Buch lesen: «За Рифейскими горами», Seite 7

 
Мисяць на нэби, зироньки сияють,
Тихо по морю човен плывэ.
В човне дивчина писню спивае,
А козак Чуе, серденько мре.
 

Не заметила Галя, как скрипнула входная дверь и в дом вошел сын. Стоит, слушает песню матери. А ты пой Галя, пой. Хороша песня твоя.

 
Ой очи, очи, очи дивочи,
Тэмни, ак ничка, ясни, ак дэнь.
Вы ж мэни, очи Вик вкоротили,
Дэж вы навчилысь зводыт людей?
 

Только сейчас заметила она стоящего рядом с ней сына. Вздрогнув, обняла дитятко, прижала к сердцу.

– Василек, кушать наверное хочешь. Пойдем, я сейчас тебя накормлю.

Вася, Василек, добрый хлопец, пришел со двора, весь как есть. С босыми грязными ногами, да и руки его, со вчерашнего дня с водицей не дружили. Ноги-то ладно, не ими есть. Галя взглянула укоризненно на своего хлопчика и потрепав по макушке, промолвила ласково.

– Поди, помой руки-то в кадке. На вот, тебе рушник, утрешься.

Василек, так всегда звала его мама, выскочил резво во двор, где стояла кадка с водой. Скоро вернувшись в дом, примостился на лавке, ерзая штанишками, нетерпеливо ожидая, пока мать нальет объемистым половником борща. Что-что, а борщ получался у Гали всегда отменный. Жаль конечно, что овощ огородная в Сибири не родила как дома. Больно уж холодно здесь, всегда говорила Галя, делая ударение на последнем слоге.

Там, дома. Как часто произносила она эти слова. Там дома яблоки и груши, а здесь что? Черемуха одна. Ягода правда всякая сибирская родится, да ее тоже знать надобно где брать.

Сибиряки так и говорили, «ягоду брать».

У каждой семьи были свои заветные места, которые передавались из поколения в поколение. Месторасположение ягодных мест, как и впрочем грибных, хранили как зеницу ока. Особенно клюква, росшая по моховым болотам, среди топких трясин и опасных зыбучих «окон⁴²» была труднодоступна. Иной раз лишь одна незаметная тропинка, известная горстке людей, вела к такому ягодному месту. Ходили туда лишь по несколько человек. Оступившись с тропинки в сторону, ягодник мог уже больше не вернуться домой, оставшись навеки в объятьях болота, где по старинным преданьям жила нечистая сила и всякого рода лешие.

Старожилы разумеется не делились дедовскими секретами с приезжим людом. Пусть бруснику в сосновом бору за околицей щиплют, нечего их баловать. Поживут здесь с наше, может тоже найдут себе ягодное местечко!

Вот и искали переселенцы в Сибири свое «ягодное местечко», но большей частью тщетно. Отчего они из Расеи ушли, к тому в Сибири и пришли.

Ашпуровы, коренные сибиряки, стояли на ногах крепко. Богаты они не были, да и не гнались за богатством. Не к чему оно им было. Захар знал окрестную тайгу, как свои пять пальцев. Будучи молодым парнем, исходил ее вдоль и поперек, доходя до Саянских белков, что были видны в хорошую, солнечную погоду из Чаловки. В тайге было у Захара и свое зимовье. Как же охотнику-промысловику без избушки. Но стар стал Захар, не стало у него больше силы лазать через таежные буреломы, бить по метровым снегам охотничьи тропы широкими лыжами. Свербит душа старого охотника, два сына у него, и не один из них не пошел отцовскими стопами. Не старшой Назар, не младшенький Иван. Не захотели они нелегкого охотничьего ремесла, предпочтя неустроенному таежному житью, место в постели у мягкого бока женушек. Уже девять годков миновало с той поры, как Захар провел в тайге свой последний сезон. Отбелковал⁴³ я свое, отбелковал, говорил Захар, глядя с тоской в глазах на так призывно зовущие дали тайги.

Особенно тяжело было ему вспоминать об оставленном в тайге охотничьем зимовье. Сам ведь строил, таскал с покойным отцом тяжелые, как свинцом налитые листвяжные бревна. Строили с расчетом, чтобы и сынам, и внукам осталось. Ведь в тайге охотники-промысловики передавали участки из поколения в поколение. Всегда так было. А тут видишь, как повернулось. Не оказалось преемника. Захар-то с малых лет ходил в тайгу с отцом. Приемным отцом.

Когда Захару исполнилось двенадцать лет, Илья Курохтин, так звали того охотника, нашедшего маленького мальчика возле стойбища умерших от оспы камасинцев, поведал ему о его происхождении. Прошло еще два года, как Илья, по просьбе Захарки, повел его к тому страшному месту.

Заброшенное стойбище камасинцев, расположенное выше по течении речки Коместайки, местные жители обходили в прямом смысле этого слова за три версты.

После того страшного открытия, когда охотники увидели среди опустевших чумов бренные останки камасинцев, истерзанных до неузнаваемости после пиршества диких зверей и вездесущих ворон, и немного погодя нашли еле стоявшего на ногах мальчика, отправили они в деревню за подмогой. Всех умерших стаскали крючьями в кучу и похоронили в одной братской могиле. Не знавши, как отметить место захоронения «нехристей», закатили на могилу огромный валун. Всю ту немногую одежду, хозяйственную утварь, шкуры зверей, мужики остерегаясь заразы, обложили сухим хворостом, и сожгли вместе с чумами. Да и хоть бы они и не боялись той страшной, неведомой им болезни, уничтожившей весь камасинский род Ниги, род Орла, то все равно не взяли бы себе ничего чужого. Ведь таков был всегда закон тайги. Не твое – не трожь!

Девять лет не ходил никто к этому страшному месту, пока не вернулся к нему Илья Курохтин с его приемным сыном.

Захар Ашпуров не забыл тот памятный день на всю оставшуюся жизнь. Еще по дороге к заброшенному стойбищу сердце начало бешено колотиться в его груди. С каждым метром он чувствовал приближение чего-то неизведанного, такого страшного, и в то же время, притягивающего к себе, неведомой колдовской силой. В этот момент Захар ощутил себя первый раз другим человеком, человеком тайги, камасинцем.

Это особенное чувство, пришедшее к нему во время первого посещения могил своих родителей, своих предков, осталось в нем навсегда. Это был зов его предков, вечный зов.

Немного осталось от братской могилы камасинцев за прошедшие девять лет. Если бы Илья не знал точно местоположения того страшного места, и деревенские мужики не водрузили бы могильный камень, обросший зеленым мхом гранитный валун, то пожалуй бы и сам Илья, не смог бы найти место захоронения. Земля на могиле просела, и тяжелый валун, до половины провалился в нее. Рядом с валуном, закопала запасливая кедровка или же осторожно озирающаяся белка, кедровую шишку, и забыла. Мыши, или какие другие таежные грызуны, нашли спрятанное сокровище и без каких-либо угрызений звериной совести, вышелушили орешки, утащив к себе в норку.

Но один орешек все же остался. За прошедшие годы он дал росток и вырос, схоронившись за массивный бок гранитного валуна, превратившись в маленькое деревце. Илья положив руку на плечо подросшего сына, посмотрел с тоской в глазах на маленький кедр. Что он при этом подумал, сказать трудно. Вообще-то таежники, народ немногословный и не склонны к сентиментальности. Может быть подумал он в этот момент о родителях Захара, а может просто о том, что он уже умрет, пока этот кедр вырастет и украсится первыми шишками.

Для Захара же этот кедр позже, когда он сам станет отцом, станет символом его угасшего рода Ниги, рода Орла. Он никогда не сорвет ни одной кедровой шишки с этого дерева, уходящим корнями вглубь земли, туда, к его корням, истокам его жизни. Этот кедр, олицетворение его родины, будет являться ему всю оставшуюся жизнь напоминанием о его народе, о его камасинцах.

Несчетное множество раз придет Захар к этому страшному, и так притягивающего его месту. Казалось уже ничто не напоминало о когда-то находившемся здесь стойбище камасинцев. Пожарища, там, где стояли чумы рода Ниги, давно уже поросли травой и из мелких осинок выросли большие деревья. Стоят осины, лепечут даже в безветрие круглыми листочками, рассказывая нескончаемую песню красавцу кедру. Много раз ходил Захар между тех деревьев, пытаясь найти хоть какие-нибудь следы от стойбища, но тщетно. Словно, сквозь землю провалились сгоревшие чумы, не оставив никакого следа.

Но одним ясным осенним днем тешащего людскую душу бабьего лета, когда бесконечные паутинки тянутся между расстающихся с пышным убранством деревьев и сияют узорами на фоне голубого безоблачного неба, Захар зашел сюда, на сокровенное место, по пути с охоты на перелетных гусей. Полдня провел он в скрадке на убранных ржаных полях возле заимки Клевских, в надежде, что гуси сядут там покормиться. Но косяки гусей летели в небесной вышине, торопясь до первого снега покинуть тайгу. После обеда терпение Захара лопнуло, и закинув за спину дробовик, он решил по пути домой, зайти к заброшенному стойбищу. Зима приходит в тайгу нежданно. Подует ветер с севера, резко похолодает, повалит ночью снег, да и останется до следующей весны. Так лучше уж сходить сейчас, по чернотропу.

Придя к заветному кедру, Захар с удовлетворением заметил, что дерево несет на макушке несколько шишек. Сорок два года миновало с той поры, как закатили деревенские мужики тяжелый валун на могилу. Много воды утекло за это время в Коместайке, впадающей в Агул, что сливается с Каном, дарящим воды батюшке Енисею, несущему могучие потоки тысячи километров до впадения в Северный Ледовитый Океан. Уже не один раз достигли за это время воды скромной речушки Коместайки бездны Тартарского океана⁴⁴, там, где находится колыбель леденящего северного ветра Бореаса.

Много изменилось за это время и в жизни Захара. Поседели на его висках волосы, стал он мужем, отцом, дедом. Не стало на белом свете его отца Ильи, умер Илья, не увидев своих правнуков, шишек на кедре Захара.

Довольный нечаянно сделанным открытием, Захар поглядел еще разок зорким охотничьим глазом на первые шишки. Хороши! Что-то мелькнуло в пышной кроне дерева. Никак белка! Затаив дыхание, Захар наблюдал, в надежде увидеть рыжую шалунью. Да вот и она! Цокая от возбуждения, белка скакнула разок- другой, примериваясь к кедровой шишке. Смотри ты, уже нашла! Захар шевельнулся, под его ногой хрустнула ветка и белка испугавшись, стремглав, вниз головой, пустилась в паническое бегство. Перепрыгнув с кедра на поваленную осенним ураганом сухую старую осину, она скрылась с глаз Захара. Словно сквозь землю провалилась, подумал он и почесав голову, решил глянуть, куда же, в какую щель, смогла залезть белка. С осины она не соскакивала, это он видел точно. Подойдя поближе, Захар стал рассматривать поваленное дерево. А, вот оно что! Примерно в одной сажени от комля толстой осины виднелось дупло. Вот куда она спряталась! Тут в Захаре проснулся детский азарт. Сейчас мы ее оттуда шуганем! Осина, стоявшая себе спокойно на лесной прогалине множество лет, была явна старше Захара. Дерево росло здесь еще в те времена, когда на этой поляне горел костер камасинцев и их шаманка Коместай кружилась, неистово бормоча слова старинных заклинаний.

Нагнувшись, Захар поднял валявшийся под ногами сук и постучал им по поваленному дереву. По звуку он безошибочно определил, что дерево изнутри полое, как это зачастую бывает у осин. Белка сидела внутри, не собираясь покидать надежного убежища.

Захар присел на кукорки⁴⁵ и приложился ухом к оголенному от коры, потемневшему от времени стволу осину. Тихо. Что за чертовщина? Она же, белка, не выскакивала. Я же точно видел. Крякнув от досады, Захар закатал рукав рубахи выше локтя и засунул руку в дупло. Почему он это сделал, он и сам не знал. Белку он конечно же таким способом достать бы не смог, если только спугнуть. Под его рукой оказался какой-то продолговатый предмет. Это был явно не сучок, оставшийся в сгнившем изнутри стволе дерева. Нет. Это было явно что-то другое. Захар, забыв о белке, о том, что если она действительно сидит там, и может цапнуть его за палец, тянулся изо всех сил, пытаясь ухватить кончиками пальцев эту загадочную штуковину. С четвертого или пятого раза, ему наконец удалось ухватится покрепче, и вызволить из заточения заинтересовавший его предмет. Каково же было его удивление, когда он увидел в своих руках старый охотничий нож. Его деревянная рукоятка, за которую и вытянул его Захар, была поточена древесными червями, лезвие же, длиной примерно в три вершка⁴⁶, находилось в относительном порядке. Захар присвистнул от удивления, донельзя обрадованный неожиданной находке. Все еще не зная, что же на самом деле попало ему в руки, он трогал пальцами изогнутое легкой дугой, покрытое пятнышками ржавчины, лезвие найденного им ножа. Осмотрев форму лезвия, Захар пришел к мнению, что нож похоже служил для свежевания дичи. О том, что этот нож принадлежал камасинцам, он еще не догадывался. Источенная червями деревянная ручка крошилась под его пальцами. Все еще недоумевая, как же мог попасть охотничий нож в чрево осины, Захар перевел взгляд на кедр. В этот самый момент его озарило. Да ведь сюда же никто не ходил, после того страшного открытия, когда его, маленького мальчика, нашли здесь среди умерших камасинцев! Неужели!? Не может быть?

Это место действительно не посещалось местными охотниками. Они до сих пор обходили его стороной и не могли оставить здесь ножа. Уже другими глазами посмотрел Захар на сделанную им нечаянную находку. Ах да белка! Вот молодчага! Эта она привела меня сюда!

В этот самый момент «рыжая молодчага», не утерпев «осинового заключения», выскочила из укрытия, и в несколько прыжков исчезла, растворившись в чаще леса. Захар оторопев от неожиданности, вдруг рассмеялся и начать танцевать с удивительным ножом. Он кружился в какой-то дикой пляске, издавая нечленораздельные звуки. Со стороны можно было подумать, что камасинцы вновь вернулись сюда и неистовый шаман освящает их лагерь.

Здесь мы приоткроем немного завесу тайны, витающую над загадочной находкой Захара Ашпурова. Этот нож действительно принадлежал одному из камасинцев рода Ниги. Незадолго до своей смерти, в горячечном приступе болезни, он засунул его в дупло осины. Там и лежал камасинский нож, терпеливо ожидая сорок два года, пока его вызволит последний оставшийся в живых из рода Ниги, рода Орла – Захар Ашпуров.

Всю дорогу домой Захар бережно нес нож в руках, не решаясь положить в заплечный мешок.

Этот нож станет для Захара самым дорогим предметом, из всего того немногого, чем он обладал в земной жизни. Как зеницу ока будет беречь и лелеять его Захар, чтобы потом передать по наследству, последнему камасинцу из рода Ниги, рода Орла. Но до этого еще много воды утечет вниз по речке Коместайке.

Камасинский охотничий нож был скорее всего изделием енисейских кыргызов. Они были с издавна знакомы с рудным и кузнечным делом. Еще в старых хрониках за 841 год, китайские послы во время их путешествия в Кыргызский каганат, писали следующее: «кыргызы плавят железо, называемое цзяша (迦沙) из которого изготовляют крайне острое оружие». Кроме того, в более поздних источниках, упоминалось о металлических изделиях (оружии) изготовляемых кыргызами в Саянах и на Алтае «из железа падающего с неба». Были ли это на самом деле изделия, выкованные из обломком метеоритов, или же они были изготовлены из железа, добытого в так называемых «чудских копях», по стечении столь длительного времени ответить затруднительно. Но во всяком случае, после прихода русских в Сибирь, переселенцы часто упоминали в воспоминаниях «чудские копи», т. е. рудные шахты.

Камасинцы же, как и другие малые народы Сибири, скорее всего были не в состоянии изготовить (выковать) ножи и другие металлические изделия. Хотя в словесном лексиконе камасинцев присутствуют слова, как например «пюрцэн»⁴⁷ – кузнечные меха, «билё»⁴⁸ – точило, могущие говорить о том, что они все же имели некоторые навыки кузнечного ремесла. Но опять же словами «бажэ» или «база⁴⁹» камасинцы обозначали железо и любой другой металл, не делая при этом никакого различия, и это отчасти говорит о том, что они не обладали знаниями, необходимыми для рудного дела. И кроме того, если учесть, что камасинцы являлись малым народом, их численность не превышала нескольких тысяч человек, и постоянно сокращаясь, упала в XVII веке до 500 человек, ведущих к тому же кочевой образ жизни, то такие ремесла, как кузнечное дело, были бы просто невозможны.

Этот нож был наверняка выменян удачливым охотником-камасинцем у кузнеца-кыргыза в обмен на соболиные шкурки или мясо лося. Ножи и другие металлические изделия ценились всеми самодийскими народами. Описывается один достоверный случай, когда русский купец, пришедший с казаками-первопроходцами в Сибирь, вел меновую торговлю с «чудью» и «карагасами» следующим способом. Сколько соболиных шкурок влезет в медный котел, такова и цена.

Может поэтому и затолкнул умирающий камасинец нож в дупло дерева, надеясь попользоваться им, в случае исцеления в земной, или же, грядущей загробной жизни.

Так или иначе, камасинский нож нашел в тот осенний день нового хозяина. Придя домой Захар отчистил найденное им сокровище от пятнышек ржавчины и отложил до поры до времени в сторону. Ножу требовалась новая рукоятка, а это вопрос времени, которого осенью не было.

Зимой Захар смастерил новую рукоятку из крученого ствола березы. Нож был на удивление острым, хорошо держащим заточку, или как говорили сибиряки «жало». Много лет сопровождал камасинский нож Захара в его странствиях по тайге. Ни одного марала и лося, ободрал он этим ножом. Слегка изогнутое лезвие, было в самый раз при свежевании туш добытых зверей. Даже одну шкуру с мишки, разумеется не живого, снял Захар камасинским ножом.

Но последние годы не ходил Захар в тайгу. Стар стал, немощен. Посмотрит на нож, вспомнит былые годы, закряхтит.

– И куда вся сила подевалась? Словно пень трухлявый стал.

В тот самый день, когда Матюша мастерил с дедом свой первый туесок и потом играл в лапту с друзьями, вздремнувший с часок Захар, решил заняться тем, что он давно уже собирался сделать. Новые ножны для камасинского ножа. Старые развались, того и гляди, пойдешь в лес, да потеряешь. Совсем то дома, на печи, дед Захар не сидел. Так недалеко от деревни ходил погулять, размять старые кости, поискать целебные травки, наломать метелку, да мало ли что. В деревне всегда забот полон рот. Нож же, он всегда брал с собой.

Выйдя на крылечко Захар потянулся, зевнул, прикрыв ладошкой рот, и неторопливой, по-старчески шаркающей походкой, пошел к себе в заветный уголок. К сараю возле бани, где на верстаке лежал столярный и прочий инструмент. Поковыряв в штабеле досок, нашел, то, что нужно. Колотая дощечка из ствола корявой березы.

– В самый раз, – произнес довольно старый камасинец.

Березки с крученным стволом, самый подходящий материал для изготовления хоть ручки ножа, хоть ножен или других предметов. Такое дерево очень крепко и плохо поддается обработке, но зато и служит долго хозяину. Не зря же деревенские курильщики изготовляли себе трубки из корневища или ствола крученой березы.

Захар выколол из выбранной им березовой дощечки две примерно одинаковые плашки и острогав их потоньше, положил на верстак. Достав нож, положил сначала на одну, пометив угольком контуры ножа, затем на другую. Зажав в деревянные тиски, выдолбил стамеской углубление, куда позже должно было лечь лезвие. Положив нож, примерил. В одной плашке выемка была еще недостаточна глубока. То не беда. Отложив стамеску в сторону, достал напильник по дереву. Мелкие опилки посыпались с верстака на земляной пол. Так, еще раз померить. Все. Теперь подходит. Можно переходить к следующей части.

Некоторое время спустя и вторая половинка будущих ножен приобрела желаемую форму. Столярная часть была закончена, пора было, перейдя к кожевенному делу, побыть скорняком.

Кряхтя Захар разогнул занемевшею спину и пошел в сени. Через несколько минут вернулся обратно, неся кусок мягко выделанной шкурки. Положив на верстак провел рукой по густому подшерстку, произнеся короткое.

– Ча⁵⁰.

Плотные, темно-каштановые волосы приятно защекотали загрубевшие мозоли на ладони белоголового старика.

Улыбка пробежала по его лицу. Старый охотник вспомнил о давно минувших днях чудесной молодости.

– О, как же было тогда все прекрасно! Охотничий сезон, начинавшийся поздней осенью, милое сердцу становище в тайге, тропить соболя, пока глубокий снег не заставит вернуться в деревню. А там уже дружки дожидаются! Вечерки с девчатами!

Ушедший в себя Захар присел на заскрипевшую табуретку. Положив руки на колени, он сидел умиротворенно вздыхая, витая в мыслях в том, таком чудесном прошедшем времени. Неожиданно его хорошее настроение сменилось старческим брюзжанием.

– А теперь что? Поясница разламывается, спасу нет! Силенка ушла! Не зря люди говорят, не зря – два века не изживешь, две молодости не перейдешь. Ох уплыли мои годы, как вешние воды.

Да ладно дед Захар! Что толку жаловаться-то. Есть у тебя еще порох в пороховницах! Давай, мало-помалу дальше, вон тебя ножны уже ждут дожидаются.

Словно услышав, Захар погладил ладонью мех выдры, положил шкурку на верстак мездрой вверх и отрезал ножом две полоски в три пальца шириной. Положив отрезанные полоски в приготовленные им половинки ножен мехом наружу, сложил деревяшки с вложенными в них полосками вместе и обрезал выступающий за край мех выдры. Оглядев сработанное изделие придирчивым взглядом, отложил в сторону. Закряхтев встал с насиженного места, шаркая ногами подошел к полке в углу сараюшки и достал оттуда кусок выделанной лосиной кожи. Пощупал ее пальцами, проверяя, мягка ли она, хорошо ли выделана? Желтая кожа нежно защекотала скрюченные пальцы старика. Улыбка расцветила его лицо. Довольный добротной кожей, моя работа, Захар обернул ножны лосиной кожей, и отрезав подходящий кусок, взялся за шитье. Сшитый чулком чехол, вывернул на правую сторону и натянул на полуготовые ножны – две деревянные половинки с зажатыми между ними полосками меха выдры.

Наконец пробил час старого камасинского ножа, вселиться в новый дом.

Справляя новоселье, нож плавно скользнул по шелковистому меху выдры внутрь ножен. Пошевелил за рукоятку, Захар убедился, крепко ли нож сидит в ножнах. Радостный вздох облегчения раздался из его груди. Ножны удались на славу.

Теперь небольшое пояснение. Что же делает мех выдры внутри ножен?

В старые времена людям был еще неизвестен секрет производства нержавеющей стали, поэтому изделия из железа становились легкой добычей ржавчины. Ножи тоже не являлись исключением. Если учесть тот факт, что металлические изделия в ту далекую пору были очень дороги, то будет понятно, почему их владельцы искали способы защиты и сохранения долговечности их любимцев.

Лезвия ножей смазывали маслом или жиром, и когда нож опускался в ножны, на мехе внутри ножен оставался тонкий слой масла (жира), который служил надежной защитой от ржавчины. Каждый раз, когда нож скользил из ножен, или в ножны, его лезвие покрывалось микроскопически тонким защитным слоем.

Камасинцы использовали для смазывания их ножей медвежий жир, или же это происходило при свежевании туш добытых зверей, или же, еще чаще, при трапезе. Нож являлся для камасинцев важнейшим, многофункциональным столовым прибором. Как и другие малые народы Сибири, камасинцы применяли во время еды особую технику пользования ножом. Мясо варилось крупными кусками. Проголодавшийся кочевник брал мясо в руку, впивался зубами в лакомый кусочек, оттягивая его рукой от лица. Затем следовало молниеносное движение ножа и отсеченный кусочек мяса исчезал во рту. Вся эта процедура приема пищи происходила в очень быстром темпе. Зубами хвать, ножом вжик, проглотил, и тут-же опять зубами хвать, и так далее. Те европейцы, кому посчастливилось видеть такое действо, были потрясены необычайной ловкостью сибирских аборигенов, но никто из них не рискнул повторить этот «танец с саблями». Носов своих длинных жалко стало.

Мех внутри ножен имел еще одну, очень важную функцию. Он предотвращал самопроизвольное выпадение ножа из ножен. При передвижении по пересеченной местности, лазанью в таежных буреломах, слабо сидящий в ножнах нож, мог бы выпасть, и наверняка потеряться, что являлось в то далекое время для охотника настоящей трагедией. Без ножа пришлось бы ему в тайге очень туго.

Кстати, ножны для мечей европейских рыцарей в пору средневековья были тоже выложены внутри мехом. Теперь мы знаем почему. Чтобы не ржавели. Ну а при еде рыцари пользовались все же вилками. Но обглоданные кости вокруг себя бросали и они⁵¹.

Захар был найден в тайге маленьким ребенком, совсем не умевшим говорить по-русски. Живя в семье приемного отца Ильи Курохтина, которого он кстати до конца дней своих называл тятей, он казалось совсем забыл родной камасинский язык. Все друзья его детства, да и вообще все окружающие его люди, говорили только по-русски. Будучи ребенком, тогда еще Захарка, и не задумывался о своем происхождении, до того памятного дня, когда Илья привел его, тогда еще молодого парня, к могиле настоящих родителей.

С того самого дня в душе Захара начала исподволь незримую работу настойчиво зовущее к себе камасинское прошлое. Этот зов предков не мог поначалу перебороть его настоящую жизнь, со всеми ее каждодневными крестьянскими хлопотами и заботами. Лишь когда Захар стал дедом, и мог хоть иногда вздохнуть полной грудью, остаться наедине с обуревавшими его мыслями, к нему вернулись воспоминания из его детства. Поначалу во сне, затем и наяву. Он смог вспомнить когда-то услышанные им камасинские сказки, рассказанные в стойбище им, детям, старой шаманкой Коместай, которая так хорошо играла на хобысе.

Сам с собой, пытался Захар говорить на родном камасинском языке. Но все же пройденные годы вырвали из цепкой детской памяти многие слова, только некоторые из них, смог вспомнить старый камасинец Захар Ашпуров.

Дети относились к таким затеям отца, как с старческим причудам. Что это он опять там бормочет, совсем что ли с ума выжил? Они считали себя русскими и не интересовались своим прошлым. На что оно мне? Вон картошка подошла, копать надо.

Но один благодарный слушатель у Захара все же был. Матюша. Как губка воду, впитывал он рассказы дедушки. Много старых легенд рассказал Захар своему внуку. Вот и сейчас прибежал Матюша, набегавшись⁵² вволю на улице, забрался к дедушке на колени, обвил ручонками шею, шепчет в ухо.

– Деда, расскажи мне снова сказку про рыбака и водяного духа?

– Хорошо Матюша. Но для начала я сделаю тебе небольшое испытание. Намедни я тебе загадки про калмажей⁵³ загадывал. Помнишь?

– Как не помню дедушка, конечно помню, – крутясь непоседой, застрекотал Матюша.

– Ну так вот, если все отгадаешь, расскажу тебе я снова ту сказку. Лады?

Матюша закивал головой в знак согласия, и весь напрягшись, приготовился слушать дедушку.

Захар погладил внука по голове и начал «экзамен камасинских загадок». Проводил он его не в первый раз, восхищаясь всегда цепкой детской памяти Матюши.

– Что такое, один кувшин о семи дырках?

– Голова, дедушка, голова, – закричал радостно Матюша. Такую простую загадку, и не знать.

– Ну хорошо Матюша, слушай следующую, она будет посложней первой. Что это такое – хоть и маленький, а шапка больше самого?

И тут Матюша выдал сразу ответ.

– Гриб, гриб!

– Хорошо. Слушай следующую. К какому дереву снег не прилипает?⁵⁴

– Но это же рога деда, неужто ты не знаешь.

– Ну молодец Матюша! Ну молодец! Ну вот если сейчас отгадаешь последнюю загадку, сразу расскажу тебе сказку про рыбака.

Матюша весь сжался, приготовившись к последнему дедушкиному испытанию.

Захар сделал небольшую паузу, разгладил ладонью реденькие усишки. Это были действительно усишки. У него, как и у всех сибирских аборигенов, растительность на лице была скудной, не то что у русских мужиков. У тех у всех бороды, что лопаты.

Ну да ладно, не будем Матюше зубы-то заговаривать. Ждет ведь мальчонка.

Захар все же огладил еще раз реденькие усы и выдал на-гора.

– Старик, имеющий лисью шапку, перевалил через стоящую гору. Кто этот старик?

Матюша, как назло, запамятовал ответ. Ну вылетел из головы. Надо же так. Такая досада!

Захар, заметив растерянность внука, решил прийти ему на выручку. Заходящее солнце позолотило макушку горы Кияшки, еще несколько мгновений и спрячется оно за каменной громадой, чтобы вернуться к жителям Чаловки следующим утром.

Словно невзначай, Захар обернулся и поглядев щурясь вслед последним лучам садящегося солнца, пробормотал.

– Ну скажи на милость, как в глаза светит-то, ничего не вижу!

Матюша перевел взгляд на солнце, и тут же радостно закричал.

– Да это же солнышко заходит! Старик в лисьей шапке- это вечерний закат! Вон он деда, сейчас спрячется за Кияшку!

Захар довольно усмехнулся в усы. Фу! Пронесло! Хватит на сегодня загадок, пора сказку рассказывать, да потом и на боковую. Утра вечера мудренее.

Сев поудобней, Захар принялся рассказывать Матюше его любимую сказку.

В старые, старые времена жил в одном отдаленном озере, богатом рыбой, водяной дух. Никому из людей не разрешал скупой хозяин вод рыбачить в том заветном озере. И стар и млад боялись его, и не решались нарушить неписанный запрет, который передавался из поколения в поколения у калмажей⁵⁵.

Но один из людей, молодой и сильный рыбак по имени Будюрак⁵⁶ из рода Ургуне⁵⁷, не послушался, и решил поймать рыбы в том запретном для людей озере.

Придя к озеру, он увидел много рыбы. Обрадовавшись, расправил Будюрак свой невод, чтобы бросить его в воду.

Водяной дух увидев это, спросил рыбака.

– Зачем ты налаживаешь свой невод?

– Я налаживаю мой невод для того, чтобы забросить его в озеро, и поймать рыбу!

– Ты кто такой? Как ты смеешь рыбачить в моем озере? Разве ты не знаешь, что вся рыба в озере принадлежит только мне!

– Какой он жадный деда, – вставил Матюша, – нехороший он водяной этот.

Захар усмехнулся и продолжил повествование дальше. Матюша, сжавшись в комочек, прижался к дедушке, внимательно внимая его рассказу.

– Меня зовут Будюрак, – ответил рыбак. – Зачем тебе одному столько рыбы? Неужто не можешь поделиться ею с людьми?

Жалко стало водяному духу своей рыбы. Подумал он, как провести человека, и говорит смелому рыбаку.

– Ну коли ты Будюрак так хочешь рыбы из моего озера, мы сделаем так. Если поборешь ты меня, тогда можешь рыбачить в моем озере. Если нет, забудешь ты, и все вы люди, во веки веков дорогу к этому месту! Согласен ли ты, человек?

– Ну хорошо, будь по твоему Водяной, – ответил Будюрак. Но если победа будет за мной, тогда и другие калмажи придут сюда, чтобы ловить рыбу! Согласен ли теперь ты Хозяин Вод?

Водяной дух, уверенный в своей победе, ответил рыбаку.

– Ладно человек.

Начали Водяной и Будюрак бороться. Взбаламутили они всю воду у бережка, помяли все талины⁵⁸. Кряхтел, пыхтел Водяной. Силен калмажи Будюрак! Не рассчитал Водяной своей силы. Мало казалось у него силенки. Поборол его человек.