Buch lesen: «Старость: Энциклопедия позднего времени», Seite 4

«У всякого возраста свои сны…», резонно заметил когда-то писатель Станислав Рассадин [Рассадин 2004]. И не являются ли все эти сны приметой своеобразного жизненного итога, «заключительного периода онтогенеза»? Я расспрашивал своих приятелей и знакомых близкого возраста, и все они, словно сговорившись, повторяли одно и то же: с годами сновидений стало гораздо больше и, как правило, они стали тяжелыми, абсурдными. Многие говорят о повторяющихся сюжетах снов, тоже часто неприятных. Меня, например, в начале периода моей старости регулярно преследовал сон об обмене моей квартиры в Петербурге на какую-то другую, гораздо более худшую. Возможно, пытался я объяснить, потому что мы с женой были довольным нашим жильем, лучшим за все предшествующие годы, и какое-то подсознание таким образом предостерегало меня, побуждало ценить то, что есть в реальности. Фаина Раневская говорила: «Старость – это когда беспокоят не плохие сны, а плохая действительность» [Раневская 2019], у меня же было наоборот: беспокоят плохие сны при благополучной в целом (грех жаловаться!) действительности.

Так неполноценный, прерывистый сон с тягостными сновидениями и ранним пробуждением стал ночным фоном моей жизни на старости лет, главной проблемой. Хотя, надо признать, бывают в поздней жизни пожилого человека проблемы и похуже.

6. СТАРОСТЬ И ПАМЯТЬ

Старость… прокладывает путь в свой особый мир с помощью вычитания. С каждым днем мы забываем больше, чем узнаем. А. Генис

Должен признаться, я никогда не отличался хорошей памятью, и уже в молодые годы придумывал специальные способы запоминания разной нужной информации: заводил карточки, использовал записные книжки, вел всякие записи, раскладывал «напоминалки». Для подготовки к экзаменам готовил «шпаргалки» в виде ключевых слов: только с их помощью мне удавалось преодолевать трудности запоминания и достаточно успешно проходить разного рода испытания, студенческие и аспирантские. Прошли годы, и, к моей радости, появились компьютеры, за ними смартфоны, которые стали если не заменять мою неустойчивую память, то хотя бы поддерживать, помогать.

К старости с памятью стало еще хуже. Я много читал, особенно специальной литературы по своей профессии, обязательно вел записи, конспектировал прочитанное. Но проходило время, и я почти все забывал. Случалось даже, начинал знакомиться с каким-то интересным текстом и не сразу соображал, что я уже прочел его раньше и даже конспект храню! Меня это огорчало, но надо было приспосабливаться, бороться с самим собой. И это мне в основном удалось: несмотря на проблемы с памятью, я совершил весь свой профессиональный путь, который называют карьерой: стал вузовским преподавателем, защитил две диссертации, руководил кафедрой. Для чтения лекций и выступлений с докладами, а это была важная часть моей профессиональной деятельности, я по-прежнему прибегал к ухищрениям в виде всё тех же опорных слов и разных подручных записей, карточек, шпаргалок.

Появилась, впрочем, и еще одна неприятность. Лет десять назад я обнаружил у себя, в своем речевом процессе, да и в мыслительной деятельности вообще, небольшие словесные провалы: время от времени появлялись некоторые названия, около десятка, которые я регулярно не мог извлечь из своей памяти, вспомнить в нужный момент: какие-то участки моего мозга упрямо отказывались их принимать, сохранять и выдавать при необходимости! И такие названия, то есть слова/понятия, периодически менялись: одни я как бы затверживал и вспоминал уже быстро, но появлялись другие: опустевшие ячейки бывших «трудных» названий скоро заполнялись новыми. Загадка мозга! И опять мне помогали и сейчас помогают приготовленные загодя записки, списки уже не только опорных, но и таких «проблемных» слов, которые я не могу оперативно извлечь из памяти в нужный момент. Конечно, в своей профессиональной деятельности я более или менее легко выходил из положения и преодолевал свои затруднения: быстро находил синоним, подбирал другое слово, или менял фразу, подход к предмету разговора, то есть многолетний опыт преподавателя-филолога и мои личные приемы и навыки делали своё дело, и слушатели, студенты или преподаватели, вряд ли замечали все эти мои манёвры. Зато замечал их я и расценил, думаю, правильно, как развивающийся процесс моей мозговой деятельности. Вспомнил, что нечто подобное, только гораздо хуже, было у моего отца в его 70 лет: он тоже не всегда мог вспомнить какое-то бытовое слово и, более того, путал названия (не предметы!): вместо «ключи» говорил «очки», вместо «сумка» – «палка», «ложка» – «вилка» и тому подобные переключения названий, связанных некоторой пространственной смежностью. Я вспомнил об этом, подумал, что надо упредить развивающийся у меня процесс (а вдруг?) и постепенно стал склоняться к мыслям о завершении своей профессорской деятельности.

А поддерживала меня в этом старая история, которую я слышал в юности от учителя пения (некоторое время я учился вокалу). Я приходил к нему вместе с другими учениками, он распевал с нами разные упражнения («Caro Mio Vieni Da Me-e-e-e!..»), а в перерывах любил рассказывать о себе и о своей карьере лирического тенора. Хвалился, что пел партию Трике в опере Чайковского «Евгений Онегин» и был партнером Лемешева. А еще учился оперному искусству в Италии, стажировался в La Scala и там усвоил правило лучших итальянских мастеров bel canto: «уходить со сцены следует не в зените славы, а чуть раньше, чтобы публика запомнила тебя лучшим». И с придыханием произносил великие имена: Энрико Карузо, Марио Ланца, Франко Корелли… Наш почтенный учитель явно увлекался, намекал, что и он был заслуженным тенором, что бросил карьеру певца раньше, чем мог. Он волновался, краснел, что-то напевал, перерывы затягивались… Но история запомнилась, и я легко воспроизвожу ее, кстати, «без всяких опорных слов»!

Пришло время, и я принял решение уходить на пенсию, сообщил об этом кафедре и начальству, а когда коллеги стали меня отговаривать, в шутку рассказал историю с итальянскими тенорами, дескать, я тоже хотел бы остаться в памяти универсантов на достойном своем уровне «bel canto». Впрочем, это была не совсем шутка. В российской вузовской системе, и в Санкт-Петербургском государственном университете в том числе, не было и сейчас нет, верхнего возрастного порога для преподавателей. Особенно для профессуры. Хотя, если начальство очень хотело от кого-то избавиться, прежде всего по политическим причинам, то легко делало это, ссылаясь на пенсионный возраст жертвы. Но профессора по традиции оставались на службе долго, особенно заслуженные. Я наблюдал некоторых из моих старших коллег с грустью: прежнее лекционное мастерство куда-то исчезало, бросалась в глаза какая-то заторможенность, замедленность и даже порой неадекватность реакций и поведения в некоторых ситуациях. Самых почтенных из них приводили под руки аспиранты, пошатываясь, старцы шли в аудиторию и не знаю как, но чем-то там занимались с немногими уже учениками.

Мой приятель с восхищением рассказывал о своей родственнице, которая в 90 с лишним лет продолжала «с успехом» руководить лабораторией, и сотрудники не хотели отпускать ее на пенсию. Может быть, и не отпускали, но, полагаю, с какой-то скрытой целью. Скажу как Станиславский: «Не верю!». Вся физиология и психология поздней старости, вся ее симптоматика противоречит возможности успешной интеллектуальной деятельности престарелого человека. И понимать это должен прежде всего он сам.

Нет, я не хотел такого конца своей карьеры, пусть лучше мои коллеги и ученики помнят меня 70-летним энергичным и реально работавшим преподавателем.

Остатки своей энергии, способностей и любопытства мне хотелось отдать какому-то новому свободному (наконец-то!) творчеству. Мы с женой переехали в США, поселились в Калифорнии, рядом с семьей дочери. Довольно быстро освоились, и я почувствовал интерес к очень необычной, после российского северо-запада, окружающей флоре, прежде всего к деревьям. Стал активно фотографировать, коллекционировать, разбираться, систематизировать и даже описывать. Это большая радость – свободно, без принуждения, без жестких обязательств заниматься тем, к чему лежит душа. А душа моя стала склоняться к ботанике, любительской, разумеется, на этом этапе жизни. Конечно, и тут меня не покидали, и даже усиливались, проблемы с ускользающей памятью: я с огромным удовольствием узнавал названия местных цветов, кустарников, деревьев, читал о них и, спустя некоторое время, благополучно забывал. Вот оно «вычитание» по А. Генису! Появились новые «проблемные» слова: все время запинаюсь при необходимости вспомнить и произнести: «эвкалипт», «секвойя», хотя неплохо уже знаю эти виды. Это относительно новые названия моего активного словаря, но почему я с таким трудом, или с помощью жены, вытягиваю из памяти такие, например, давно знакомые названия цветов, как «петуния» или «гербера» и при этом без труда произношу совершенно новое для меня слово – «газания»? Загадка!

Ничего, говорю я себе, при мне остаются мои старые приемы письменного сохранения информации, а еще интернет, подручный смартфон, поисковые системы, любые словари – можно жить дальше, и не просто жить, но и получать радость от познания.

А еще я занялся, наконец-то, английским языком: по необходимости, ведь мы живем в Америке, а с другой стороны, с удовольствием – полезная нагрузка на стареющие мозги. Записался на бесплатные (!) курсы, снова стал студентом (как это порой приятно перейти в противоположное качество в учебном процессе: из учителя – в ученики…), учился, вспоминал забытое, улучшал имеющееся и до поры до времени «гарцевал» на фоне моих гораздо более молодых соучеников. Но, постепенно повышая свой языковой уровень, я скоро понял, что все-таки опоздал: то, что давалось мне более или менее легко в юности и даже в молодости, в старости стало требовать гораздо больше сил, а результатов оказывалось гораздо меньше. Днем я успешно запоминал десятка два-три новых слов или выражений, а наутро от них оставались немногие единицы. Да еще мои старые проблемы с извлечением нужного из памяти: есть несколько английских слов, хорошо мне знакомых, которые упорно не задерживаются в моей оперативной памяти и заставляют снова и снова отправляться за ними в словарь. Не то, чтобы я приуныл, нет, я спокойно и трезво оцениваю ситуацию и понимаю, что сделал, как и хотел, еще один шаг в познании своих возможностей, собственной своей старости. И, кстати, на такую же неспособность удерживать в памяти всё нужное жалуются и другие немолодые мои соученики, ровесники или даже более молодые, чем я. Значит, это типичная особенность памяти старых людей.

Если у вас появляются какие-то проблемы, тем более трудно преодолимые, то, как вы понимаете, очень важно находить причины таких проблем, объяснения, обычно это утешает и становится легче. Думаю, так происходит не только в старости, но и в молодости, такова психологическая природа личности. Но вообще-то я не искал и не ищу утешений, гораздо полезнее знание, познание и понимание проблем старости. И я пытаюсь найти эти знания не только в своем собственном опыте, но и в чужом: в откровениях родственников и знакомых, в устных и письменных воспоминаниях пожилых людей.

Моя мать очень любила рассказывать и была замечательным рассказчиком. А рассказывать больше всего любила о своем далеком прошлом, о детстве, юности, о своих близких и о тех, кого встречала в своей жизни. Иногда рассказывала о прочитанном. Конечно, для воспоминаний всегда нужен слушатель, а хороший слушатель, как и хороший читатель, встречается не часто, говорят, это тоже своеобразный талант. Я слушал рассказы моей матери много раз и думаю теперь, что в молодости был не самым внимательным ее слушателем, не все запомнил, не все расспросил и осознал это, увы, только с возрастом. И все же многое в моей памяти осталось, многим я проникся и даже успел убедить свою мать записывать эти ее воспоминания, что она в конце концов и сделала. После ее ухода, в столе нашлись две исписанные общие тетради – ее воспоминания, и мы с женой издали их в виде книги. Более всего в рассказах матери меня удивляли многочисленные подробности, детали, особенно из детской жизни. Когда она описывала поразившее ее в детстве птичье гнездышко с яичками и историю с этим гнездышком, мне казалось поначалу, что в ее рассказе была доля замечательного художественного вымысла, но потом я понял, что это были реальные воспоминания и умение их передать. Она часто называла имена детей, с которыми играла, подробно описывала обстановку, в которой жила, а в одном из своих рассказов о родителях перечислила фамилии одиннадцати (!) соседей в их многоквартирном доме, чему тогда и сама удивилась. А были еще и другие истории с яркой детализацией места, времени и событий, с именами подруг, соседей, дальних родственников, что только подкрепляло мое удивление.

Прошло время, и к моему пожилому возрасту я стал понимать, что это не только дар и опыт повествователя (мама – бывший школьный учитель), но и специфика памяти пожилого человека, у которого может быть слабая оперативная память, как говорят IT-специалисты, но очень хорошая долговременная, извлечения из глубокого прошлого, ее еще называют автобиографической памятью. Что-то похожее оказалось и у меня: при всех моих проблемах с оперативной, или, иначе говоря, эпизодической, рабочей памятью, о чем я уже рассказывал, я тоже хорошо помню множество подробностей из своего детства: имена и фамилии друзей, с которыми играл, дружка-первоклассника Борю Зелкина, многих одноклассников из начальной школы, хорошо помню наш дом, двор и все, что меня тогда окружало. Более того, до сих пор помню часть текста Программы XXII съезда КПСС… на английском (!) языке, который нас когда-то заставляли выучивать наизусть в школе. Зачем мне это? Эх, если бы можно было освободиться от подобных «файлов» долговременной памяти в моем престарелом мозгу и ввести на их место новую полезную информацию…

На это же сетуют многие немолодые люди. 69-летний Андрей Макаревич, известный певец и композитор, пишет: «Память начинает вытворять чудеса: услужливо вынимая из прошлого совершенно не нужные тебе фрагменты (причем украшенные микроскопическими деталями), она наотрез отказывается работать в коротком бытовом диапазоне…» [Макаревич 2019].

Такой, казалось бы, парадокс. «Интеллект возмещает потерю перспективы ретроспективным путем, возрождая пережитое личностью. Впадение в детство при постепенном расставании с жизнью – самое сильное доказательство того, что она – повтор, а не его прекращение» [Смирнов 2012, с. 204]. Впрочем, ученые находят этому и физиологическое объяснение. В научно-популярном источнике со ссылкой на исследования Дюкского университета США читаю:

По мере старения скорость, с которой человеческий мозг получает и обрабатывает изображения, постепенно снижается. Это приводит к временно́му несоответствию в воспоминаниях… Люди часто удивляются, как много информации они помнят в юности. Однако дело совсем не в том, что в прошлом их опыт был важнее, просто обработка данных происходила гораздо быстрее… По мере взросления человека в мозге также взрослеют нервы и нейроны. Они увеличиваются в размерах и усложняются. Следовательно, новые нейронные сигналы должны пройти более длинный путь, чем в молодости. [https://www.bagnet.org/news/society/].

Вас утешает это объяснение? Не очень? Меня тоже. Ну так это и не самое главное в нашей жизни. Главное, что мы, пожилые люди, справляемся с действительностью, кое-что все-таки помним и запоминаем (особенно, когда записываем), а если и забываем что-то важное, наш организм нам обязательно напомнит: пора, к примеру, отдохнуть, время поесть, надо прогуляться, заняться чем-нибудь интересным и полезным или отправиться спать.

Конечно, с актуальной памятью случаются и более серьезные, иногда очень серьезные проблемы, а именно разной степени тяжести расстройства памяти, которые называют специальными медицинскими терминами: склероз, разумеется старческий, старческий маразм, болезнь Альцгеймера или, не к ночи будь помянута, сосудистая деменция, то есть старческое слабоумие… Сплюнем три раза и будем жить дальше.

Кстати, некоторые из названных мной страшных терминов-диагнозов оказываются нередко поводами для шуток. Так, старческим склерозом или просто склерозом веселые люди называют иногда простую забывчивость:

А где же… ключ… от чемодана? Пардон. Он же у меня не закрыт. Вот проклятый склероз! [Леонид Гайдай, Владен Бахнов. Спортлото-82, к/ф (1982)]; Миниатюра «Веселый склероз» игралась на сплошном хохоте, она была поста-влена мною… [М. А. Захаров. Театр без вранья (2007)]

Конечно, такой юмор понравится не каждому, но, мне кажется, это нормальная защитная реакция большинства людей, в том числе и пожилых, которая привела к так называемому опрощению значений специальных названий, превращению серьезных научных терминов медицины в шутливые бытовые слова и выражения, типа Маразм крепчал (‘о нарастающей глупости, абсурдности, обычно в адрес властей’). Мои совсем не старые коллеги в пору моей работы на филологической кафедре то и дело вставляли в речь при неформальном общении разные такие «весёлые» словечки:

Ой, опять телефон дома забыла, вот склероз -то проклятый!

Ну вот, снова отчет требуют на пяти страницах, они что, с ума посходили, маразм какой-то.

У тебя альцгеймер , что ли, какой праздник?! Нам еще целую неделю работать!

А вот убедительный пример из «Национального корпуса русского языка»:

Если я не вспомню про эпизод с гороскопом, Оля не станет миндальничать, скажет просто: «У тебя маразм. Склероз. Альцгеймер». [Т. Г. Щербина. Аргус (одноклассницы) // «Волга», 2010]

Всё это шутки, но что делать моему ровеснику, вполне серьезно теряющему память? Жить! Разобраться в особенностях своей памяти, приспособиться и попытаться извлечь из ее состояния какую-то свою пользу, например, начать рассказывать. Ах, некому? Никто не хочет слушать? Ну тогда наговаривать на какой-нибудь плеер в своем телефоне-смартфоне, в компьютере или просто записывать в тетрадь. Никому не нужно? Ну, не будем решать за других: наши воспоминания кому-то обязательно потом пригодятся, кто-то ими воспользуется, ведь каждый из нас – «исторический персонаж», «ходячий документ», носитель какой-то важной информации об ушедшем времени. К тому же воспоминания и их фиксация могут быть полезным занятием одинокого человека и некоторым умственным напряжением в борьбе с усталостью нашего мозга: мозг должен трудиться до конца.

7. СТАРОСТЬ И МУДРОСТЬ

Зрелость – способность исправлять ошибки, старость – их избегать.

Из Законов Мерфи

Есть такой популярный стереотип: старость – возраст мудрости. Распространённый образ мудреца – человек преклонного возраста с длинными седыми волосами и бородой. Задайте слово «мудрец» поисковой системе, и вы получите галерею портретов пожилых старцев, как правило, древнегреческих или индуистских. Более широкое и подробное представление о мудрецах дает англоязычная Wikipedia: The wise men (‘мудрецы’) – это «библейские волхвы…; божества удачи, процветания и долголетия в китайском буддизме и даосизме, в философии – «человек, достигший мудрости». Здесь тоже речь идет именно старцах: «достигший долголетия». «The old wise man, – сообщает Wikipedia, – это архетип, описанный Карлом Юнгом, а также классическая литературная фигура, и его можно рассматривать как стандартный персонаж. Мудрый старик может быть глубоким философом, отличающимся мудростью и здравым смыслом».

Конкретные примеры можно найти в книге А. В. Волошинова «Мудрость Эллады», жизнеописание десяти античных мудрецов: Пифагор, Гераклит, Парменид, Зенон, Протагор, Демокрит, Сократ, Платон, Аристотель, Диоген – мудрейшие из мудрейших не только в древнегреческой философии, но и во всей мировой культуре.

Однако в бытовом сознании и в живой речи «мудрец» – это «Человек большого ума, умудрённый знаниями и опытом» [БТС 1998], хотя это слово нередко употребляется и в ироническом смысле, например, у Н. А. Островского в названии пьесы «На всякого мудреца довольно простоты». Такой же иронический «мудрец» представлен и у Ги де Мопассана (рассказ «Мудрец» в сборнике «Сестры Рондоли»). А в рассказе М. Горького с тем же названием «Мудрец» и в его же пьесе «Старик» «человек большого ума» изображается даже карикатурно.

Замечу попутно: «мудрец» – это только и исключительно мужчина, что кажется не вполне справедливым для современности, но такова история. Образ «мудрой пожилой женщины» никаких сомнений не вызывает, примеров множество, но специального слова для него русский лексикон не содержит – еще одно следствие устаревшего андроцентризма, традиционного для многих культур, не только русской.

Почему «старость» и «мудрость» кажутся взаимообусловленными, вполне понятно: приближение к концу жизни происходит как будто бы с накоплением опыта, знаний, а значит, ума и, вероятно, мудрости. Довольно часто в нашей речи встречаются претендующие на убедительность ссылки: «Старики говорят…», «Старики рассказывают…», «Спросите у стариков…» и т.п. Но о старых людях говорят и другое: выжил из ума, старая калоша, песок сыплется… Михаил Жванецкий справедливо иронизировал: «Мудрость не всегда приходит с возрастом. Бывает, что возраст приходит один».

Почему не всегда? Ответ опять-таки очевиден: разумность, мудрость в старости – это продолжение ума, заложенного в молодости и умноженного в зрелости. Если его не было прежде, не будет и в преклонные годы: «Как наглость и разврат свойственны молодым людям больше, чем старикам…, так старческая глупость, обыкновенно называемая сумасбродством, свойственна только пустым старикам, а не всем», – учил Цицерон. «К старости недостатки ума становятся всё заметнее, как и недостатки внешности», вторил ему спустя столетия Франсуа Ларошфуко. Иначе говоря, сама по себе старость никогда не гарантирует личности непременного уважения и почета, как это обещалось в знаменитой советской песне на слова В. И. Лебедева-Кумача: «…Старикам – везде у нас почёт». Старость может и должна рассчитывать только на внимание и заботу общества, всё остальное – в зависимости от заслуг личности.

И всё же, существует какое-то особое качества ума, если он у данного субъекта есть, которое отличает именно пожилых людей, это качество и принято считать мудростью, во всяком случае в бытовом представлении. Так что же такое мудрость пожилого человека, не мыслителя, не философа?

Среди симптомов старости (я перечислил их в Главе # 4), обратим внимание на замедленность, снижение скорости реакций, потребность подумать (не лишнее, кстати, качество для любого возраста). Пожилой человек не склонен торопиться, а иногда и отвечать, реагировать, действовать, когда этого можно избежать. Как тут не вспомнить хорошую украинскую пословицу: Не лізь поперед батька в пекло! Это значит, что батько, то есть старший, – умнее младшего, он не торопится, сдерживает младшего, а в иных случаях и вовсе не действует, воздерживается от принятия решения. Скупость старого человека, которую отмечают некоторые наблюдатели, может проявляться и в скупости на слова, движения, действия. Профессор СПбГУ Борис Аверин в одном из своих интервью утверждает: «Молодой человек должен быть нацелен в будущее, на созидание. А пожилой должен уклониться от деяния, потому что всякое деяние есть зло…». [Аверин 2021]. В этом высказывании, отчасти спорном, надо увидеть главное: «пожилой должен уклониться от деяния». И не только «должен», но обычно и уклоняется! Это характерное свойство старости: уклоняться, избегать, не действовать, воздерживаться – так экономятся силы, энергия, время, так продлевается жизнь.

Писатель Дина Рубина рассказывает: «Несколько лет назад услышала от Либединской: – Моя бабушка говорила: – В молодости надо делать то, что хочется, а в старости НЕ делать того, чего НЕ хочется)» [Рубина 2008].

Напрашивается вывод, итоговое заключение обо всех таких наблюдениях и высказываниях, и его довольно точно формулирует философ Игорь Смирнов: «То, что принято считать мудростью седовласых патриархов, есть не что иное, как их воздержание от прямого действия, как их осторожничанье и наложение на себя некоей аскезы» [Смирнов 2012].

Вот что такое старческая мудрость.

Люди старшего поколения должны помнить так называемых кремлёвских старцев, или геронтократию 1960-80-ых годов СССР, когда страной управляли престарелые и практически нетрудоспособные генеральные секретари ЦК КПСС (не стану перечислять их имена), которых трудно было заподозрить в мудрости. В стране царила глупость: сужу об этом не только по публичным речам властных старцев, но прежде всего по их действиям при моей жизни, государственным акциям разных лет, которые неуклонно заканчивались провалами:

– массовое внедрение кукурузы,

– запрет на разведение скота в личных подсобных хозяйствах,

– ввод войск в Чехословакию,

– преследование инакомыслящих,

– ссылка академика Сахарова в г. Горький (Нижний Новгород),

– ввод войск в Афганистан («интернациональный долг»),

– «укрепление трудовой дисциплины» (с помощью милиции),

– антиалкогольная кампания (с вырубкой виноградников!),

– сумбурные денежные реформы,

– военный штурм города Грозного и всей Чечни,

– «специальные военные операции» в Грузии, Украине,

и многое-многое другое, противоречащее не только мудрости, но и просто здравому смыслу. Скажу больше: всю жизнь мне, и не только мне одному, пришлось прожить в условиях бесконечной государственной глупости, нелепости, бездарности властей, и я, призна́юсь, устал жить в этой нездоровой атмосфере, когда к тому же приходилось скрывать свое отношение к происходящему в стране ради собственной безопасности и безопасности своих близких.