тем детишкам, кто посещал именно тот садик. Надо просто вовремя заправлять машину и тогда не придется скакать раненым в пятую точку сайгаком из одного автобуса в другой. Хотя… Сайгак? И в автобусе? Так, не до пустяков – впереди ждали автобусы и пересадки, и именно сегодня неожиданно пришли первые заморозки, а одета она была легко – для машины. На финише ее состояние соответствовало начальной стадии обледенения, но первые минуты общения с коллегами помогли ей не только согреться – ее бросило в жар.

В ординаторской вместо традиционного «доброго утра» на Люду обрушилась новость, что ее вычеркнули из «премиального списка» за летний квартал. Именно сейчас, когда они все пахали до кровавого пота, а она, как мать двоих маленьких детей, имея полное право на отпуск в летнее время, внемля мольбам руководства, что без нее никак, и их обещанием молочных рек с кисельными берегами – в материальном эквиваленте, согласилась остаться да еще взяла на дополнительные полставки кучу ночных дежурств. Бурлаки на Волге по сравнению с ней выглядели отдыхающими в Египте. В итоге дети провели лето в Репино с мамой, а она даже на выходные не могла к ним съездить, потому что у нее просто их не было: то дежурила, то валилась с ног после дежурства. Результат – большое человеческое спасибо. А ей нужны были деньги… Мать принимала дорогущие сердечные препараты, девчонки росли – и если Оленька за Поленькой кое-какие платья еще могла донашивать, то обувь…. А машина?! Купленная буквально за копейки, она оказалась непомерно дорогой в содержании… А бензин?! Конечно, можно попробовать продать. Но без нее никак… Да и кто ее возьмет? Кому нужен такой утиль?..

Заведующий отделением Илларион Илларионович (в кулуарах сокращенный до Илария), безобидный в своей серости и никчемности, неизвестно каким образом попавший в это кресло и неизвестно каким образом державшийся в нем в течение двух десятков лет, опустив глаза в пол, бормотал что-то невнятное о «неприятном инциденте», произошедшим в конце августа и повлекшим жалобу на двух листах. На беду клиники, «пострадавший» оказался влиятельной шишкой и теперь требовал расследования случая «вопиющего хамства» со стороны дежурного доктора, а именно ее «крови» и в большом количестве. Учитывая наличие двух малолетних детей, конечно же, уволить ее не имели права, но намекнули, что будет лучше, если она уйдет сама, а руководство поможет с трудоустройством. С ее квалификацией – это будет нетрудно.

Люся молчала, а Илларион Илларионович все говорил, говорил и говорил. И опять звучали обещания молочных рек и кисельных берегов, и так далее, и так далее, и тому подобное.

– Плавали – знаем, – прервала она его на полуслове.

– В смысле «плавали – знаем»? – растерялся Иларий. – Вы это о чем?

– О своем, о девичьем. Где я могу ознакомиться с жалобой?

– На пятом этаже. У секретаря. Там ксерокопия – можете взять себе…

– Душевно благодарю…

Иларий еще немного помялся: то ли хотел что-то добавить, то ли спросить, а может, еще что, но ей было неинтересно – она разговор закончила.

На административный этаж она поднималась по лестнице – медленно. Здесь можно было не спешить. Куча бесперебойно работающих лифтов позволяли без длительного ожидания попасть на нужный этаж, и практически весь персонал клиники, пациенты, посетители, даже если по лестнице было быстрее и удобнее, предпочитали пользоваться изобретением Отиса. Ей спешить не хотелось, тем более туда и по такому поводу.

– Людмила Викторовна, – это вам, – секретарь протянула ей файлик с жалобой.

«Краткость сестра таланта». Жалоба занимала одну страницу и была изложена четко, грамотно, без лишних лирических отступлений. Пробежав ее глазами, Люся почувствовала себя настоящим монстром. Вторая страница содержала требования к клинике разобраться и принять меры к тому (то есть ней), кто позорит высокое звание врача и честь белого халата.

– Главный врач ждет от вас объяснительную к двенадцати, – секретарь говорила равнодушно, ни разу не оторвав взгляда от экрана компьютера. Жалобы, объяснительные, приказы – ежедневная рутина.

Остановившись на лестничной площадке между третьим и четвертым этажами,

Люся прочла, а затем перечитала все еще раз. Память без усилий восстановила тот день, а скорее ночь, инцидента. Первое, что вспомнилось, – это удушливая жара. Все предвещало грозу, и вроде откуда-то издалека доносились раскаты грома, но этим все и ограничилось. Гроза прошла мимо, оставив вместо освежающей прохлады липкую духоту. Ночью возили немного. К утру и вовсе наступила передышка, и именно в это время все и произошло. Вначале привезли сбитого велосипедиста – черепно-мозговая травма, открытый со смещением перелом бедренной кости и какая-то запредельно большая кровопотеря – травматологи и нейрохирурги мчались в операционную впереди планеты всей. Почти сразу скорая привезла впоследствии ставшую притчей во языцах Шорину. Жалобы на «кинжальную боль» в области желудка и клиника «острого живота», диагноз – прободная язва желудка с симптомами внутреннего кровотечения, единственный метод лечения – хирургический. И все бы ничего, но женщина, несмотря на сильнейшие боли, сразу предупредила, что она адепт свидетелей Иеговы, следовательно, никакого переливания крови – даже по жизненным показаниям. И вообще, ей давно ставили язву, и на саму операцию она согласна, а там «на все воля божья». От нахлынувших воспоминаний Люда поежилась.

После этого случая ее часто посещали мысли о людях, которые, узнав о серьезном заболевании, отказываются от помощи врачей, кидаясь на поиски альтернативы, гарантирующей им спасение: травок-муравок, нафталиновых отваров и керосиновых настоек на патефонных иглах, заговоров и наговоров, молитв, которые надо читать по триста тридцать три раза в день три года подряд – при условии, если проживешь, ведьм, колдунов, шаманов, ведущих свою родословную от сотворения мира, экстрасенсов, магов, бабушек и дедушек, которые, щелкнув пальцами, обещают исцеление, абсолютное здоровье и вечную жизнь – при этом не уточняя где. Никто не думает, что уходит драгоценное время, и то, что еще могло спасти жизнь полгода или час назад, сегодня, сейчас уже не в силах помочь.

Но врач – он должен, он обязан исцелять, несмотря на подписанные пациентом отказы и предупреждения о возможных осложнениях, а их, в свою очередь, тоже ни в коем случае нельзя игнорировать, иначе доктору сначала руководство, а потом прокуратура со всеми своими органами сделают такие «ата-ташки», что мало не покажется.

Шорина была именно таким случаем. Люся хорошо помнила возникшее в тот момент желание удавить «свидетельницу» своими руками прямо там, в приемном отделении. Ее, как лечащего врача, при любом раскладе ждал один исход – прокуратура, суд и… «по тундре, по железной дороге…»

«Свидетельницу», подписавшую все возможные и невозможные отказы и

согласия, поднимали в стремительно разворачивающуюся операционную, а Люда на полминуты задержалась в приемнике: ей не хватило места в большом лифте, куда вкатили каталку с иеговисткой. Анестезиологи, войдя в вены на обеих руках, уже начали инфузионную терапию. Людмила бросилась к пассажирскому лифту, но здесь ее перехватил терапевт.

Сергей Парамонович – маленький, лысенький, щекастенький «колобок» предпенсионного возраста, боящийся всего, даже собственной тени, молитвенно сложив на груди пухлые ладошки, жалостливо причитал:

– Миленькая, родненькая, Людочка Викторовна, спасите! Ваша сектантка все равно обречена, две минуты ее уже не спасут. Там одна поступила… Ты только одним глазком глянь, вам больше и не понадобится, а я все запишу! Я отработаю! Помогите!!!

И она как последняя дура пошла, то есть побежала, на помощь.

В смотровой на кушетке лежало диво дивное, чудо чудное, красота необыкновенная – златокудрая девица. Ее ярко-синие глаза были расширены от испуга, а пухлые, четко очерченные губы капризно искривлены в показном страдании. Черная, в «облипку» майка, оказавшаяся впоследствии «маленьким черным платьем для коктейлей», подчеркивала такие формы, которые природа самостоятельно создать не смогла бы – фантазии не хватило. На бесконечно длинных ногах красовались черные в стразах лабутены с неимоверно высокими каблуками, при одном воспоминании о которых начинала кружиться голова.

Из краткой предыстории, изложенной явно повеселевшим «колобком», она поняла, что в ночном ресторане, уютно расположившемся напротив больницы и не оставляющем без работы их травматологов и нейрохирургов, какая-то девица навернулась на лестнице, и ее на руках принес «ейный» бойфренд, который теперь бьется в истерике, требуя вызвать всех, включая главного врача и министра здравоохранения.

Представив Люсю ведущим хирургом клиники, терапевт попытался тихонечко ретироваться, но она успела поймать его за хлястик халата и заставила присутствовать во время осмотра чуть припухшей лодыжки. Несмотря на надрывные стоны красавицы, никаких симптомов, угрожающих ее жизни, не было. Дав рекомендации сделать рентген голеностопа и ограничить лечение тугой повязкой и местно – холодом, она со всех ног бросилась к выходу из смотровой. И тут на ее пути, исключая любую возможность покинуть кабинет, вырос огромный, как по Задорнову, «шкаф с антресолями вместо головы».

– И это все?!

– Да, все. Остальное после дообследования.

И понеслось. Особенно жару добавило то, что Люся, пытаясь пробиться к выходу,

И понеслось. Особенно жару добавило то, что Люся, пытаясь пробиться к выходу, старалась объяснить «шкафу», что ей срочно необходимо в операционную и что там сейчас погибает пациентка, которой жизненно необходима хирургическая помощь. Двухметровый гигант весом далеко за сто килограммов колыхал брюхом, выпирающим через межпуговичное пространство, ревел с мощью взбирающегося в гору БЕЛАЗа, потерявшего глушитель. Орал он преимущественно матом и в основном угрозами – вплоть до физической расправы.

Люся работала врачом не первый год и видела многое и разное, поэтому без разбега рявкнула, что если он ей будет мешать выполнять профессиональные обязанности, то она вызовет ОМОН и ему самому понадобится специализированная медпомощь, которую он получит не в их клинике, а где-нибудь в спецприемнике. От неожиданности «мастодонт», попятившись, зацепился за ножку стула и сел на кушетку, прямо на лабутены своей дамы. Раздался жуткий хруст, перекрываемый диким матом уже в исполнении колоратурного сопрано.

Суть самой жалобы состоял в том, что она, Крылова Л.В., оставила некую Козловскую М.И. в условиях, угрожающих ее жизни, и своим поведением спровоцировала получение травмы Мартыновым Н.Н. Теперь этот Мартынов Н.Н. требовал самого тщательного расследования и жесточайшего наказания Крыловой Л.В. вплоть до лишения ее врачебного диплома. Последнее предложение выглядело незавершенным, по-видимому, этот Мартынов Н.Н. хотел, чтобы ее расстреляли или сожгли на костре, но вовремя остановился, возможно, вспомнив, что отечественное законодательство не поощряет призывов к смертоубийству.

Шорину они тогда спасли – убрали большую часть желудка и смогли провести реинфузию крови. Над ней шаманили и колдовали лучшие спецы клиники, и она выжила. Ее выписали через две недели после операции. С гемоглобином шестьдесят и блаженной улыбкой на прозрачном до голубизны лице. На дрожащих от слабости ногах, с призывами обрести истину она отползла к своим братьям и сестрам.

В день ее выписки в отделении с облегчением вздохнули абсолютно все. Должно быть, у нее голова и раньше была не самым сильным местом, а после такой кровопотери и вовсе все стало плохо. За проведенное в больнице время она активно, с фанатичным блеском в глазах пыталась обратить в «правильную, истинную» веру каждого встречного и поперечного, но сил было маловато и на длительные уговоры ее не хватало. Соседки по палате жаловались, одна даже пообещала придушить иеговистку подушкой, но обошлось без криминала, поэтому проводы были дружными и радостными.

Теперь предстояло писать объяснительную. Людмила, вздохнув, набрала номер терапевта. Сергей Парамонович, услышав ее голос, радостно запыхтел в трубку, но, услышав про «лабутены», сразу скис, стал что-то мямлить, мол, много работы, и сейчас ну никак не может говорить и обязательно перезвонит… при первой возможности.

– Ну, что, – поднимая голову от истории и криво ухмыльнувшись, поинтересовалась Софья Тимофеевна, – слился «колобок»?

Прикусив губу, Люся кивнула.

– Шкура, – коротко дала ему характеристику Тимофеевна и вновь углубилась в писанину.

Люся была зла до крайности. Хорошо бы сейчас написать заявление об уходе, швырнуть его на стол, собрать вещи и уйти куда-нибудь далеко-далеко… Но дома Оленька, Поленька и мама… Их надо кормить, одевать, учить, маме нужны лекарства, и еще бензин… надо сегодня заправиться или пораньше встать завтра… Нет, завтра Оленьку вести в садик, а сейчас надо позвонить узнать, как там Поленька…

Мама позвонила первая и радостно сообщила, что все хорошо и температура больше не поднималась, дите носится по квартире и требует то поиграть с ней, то покушать, то почитать, то мультик посмотреть, то звезду с неба – и сейчас она с ней сойдет с ума. Врач еще не приходил. И еще зачем-то звонил Александр I, спрашивал, когда она будет дома. Радостный визг Поли привел к стремительному завершению разговора.

Александр I был отцом Поленьки и первым мужем Люси. Страстный роман – скоропалительный брак и такой же быстрый и безболезненный развод. Они оба вовремя пришли к обоюдному согласию, что поторопились, и, когда улеглись «африканские» страсти, расстались мирно, без обид и претензий друг к другу. Он исправно платил алименты и помогал в воспитании Поленьки, правда, несколько болезненно воспринял следующий брак и рождение Оленьки – но пережил. Александр II был полной противоположностью первого, хозяйственный до мелочности, педантичный до тошноты, нудный до крайности. И семейная жизнь с ним закончилась еще быстрее чем с Александром I. Второй «бывший» тоже исправно платил алименты, требуя ежемесячный отчет о каждой истраченной копейке. Через три месяца после развода Люся открыла на Оленьку накопительный счет, куда он переводил деньги. Через полгода он его проверил, посчитал набежавшие проценты и сообщил, что в какой-то месяц уменьшит сумму алиментов. Люда тут же пообещала выцарапать ему глаза и разбить его новый форд, а мама поинтересовалась «на каком дне она это нашла?» Больше к финансовому вопросу они не возвращались. Александр II являлся к ним каждое воскресение ровно в двенадцать ноль-ноль, и унылая Оленька ждала его у двери, полностью экипированная для прогулки, с которой они возвращались ровно в четырнадцать ноль-ноль, а дальше все жили спокойно и счастливо до следующего родительского воскресенья.

Решив, что первому перезвонит позже, Людмила села писать нечто захватывающее по содержанию с интригующим названием «Объяснительная». Закончив опус, она протянула его на проверку «третейскому судье» Тимофеевне.

– Эх, сколько я за свою жизнь объяснительных написала, – водружая на нос очки, сытой кошкой промурлыкала та и углубилась в чтение.

В ординаторской стоял ровный гул, говорили все сразу и в основном о доме, своих близких, о прошедшем летнем отдыхе и о том, что все хорошее заканчивается слишком быстро. Затем разговор, как обычно, вернулся к работе, пациентам, начальству, новым приказам и новым перестановкам в администрации, что бывало уже не раз, и кроме появления нового начальственного лица с огромным окладом и такими же амбициями ничего больше не менялось.

Вердикт Тимофеевны по поводу объяснительной был однозначен: изложенная история производила душераздирающее впечатление, но результатом будет то, что ей, как приговоренной к смертной казни через повешенье, веревку, крюк и табурет предоставят, а вот мыло – нет, ну если только за счет самой приговоренной.

– Ну и славненько, – согласилась Люся. – Люблю помучиться, и, знаете ли, София Тимофеевна, «семи смертям не бывать, а одной не миновать». Но все равно спасибо за участие.

      После работы была гонка по магазинам, давка в общественном транспорте, детский сад и снова общественный транспорт, но теперь кроме тяжелых пакетов на ней висела рассказывающая о своих «садиковых» делах Оленька. Это помогло принять окончательное решение: заправить машину необходимо сегодня, только позже, когда схлынет основная масса едущих с работы.

После ужина очень хотелось рухнуть на диван и тихо умереть, но гвалт, стоявший в доме, не давал на это никакой надежды, поэтому, решив из двух зол выбрать наименьшее, она оставила маму на растерзание двум девицам и уехала заправляться.

До бензоколонки оставалось совсем немного, когда неизвестно откуда вынырнула кошка, видимо, решившая, что ей незамедлительно надо на другую сторону и очертя голову бросившаяся бежать через дорогу. Удар по тормозам, и как эхо, только сильнее, – удар в багажник. Кое-как отстегнув ремень безопасности, Люся с трудом открыла заклинившую дверцу и вылезла из машины. Результат увиденного позволил сделать однозначный вывод: ее «ласточке» полный кирдык – это была плохая новость, хорошая – она сама жива и целая. Задней части машины практически не было. То есть на самом деле она была, но теперь вся вместе с запаской находилась в салоне. Огромный джип и остатки ее средства передвижения теперь представляли собой единое целое. Разглядывая стихийно возникшую конструкцию, она успела подумать, что это напоминает трансформер из известного блокбастера.

В это время из джипа вылез огромный мужик лет тридцати пяти с окладистой бородой, без которой его можно было бы принять за бойфренда девицы в лабутенах.

– Я прямо притягиваю мутантов, – обреченно пробормотала Люда, доставая мобильный и включая запись на диктофоне. – Сейчас орать начнет…

– Ты, что коза драная, – реванул «мутант», нависая над Людмилой всей массой, – берега попутала? Ты где права купила? Ты знаешь, на какие бабки сейчас попала?

– Вы не соблюдали дистанцию…

– Закрой рот, пока я говорю! Ты, что дура, еще в полицию будешь звонить? Да ты у меня сейчас рядом со своим мусором ляжешь…

Он схватил ее руку, сжимающую телефон, и выкрутил за спину.

Полицейская сирена взревела неожиданно и совсем рядом. Мутант ослабил хватку, но руку не отпустил. Рядом с ними, взвизгнув тормозами, остановилась патрульная машина. Полицейские оказались людьми неторопливыми и весьма нечувствительными к страданиям материально благополучного хама. Они с первого взгляда оценили тот «дружеский» захват, который здоровяк демонстрировал на женщине в два раза меньше его, и безошибочно угадали в нем хозяина джипа. Старший из патруля был тоже весьма габаритным, и то, что он являлся представителем власти, добавляло ему вес.

– Вы даму то отпустите. Мне почему-то кажется, что она вам не родственница и не жена. И документы попрошу, – голосом, не предвещающим ничего хорошего, произнес он, предварительно представившись младшим лейтенантом Петровым.

«Мутант», отцепившись от Люси, размахивая руками и горячечно комментируя, как некоторые лахудры покупают права и чем это все заканчивается для порядочных водителей, направился к своей машине. Люда решила, что не ошибется, приняв слова о лахудре на свой счет, а бородатый, естественно, – порядочный водитель, на которого она напала багажником свой «старушки».

– Простите, а вы случаем не доктор? – заглядывая ей в лицо, запинаясь произнес второй патрульный и тут же козырнул. – Сержант Симонов.

– Да, в семнадцатой больнице в отделении второй хирургии работаю.

– О, так это вы с нашего отделения моего друга оперировали. Я вас как в белом халате представил, так сразу и узнал. А мы как раз объезд делали и заодно на заправку заехали. Вы ГАИ уже вызвали?

– Не успела, он не дал…

– Так, вы не волнуйтесь, накиньте на себя что-нибудь и заберите все из машины. Тут

бензином пахнет. Как бы ни полыхнуло чего.

Вызывая по рации ГАИ, он направился к хозяину джипа, который продолжал что-то яростно доказывать старшему.

Людмила, решив, что не стоит давиться за лавры Жанны д’Арк – гореть заживо весьма сомнительное удовольствие, – нырнула в салон и, схватив сумку, стала быстро заталкивать в нее всю мелочь, до которой могла дотянуться. С поставленной задачей она справилась быстро и, отойдя от машины на приличное расстояние, набрала мобильный Анны, заодно наблюдая за троицей. Бородач активно размахивал руками, периодически то пятерней тыкая в ее сторону, то стуча массивными кулаками себе в грудь. Патрульные, не проявляя никаких эмоций, внимательно слушали. Зазвонивший мобильный отвлек ее от момента, когда лейтенант Петров что-то шепнул водителю джипа, и тот вдруг сдулся и затих.

– Ань, привет, я тут в аварию попала. Даже до заправки не доехала. Жива. Здорова. В меня въехали. Короче, машина восстановлению не подлежит. Можешь подъехать? Мне пакетов для вещей не хватает. Все. Жду. Только маме не говори.

Она быстро свернула разговор, так как к ней направлялись резко загрустивший бородач и патрульные.

– Лейтенант Петров, – вновь представился старший. – Господин Илонов, он же отец Даниил, признал свою неправоту и, так как является истинным христианином… Я не ошибаюсь, батюшка? В знак искупления просит принять вас, Людмила Викторовна, материальную компенсацию, а также берет на себя все хлопоты по утилизации того, что ранее было вашей машиной. А еще он обещал никогда не оскорблять женщин и особенно врачей. Батюшка, я ничего не упустил?

– Если Людмила Викторовна сообщит мне номер телефона, я сразу переведу всю сумму и компенсирую моральный ущерб, который я ей нанес, подвергнувшись искушению ярости, – голосом, полным самого искреннего раскаяния, произнес бородач, изобразив благостнейшую улыбку из всех возможных.

Звякнув телефон, сообщив о поступлении денег на счет. Увидев сумму, Людмила тут же пришла к выводу, что она выбрала не ту профессию и, возможно, еще не

поздно принять постриг. Хотя нет. Дома ждут Оленька, Поленька и мама.

– Если не секрет, что вы ему сказали? – полушепотом поинтересовалась у сержанта Люся, пугаясь своей наглости.

– Задали вопрос, о чем сообщить в Священный Синод, на выбор: что мы нашли у него оружие или наркотики? А может, то и другое одновременно?

– Ерунду не городи, – одернул сержанта лейтенант. – Просто сказал, что сообщим о

– Ерунду не городи, – одернул сержанта лейтенант. – Просто сказал, что сообщим о недостойном его сану поведении. О, вон, смотрите, какую деятельность развернул. Уже и эвакуатор подогнал, и с гайцами договорился. Шустряк батюшка…

– Что здесь происходит? Почему нет скорой? Люда, ты ранена? Нет? У тебя точно состояние шока, аффекта, так бывает после аварии – я читала. А потом какая-нибудь гематома головного мозга – и все! Конец!

Патрульные с удивлением смотрели на ворвавшуюся в их круг взлохмаченную женщину.

– Это Анна, Анна Ильинична – моя подруга, и ее отец нейрохирург, – спокойно пояснила Людмила. – Ань, ты пакеты принесла?

– Какие пакеты? – усмехнулся лейтенант. – Ваша подруга в тапочках на босу ногу прилетела и в домашнем халате…

– Откуда вы знаете про халат? – насупилась Анна, плотнее запахивая пальто.

– Полы видны, у моей жены такой же. Вы бы лучше в такси шли, а то скорая ва́м понадобится, а не Людмиле Викторовне. А вы, если какие-нибудь накладки будут, – звоните. – Лейтенант протянул ей клочок бумаги с написанными цифрами. – Там мой и Сереги. Если батюшка попытается коленца выкидывать или еще какие проблемы – так вы не стесняйтесь. Чем можем – поможем…

Но Людмила уже не слушала. Сунув бумажку в карман, она схватила Анну в охапку и поволокла ее в сторону призывно урчащего двигателем такси.

– О, как здесь тепленько. А тапочки насквозь промокли – я только сейчас заметила, – сообщила Аня и клацнула зубами. Ответом со стороны водителя было включение печки на максимальную мощность. – Мариванне я все-таки позвонила, сказала, что у тебя двигатель заглох и ты меня попросила, чтобы наличные привезла, мол, пришлось эвакуатор вызвать, а они карточки не принимают, и ей не позвонила, чтобы не волновать. Девочки спят. И завтра нас ждет…

– Ничего хорошего, – спокойно произнесла Люда.

– …новая счастливая жизнь, – ее же тоном закончила Анна. – Каждый день – это новая жизнь!

– Или вечная память…

– Люська! Откуда пессимизм?! Сейчас приедем домой, Мариванна приготовит что-нибудь вкусное, хряпнем по глоточку винца – и баиньки. А завтра, вот увидишь, все изменится, и только к лучшему. И вообще, у меня уже несколько дней зреет замечательная идея.

У Люси от недоброго предчувствия сразу просветлело в голове, и учащенно забилось сердце. Анна была из того сорта людей, о которых говорят: «в тихом омуте черти водятся».

Обычно последствия ее «придумок» приходилось расхлебывать им обеим.

– Я уже все продумала, – продолжала Аня с тем же воодушевлением. – Тебе нужна новая приличная машина. И завтра мы ее купим. То есть куплю ее я, а ты будешь на ней ездить по генеральной доверенности. Вот. Как тебе моя мысль?

– Если честно – так себе. Ты хотя бы на секундочку представляешь, сколько может стоить машина и ее содержание?

– Во-первых, я не предлагаю покупать «Мазерати Леванте», а во-вторых, уж извини, содержать ее, девушка, будете вы сами, и бензин тоже, кстати, ваш. Короче, все делим пятьдесят на пятьдесят… ну примерно.

– Ты очень вольно обращаешься с математикой, – заметила ей Люся, – это первое, а второе: я на грани увольнения.

И пока они поднимались в лифте, она коротко и весьма красочно изложила историю с «лабутенами».

– Так именно сейчас новая машина актуальна как никогда: на ней же можно подрабатывать, – Анна ликовала. – Слушай! А что это тогда хрустнуло? Он ей ноги сломал?