Buch lesen: «Наша жизнь – это соло… Сборник»
© Василий Михайлович Мищенко-Боровской, 2019
ISBN 978-5-0050-7717-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ТРИДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ ЗАЙЦА
Повесть
60-летию студенческих
строительных отрядов посвящается
На трибунах становится тише…
лава 1 Мишка Лысков
Дополнительный пассажирский поезд №344 сообщением «Москва – Мурманск» прибыл в пункт назначения почти вовремя, около шести часов утра. Состав, замедляя ход, втягивался на станцию в узкий проход между «товарняком» и первой платформой. На выходном светофоре за мостом, перекинувшимся от перрона к вокзалу, горел красный. Шумно хлынул воздух из магистрали, тягуче заныли, завздыхали тормоза, стопоря на рельсах многотонную махину.
Проводник девятого плацкартного вагона Мишка Лысков, набросив на плечи форменную студенческую куртку со многими нашивками, эмблемами и значками, открыл дверь «рабочего» тамбура, протёр поручни тряпочкой и вышел на платформу. Встречающих было немного. Сонные пассажиры с чемоданами, сумками, рюкзаками потянулись к выходу. Люди разные и отношение к стоявшему у двери студенту, который в течение тридцати шести часов пути являлся для них в вагоне самым главным и самым ответственным, было тоже неодинаковым. Одни улыбались, проходя мимо, другие пожимали руку, кто-то благодарил. А кое-кто, как вон тот рыжий экземпляр, морду отвернул. Хорошо запомнил его Лысков. Всё время брюзжал, сидел в отсеке с таким видом, будто пожизненное заключение отбывал. Две весёлые девчонки, Вика и Соня, которые ехали от Кондопоги вместе с этим козлевичем, прощаясь, оставили листок с номерами телефонов.
– Спасибо огромное, Миша! Нам было очень интересно, не заметили даже, как домой приехали. Счастливого тебе обратного пути!
– И вам спасибо, девчонки, за компанию. Если надумаете куда-нибудь ехать, а билетов не будет, обращайтесь.
Подружки легко взбежали на мост, обернулись и помахали Мишке, пальцами показывая, чтобы позвонил. Совсем молоденькие, наивные и доверчивые. От брюзги соседа сбежали, почти всю дорогу находились в Мишкином купе, помогали чай разносить, мыли посуду
В соседнем вагоне дверь не открылась: «напарник» Лыскова, Вадик Стапфаев, похоже, опять проспал. Костеря нерадивого компаньона, Мишка перебежал по его вагону в рабочий тамбур. Толпившиеся там раздраженные пассажиры с криками набросились на студента:
– Что же это у вас за бардак такой? Ни белья, ни чая, грязь везде, проводника вообще не видели!
– Да он пьяный весь рейс был, сейчас спит у себя в купе, как сурок.
– Надо было к начальнику поезда сходить пожаловаться.
– Мне мой билет нужен.
Лысков, привыкший к частому недовольству пассажиров, быстро погасил назревающий скандал. Открывая «секретку» входной двери и остальные замки, раздавая билеты, он многократно извинялся, не забывая рассказывать о трудностях: старых вагонах, дефиците белья, нехватке кадров. И пассажиры понимали. Наши люди, вообще, готовы всё понять и всё простить. Мишка растолкал дрыхнувшего Стапфаева, а также третьего проводника в их «связке» – три студента на два вагона – Алексея Чумаченко.
– Ну, вы даёте, раздолбаи! Я что, один за всех должен пахать?
– А мы где? – Вадик никак не мог продрать глаза, Чумаченко пытался накрыть голову подушкой.
– Конечная станция, Мурманск. Вставайте, придурки, скоро планёрка начнётся.
От моста по перрону, вглядываясь в номера вагонов, трусцой бежал дядька в синем спортивном костюме. Наткнувшись в тамбуре на Лыскова, он, зорко вглядываясь в проводника, настороженно спросил:
– Командир, это девятый вагон?
– Девятый, – Мишка кивнул на табличку с номером в окне.
– Запутался совсем, у локомотива семнадцатый номер почему-то.
– Так нумерация с «хвоста». А когда обратно поедем, отсчёт будет с «головы».
– Я спросить хотел, – мужик понизил голос и оглянулся,
– посылку в Москве для меня не передавали?
– Вы – Сергей? – Мишка вспомнил двух женщин, слёзно просивших его передать картонную коробку, замотанную синей изолентой и шпагатом для некоего Сергея в Мурманске и заплативших «трояк».
– Да, да, Сергей. Сергей Иванович Алымов! – радостно закивал дядька.
– Посылку передавали. Хотя, конечно, это не положено. Сейчас вынесу.
Лысков достал из рундука коробку и передал её счастливому адресату. Сергей Иванович протянул студенту рублёвую бумажку.
– Спасибо, командир!
– Обращайтесь, если что.
Вот и еще один рейс, чуть ли не две тысячи километров, почти сорок часов в пути. И пассажиры, пассажиры, пассажиры. Сколько же их было с начала сезона работы в студенческом отряде проводников… Люди постоянно куда-то едут: по делам, на отдых, в гости к друзьям и родственникам. Летом – пик перевозок, транспорта и обслуживающего персонала не хватает. Потому-то и формируются из всяческого хлама дополнительные составы, набираются наспех обученные студенты вузов в качестве проводников вагонов. И надо сказать, попасть туда очень не просто. Попадают, как правило, комсомольские активисты, студенты, не щадящие себя на общественной работе, а также имеющие приятельские отношения с назначаемыми командирами и комиссарами СОПов. Но и это ещё не всё. Требуется пройти двухмесячное обучение в резерве проводников, сдать экзамены, а затем получить заключение медкомиссии. Экзамены, обычно, сдают все, предварительно сбросившись на презент преподавателям. Чтобы пройти медкомиссию, требуется тоже определенная ловкость рук. К примеру, Лыскову, имевшему неважное зрение, пришлось посылать к окулисту вместо себя «зоркого сокола» однокурсника Мотина. Сильно озадачил психиатр, странноватый дедок, к которому Мишка явился сам. Поговорив о том, о сём, он вдруг неожиданно спросил, пристально вглядываясь в Лыскова поверх очков: «Собаку съел, да хвостом подавился. Что это значит?». Лысков стал путано отвечать, мол, если делаешь что-то большое и важное, то обязательно кто-то вставит тебе палку в колёса, а ты на этом и споткнёшься. Не дослушав, старичок ещё ближе придвинулся к Мишке и, глядя ему в самые зрачки, задал новый кучерявый вопрос: «Горбатого могила исправит, а упрямого – дубина?». Короче, проверка на вменяемость. Но это всё мелочи. Овчинка выделки стоит. Поскольку имеется немалый стимул покататься хотя бы один сезон «на паровозе» или, на студенческом языке, съездить «на целину». Это, прежде всего, зарплата. Триста рэ в месяц на дороге не валяются. Для впечатлительных натур – романтика. Пожалуйста, тут ее хоть отбавляй. И, наконец, самое главное – дополнительный заработок. У особо ловких и хватких он доходит иногда до полутора тысяч за сезон. Сорок стипендий за два месяца.
Однако и вкалывать приходится, мама не горюй. Кадровые проводники, обычно, работают по двое на вагон. Студенты – трое на два вагона, иногда по одному, а случается поработать и «полупроводником». То есть, один на два вагона. Да и график работы убойный: по четыре-пять рейсов подряд. Питаешься, как правило, всухомятку, чем попало, спишь пару часов в сутки. И постоянный мандраж, а вдруг прихватят на чём-нибудь. Попасться можно на чём угодно: с «зайцами», на продаже водки, на манипуляциях с бельём, или же, не приведи господи, случится по твоей вине ЧП. От такой работы запросто можно копыта отбросить. Но ничего, все живы-здоровы, и пока ещё никто не окочурился.
Мишка проводил глазами пассажиров, поднимавшихся по лестнице на мост, и пошел в вагон. Этот момент он всегда переживал особенно остро. На мгновение навалилась необъяснимая тоска. Ещё пять минут назад здесь неспешно текла своя особенная жизнь, которая объединяла его с пятью десятками абсолютно чужих и разных людей. За время рейса все его пассажиры делались своими, и он для них тоже становился своим парнем. Это всегда большой плюс. Сердобольные люди и накормят и напоят. Опять же, «зайца» помогут спрятать, если вдруг нагрянет какой-нибудь неадекватный ревизор «внезапник». Изнывающие от безделья мужики помогают топить титан, часто бегают на станциях добывать для него топливо. Волокут в вагон всё, что попадается под руку и что плохо лежит. Доски, куски фанеры, ящики, мебель всякую. Однажды двое пацанов приволокли двухметровое бревно. Мишка попросил у своего «длинного зайца», плотника из Пояконды, ехавшего на заработки, ножовку и пилил бревнышко в тамбуре часа три, потом колол чурбаки. Зато дров хватило надолго. И вот все эти люди, прибыв на конечную станцию, торопливо покидают временное жилище, а он остаётся один в пустом вагоне. Да, грустноватая картина…
Состав дернулся, локомотив потащил его на запасные пути. Итак, обратный рейс в четыре часа дня, а впереди уйма дел. Сначала надо «подбить» выручку, хотя чего там «подбивать» – рейс оказался не очень прибыльный. Был один «зайчишка», короткий, ехал от Клина до Петрозаводска. Водку и вино никто не покупал. Лежат вон в рундуке все восемь бутылок, купленных в Москве. Четыре бутылки водки «коленвал» по 3.62, две «Русской» по 4.62, две бутылки «бормотухи» по 0.97 копеек и два «пузыря» портвейна «три топора» по 2 рубля 30 копеек. Для разного, так сказать, клиента. Бывали, конечно, рейсы удачные, когда всю «продукцию» удавалось сбыть по цене в два раза выше магазинной, а иногда и того более.
Стеклотары за весь рейс набралось всего десяток бутылок. Если и на обратной дороге будет так же, то и сдавать нечего. А ведь это тоже приличная статья дохода. Проводнику и нужно всего лишь собрать пустые бутылки и сложить в рундук. В Москве придут перекупщики и заберут по 8 копеек за штуку. А сами сдадут по 10 копеек при цене 12. Разница 2 копейки, но при большом количестве, да с каждого рейса…, вот она бухгалтерия. И при этом, всем хорошо. Мишка знал, что на территории депо есть хибарка, в которой сидит «бутылочный король» Гурген, мужик лет сорока, то ли армянин, то ли азербайджанец. Вот он всем этим «бизнесом» и заправляет. А задействовано здесь несколько бригад перекупщиков, человек по десять в каждой. И народ вполне приличный, не пьянь какая-нибудь вокзальная, многие даже с высшим образованием. Ну а что оно, это высшее образование даёт, сто рублей инженерного оклада в месяц? А здесь побегаешь по составам и можешь этот «стольник» за пару дней заработать. Мишка удивлялся: почему государство не может сделать ту же самую работу? Но у государства почему-то всегда чего-нибудь не хватает. То тары, то людей, то техники. А у Гургена всё имеется, и всё работает, как часы. И сам Гурген сидит себе на телефоне, ведёт бухгалтерию, смотрит по немыслимо дефицитному японскому цветному телевизору, какие события происходят в окружающем мире.
Чай пили мало. Тоже в минусе пока. Выданные пачка сахара и пачка чая, за которые надо сдать деньги после рейса, еще не израсходованы. А купленные на свои кровные по две запасных пачки «рафинада» и грузинского чая остались пока вообще не распечатанными.
Опять же, с бельём промашка вышла. Грузчики забросили перед самым отправлением в вагон всего два мешка белья. В мешке – 20 комплектов. Всё влажное. Прачечные не успевают стирать и сушить. Комплект – 2 простыни, полотенце и наволочка. И что прикажете с ними делать, когда в его «бичевозе» 54 места? Если предположить, что в Москве сели 50 человек с билетами до самого Мурманска, уже на всех белья не хватит. А с чем ехать обратно? А ведь их поезд даже не «скорый», он останавливается у каждого столба. Пассажиров бывает больше сотни только в одну сторону. И многие с претензиями. Приходится, по совету бывалых кадровых проводников, мастрячить «китайки». А проще говоря, производить вторичный застил белья. За один комплект ты обязан вернуть в кассу резерва один рубль. Столько, сколько он и стоит. А если ты предложил один комплект два раза, то рубль кладешь себе в карман. Ну, конечно, перед этим следует тщательно отобрать бельё и скомпоновать нужные комплекты. Слишком скомканные и грязные причиндалы в дело не идут. Бывает, человек взял комплект, а почему-то не пользовался или же застилал только одну простыню и наволочку, а умываться и вовсе не ходил. Слегка мятое бельё проглаживается утюжком. Хозяйственный проводник всегда берёт его с собой в рейс. Лысков подобные трюки не очень любил и придумал собственный способ хотя бы частичного решения проблемы. После отправления поезда, собирая билеты, он с удрученным видом и извиняющимся тоном объяснял пассажирам ситуацию, мол, вас много, а белья мало. Выход напрашивается сам собой: комплекты можно разделить пополам. Кому-то достается простыня и наволочка, кому-то простыня с полотенцем. Люди всё понимали, «входили в положение» и соглашались. При этом, за каждую «половину» платили рубль. Хотя бывали несознательные и не согласные. Они устраивали скандалы, ходили к начальнику поезда, а что тот может сделать, отдать свой личный комплект белья?
В этом незадавшемся рейсе пассажиры в большинстве оказались несознательными. Пришлось все комплекты раздать сразу же после отправления из Москвы. Значит сейчас нужно срочно, пока не пошел с обходом командир СОПа Саня Царёв, засучить рукава и приготовить хотя бы десяток «китаек». Царёв еще в первом рейсе предупредил всех: вторичный застил белья – дело подсудное, поэтому в случае поимки того, кто этим занимается, изгнание из отряда будет производиться мгновенно и беспощадно.
Невеселые Мишкины мысли прервал стук во входную дверь. Внизу между путей у вагона стоял страждущий человек с опухшим лицом и трясущимися руками. «Наш клиент», сразу определил Лысков.
– Командир, есть? – «клиент» показал рукой условный знак.
– Три рубля имеется?
«Клиент» разжал ладонь. В ней лежала скомканная трёшка. Лысков передал ему бутылку «Плодово-ягодного». Мужик с благоговением её принял, тут же сорвал пробку и стал пить прямо из горла. Ополовинив бутылку, он шумно выдохнул, блаженно закрыл глаза и стоял, чутко прислушиваясь к тому, что происходило у него внутри. Очевидно, взбодрившийся и повеселевший организм подал какой-то знак, мужик открыл глаза, вполне осмысленно взглянул вверх на Лыскова, стоявшего в дверях и сказал:
– Спасибо, командир, не дал помереть.
– Да ладно. Приходи, если что.
Спустя некоторое время подошли еще двое. Они купили два «коленвала» по семь рублей за бутылку. А что делать? Действительно, когда «горят трубы», а гастроном открывается только в 11.00, можно и в ящик сыграть. Никаких денег не жалко.
Настроение улучшилось. Ну вот, жизнь налаживается, хоть какой-то навар. Теперь можно приступать и к уборке вагона. Самое отвратительное – это приведение в божеский вид сортиров. Они бывают так загажены, что хоть противогаз с собой вози, воротит от одного вида и запаха. Дабы немного облегчить себе жизнь, студенты закрывают один туалет на замок, вешая объявление «Туалет не работает по техническим причинам». Очень удобно. И свой собственный клозет имеется и работы по уборке меньше. А недовольным пассажирам всегда можно навешать на уши лапшу. Мол, нет воды, или унитаз с раковиной сломались. Лысков старался этого не делать, как-то неловко чувствовал себя перед «своими» пассажирами, стоявшими по часу в очереди в туалет. С вагоном проще. Пересчитал и забросил матрацы с подушками на верхние полки, слегка подмёл, отнес и выбросил мусор в специальные баки. Считать имущество нужно обязательно, потому как воруют всё подряд. Ну, а правильнее, зорко всматриваться в выходящих пассажиров, чтобы вовремя обнаружить и вернуть украденные вещи. Особенно, когда этими пассажирами являются цыгане. Какая-нибудь худющая чумазая карга обмотает себя матрацем под юбкой и идет на выход, как ни в чём не бывало. Или же молодая цыганка садится в вагон плоская, как доска, а выходит «беременная», подложив на живот подушку или одеяло. А иногда и то и другое. Прозеваешь вора – никаких заработанных денег потом не хватит расплатиться за пропажу. Чаще всего приходится раскошеливаться за недостающие ложечки, стаканы, подстаканники и бельё. «Отстёгивать» также нужно угольщикам за дефицитные торфяные брикеты для топки титана. Столярам за ремонт столиков, полок, дверей. В конце прошлого рейса забыл снять фризку – маршрутную доску с вагона перед отправкой на «помойку». А там её под «душем» мохнатым барабаном сорвало. Что делать, заплатил тётке мойщице пять рублей за то, чтобы вернула. Недавно кто-то спёр кочергу. Попросил своего ПЭМа, тот за рубль принёс железяку, скорее всего тоже умыкнул где-то. А как без кочерги, не будешь же в поддувало титана голой рукой залезать. Но это всё так, мелочёвка. Вон у Марицы Гогошану в первом рейсе мешок с бельём куда-то делся. Пришлось платить. Железная дорога частично возместила, но всё равно немалые деньги.
Работать Мишка любил больше в плацкартных вагонах, чем в «купаках». Здесь всё на виду: и вещи и люди. Опять же навара больше, и воруют меньше, и люди проще. Всякие остряки называют плацкарт «быдловозом», двумя сортирами, соединёнными одним коридором, а место проводника в «служебке» – «электростулом». Плевать. Главное, Мишке всё это нравилось
Закончив уборку и выпив стакан горячего чая с печеньем, Лысков отправился в штабной вагон на планёрку.
Глава 2 Студенческий отряд проводников
Планёрку командир СОП Саня Царёв проводил в конце каждого рейса. Делал это он быстро и всегда, если не случалось чего-нибудь чрезвычайного, по одному и тому же сценарию. Сначала «разбор полётов», замечания, жалобы и благодарности пассажиров, сообщения (если такие имеются) из городского штаба о происшествиях на линиях, информация от комиссара и от «сандвойки», то есть, отрядных санитарных инспекторов.
Сегодня досталось Вадику Стапфаеву, которого институтский «картофельный папа» Райзенберг ненавязчиво, но неизменно называл Задпхаевым. То ли по ошибке, то ли шутил так. Впрочем, чихвостил его Саня почти на каждой планёрке, ибо Вадик категорически не выполнял свои обязанности и нарушал многие инструкции. Вагон достался ему, как и большинству бойцов отряда, в плачевном состоянии. И где искать крайнего, если дополнительные поезда собирают из вагонов, не один сезон зимовавших в отстое, непонятно. У Стапфаева постоянно что-то ломалось: двери, столики, полки, фиксаторы. Откуда-то подтекала вода. Большинство окон не открывалось, а некоторые открывались во время движения сами по себе. Часто срабатывал датчик контроля нагрева букс. По инструкции проводник в этом случае обязан останавливать состав стоп-краном. Поначалу Вадик так и делал. В первом же рейсе на перегоне «Калинин – Калашниково» два раза экстренно тормозил состав. ПЭМ – поездной электромеханик – прибегал и обкладывал Стапфаева трехэтажным матом. После этого при срабатывании сигнализации тот бил кулаком по щиту до тех пор, пока лампочка и звонок не отключались. Вскоре Вадик к работе охладел. Вагон и туалеты не убирал. Лишь по окончании рейса находил какую-нибудь тётку, и та за рубль делала уборку. На двери вешал листок бумаги, где красовалось: «У НАС САМООБСЛУЖИВАНИЕ» и «КИПЯТОК В СОСЕДНЕМ ВАГОНЕ». Вообще, совершенно непонятно, зачем он пошел в СОП. В столице от него всегда пахло хорошо устроенной, вкусной жизнью. Здесь, в основном, сивухой. Родители, работники МИДа, не вылезали из-за границы. Вадик жил с бабкой в ее трехкомнатной квартире в Гагаринском переулке, хотя у него была и своя «двушка» на Остоженке. Частенько студенты собирались у Стапфаева попить пива или чего покрепче. Из окна наблюдался бассейн «Москва», куда они, «приняв на грудь», заваливались иногда всей гурьбой поплавать. Возможно, Вадику в обеспеченной и сытой повседневности было скучно и не хватало драйва. А может быть, это был некий жест безрассудства перспективного мальчика-мажора, мол, я и на такое способен. Во всяком случае, целью его работы в СОПе не являлось банальное стремление заработать денег на жизнь.
Вадик был однокурсником Царёва. На одном курсе учились также Аллаберды Чефанов, Боря Рубинчик, Усик Ашахмарян и все девчонки отряда. Лысков и Чумаченко поступили в институт на год позже. Павло Клапиюк, Пашка Кульков и чеченец Ваха Берсанов попали в СОП с факультета культпросветработы. Многих из своих бойцов Саня знал по совместной работе в совхозе «на картошке» и, в целом, мог поручиться за каждого. Все члены отряда, кроме Стапфаева и Рубинчика, были иногородними и проживали в общаге.
Особняком в списке стоял Лёва Скоров. Личность неординарная, интересная, но с сюрпризом. Лёвка был значительно старше остальных и жил в подмосковных Луховицах. Получить высшее образование он пытался уже много лет. Сначала на дневном отделении, с которого его выперли за систематическое пьянство. В настоящее время он учился на заочном отделении. Два раза в год Лёвка приезжал на сессии, и Саня селил его в общаге. Экзамены Скоров сдавал блестяще, а во время перерывов они с Царёвым ездили в Москву, много беседовали и спорили. Лёва серьёзно разбирался в литературе, политике, хорошо знал три языка: английский, немецкий и испанский. Гуляя у гостиниц «Россия» и «Москва» он частенько подолгу общался с иностранцами. После сессии начинался запой, который длился пару недель. Скоров приходил к Царёву с бутылкой водки и «Тарасом Бульбой» под мышкой. Выпив полстакана и не закусывая, он начитал читать наизусть целые куски текста классика. Подняв кулак вверх, он говорил с надрывом, пристально вглядываясь в Саню:
– Нет, ты послушай: «И отыскался след Тарасов. Сто двадцать тысяч казацкого войска показалось на границах Украйны. Это уже не была какая-нибудь малая часть или отряд, выступивший на добычу или на угон за татарами. Нет. Поднялась вся нация, ибо переполнилось терпение народа»! Чуешь, Саня, каково, а? Поднялась вся нация!»
Спустя несколько дней, когда Лёвка доходил «до кондиции», Царёв отвозил его домой в Луховицы. Скрепя сердце и вопреки всем правилам, в отряд он Скорова взял. С одной стороны, было жалко неплохого, в общем-то, мужика, предрасположенного к такой распространённой скверной болезни. С другой – боязно: что делать, если «накроет» запой во время рабочего сезона?
Чеченец Ваха Берсанов, смуглый крепыш невысокого роста с перебитым и съехавшим набекрень носом, был членом оперотряда общаги, созданного Саней ещё на первом курсе, когда его избрали председателем студсовета. Бардак в общежитии царил тогда жуткий. Местное хулиганьё ходило сюда, будто к себе домой. Однажды увидев, как чернявый мускулистый парень уложил троих местных вдоль плинтуса, Царёв пригласил «бойца» к себе в комнату, дабы познакомиться. Это оказался студент театрального отделения КПР из Чечни Герихан Завгаев. Саня сделал предложение, от которого тот не захотел отказаться. Суть его состояла в том, чтобы студент-театрал возглавил оперотряд общаги. Точнее, сначала создал, а потом возглавил. Взамен Царёв предложил комнату в своём общежитии. Герихан, снимавший квартиру за немалые деньги, поставил встречное условие: он поселится не один, а со своими братьями. Впоследствии оказалось, что трое чеченцев вовсе никакие не родственники. А называл их Герихан братьями, потому что все чеченцы и есть братья. Одним из них был Ваха Берсанов. Ход оказался удачным: чеченцы навели порядок в общаге за месяц. В начале января Герихан попросил Царёва записать Ваху в отряд проводников, сразу, как только началось его формирование. Саня, не раздумывая, внёс Берсанова в список для утверждения комитетом комсомола.
Боря Рубинчик, получивший от Райзенберга «погоняло» Рубчик, отправился в СОП исключительно из-за Ритки Тетчеровой. Ни для кого не было секретом, что Боря «сох» по Марго с первого курса. Ухаживал за ней изо всех сил. Театры, кино, цветы, дорогие подарки. Всё, как положено. Даже домой однажды пригласил. Мама Рубинчика сразу раскусила «не московскую» Риткину сущность и на следующий день задала сыну вполне резонный вопрос: «И зачем это ты, Боря, приводил-таки её в наш дом?» Боря, как две капли воды, похожий на Иисуса, всё понял, домой Тетчерову больше не приглашал. Но сердцу ведь не прикажешь, и он в свободное от фарцовки время продолжал ходить за ней тенью. В конце 70-х, когда наступил пик эмиграции, начали уезжать знакомые и соседи, а евреи стали поднимать головы всё выше, мама Бори задала ему абсолютно резонный вопрос: «И почему, Боря, нам не подумать-таки, наконец, о том, чтобы отъехать на историческую Родину?». Рубинчик приводил веские доводы в пользу того, чтобы остаться. И в СОП, несмотря на энергичные протесты мамы, он записался потому, что туда отправилась взбалмошная Ритка. Впрочем, ей на чувства Бори, по всей видимости, было наплевать. Она слыла девушкой любвеобильной, свободных нравов и при всякой возможности не только флиртовала, но могла позволить себе и гораздо больше. Иногда Рубинчик в порыве откровенности жаловался на Ритку приятелю Яше Куриловичу.
– Шо поделаешь, Боря, красота требует жертв, – философски разводил руками Яша.
– Красота требует денег, – угрюмо заключал Боря.
Несчастный Рубинчик страдал, маета порождала острую неудовлетворённость. А это стимулировало активную деятельность в другой области. Боре в институте и далеко за его пределами не было равных по части добывания дефицита. Он мог «достать» что угодно. От авторучки и «самиздата» до автомобиля «Москвич». Вполне возможно, это было разновидностью сублимации. Очевидно, Рубинчик перенаправлял эротическую энергию на достижение социально приемлемых и значимых для него целей. В его лексиконе изобиловали малопонятные для обывателя слова: «грины», «лаве», «бундеса», «бритиша», «фирмА». Конечно, для общества в силу царившего дефицита, такой человек являлся полезным, но лично был всё же симпатичным не очень и не для всех.
Ритку, сразу после избрания Маргарет Тэтчер премьер-министром Великобритании, на факультете стали называть Тэтчером. Хотя она, конечно же, мало чем походила на английскую «железную леди». Разве что происхождением и грандиозностью жизненных планов. Но знаменитая англичанка сделала себя сама. Ритка же зорко выискивала в окружающем её пространстве тех, кто мог бы подставить плечо для опоры или шею, на которую можно прочно и комфортно усесться. Ведь ни для кого не секрет, что у женских прелестей, как у кефира, срок годности недолгий. Именно поэтому нужно поторапливаться. Борю Рубинчика она рассматривала исключительно как вагон, который должен перевезти её из неприглядного серого настоящего в светлое и счастливое будущее.
У туркмена Аллаберды Чефанова на третьем курсе возникли серьёзные проблемы. Он неожиданно и скоропалительно влюбился. С одной стороны, такую ситуацию можно бы было считать большим везением. Но девушку звали Олеся, и родом она была из Житомира. Во весь двухметровый Аликов рост стал вопрос выбора: давно подобранная ашхабадская малолетняя невеста Джемиле и добросердечные отношения со всей своей многочисленной именитой роднёй или прелести бойкой гарной хохлушки. В конце концов, хохлушка победила, и Алик вместо летних каникул на юге страны, в солнечной Туркмении, отправился в противоположную сторону зарабатывать гроши на железной дороге в составе отряда проводников. Семью надо было как-то содержать. Родственники отказались признавать этот сумасбродный брак, и Аллаберды разделил участь своего земляка Кеймира, который вообще женился на цыганке. По этой причине возвращение в Туркмению ему было заказано. Царёв поселил молодожёнов в крошечной пятиметровой комнатушке. Раньше такие закутки имелись на каждом этаже и назывались они гигиеническими комнатами. Но позже из-за нехватки жилого фонда по заявке Царёва и вследствие согласования с проректором Скарвойтовым пришли рабочие, убрали биде, сделали косметический ремонт. Потом в этих комнатах стали селить семейные студенческие пары. Кеймир и цыганка Земфира были безмерно счастливы, в результате чего родился маленький Русланчик. Ребёнок был удивительно спокойным. Никто в общаге никогда не слышал детского плача. Зато частенько коляску, в которой спал пацан, видели под памятником Ленину рядом с входом в институт. Земфира, отправляясь на лекции, оставляла ребёнка на свежем воздухе. Причём в любое время года. Кеймир в поте лица трудился в овощном магазине, подрабатывая грузчиком. Алик с Олесей пока никого не родили, но проблем хватало и без ребёнка. Чефанову приходилось теперь их каким-то образом решать. Всё чаще весёлого и общительного туркмена видели поникшим и грустным. Как-то в конце зимы Саня наткнулся на Аллаберды, стоявшего в коридоре и разглядывающего тоскливый пейзаж за окном: почерневшие сугробы снега, серые дома, тополя с мёрзлыми ветками.
– Чего загрустил, Алик? – весело спросил Царёв.
– А у нас, брат, уже, наверно, урюк зацвёл, – задумчиво предположил туркмен, и Саня понял, насколько он сейчас отсюда далеко.
Москва готовилась к Олимпиаде. Шло строительство новых объектов. Производился капитальный ремонт зданий, которые предполагалось задействовать во время грандиозного спортивного мероприятия. И надо же было такому случиться, именно их общага попала в список строений, которые предполагалось использовать для нужд будущей летней Олимпиады, а, следовательно, подлежавших капитальному ремонту. Обычно, бойцы СОПов и внутривузовского ССО летом проживали в своих комнатах. Но сейчас, ровно за год до начала Олимпиады, сразу по окончании сессии, из общежития всех выселили. «Квартирный вопрос» нужно было как-то решать. Каждый выкручивался, как мог. Кто-то внедрился к родственникам, некоторые работали без отдыха, выходя в рейсы с другими бригадами. А куда пойдёшь, если нет крыши над головой? А в поезде всё же, какая-никакая крыша имеется. Алик с Олесей сняли комнату в Химках. Хозяйка потребовала предоплату за месяц вперёд, так что пришлось отдать всю наличность. На что жить, было непонятно. Олеся записалась во внутривузовский ССО, который как раз и занимался ремонтом общаги. Алик же направился за «длинным рублём» в Мурманск.
Работал Чефанов в «тройке» с Аней Володиной и комиссаром Ольгой Лыткиной. Аня была «красавица, спортсменка, комсомолка». Ольга – девушка резкая, решительная, с принципами твёрдыми, как железобетон. Действовал Алик по инструкциям, старался как мог, но пассажиры относились к двухметровому туркмену всё-таки с некоторым подозрением и даже слегка побаивались. Наверно, помнили нечто из истории про басмачей, а может быть, и про монголо-татарских захватчиков.
Царёв, пригрозив в очередной раз нерадивому бойцу Стапфаеву отчислением, сделал замечание Усику Ашахмаряну, проспавшему станцию Полярные зори. В результате пассажиры выпрыгивали, чуть ли не на ходу из соседнего вагона. Усик, также как и Стапфаев, работу любил не очень. Он заваривал для всех грузинский чай, похожий на пыль, в трехлитровой банке и бросал туда ложку соды. Заварка делалась черной, как дёготь и долго не портилась. А сам пил индийский чай «со слоником». Благодарности пассажиры писали ему редко. Но всё-таки они были. Ашахмарян заметно походил лицом на известного актёра Фрунзика Мкртчана и очень нравился женщинам, чем неоднократно пользовался. В институте тихий и невзрачный армянчик, непонятно на каком основании, пользовался славой заядлого ловеласа. Причём, объектом его внимания были женщины постарше и в теле: большегрудые и большезадые. Именно такие тётки ему попадались и в рейсах. Женщины бальзаковского возраста. Толстые, но нежные и страстные. На прощанье они писали Усику благодарности, напоминающие признания в любви.