Buch lesen: «Один год и семьдесят пять лет. 1943–1944 и 2018», Seite 13

А мы две недели живём втроём: сестра, я и Чернушка. Живём дружно, но делим буханку хлеба только на двоих, потому что Чернушка очень успешно собирает каких-то козявок и семена-зёрнышки, гуляя во дворе. Она по-прежнему систематически оставляет нам в своём гнезде дома почти ежедневно чудесное яйцо. Знаете ли вы, какой получается суп, если в кипящий котелок с парой картошек пускать струйки яйца? Не знаете. То-то же.

Сегодня я снова буду пробовать пробраться в сенцах на чердак. Там, возле двери по брёвнам венца, удаётся подняться до чердака, но дыра между верхним бревном и доской крыши совсем узкая. Попробую повернуться так, чтобы протиснуться. Пробую. И удаётся. Сажусь на пыльный слой угольной крошки, утеплителя. Яркие ножи солнечных лучей пересекают тёмное пространство под крышей. Вдоль краёв есть широкие зазоры, чтобы продувало ветром, и было сухо. Подхожу на четвереньках к зазору, что глядит на дорогу. Интересно, вон мужик едет на телеге, помахивая вожжами, вон пара пацанов навострилась куда-то. Меня не видят, а я – вот он, тут, над ними. И тут во что-то упирается нога. Слегка отгребаю крошку. Появляется шкура. Баранья, невыделанная, высохшая как доска. Так, а что под ней? О! Поблёскивающий металлом ствол. И гладкое, как бы лоснящееся, тёмное дерево приклада. Осторожно приподнимаю шкуру, и вот уже всё ружьё в моих руках. Тяжёлое, чистое, как будто и не лежало здесь под пыльным слоем. Затвор, магазин, прицел, дуло – всё как будто только что смазано машинным маслом. Всё как будто из рук хозяина. Оглядываюсь, нет ли его тут. Нет. Тишина, только гулькает на соседнем тополе голубь и квохчут у дороги куры. Осторожно открываю затвор, оттягиваю на себя и заглядываю в поблёскивающее нутро дула. Закрываю затвор. Поднимаю, опускаю прицел и подползаю к свету зазора. Навожу мушку через прицел на петуха, беспечно лягающего навозную кучу на дороге. Спускаю крючок. Щёлк! Ах, если бы в магазине был хоть один патрон! Лезу обратно к шкурам, разгребаю их и вижу ещё одно ружьё и чёрную деревянную коробку. Осторожно открываю её – и… патроны! Большие, чистые, отливающие латунью. Перебираю их в руке. Выстрелить, хотя бы разок… Нет. Вся деревня услышит, страшно подумать. Аккуратно складываю всё как было. Накрываю шкурами и даже присыпаю угольной крошкой. Всё – как было.

У нас в семье принято ничего не скрывать от мамы. Однако, когда она вернулась из Усть-Каменогорска, я, после долгих колебаний, всё же решил сохранить своё оружейное открытие в тайне. Мама испугалась бы и не знала, что делать. Так что я об этом никому и не рассказывал. И правильно делал, потому что нашёл я наверняка схорон, сделанный бывшим хозяином избы. Наверно, уже в последнюю ночь, когда в село приехали партийцы и вооружённые особисты и стало ясно, что утром будут раскулачивать, он вместе с сыном отогнул доску у крыши в сенцах и аккуратно прикрыл ружья под угольным утеплителем. Спускаясь, отогнули доску на прежнее место и легли, дожидаясь утра. Больше им прятать было нечего. Утром тяжёлые сапоги затабунили на крыльце. Партийцы грузно зашли в избу, особисты с винтовками переминались во дворе. Увезли. С того утра никто не забирался на крышу этой избы. Изба стала колхозной. Никто не претендовал на неё – у всех были свои приличные избы. Раскулачить надо было хозяев лучшей избы, иначе кто бы добром пошёл в колхоз. Ещё в послевоенное время, когда твой приятель соглашался с чем-то неприятно-неизбежным, он мог, если вы были наедине, сказать: «Так-так», – сказал бедняк. Заплакал и пошёл в колхоз». Может, младшему из хозяев удалось бежать при пересылке и, вернувшись в село тайком, подкараулить единственного рьяного колхозного активиста и пристрелить его на дороге в Платово. Но изба была на замке, и забрать свои ружья он не смог. Да и что было с ними делать? Прошёл слух, что он пригрозил не трогать ихнюю избу. Так она и осталась самой высокой и просторной на селе, только хозяйственный двор помаленьку растащили, и вокруг избы стало совсем просторно.

Неожиданно узнаём от мамы, что скоро уедем. Скачем от радости. Однако, поостыв, задумываемся: разве здесь плохо, разве у нас будет где-то ещё такой дворец? А Чернушка? А целое поле своей картошки? Да там следующей весной можно будет посадить и лук, и фасоль, и, страшно даже подумать, горох и тыкву?! А здешние друзья? Они-то останутся здесь. Становится грустно.

Но мама начинает активную подготовку к отъезду. Она делает двухдневный поход куда-то в горы, где можно обменять что-нибудь из одежды на серу. Так называется здесь жевательная смола горной пихты. Мама приносит две лепёшки размером с суповую тарелку, тёмно-красного, почти коричнево-вишнёвого цвета, твёрдые как камень. От них ножом откалывают небольшие кусочки, плавят в кипятке и придают им форму жвачек. Их можно продавать в городе на базаре и покупать хлеб. Но куда более важное дело – увезти с собою коз. Если сера обеспечит хлебом, а козы – молоком, можно прожить самую суровую зиму. Не знаю, на каких основаниях, но мама получила разрешение на покупку в колхозе двух коз и козлёнка. Мы вышли из села рано утром, чтобы до жары дойти до кошар, выше по склону. Нас встретило несколько страшенных псов, готовых разорвать на части, не отгони их пастух. Мы долго ходили с ним по козьему стаду, и он очень доброжелательно знакомил нас с козьим делом. В конце концов он убедил нас взять молодую, серо-голубоватого цвета козу с пушистым белым, как комок снега, козлёнком. «Она хорошо доится», – заверил нас пастух. Второй была немолодая круторогая «дама», покрытая густой белой шерстью. Считается, что с такой козы начёсывается великолепный пух, называемый ангорским.

Спускаемся с горы, ведя на кожаных поводках свою пару, а козлёнок бежит рядом с матерью.

Так начался мой пастушеский опыт. С Машкой и Катькой трудностей нет. Нарубаю им с утра свежих веток, пьют из арыка, что течёт возле избы. На ночь для безопасности загоняем стадо в сенцы, утром надо вымести свежие шарики, днём пасу неподалёку, так что козы вполне спокойны и довольны жизнью на своих длинных поводках. Но вот с Васькой – другое дело. Красавец сначала становится моим любимцем, ещё бы, что может быть приятнее почёсывания его маленького подбородка, покрытого тонкой нежной шерстью. А как приятно гладить его гладкий крутой лобик, на котором ещё только намечаются шишечки будущих рогов. Но. Вскоре выясняется, что он совершенно неутомим в поисках и поедании свежих листьев на всех окрестных кустах, включая соседские огороды. Совершенно невозможно преодолеть его рвение перелезать через ограду и объедать кусты крыжовника и всё, что растёт на грядках. Его упорство в достижении цели потрясает – он готов погибнуть на месте, но всё же дотянуться до заветных листьев. Если он видит ветки за изгородью, ничто и никто его не удержит, он в конце концов вырвется, чтобы жадно обожрать все доступные ветки. Вот это энергия, вот это жизненная сила! Попробуйте преодолеть её. Так начинается война без передышек и перемирий между мной и моим недавним любимцем. Если бы помогали получаемые им розги, нет, он готов на любые жертвы ради достижения цели. Вот это настоящий козёл, будущий вождь, смелый и энергичный повелитель стада!

Я не знал тогда, что Ваське не суждено было стать таким славным лидером. Ему была суждена короткая жизнь с трагическим концом. Ближайшей осенью мы уехали в село Выдриха Верх-Убинского района Восточно-Казахстанской области и оставили своих коз в Усть-Каменогорске. Попечение нашей родственницы оказалось ненадёжным. Она запирала коз на ночь в сарае, где на стене висели заготовленные мною на зиму веники зелёных засушенных берёзовых веток. Тут-то и погубил Ваську его неуёмный характер. Он полез ночью к веткам, карабкаясь копытцами по проволочной сетке тяжёлой железной кровати, стоявшей у стены под вениками, и опрокинул её на себя. Она скрутила сеткой его шею с только что прорезавшимися рожками. Утром его нашли под сеткой мёртвым. Когда я узнал об этом в Выдрихе, сдавило горло: зря я так сурово наказывал беднягу за его беззаветный энтузиазм, ведь эти листочки были единственной радостью в его коротенькой жизни.

Лучшее пастбище для моих коз – это плацдарм колхозной техники, расположенный за конюшней. Десятки сельхозорудий – плуги, бороны, жатки и тому подобное – поставлены рядами под открытым небом. «Их моют дожди, засыпает их пыль, и ветер волнует над ними ковыль», – вспоминаются строки из «Песни о вещем Олеге». Замечательные орудия заводского производства уже покрываются ржавчиной, но ещё можно прочитать отлитые на металле буквы: «Универсал» – и другие такие же непонятные слова. Между колёсами и рамами уже тянутся вверх сорняки – голубовато-зелёные листья мочала, колючие тёмно-зелёные стволики репейника с розово-фиолетовыми огоньками цветов. Всё это мои умные козы не едят, зато блаженствуют в молодых кустах, наступающих со всех сторон на это кладбище техники. Зачем орудия свезены сюда, что будет с ними дальше? Неясно, но пока можно представить их как части космических ракет. Сажусь в жёсткое железное сиденье, согретое утренним солнцем. Тяну на себя длинные рычаги, отчего возле меня начинается какой-то треск и щёлканье. Не услышали бы это в конюшне. А моя ракета взлетает в небо, и вот уже оно становится чёрно-синим, как это описано в жюль-верновской книге «Из пушки на Луну» и в беляевской «Звезде КЭЦ». А что, если лететь дальше? Дальше планет – Юпитера, Сатурна?.. От Фламмариона я знаю, что далеко за ними – звёзды. Но если лететь к ним, понадобится много лет. Значит, ракету надо будет постоянно достраивать уже в пути, и она начнёт превращаться в большой, многоэтажный город. Люди будут рождаться там, долго жить, а потом… умирать. А куда их тогда девать? Их нельзя просто выставлять наружу, в космос, тогда они будут лететь рядом с ракетой, как мёртвая собака, выброшенная из снаряда по дороге на Луну у Жюль Верна. Да, вот что! Надо будет разгонять их куда-нибудь в сторону, чтобы они не заслоняли свет далёких звёзд. А космос большой, в нём всё уместится. Но молодые поколения будут помнить своих улетевших навсегда отцов, дедов и прадедов – в длинных коридорах между иллюминаторами будут висеть их портреты. Дети будут рассаживаться напротив и слушать рассказы учителей о славных делах предков.

Меня несколько смущал один вопрос – а, собственно, зачем они взялись лететь к звёздам? Чего им не хватало на Земле? Ведь здесь так хорошо! И неужели они не станут грустить о покинутой Земле? Неужели можно заменить эту окружающую меня прелесть всеми чудесами сделанной ими техники: с наслаждением создаю в воображении гигантские яркие киноэкраны, библиотеки с бесконечно-длинными, высокими стеллажами книг, телефоны, по которым каждый может говорить, с кем захочет, причём с экранами, и т. д. и т. п. Вся эта фантазия приводила в восторг, но, конечно, мне нельзя было представить, что я сам при своей жизни попаду в мир с вездесущими телевизорами, компьютерами, мобильниками, ноутбуками и интернетом. Невозможно было представить, что уже совсем скоро, через двадцать лет, человек нашей страны, с простым именем Юрий Гагарин, полетит в этот таинственный, завораживающий и угрожающий космос. На ракете, сделанной у нас, в нашей великой стране. Так что получилось, что за несколько десятилетий жизнь перенесла меня в мир, где все мои детские фантазии уже осуществились, разве что люди ещё не бросились лететь к звёздам. Жюль-верновские фантазии уже осуществились, и то, что сейчас происходит с техникой, никому раньше даже не приходило в голову. И будущее ближайших двадцати-тридцати лет никто сейчас сфантазировать не может. И никто не считает сегодняшний мир фантастическим: для детей он самый что ни на есть обычный, а для тех, кто повзрослее и немного думает, этот мир видится в постоянном неуправляемом ускорении технического прогресса. Причём в этом прогрессе нет и следа жюль-верновского романтизма и оптимизма. Как долго может происходить это «ускорение», зачем оно и к чему приведёт – это практически никого не волнует. Что самые мрачные и отвратительные утопии типа оруэлловского «1984» начинают реализовываться на наших глазах, мало кто замечает. До того ли, если «рубль пляшет», а швейцарский сыр с голубой плесенью может пропасть на прилавках из-за санкций? До того ли, если нас волнует очередной проходимец, который возбуждает людей против существующего «режима»?