Buch lesen: «Ошибочная версия», Seite 4
Глава 3. Странное следствие
– Вот тут в дело вступают следователи, – закончил начальную часть своего такого нерадостного рассказа Адам Александрович, – их кураторы из руководства и наша славная прокуратура.
Выезжавший на место происшествия следователь тогда еще следственного отдела РУВД Франчковский с участием эксперта – криминалиста Носова формально и довольно бегло осмотрел квартиру. Затем поместил в пакет соскобы с пола у дивана пятен засохшей жидкости, похожей на кровь, а также в две картонные коробки стаканы и пустые бутылки из-под спиртного, на которых эксперт – криминалист обнаружил многочисленные следы пальцев и ладоней рук, пригодные для идентификации личности. Он считал, что установить действительные обстоятельства происшедшего будет не сложно. Труднее придется с определением, кто из этой пьяной компании избил потерпевшего.
В руках эксперта был обыкновенный чемоданчик с разными инструментами, приспособлениями и препаратами. До него еще не дошли самые последние веяния нашего времени в виде криминалистических чемоданов «Визит» (для изъятия биологических следов и объектов) и «Тракт» (для изъятия объемистых следов). Действовал он по старой проведенной годами методики сбора вещественных доказательств.
Составив соответствующий протокол осмотра места происшествия, указав в нем об изъятии коробок со стаканами и бутылками, а также соскобов с пола, Франчковский опросил соседку Жаркевича, которая звонила в скорую.
Затем переговорил с оперуполномоченным уголовного розыска. Тот сообщил, что вместе с участковым инспектором милиции они к тому времени уже опросили соседей потерпевшего, от которых узнали практически обо всех, кто участвовал накануне в пьянке, и кто сообщил о состоянии Жаркевича. После чего проехали по адресам фигурантов. Но обнаружить удалось только не отошедшего еще от пьяного дурмана Мокрого, которого доставили в РУВД. Остальных по месту их проживания не оказалось.
Опер представил соответствующий рапорт.
И следственно – оперативная группа возвратилась в свой РУВД.
Там следователь попытался в допросной комнате опросить Мокрого о событиях прошлого вечера и ночи. Но тот в ответ на задаваемые вопросы только мычал что-то не членораздельное, нес какую-то несуразицу, повторяя все время, как молитву, что он не при делах. Но ничего конкретно об этих делах не говорил или не мог сказать.
– Что будем с ним делать? – спросил опер у следователя.
Тот пожал плечами.
– В таком состоянии с ним бесполезно о чем-то разговаривать. Нужно вначале привести его в чувство.
– Дело возбуждаешь?
– Какое дело! Еще пока ничего не понятно. Нужно поговорить со всеми участниками попойки. Естественно, и с самим потерпевшим, когда он придет в сознание.
– Если придет, – уточнил сыщик.
– Ну, да. Ты прав. Еще не известно, чем обрадует судмедэксперт. И только потом будем принимать решение. Так я начальству и доложу. А пока зарегистрируем материалы в дежурке для дальнейшей проверки.
– Материалы ты будешь забирать или нам оставишь?
– Конечно, заберу. Ты же знаешь, что по таким делам мы принимаем решение. Но работать в основном будете Вы, опера. Прекрасно ведь знаешь об этом. Не первый же день замужем. А спрашиваешь. Наша работа бумаги писать, запросы рассылать, поручения давать, допрашивать и дело в суд направлять. Кстати, первое поручение по установлению и опросу всех фигурантов я напечатаю и отдам в канцелярию. Но, как понимаешь сам, работать по данному факту нужно начинать уже сейчас.
– Ищем уже, ориентировали народ. Думаю, скоро определимся.
– Ну, а я займусь своей бумажной работой. Ведь как поется в «Песенке бюрократа» Лебедева – Кумача:
В жизни главное – бумажка, —
Береги её весь век.
Без бумажки – ты букашка,
А с бумажкой – человек!
– Понятно. Чего тут не понять.
– Ну, вот и хорошо. Напечатаю постановление о назначении судебно-медицинской экспертизы и отдельное поручение. Пока суть, да дело, эксперт сам осмотрит пострадавшего в больнице. Благо, что идти ему близко.
– Значит, начинаем работать вместе?
– Необязательно. Это мои дежурные сутки. Завтра утром я отдам материалы начальству и пойду отдыхать. И вовсе не факт, что начальник отдела поручит проведение проверки именно мне. У нас много следаков, которые не очень то и загружены работой.
Как в воду смотрел Франчковский. На следующее утро он передал материалы проверки начальнику следственного отдела и доложил суть дела. Тот принял решение поручить проверку старшему следователю Гаровец.
Ирина Семеновна уже не первый год была старшим следователем. А до этого пару лет проработала следователем в этом же отделе. Одно это должно было подчеркивать, что она уже опытный специалист. Не всех так быстро повышали по службе. Тем более, что до начала работы в следственном отделе она окончила юридический факультет Белорусского государственного университета. Не с отличие, но, в общем, не дурно. Были студенты и похуже. Училась она заочно. Одновременно работала секретарем судебного заседания в суде одного из районов нашей страны. Ей не раз приходилось участвовать в рассмотрении уголовных дел. А по окончании юрфака сама добилась направления в этот РУВД на должность следователя. Так что теоретических знаний и практических навыков работы в следствии у нее были. Да, и несколько лет следственной работы что-то значили. Казалось, что она была в состоянии принимать ответственные решения. По крайней мере, так считало ее руководство.
***
– Ты знаешь, – сам себя прервал рассказчик, – последующие события по данному делу показали, что не все так просто в нашем подлунном мире. С этого момента в этой истории закручиваются события, достойные не только схематичного или литературного описания в произведении. Их можно было положить в основу полнометражного многосерийного художественно – научного – обучающего, я бы сказал поучительного фильма. Особенно для следователей. Он бы четко показал, как не надо действовать следователям и их кураторам в конкретном случае. Именно как не надо действовать. Нельзя! А события развивались дальше так.
***
Через сутки опера представили Гаровец объяснения почти от всех участников того сборища у Жаркевича.
Кроме, Болотного, которого так и не нашли. По крайней мере, дома тот не появлялся. А это уже одно наводило на грустные в отношении его размышления.
И, естественно, Жаркевича. Тот по-прежнему, находился без сознания. Медики боролись за его жизнь, но сообщили, что надежд на хороший исход маловероятен. Характер телесных повреждений, которые были ему, причинены, в общем-то, не давали никаких надежд на то, что он вообще выживет.
Сама Гаровец не встречалась лично и, тем более, не разговаривала с этими собутыльниками потерпевшего. Она доверилась объяснениям, которые получили от них оперативники. Те старались получить признательные и правдивые показания. Но столкнулись со стойким сопротивлением этих таких, как оказалось, не простых пьяниц. Все они показали, что действительно пили в квартире Жаркевича. А потом разошлись. Мокрый уточнил, что, когда он утром на следующий день вернулся в квартиру, чтобы похмелиться, то входная дверь была открыта. Не взломана. А открыта. Когда он вошел в квартиру, то увидел, что в комнате около дивана лежит и стонет хозяин квартиры. Было видно, что его кто-то избил.
Мокрый сообщил о случившемся соседке Ивана, а сам ушел домой.
Все они заявили, что не знают, кто и когда избил Ивана.
Эксперт – криминалист, пока предварительно и неофициально (заключение будет оформлено позже в установленные для этого сроки) сообщил, что следы пальцев рук и ладоней на бутылках и стаканах принадлежат хозяину квартиры и троим из четверых друзей – товарищей участников попойки. Кроме Болотного. Следов пальцев рук других лиц выявлено не было.
Для установления этого эксперт с помощью оперов отобрал у всех участников вечернего «чаепития» отпечатки их пальцев рук и ладоней. В том числе и у находившегося без сознания Жаркевича. Для чего специально съездил в районную больницу. Теперь нужно было определить: кто и что конкретно делал в квартире во время избиения потерпевшего. Либо это действительно произошло уже после того, как все, кроме хозяина, разошлись по своим делам.
«Значит так, в пьянке участвовало пять человек, – размышляла про себя Гаровец, сидя в своем кабинете. – Все они известны и опрошены, кроме пострадавшего и Болотного. Как было бы легче принимать решение, если бы Жаркевич дал показания. Но, ничего не поделаешь. Придется пока действовать без его объяснения.
Теперь встает вопрос: кто причинил потерпевшему телесные повреждения? При каких обстоятельствах? И какова степень тяжести телесных повреждений? От ответа на последний вопрос в основном и зависит квалификация действий виновного или виновных. Сделать это мог кто угодно. У этих пьянтосов всегда что-то происходит. А потом милиция разбирается кто и в чем виноват».
Она понимала, что вся ответственность за принятые решения лежит на ней. Ей, а не кому-нибудь другому придется решать, что делать с материалами проверки. Но, конечно, посоветовавшись и заручившись поддержкой у начальства.
«Нельзя сбрасывать со счетов и то, что никто из этой четверки не причастен к избиению Жаркевича, – продолжала размышлять следователь. – Ведь кто-то другой мог совершить это. Да, ситуация. А ведь скоро начальство потребует отчет о проделанной работе, чтобы сделать конкретные выводы. При чем, правильные выводы. И принять законное, всех устраивающее решение. Хотя в теперешнее непростое переходное время никто не станет рисковать своим положение ради какого-то запутанного дела и избитого Жаркевича. Все будет спущено на тормозах. А поэтому особенно упираться не стоит. Лучше заняться другими неотложными делами».
Убедив себя в этом, она положила материалы проверки по факту избиения Жаркевича на нижнюю полку своего сейфа.
Про непростое переходное время Гаровец вспомнила не просто так. Действительно, в этот период времени шла ломка основ всей правоохранительной системы страны.
Уже не первый месяц осуществлялась усиленная работа по формированию и комплектованию Следственного Комитета Республики Беларусь.
***
– Напомню тебе дружище, – Адам Александрович приостановился, а затем продолжил, – что утром следующего дня перед совещанием у начальника райотдела следователь Франчковский вынес-таки постановление о назначение судебно-медицинской экспертизы, поставив перед экспертом стандартные в таких случаях вопросы по установлению телесных повреждений, механизме и времени их образовании, а также степени их тяжести. В тот день постановление было доставлено в бюро СМЭ. Однако, судя по документам, только через три дня после этого судмедэксперт с солидным стажем эксперта Степан Павлович Комендант начал проведение экспертизы.
– Помню я такого, – вступил в диалог Иван Николаевич. – Волокитчик еще тот.
– Да. Но у него был не только большой стаж работы судебного медика. Некоторое время назад он был начальником этого же бюро СМЭ. Но из-за довольно странного отношения к выполнению им своих служебных обязанностей и склочного, если не сказать более точно, характера, его сняли с этой должности.
– Ты прав, дружище. Так и было. Между нами девочками говоря, правильно сделали. Такому давать власть над другими нельзя.
– Так вот. В это время он был рядовым судебно-медицинским экспертом. Думается, что этот удар судьбы наложил отпечаток на всей его последующей работе. Он и до того не отличался особой инициативностью и активностью в работе. А теперь вообще руки опустил. И медленно плыл по течению жизни.
Подумав некоторое время о чем-то, о своем, Адам Александрович продолжил:
– Ты же помнишь, что административное здание бюро, как и во многих районах, располагалось на территории районной больницы. В реанимационном отделении этой же больницы находился Жаркевич. Это значительно облегчало задачу Коменданта по проведению судебно-медицинской экспертизы. По крайней мере, по освидетельствованию пострадавшего, как говорится, вживую. Во-первых, близко. А, во-вторых, медики больницы хорошо были знакомы с судебно – медицинскими экспертами, с которыми, зачастую, находились даже в дружеских отношениях. Ведь все они медики. Хотя и в разных структурах работали, но, как говорится, в одном горшке варились. Большинство оканчивали один и тот же медицинский институт. Может даже учились вместе.
Получив к исполнению постановление следователя, Комендант пошел в больницу. Там осмотрел Жаркевича. Поговорил с медперсоналом. Бегло осмотрел историю болезни пострадавшего. Сделал записи в блокноте. И убыл к себе в бюро. Решил, что нужно ожидать результатов лечения. Тогда можно будет точно определить, в частности, стпень тяжести телесных повреждений.
Перестраховка? Конечно. Ведь с высоты своего опыта Степан Павлович уже мог бы составить заключение. Ничего особо трудного и сложного в этом случае для него не было. Хотя, если быть до конца честным, формально он был прав. Иногда для определения тяжести телесных повреждений важен такой момент, как продолжительность лечения.
Но только не в этом случае. На лицо были тяжкие телесные повреждения, опасные для жизни.
Его сдерживали от решительного шага не только нерешительность и старание обойти острые углы, но и ведомственные инструкции, приказы, а также то, как некоторые солдаты говорят между собой: не спеши выполнять приказ командира, потому что за ним может последовать другой, исключающий первый. Иными словами, эксперт перестраховывался. Ведь говорят в народе, что обжегшись на горячем молоке, дуют на холодную воду. В его практике бывало разное. А тут пенсия не за горами. Все нужно учитывать в комплексе. На потерпевшего ему, в общем – то, было наплевать. Не он первый, не он последний. Комендант уже давно, как и многие из его коллег, привык к чужой боли, страданиям. Он просто не замечал всего этого. Так легче жилось и работалось.
Для Коменданта, уже давно на первом месте было спокойствие, спокойствие и еще раз спокойствие. Еще семья. Кто может возмущаться такой позицией? Разве мало таких вот Комендантов в нашей не простой жизни? Поэтому не удивительна позиция таких «горе – специалистов».
А Гаровец все ждет заключение этого самого чудо – эксперта. Просто ждет и все. Ничего по материалу не делая. Есть другие, как она считала, более важные и безотлагательные дела. Жестоко? Да. Но такова была сущность этого человека. К тому же начальство не торопило ее с выводами. Наоборот, без всяких особых размышлений продлевало сроки проведения проверки по данному факту.
Кстати, раньше, до внесения изменений в УПК, таким правом пользовались только прокуроры и их заместители. Иными словами, раньше следователь для продления срока проверки по заявлению или сообщению о преступлении должен был обращаться к надзирающему за следствием прокурору или его заместителю. А это несколько сложнее, чем получать такое же разрешение от своего же непосредственного начальника или его заместителя. И зачем только внесли такие изменения в УПК?
***
– И тут происходит крутой поворот в нашей истории, – сказал Адам Александрович.
Его товарищ по борьбе с преступностью затянулся дымом сигареты. Выпустив вверх дым, спросил:
– Так какой же поворот? Тут ведь практически все понятно.
– Все да не всем. Заканчивался сентябрь. Начинался октябрь. Жаркевич все еще в реанимации. Врачи ничего не могут сделать для него. Это не их вина. Они сделали все, что могли в такой ситуации. Нужно только поблагодарить их всех за то, что не опустили руки и боролись за жизнь тяжело травмированного человека до последнего.
И вот финал для хлебосольного за счет матери и сестры Жаркевича – он умирает.
Финал его жизненного пути оказался фатальным. Конечно же, не мог он даже в страшном сне увидеть такое. Пригласил в гости «друзей». Напоил, накормил. А они избили его так, что пришлось ему принять такую мучительную и страшную смерть.
– Надеюсь, что ты, как и я, понимаешь, что смерть – это всегда трагедия? – задал риторический вопрос Адам Александрович. – Прежде всего, для самого умершего (за редким исключением автоназии или естественной смерти тяжелобольных). Трагедия для его родственников и близких, друзей. Не собутыльников, а настоящих друзей, если они, конечно же, есть. Вот у Жаркевича их не было.
***
Но оставались самые близкие и родные для него – престарелая мать и младшая сестра Людмила.
Мама уже вышла на пенсию по возрасту. Но еще работала. Из многодетной крестьянской семьи она не представляла себя без работы. Хотя здоровье уже было не то, что раньше, она старалась помогать детям, которые, по ее мнению, были достойны лучшего, чем имели сейчас. Не было дня, чтобы она не переживала за них. Ведь уже давно после смерти мужа на производстве одна растила обоих.
Людмила была младше брата на 3 года. Не красавица писаная. Но все же. В отличие от Ивана работала на заводе. А, поскольку после окончания курсов кройки и шитья могла шить одежду, то подрабатывала на дому, выполняя заказы в основном подруг, как своих, так и маминых, соседей и их знакомых.
На личном фронте у нее было затишье. Можно с уверенностью сказать, что никакой такой личной жизни у нее и не было. Дом, работа, дом. Вот такой жизненный круговорот. Обязанности на заводе. Обязанности дома. А тут еще и брат старший непутевый. То же ее обязанность.
Надо сказать, что они обе жалели Ивана. И старались всячески помогать. Не понимая, что так они оказывали ему медвежью услугу. Фактически он жил за их счет. Сидел на их шеях и не слезал. Как удобно! Но они, ослепленные материнской и сестринской любовью, не замечали этого. Или не хотели замечать.
Узнав о случившемся с сыном, мать слегла. Сердце не молодой уже женщины не выдерживало таких потрясений.
– Дочка, что же теперь будет? Нет нашего Ивана. Как будто это я умерла, а не он. Не правильно это, когда родители хоронят своих детей. Неправильно. Не должно так быть. Ох! Горе наше, горе!
Да, переживания матери усопшего трудно описать словами. Тяжело ей от того, что так рано ушел из жизни сын. Плохой он или хороший, трезвенник или пьяница, трудяга или бездельник, для нее это не важно. Для матери все равно ее ребенок остается ребенком на всю жизнь.
Очень тяжело для родителей хоронить своих детей. По жизни, конечно, должно быть наоборот. Это дети должны отправлять в последний путь родителей – стариков.
Между прочим, давно уже замечено, что матери, в отличие от отцов, больше любят убогих и обездоленных, по их мнению, детей. А, если у сына или дочери все хорошо, то и нет нужды переживать за них. Довольно странная позиция. Но такова жизнь. Такова материнская психология. И никуда от этого не деться. И исправить в этом ничего невозможно. А может и не надо?
Вот и в этой семье. Мать в целом одинаково относилась к обоим своим детям. Но Ивана она все-таки больше жалела, а, получается, что и любила, чем, слава богу, не плохо, как ей казалось, живущую дочь.
– Не плачь мамочка. Слезами горю не поможешь. Нужно что-то делать с похоронами. Ты же сама знаешь, что, кроме нас с тобой, некому больше позаботиться об Иване теперь. А потом будем думать, как этих убийц наказать.
– Эхе-хе-хе. Ты права, моя милая. Одни мы с тобой остались на этом белом свете. Нужно жить. Держаться вместе. Так будет легче пережить то горе, что свалилось на нас откуда ни возьми. Надо помнить о нашем Ванечке. Но не будем забывать про его убийц – душегубов. Думаю, кара настигнет их. Не сейчас, так позже. Обязательно настигнет. Если не на Земле, то там, – она подняла голову и посмотрела вверх, – непременно. Не может быть иначе. А сейчас нам нужно достойно похоронить нашего Ванюшу.
Обе женщины занялись похоронами сына и брата.
Это теперь есть специальные агентства, которые с самого морга и до поминок решают все вопросы. За деньги, конечно. В этом случае не нужно расстроенным родственникам метаться по городу в поисках транспорта, обеспечения похорон и поминок. Тогда такие компании были только разве что в столице. Хотя все равно у женщин не хватило бы средств на такую «помощь». Поэтому у них хлопот было выше крыши.
***
– Ты спросишь: а что же следствие? Как идет разбирательство по нашему делу? – Рассказчик остановился на несколько секунд, как будто действительно ожидал такие вопросы от товарища, сидящего напротив него.
И тот не заставил себя долго упрашивать:
– А действительно, как идет следствие по делу? Точнее пока еще до следственная проверка. Ведь, как я понимаю, уголовное дело пока не возбуждено. Удивительно!
– Идет. Ни шатко, ни валко. Идет, если так можно говорить о страшной волоките, которую допустили следователи и эксперты, и которая граничит с должностным проступком или даже преступлением. Так никем из руководства разных ведоств не замеченная.
***
А события дальше развивались все так же вяло, как и до этого.
После констатации смерти Жаркевича, в соответствии с действующими правилами работники больницы сообщили об этом дежурному городского отдела милиции. Тот, как обычно в таких случаях, направил в больницу дежурившего в опергруппе участкового инспектора милиции Шипитько.
Тот уже не первый раз выезжал туда по таким же поводам. Менялись только пострадавшие. Ну, и обстоятельства предшествовавшие появлению пострадавших в больнице. Вот и сегодня все было до банальности обыденным. Пришел, увидел, получил.
Заполнив соответствующий бланк постановления о назначении судебно-медицинской экспертизы, с напечатанными в нем стандартными вопросами, которые ставились перед экспертом, естественно без учета конкретных обстоятельств дела, о которых участковый и не догадывался, Шипитько выехал в райбольницу.
В приемном покое, участковый получил от регистратора справку о результатах смерти Жаркевича с предварительным диагнозом врачей больницы. Естественно это не имело юридического значения для результатов проверки по данному факту. Но формально она нужна была.
Ее дали.
Он взял.
Попробовав прочитать текст этой самой справки, заполненной врачом больницы от руки, Шипитько в очередной раз убедился, что опыта расшифровки подобных документов у него недостаточно. Слишком мудрено написано и почерк своеобразный. В справке все было так написано, что простой обыватель и даже такое должностное лицо, как участковый инспектор милиции, ничего с первого взгляда и не поймет. Здесь нужно высшее медицинское образование.
– Ну, и почерк у вашего врача. Ничего не прочитаешь.
– Главное, чтобы он сам все понимал, что пишет, – улыбнулась регистратор. – И те специалисты, которые будут ее читать.
Улыбка у нее была чистой и приветливой. Хотя и усталой.
– Конечно. Но кто – то же расшифрует его каракули.
– А вот судмедэксперты не спрашивают, что написано в истории болезни. Они сами все прочитывают. И правильно прочитывают.
– Согласен. Но я не судмедэксперт. Да и образование у меня не медицинское.
– Ну, это уже Ваши трудности. Нужно было учиться семь лет в медицинском институте. Тогда свободно прочитали бы. Я Вам все, что нужно передала. Теперь будем заниматься каждый своими делами.
– Занимайтесь своими. А я пошел заниматься своими. Счастливо оставаться.
С этими словами участковый вышел из приемного покоя. И вовремя. Как раз ему навстречу в кабинет ввели под руки какого-то старика. Видно было, что сам он идти уже не мог.
Вернувшись в отдел, Шипитько передал документы из больницы оперативному дежурному. Решил передохнуть.
Но не тут то было. Дежурный опередил его и сообщил, что нужно ехать на кухонные разборки. Дело шло к вечеру. А это самое беспокойное время суток для дежурного участкового инспектора. Именно к вечеру почему-то начинаются ссоры и драки в семьях. Удивительно, но факт, который неоднократно подтвержден практикой.
Только через две недели после смерти Жаркевича в больнице, Комендант вынес свой вердикт: в связи со смертью пострадавшего поставленные перед ним в двух постановлениях о назначении СМЭ вопросы будут разрешены при экспертизе трупа.
Вот тебе бабушка и Юрьев день! Спрашивается: что же он делал эти две недели? Вопрос есть. Ответа на него нет. К сожалению.
При этом эксперт объединяет два постановления о назначении экспертиз, которые вынесены разными должностными лицами, в одно. Выносит одно заключение. Но оформляет проведение двух экспертиз. Каково!? Как легко оказывается, сделав одно дело, представить в отчете уже два.
***
– Везде пока что палочная система учета и отчетности, – со вздохом констатировал Иван Николаевич. – Ничего с этим не поделаешь.
– Правда, проводит экспертизу Комендант довольно шустро, а именно в течение десяти дней, – продолжил Адам Александрович. – Это, если считать со дня вынесения второго постановления о назначении СМЭ. Про первое я вообще молчу тихонько. Оно уже никому не интересно.
– Везде свои порядки. Точнее беспорядки.
– Следует отметить, что, видимо, слишком торопился Комендант закончить экспертизу, – констатировал Адам Александрович. – Потому, что в заключении он указал не все телесные повреждения, описанные врачами райбольницы в истории болезни Жаркевича. Как могло такое случиться остается тайной до сих пор. По крайней мере, он объяснить это никак не может. Ссылается только на освидетельствование потерпевшего, которое проводил сам при его жизни. А также на то, что, что обнаружил спустя продолжительное время, пока Жаркевич еще жил и мучился, при вскрытии его трупа. Но ведь можно определенно говорить, что часть телесных повреждений, которые он «не заметил» при освидетельствовании живого Жаркевича, могли попросту исчезнуть в результате лечения его в течение довольно длительного времени. Но он – то осматривал пострадавшего практически на следующий день после поступления в больницу. Значит, не мог не заметить эти «исчезнувшие» потом телесные повреждения.
– Трудно поспорить с этим, – поддержал друга Иван Николаевич.
– И вот, наконец, долгожданное заключение судебно – медицинского эксперта в руках у Гаровец. Не стану приводить его полностью, потому что оно было на пяти листах. Отмечу только, что в нем четко указаны телесные повреждения, зафиксированные и врачами больницы при поступлении Жаркевича в больницу, и самим экспертом, за исключением «пропущенных» им же по не понятной для меня причине, механизм причинения телесных повреждений, время их образования и степень их тяжести.
Просто неожиданным выводом эксперта для старшего следователя, судя по ее поведению при осуществлении проверки, явилось то, что Комендант указал в заключении, что телесные повреждения, причиненные Жаркевичу, относились к категории тяжких, по признаку опасности для жизни. А причина смерти – перелом костей основания и свода черепа.
Только теперь Гаровец с полной уверенностью в правоте своего шага, решает возбуждать уголовное дело по признакам преступления, предусмотренного частью 3 статьи 147 УК.
Если ты забыл, – с добродушной улыбкой на лице сказал Адам Александрович, – могу расшифровать: умышленное причинение тяжкого телесного повреждения, то есть повреждения, опасного для жизни, способом, носящим характер мучения или истязания, повлекшее по неосторожности смерть потерпевшего.
– Забудешь тут, как же, – отреагировал Иван Николаевич.
***
Несмотря на то, что все было очевидным, а поэтому возбуждение уголовного дела должно было быть осуществлено непременно, следователь по своей старой укоренившейся привычке решила вначале проконсультироваться с руководством отдела. Такое уж у нее было правило. Скорее всего, для того, чтобы потом начальство думал, как выйти из сложной ситуации, которая могла возникнуть после возбуждения дела.
Попасть к начальнику отдела она не смогла, так как он уехал к вышестоящему начальству в столицу. Поэтому пошла к его первому заместителю Карташову Викентию Степановичу.
Надо сказать, что Карташов занимал этот пост сравнительно недавно. До этого он работал в другом отделе старшим следователем по важнейшим делам. Но переехал в этот город по семейным обстоятельствам. Можно сказать на малую родину. Тем более с повышением в должности. С практикой возбуждения уголовных дел и расследования их был знаком не понаслышке. Да, и с работой следователя в целом и в частностях также.
– Викентий Степанович, можно? – довольно робко, что ей, в общем-то, было не свойственно, спросила Гаровец.
Сказать, что она робела перед руководством нельзя. Но в данном случае посчитала, что так будет лучше для нее. Ведь она еще плохо представляла, как поведет себя новый руководитель в данной ситуации. Это было первое общение к нему по конкретному делу.
– Конечно, Ирина, прости, отчество Ваше запамятовал, – сделал вид, что слегка сконфужен, ответил Карташов.
На самом деле никакого конфуза не было. Он действительно забыл ее отчество, хотя и тщательно изучал списки сотрудников отдела.
– Проходите. Присаживайтесь, – и указал на один из стульев.
– Ничего страшного. Не такая я уж и фифа, чтобы меня по отчеству называли, – отреагировала Гаровец, входя в кабинет и усаживаясь на предложенный стул.
– Не скажите, не скажите. Слушаю Васю. Что произошло?
– Тут такое дело. С сентября у меня на проверке находятся материалы по факту избиения такого Ивана Жаркевича. В общем, ничего особенно – пьяные разборки забулдыг. Пьянка. Драка. Все бы ничего, но некоторое время назад потерпевший умер в больнице. Судмедэксперт выдал заключение о том, что ему были причинены прижизненные тяжкие телесные повреждения, опасные для жизни, которые и повлекли смерть.
– Так. А в чем загвоздка. Нужно возбуждать уголовное дело по части 3 статьи 147. Или что-то мешает этому?
– Ничего. Но начальник отдела требует, чтобы при возбуждении уголовного дела мы докладывали ему или его заместителям суть дела. Вот я и докладываю.
– Вы сами считаете, что нужно возбуждать дело?
– Да.
– Ну, вот, видите. Все понятно. Я согласен с возбуждением дела. Квалификация, надеюсь, не вызывает сомнений?
– Нет.
– Тогда действуйте. Не мне Вас учить, что нужно делать по делу.
– Понятно. Я пойду?
– Конечно.
Получив «добро» у начальства, Гаровец вернулась в свой кабинет и засела за компьютер.
Раньше этот ее шаг назвали бы так: засела за «писанину». Но она уже давно от руки заполняла документы только на месте происшествия. Там было неудобно работать с компом. А вот в кабинете работала исключительно на компьютере, а в изоляторе временного содержания с помощью ноутбука.
