Buch lesen: «Возрождение, или Граната в руках обезьяны», Seite 9
С первыми лучами солнца мы отправились в лес. Нашли сухое упавшее дерево, отпилили два кругляша и колоду для основания. Еще гладкий толстый сук и к обеду вернулись назад.
– Господа изобретатели прибыли. Столик подавай, а на стол че ставить будем? Еды нет, – дед продолжил язвительный тон со вчерашнего.
– Кувалду грызть будем, надолго хватит, – бросил реплику в ответ, поддерживая шутку.
– Кувалда много мяса добыла, а ваш столик – пшик да и только.
– Завелся с утра, сам вчера говорил, сделай, если мастер, – злость подступала комом.
– Это было вчера, я был сыт. Архимед да Эврика, – злорадостно усмехнулся дед и ушел в кузницу.
Он делал это специально, зная – когда я злой, мозги ворочаются быстрее, не давая зацепиться лени.
– Ворчун старый, испортит настроение на весь день.
– Он спецом злит нас. Почему все так любят говорить «Архимед и Эврика»? Впрочем, не просто говорят, а дразнят? – мягко спросила Эврика.
– Знаю, шутки у него плоские. Хочешь, чтобы и тебя покинуло настроение – я расскажу легенду про Архимеда.
После рассказа Эврика, взявшись за живот, качалась по земле.
– Так, значит, я тебе нужна для опытов!
Я молча пробивал отверстие для сука в колоде, краска залила все лицо, не выдержал внутреннего напряжения и прыснул смехом. Немного повеселел, дело спорилось, но просчитался, и сук вошел в колоду свободно, немного болтаясь. «Позже расклиню, когда все доделаю», – решил я. В целом столик удался, кругленький, небольшой, он походил на собрата с картинки.
Эврика расположилась на второй колоде за столиком. Положила глину, разминая, аккуратно прилаживала куски в целое изделие, заглаживая соединения.
– Ну как? – спросил я.
– Ничего, лучше, спина не напрягается.
Глядя, как она лепит, я повернул крышку с чашей, подставляя другой, недоделанный, бок под руки Мастера.
– Ой! – воскликнула Эврика.
Ноги ее стояли на нижнем кругу, также повернулись, нарушив равновесие девчонки. Немного прилепив глины, уже сама за крышку подвернула чашу.
– И впрямь удобнее. Любую сторону лепить можно, не сходя с места.
Раз за разом, поворачивая чашу уже ногами, Эврика быстро закончила работу. Я крутанул крышку посильнее, края чаши заплясали неравномерной высотой, приставил палец, аккуратно подравнял их.
– Эврика! – закричал я. – Смотри!
Где касался палец, оставалась гладкая ровная поверхность без ямок и бугорков. Приложил пальцы снова, выровнял бока. Раскручивая столик все быстрей, немного не рассчитал с силой, и чаша не выдержала центробежной силы, смялась.
– Всю работу загубил, пусти, я сама.
– Давай я буду крутить, а ты лепи.
И работа закипела с новым энтузиазмом. Эврика, смочив руки, сдавила глину с двух сторон, снаружи и внутри, и потянула вверх. Как по мановению волшебной палочки, стенки начали расти, тянулись следом за руками. От смещения рук в стороны стенка изгибалась, выставив пузо наружу, затем прогнулась внутрь, образуя шейку, и… свалилась вниз, обмякнув на столике бесформенной кучей. Радости не было предела, мы прыгали, пищали вокруг нового изобретения. К вечеру на столе стояла ваза, почти как на картинке. Пришлось немного усовершенствовать ногу столика. Расширил дырку в колоде и смазал обильно жиром. Обвернул стойку тонкой кожей, вставил в жирное гнездо. Эврика приловчилась сама раскручивать его ногами.
– Ай да молодцы! Получилось! – дед ходил кругами и хлопал в ладоши.
– Будете с нами спорить, дядька Сталь? – съехидничала Эврика.
– Скоко мяса дашь за вазу? – поддержал тон я.
– Чего уж, перед Мастером Глиняных Дел склоняю голову, – отвесил поклон дед.
– Буде вам, – смутилась девчонка. – Теперь с вас обещание, весна на дворе.
– Это еще что за обещание?
– Забыли? Домик с печкой для обжига.
– А-а-яй-яй, забыл, склероз проклятущий. А разве я обещал, о, язык мой длиннющий? Слушаюсь и повинуюсь. Ты пока обожги это произведение искусства, я старейшине покажу. Архимед, – с пафосным величием обратился ко мне. – Читай, но не зачитывайся. Виданное дело, чтоб старик ходил на охоту, а юноша с красавицей глиной играли.
– Я, я тока столик успел закончить, два кругляша расколол, пока вклинил, дал бы гвоздь – быстрее сделал бы.
– Металл ценнее дерева. Его беречь надо, – с поднятым пальцем вверх произнес речь дед.
– Ну не вам с девками лепить, – краснея, заступилась Эврика. – Бог так же с глины начинал.
– Рано списываешь меня, еще старушку притиснуть не прочь.
– Старушку – ну если только притиснуть.
– Все, уморили старика, давайте есть, живот давно марш играет.
– А-а, мы ничего не готовили, выполняли ваше поручение, читать и изобретать.
Громко рассмеялись мы.
– Ат, черти чумазые, быстро, Архимед, за хворостом. Эврика доставай соленое мясо, какой охотник, такой и ужин. Охотник стар, и мясо не свежее, – с напускной злостью крикнул дед на нас.
С звонким смехом разбежались по делам. Через два часа мирно сидели за ужином.
– Ты, внучек, глубже дыру в колоде сделай, болтаться стол перестанет.
– Крутить тяжелее станет, ноги устают.
– Жиром смажь.
– Смазал, не сильно помогло, дай полоску тонкого железа оковать стойку.
– Его беречь надо, это стратегическое сырье.
– А есть супчики любишь?
– Снова заводитесь, аппетит испортите.
– Нет, и вправду, расклепай железа, по жиру вертеться само станет. Все равно в кузнице бездельем страдаешь.
– Безделье – это твое хобби. Вчера пришел Цзы и попросил выковать особую пилу, зубы широкие, плоские и загнутые крючком. Хочет доски пилить.
– Доски? Пилить? В торец дерево пилить зуб забьется, мы пробовали с тобой, – удивился я.
– Во-во, и он про то, острый зуб влезает меж волокон, а его плоский зуб, как топор, тесать будет. Из бревен выйдут отличные доски. Наверное.
– А еще лучше бревно на козлах поднять, не придется на коленках стоять, – блеснул я идейкой.
– На совете решили начинать строить деревню.
– А меня забыли? Я ведь также член совета.
– Не огорчайся, нас собралось всего пять человек. Место определили вниз по реке, за лесом. Река широкая, луга заливные, будет где скотину выгуливать, и ржаное поле рядом.
– И че сразу не селились? – все еще огорченный на Совет, пробурчал я.
– Дурачок-малышок, там вода, сырость, а мы в землянках, каково это? Здесь холм песок, сухо, – отцовской рукой погладил меня по голове дед.
Мне стало стыдно за себя, с трудом сдержал слезы, как давно я чувствовал теплые мамины руки.
Дед принялся за жужжалку, а мы – за книгу. Книга не принесла облегчения. На одной картинке люди тащили квадратный камень на треугольную гору. Рядом стоял человек с плетью и бил остальных.
– Смотрите! Неужели он бьет сородичей?
– Похоже. Эврика, что думаешь?
Девчонка залилась слезами, убежала в угол, скрутилась калачиком.
– Что с тобой, внученька? – дед прижал ее к себе. – Это что-то значит, ты видела наяву?
– Да. Моего отца дикие люди, прежде чем съесть, привязали к дереву, избили насмерть плетью из кож. Зачем? Когда все равно ....
– Ну, успокойся, тише, будет тебе горевать. В этом мире все идет по кругу, и зло возвращается добром. История повторяется, были древнейшие люди, теперь мы такие же, учимся от них. Главное – не научиться жестокости, для этого нужны вы, молодые да умные. Осторожно брать все необходимое, чтобы жить счастливо, не допуская кнутов.
Весна затянулась, метели частенько наведывались в гости. Тучи висели над головой, казалось, весь мир превратился в землянку. Народ ждал тепла, готовился к выходу в свет. В кузнице приготовлены топоры, пилы, скобы для крепления бревен, разнообразные долота, десяток мелких повозок. В книге мы рассекретили «рубанок», долго ломали голову, что мужик толкает по бревну и получает спиральку. Сначала думали, ее специально изготавливают, но когда стругнули, поняли свою ошибку, этот инструмент – для придания гладкой поверхности доске. Дед изрядно повозмущался бессмысленности открытия.
От зимнего безделья на берег натягали гору глины для печей. Все замерло в ожидании тепла.
Переселение
В одно прекрасное утро все пришло в движение. Солнце разогнало тучи и устремило лучи света на землю, они несли тепло по-летнему. За пару дней снег присел и устремился ручьями к реке, не забыл и землянки. Ручейки просачивались сквозь настил, проникая внутрь помещения. Сырость достала всех, и стар, и млад вышли разгребать намокший снег. Стихия не сдавалась, вода возвращалась в очищенные ямы. Приходилось руками рыть мерзлую землю, делая в них канавки для отвода воды. Снег посыпали золой, лучи солнца в черное припекали сильнее, и за четыре дня деревня вздохнула с облегчением, холм очистился от снега. С каждым днем снег от деревни отходил дальше и дальше, словно испугавшись пробуждающего от зимней спячки «зверя». Ржаное поле очистилось, и на него устремились куропатки, зайцы, косули. Следом потянулся хищник, лисы да волки, замыкал биологическую цепочку человек. Людей по отношению к окружающей среде – капля в море, и природа не замечала причиненного ей ущерба, баланс сил держался на уровне. Но это пока селение одно с тридцатью семьями. За зиму никто не погиб, прирост составил семь детей. Вот так втихаря, вновь на свет рождался монстр. Изобретая новые или забытые старые вещи технического прогресса, заявил о себе как о царе.
Зашевелился монстр в землянке, залечил глубокие раны тысячелетия, причиненные самому себе. Сыровато стало, захотелось вылезть на белый свет в дома. С топорами, пилами наступал на природу, ни с чем и ни с кем не считаясь, только бы реализовать свои желания: гулять – убивать, жрать – ср…, спать – рожать.
Па мановению руки старейшины народ двинулся к реке. Мелкими повозками вся округа очищена от камня – пошел на фундамент. Застонал лес, спиленный под корень. Зацепив крюками, мужики тащили к реке, где юноши расчищали место под дома, вырубая молодняк. Женщины и девушки ушли на болота заготавливать мох. Мелкая детвора вдоль реки нарезала тростник для крыш. На склоне берега возникали колодцы домов с прорезанными дырами для окон и дверей. Как и предлагал Архимед, доски пришлось пилить на больших козлах, один человек стоял наверху и поднимал пилу вверх и нажимал на бревно, снизу двое тянули на себя, распиливая его.
В бурном потоке весеннего пробуждения вместе с природой или под шумок, заявив себя миру, родилась первая деревня. Деревянные дома с желтыми тростниковыми крышами и глинобитными печами. Оставив после себя загубленный вековой бор, истоптанное клюквенное болото с сорванным, словно кожей, мхом. Река оголила берега, лишилась нерестилища для тысячи жителей подводного мира. Окна сверкали мочевыми пузырями крупных животных, сколько окон, столько и загубленных жизней понапрасну (никто не догадался заготовить впрок), а туши воины втихаря прятали в ельниках или просто бросали хищнику.
На краю деревни заканчивалось последнее строительство: кузница и гончарня.
– Хорошо-то как. Такую деревню отгрохали, загляденье, – вздохнул полной грудью дед.
– Твоя правда. Отгрохотали быстро, но и разгромили всю округу, на долгие годы щемить мое сердце будет, – заохал Светлич.
– Природа восстановит быстро, всю прежнюю цивилизацию стерла с лица земли, ни следа не оставив.
– То-то и оно, стерла, никого не пощадив, чтоб впредь умнее стали, а мы снова на те же грабли наступаем. Э-хе-хе, – проворчал мудрец и ушел.
. . .
Весна красна, все вокруг щебетало и пело, лягушка на лягушке ездили везде, как говорят в народе: весной щепка на щепку лезет. Мы с Эврикой не разлучались ни на миг, вдвоем лепили, ковали, читали книгу. Помогали друг другу, часто соприкасались, но что-то случилось, куда подевались «мурашки», возникшие в тот зимний вечер? Наверное, замерзли. Она стала мне сестрой, дед заметил изменение в наших отношениях, стал называть двойняшками. Шутил: «Когда это успел твой батька гульнуть на стороне? Вона какую внучку затихарил».
Забот прибавилось, в дома настилали полы и подшивали потолки. Требовалось много досок, печки лепить, снова доски. Вследствии требовались гвозди, металл остался в крупных болванках. В новой печи, в глиняной чаше дед сумел расплавить железо и залить в разнообразные формы. Но беда не ходит одна, закончился уголь. Идти за углем без Спаса не решались, много не принесешь, и на месяц растянется поход. Ждали северный отряд. Эврика с тремя местными девчонками не вылезала из гончарни, лепили все, от посуды до труб дымохода (моя идея!). Хлопцы гурьбой носили кто что – хворост, глину, воду, – главное задержаться подольше возле девок. Смех не умолкал дотемна. Светлич предложил пристроить комнату для ткачих и комнату столяров. Пусть молодежь вместе собирается, дружнее и веселее жить. Поздно вечером дома мы обучали малолеток грамоте, у взрослых совсем другое на уме.
С первыми грибами пришло известие от северного племени, точнее, оно само пришло. Известия, как всегда, два, грустное и радостное.
Зимой вернулся брат саблезубого тигра с тигрицей, домашний родственник свое село в обиду не дал, так они отыгрались на соседнем. Вырезали всех, семь человек избежали участи, гостевав в селе Старомира. До самой весны дикие тигры бродили по околице, самец, с детства находясь с человеком, перенял все его повадки. Он легко по шороху шагов отличал воина от мужчины, шедшего за хворостом, определял расстояние выстрела стрелы, не приближался без толку.
Домашний зверь, кормившись возле людей, вырос гораздо крупнее, исправно нес охрану села, разок помял братцу бока. С месяц не попадался на глаза охотникам. Худо пришлось и Спасу, отощал, находясь на территории села. Иногда они с тигром прогуливались в лес, тогда бока зубра раздувались, как бочка. Вся дичь, распуганная монстрами, покинула ближайший лес. Воинам приходилось дальше уходить от жилищ. Голодали все, с первыми оттепелями, когда снег спустился в ложбины, оголив холмы, Старомир объявил о походе на юг.
Обильные зимние снегопады образовали многочисленные завалы, приходилось останавливаться и разрубать стволы, повозка без дороги не пройдет. В ложбинах снега лежало по колено, бесконечные ручьи насыщали землю водой, которая превращалась в грязь. Медленно, километр за километром, обоз двигался к Большой реке. Спас тащил огромную повозку, нагруженную шкурами для шалашей и малыми детьми, все остальное пришлось везти на мелких повозках людям. Брали самое необходимое, не обременяя себя лишним весом. Спали в двух больших палатках, лежали плотно друг возле дружки, колья для каркаса рубили на месте.
«В тесноте да не в обиде», – говорил Старомир. На шестой день похода «дикая парочка» прекратила преследования, и народ вздохнул с облегчением. После переправы на наш берег ушел и защитник села – домашний Тигр. Всю ночь он выл, оставшись на том берегу, с нашего, вторя ему, мычал Спас, будто советовались, как поступить. Наутро, стоя на противоположных берегах, дружно издали боевой рык, разошлись в разных направлениях, Спас вернулся к нам, Тигр ушел на родину, зов предков манил к себе, да и летний климат ему пошел бы не на пользу.
– Здорово, Архимед! – расставив руки, кинулся на меня Донжуан. – Возмужал-то как, не узнать! Настоящий воин!
– И я рад тебя видеть! Донжуанчик, как я соскучился по тебе.
Мы схватились в крепких объятьях.
– Как так соскучился, а Эврика? Небось, скоро архимедики побегут.
– Да ну тебя, опять за свое, – рассмеялся я.
– Вижу, цивилизация наступает полным ходом. Задержись на годик, так и не застали бы никого.
– Куда мы денемся? Тока из-под земли вышли.
– Во-во, вышли на божий свет, расправили крылья, как бабочки или жуки навозные, и к звездам.
– Это все мечты, детские выдумки, как можно лететь так далеко и не умереть от старости? Лететь в такую даль, что солнце становится точкой.
– Не хандри, я знаю точно, полетишь. Ха-ха.
– Во обалдуй, пошли лучше, покажу новую кузницу и гончарню, где работает Эврика, – обнял его за плечи.
Оказалось, я немного перерос товарища.
По дороге Донжуан резко остановился.
– Я почему-то уверен, что полетишь, – серьезно произнес он. – Видели твою Софью.
– Кого? Где? Тьфу ты, опять шутишь.
– На берегу широкой реки, где ты и говорил, на повороте.
– Великан и сейчас там стоит?
– Не великан, а великанша, – поправил Донжуан. – Вся в белом платье, переливаясь в лунном свете. Тока, видно, не одна она, кажись, две головы. К утру исчезает, ночью вновь появляется. Два дня ночевали, первый на своем берегу, пока готовили переправу, я сбегал туда, страшно – жуть, но ничего не нашел, второй день на нашем, тьфу, на вашем. Запутался вконец.
– Ладно, попожжа разберешься, дальше что?
– Что-что, ничего, две ночи появлялась.
– Надо деду рассказать, может, отпустит.
– Э-э, да ты еще за деда прячешься, вояка. Во передохнем, отъедимся на ваших харчах, возьмем Спаса и съездим к моему народу. Знаешь, я, кажется, женился.
– Конечно, да, хорошо, – я не знал, как ответить после его издевки про деда, хотя радость переполняла всю душу.
– Да че ты, в самом деле, сжался? Хочешь прыгать – прыгай. Успеешь, повзрослеешь и душой, не только телом, дай срок, не торопись с этим. Думаешь, раз назвали воином, значит, приговор баловству и детству? Как бы не так. Я и сейчас не против побеситься, – уловил мою растерянность Донжуан.
Я обнял Донжуана и прошептал на ухо «спасибо». На пороге гончарни Донжуан застыл, как изваяние.
– Вот это да!
– Это Эврика сама сделала, всю посуду, что видишь, – с гордостью объявил я.
– Не-е, не то говоришь! Посмотри, какая дева, писаной красы!
С этими словами он подошел к Эврике, взял за руку и, преклонив колено, поцеловал ее. Затем выпрямился и, не отпуская руки, повернул деву, как волчок. Она не противилась, словно под гипнозом.
– Ай-яй, конечно, сама ж выросла и везде где надо. Слепила себя, ни дать не взять, по образу и подобию божьему.
– Бросьте вы, дядько, – отдернув руку, раскрасневшись, отбежала в сторону.
– То-то, дядько, – вздохнул он. – Где мои семнадцать лет? Ладно, показывай, что сотворили.
Прошелся вдоль полок с посудой, на них стояло множество разнообразной посуды от маленьких кружечек до огромных котлов.
– Подари вот эту, век буду вспоминать, когда брагу наливать, – в рифму произнес просьбу, держа в руках литровый кубок. – Сколько ж в нее влезет! Как удобно, маханул разочек, и пустой бурдючочек.
– Берите, дядь… Извините, не припомню вашего имени.
– Донжуаном меня кличут, о, распрекраснейшая дева, очей очарование.
– Харэ тебе в краску вгонять местное население, вроде как и женатый, – послышалось сзади.
– Поспешил я с этим, однако, поспешил. Хи-хи. – в ответ усмехнулся бродяга.
– Зверобой, привет! И ты здесь! – воскликнул я.
– А где мне быть? Погостил и годе, чай, пора и совесть иметь. Отпусти, медведь, на севере выжил, так дома задавят. На девок силу прибереги.
– Во-во, и я говорю, красну девицу запер в глиняном доме, и сам не гам, и другому не дам.
– Уважаемые дядьки, приглашаю вас к нам в гости. Час уже поздний, а вы с дороги голодные, – с ударением на «дядьки» пригласила Эврика.
– Не сказал бы, что и сильно, но отказаться от такого приглашения грех, да и брага Мастера Сталь самая отменная, боюсь, скиснет без нас, – покручивая кружку в руках, произнес Донжуан.
– Пошли, ДЯДЬКА! – стукнул в плечо Зверобой.
– Пошли, ДЯДЬКА! – ответил тем же Донжуан.
Обнявшись за плечи, два закадычных друга прихватили и меня, с трудом протискиваясь в дверной проем, с роготом вывалились на улицу.
– И где ж вы такому научились, лепить глину, дома красивые рубить? Вас нельзя оставлять одних, – шутливым тоном, рассевшись за столом, спросил Донжуан.
– Подожди, я, кажись, догадываюсь, Архимед книгу научился листать.
– Листать и я смогу, вот понять, – уколол Зверобой.
– Это мои двойняшки денно и нощно разбирали ее и накопали, что имеем, – на пороге появился дед.
– Доброго здоровья, Мастер Сталь.
Воины по очереди поклонились и обняли деда.
– Присаживайтесь за стол. Внученька, ставь на стол мои любимые клецки. Такое северяне и не пробовали.
– Хозяюшка у вас – любо глянуть, а ночами занимаются, видно, не тем, – сыпал колкости Донжуан.
– Хватит, – повысив резко голос, сказал Мастер. – Тебе стращать молодежь, созреют – найдут себе, с кем гнездышко вить, – уже смеясь, закончил дед.
– В гости позвали, кружку подарили, а пить шо? Тока не говорите, что не варите брагу, – Донжуан глазом не моргнул, перевел тему.
– Каюсь, непорядок, Архимед, неси бурдючок, за печкой стоит.
– Да побольше, чтоб до утра хватило, нам спешить некуда, – добавил Зверобой.
Я чинно налил большой кувшин с длинным тонким горлышком и поставил на стол.
– Блин, красиво жили древние люди, в теплых хоромах, ели похлебки, – разнежившись, произнес Донжуан.
– Не завидуй, они красиво отжили, и что теперь? Как бы и нам не сгинуть от нежностей, – пробурчал Зверобой.
– Сплюнь, тока жить начинаем, так сказать, возрождается человечество. За него, за человека! – поднял кружку Донжуан.
– Чтоб мудрым рос, сам жил и другим не мешал развиваться. Будем! – следом поднял кружку дед.
Приняли по кружке и застучали ложками о миски, затем по второй накатили. Беседа потекла по законам алкоголя, чем больше, тем неразборчивее и все обо всём.
– Так, говорите, видели лунную Софью? – невзначай спросил дед.
У меня мясо застряло в горле, зашелся кашлем. Донжуан допивал брагу, прыснул ею через стол.
– А вы откуль знаете про Софью? Я никому еще не говорил. Ты проболтался? – Донжуан уставился на Зверобоя.
– Ха-ха, вы же целый час стояли напротив кузни и горланили во весь голос, молотом, чай, не мог заглушить, – помолчав немного, добавил задумчиво. – Видел и я ее в молодости, охотился на берегу Большой реки. Лунная ночь выдалась, силуэт призрака мерцал в лучах света и почему-то резко исчезал и вновь появлялся, словно Архимеда лампочка, включалась и выключалась. На следующий день я сплавал туда, но ничего не нашел, даже следов.
– Дед, надо сходить и нормально обследовать, раз она не исчезает, – встрял в разговор я.
– Вначале поможем северянину в лице Донжуана дом построить, если я правильно услышал, он женат, и с тем поздравляю.
– Спасибо, я быстро управлюсь.
– Дом не баба, быстро не получится, – съерничал Зверобой.
– Конечно, с хорошенькой можно и долго.
– Еще наши соседи скоро примкнут к нам, помощь понадобится, – не обращая внимания на смех, продолжил дед.
– Мастер Сталь, – набравшись храбрости, вспылил я. – Это и до осени не управимся, мы с Донжуаном махнем на недельку и вернемся.
– За недельку не управитесь, плюс переправа, а если найдете чего, вообще не скоро вернетесь, если верн… – запнулся дед.
– Ага, и сам сомневаешься, что ничего нет, старый плут, – не обращая внимания, злостно произнес я.
– Во как, вопрос ребром, ваша взяла, – улыбнулся дед. – Без хозяина избу все одно ставить не будем, доски сам напилишь, не отлынивай.
– Мастер, я еще не решил, где избу ставить, скорее, на Большой реке останусь. Приглянулась мне она, такая ширь, рыбы тьма. Старомир из изоляции от тонкой проволоки древних сеть придумал, к моему приходу обещал приготовить. Еще дерево наглядел в два обхвата, долбленку хотелось сделать. Все мечты, мечты. Не могу я без рыбалки. Архимед! – рявкнул он, всполошив всех. – Тащи еще бурдюк, а то тоска одолевает.
– Охота лучше, и с медведем померяться силами можно или сохатого погонять.
– Зачем гонять? Вон зимой зверь сам пришел к Следопыту, если бы не был дома, так и рога сохатого получил бы, – рассмеялся я.
– Все одно рыбалка тока летом, а зимой лапу соси, как медведь.
– Зимой со Старомиром под лед сети ставить будем.
Снова в споре сошлись два закадычных друга. Я тока успевал подливать в кружки.
– Блин, Архимед, скоро твой бурдюк закончится? А то мой уже переполнен. Надо до ветру сходить, да ноги не идут, – предложил Зверобой.
– Эврика, голубушка, случайно, ночной вазы не сделала? – хихикнул Донжуан. – Совсем занемог наш охотник.
– На узел завяжите, дядько, – буркнула она. – Не диво, уже второй допиваете.
– Ха! Точно, ночной надо, второй бурдюк еще не доходил, – объявил дед. – Всего дней семь ходит. Я думаю, чего это мой живот загудел, как огонь в горнило.
– Тогда пора по домам.
– Погодьте, а где ночевать думаете? Ваш шалаш на Большой реке, к ночи не доберетесь, если вы даже и лосиной породы. Ночуйте у нас, да, дедуль? – предложила Эврика.
– Конечно, куда вы на ночь глядя, хотя… – дед посмотрел в окно, на дворе занималась заря.
– Тогда за встречу с Софией! – поднял кружку Донжуан.
– Сначала за хозяйку, давшую славный приют. Ура!
– Ура! Ура! Ура! – прогремело сквозь ночь.
– А почему София? – полюбопытствовал дед.
– Архимед во сне бредил, порывался к ней на встречу.
Допили второй бурдюк, так никого и не прогнало, видно, доходила брага, все разлеглись на дощатом полу. До чего хорошо, сырость от земли не проходила через дерево.
На следующий день пришли послы соседних племен за плотничьим инструментом, они решили строиться на берегу другой речки, текущей на север. Лютов и Радимир решили строиться вместе, их племена были помельче Светлича. Еще сыграло в этом деле небольшое соперничество молодых вожаков перед нашим мудрым старцем.
Снова заворочался людской монстр, уже на другой реке, не замечая мелкого под ногами, увеличился в размерах, захватывая территорию, тесня исконно местного жителя, лесной народ. Неужто снова родился жестоким и беспощадным или, напротив, научится жить в мире? Пока последнее не получается.
Погостив с недельку, группа «северян», точнее, жители приженившихся на севере, взяв дивную пилу для досок, немного стамесок, рубанок, все, что осталось после послов-соседей, выдвинулись в обратную дорогу, строить новое село у Большой реки.
Дед с большой неохотой отпустил с ними меня.
– Иди, там твое будущее. Тока запомни на всю жизнь, прежде чем будить зверя, узнай поближе, каков он и хватит ли силы побороть или мудрости жить с ним в мире. Может, лучше отложить на потом, когда человечество более возмужает. Видишь, как застонала природа от мелкого изобретения, колеса да пилы, не говоря о боевых клинках и стрелах?
– Хорошо, деду, буду аккуратен, может, и Эврику отпустишь? Она боялась сама тебя просить.
– Пока нет, ее ремесло здесь. Обживутся немного северяне, подучит своих подруг, пусть идет, северян также учить надо.
– До свиданья, деду, я скоро вернусь, вот увидишь, ты и соскучиться не успеешь!
Я повернулся и, не оборачиваясь, пошел на край села, где собирались северяне. Много еще наших добровольцев из числа молодых парней и девушек согласились идти оказать помощь переселенцам. С Эврикой я не прощался, да и она знала, когда уходим, провожать не пришла. Мы не знали, как вести себя, как брат с сестрой или как любимым. В наших душах вселился страх, что снова вспыхнет искорка мимолетной любви и угаснет, растревожив надолго покой перед разлукой.
