Buch lesen: «Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том I», Seite 6

Абрам

Прежде, чем описывать странные и запутанные события телеханской жизни Абрама Коваля, необходимо попытаться выяснить точную дату его рождения. Как оказывается, от знания этой даты зависят оценки вероятности вариантов ветвлений его судьбы в начале XX века.

Официальных документальных свидетельств о месте и дате его рождения пока не обнаружено, да и вряд ли они сохранились – через запад Белоруссии прошло столько «исторических тайфунов», что надежда обнаружить какие-то «метрические книги» захолустного местечка в черте оседлости второй половины XIX века кажется абсолютно призрачной. К тому же, Абрам столько раз в течение жизни менял паспорта и «паспортные данные» как в России, так и в Америке, что и этот источник нельзя считать достоверным.

Остаётся исходить из того, что сам Абрам в последние годы жизни писал о своём происхождении. Это свидетельство сохранилось в его письме к Жоржу и Людмиле Александровне от 7 января 1963 года:

«В вашем письме меня поздравили вы моим днем рождения, спасибо за добрые пожелания, но дело в том что сам я точно не знаю когда родился. Сам не помню, а точных документов неимею. По расказу моей матери меня она родила в праздник Рождества, а какого году? Я считаю так. В возрасте 21 год я призывался в Армию. И было это в 3-ем году. И судить по этим мне исполняется 80 именно сегодня 7-го января.»²⁰⁹

Ключевыми словами в этом свидетельстве являются слова о призыве в армию в 1903 году в возрасте 21 года. Рассмотрим, что говорят тогдашние законы о военной службе.

В 1874 году в России введена всеобщая воинская повинность вместо рекрутского набора.

«1 (13) января 1874 г. был издан «Манифест о введении всеобщей воинской повинности», в соответствии с которым воинская повинность возлагалась на все сословия русского общества. В этот же день был утверждён «Устав о воинской повинности». «Защита престола и отечества есть священная обязанность каждого русского подданного. Мужское население без различия состояний подлежит воинской повинности», – говорилось в Уставе».²¹⁰

Устанавливалось, что в регулярную армию призывники попадают по жребию:

«К жребию призывается ежегодно один только возраст населения, именно молодые люди, которым к 1-му января того года, когда набор производится, минуло двадцать лет от роду»²¹¹.

Практически это выглядело следующим образом:

«Каждый мужчина, достигший 21 года, должен был явиться в Управление воинского начальника. После медицинского освидетельствования те, кто был признан годным к несению службы, тянули жребий».²¹²

Здесь нет противоречия в возрастах 20 и 21 год. Дело в том, что жеребьёвка проходила в самом конце года:

«Ежегодный призыв к исполнению воинской повинности и назначение на службу по жребию производятся с 1-го ноября по 15-е декабря, а в Сибири – с 15-го октября по 31-е декабря».²¹³

Таким образом, реальный призыв для всех, родившихся с января до середины декабря, происходил уже в 21 год.

Особый случай – наш Абрам. Ведь он родился в Рождество, которое, по действовавшему тогда юлианскому календарю («старому стилю» как принято теперь говорить), приходилось на 25 декабря! Значит, чтобы к 1 января 1903 года по старому стилю иметь от роду полных 20 лет и потому быть призванным к жребию в 1903 году, он должен был родиться 25 декабря 1882 года по старому стилю! И, в соответствии с соотношением дат старого и нового стиля, днём его рождения по григорианскому календарю (по «новому стилю) нужно считать 6 января 1883 года.²¹⁴

Какое-то загадочное (и весьма вероятностно тоненькое) волокно альтерверса его биографии возникло уже после выхода первого издания этой книги в связи с обнаружением его могилы. Она считалась утерянной после отъезда из Камышовки Шаи и Муси²¹⁵ к дочери Гите в Хабаровск в 1965 году.

Но, как оказалось, Шая так добротно обустроил памятник на могиле отца, что он выдержал более чем полувековое испытание временем и – воистину, случай ненадёжен, но щедр! – был случайно обнаружен А. Н. Онищенко:

«В апреле этого года я посещал своих предков на Волочаевском кладбище (которое относится к Волочаевке-2) Находясь там, чисто случайно обратил внимание на старый памятник, где стояла дата рождения – 1881 год, не читая фамилии прошел дальше, но что-то заставило меня вернуться, и я предположил что это тот человек, могилу которого все так давно искали. Фото я скинул Томашевич Т. В., она и подтвердила что это могила Абрама Коваля».²¹⁶

01.29. Могила Абрама Коваля на кладбище Волочаевки-2, 2019 год.²¹⁷

Я попросил Антона Николаевича уточнить описание таблички на памятнике. И он написал:

«Табличка алюминиевая толщиной примерно 5мм, имя начеканено (или «набито» острым предметом)»²¹⁸

01.30. Табличка на памятнике на могиле А. И. Коваля.²¹⁹

На табличке стоит дата рождения Абрама – 1881 год. Откуда её мог взять Шая (а памятник, безусловно, ставил именно он)? Рассказа Абрама о своём происхождении в том виде, как он дан в письме к Жоржу 1963 года, Шая мог и не знать или сознательно не использовать известные ему по устным рассказам факты. Скорее всего, дата взята по паспорту Абрама (как и положено по кладбищенским правилам).

Но был ли паспорт у Абрама? Ведь он ещё в 40-х годах прекратил работу в колхозе и сначала помогал вести хозяйство по дому Этель, неважно себя чувствовавшей в последние годы жизни, ухаживая за скотиной, работая в большом огороде, приглядывая за внучками и внуком, а после её смерти и, сам уже страдая различными недугами, продолжал помогать вести дом уже Мусе.

Колхозники, как известно, паспортов не имели. Но Абрам не был «простым колхозником», он мог получить паспорт при принятии советского гражданства или оформить его с помощью Шаи, когда колхоз был преобразован в совхоз в пятидесятые годы и Шая входил в руководство совхоза. (Работники совхозов приравнивались к рабочим и получали паспорта).

Как бы то ни было, но паспорт у Абрама точно был. Это подтвердила Г. Ш. Соловьёва, сообщившая, что Абрам получал пенсию («маленькую – рублей 12–15 в месяц»²²⁰), а пенсия выдаётся только по паспорту.

Я полагаю, что паспорт Абрам получил, всё-таки, с помощью Шаи уже в «совхозные» времена Камышовки, и дата рождения в нём была проставлена по каким-то «житейским» соображениям, скорее всего, связанным именно с оформлением пенсии.

Таким образом, в качестве «исторической константы» для дальнейшего анализа принимаем дату рождения Абрама Коваля 25 декабря 1882 года по старому стилю.

О том, как протекали детство и юность Абрама, никаких ни письменных свидетельств, ни семейных преданий не сохранилось. Вербализованная история его альтерверса начинается в 1903 году.

Кровь людская – не водица… Как известно, первая общероссийская смута XX века началась в январе 1905 года после расстрела рабочей демонстрации в Санкт-Петербурге. Но менее известно, что для российских евреев она началась почти на два года раньше. Вот как говорит об этом Яков Басин, «организатор религиозного движения прогрессивного иудаизма в Республике Беларусь»²²¹:

«Начало трагической эры европейского еврейства в XX веке было ознаменовано кровавым Кишиневским погромом, который произошел в России в дни православной пасхи, 6–7 апреля 1903 г., вызвав подлинный шок во всем мире. Как сообщает Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона (т. 9), Кишинев тогда был губернским городом Бессарабской губернии. Из 108,5 тысяч населения 50240 составляли евреи (46,3 %)… За два дня в ничем до этого не выделявшемся обычном современном городе было убито 49 и ранено 586 человек – безоружных, беззащитных, совершенно ни в чем не повинных людей. Более полутора тысяч еврейских домов и лавок разгромлено. Зверства погромщиков напоминали средневековые бесчинства, творимые войсками при взятии вражеских городов. «Евреев убивали целыми семьями, многих не добивали и оставляли корчиться в предсмертных конвульсиях. Некоторым вбивали гвозди в голову или выкалывали глаза. Малых детей сбрасывали с верхних этажей на мостовую, женщинам отрезали груди. Многие женщины были изнасилованы. Пьяные банды врывались в синагоги и рвали в куски, топтали и грязнили священные свитки Торы»²²²… Стон и плач стояли летом 1903 года в российских синагогах: евреи оплакивали жертв Кишиневского погрома. В Кишиневе состоялось торжественное захоронение остатков изорванных свитков Торы. Их уложили в глиняные сосуды и погрузили на носилки. В отдельном сосуде находился пергамент с описанием трагедии. Более десяти тысяч человек сопровождали траурную процессию. На еврейском кладбище посреди могил жертв погрома был сооружен специальный склеп, в который и были замурованы сосуды с остатками свитков. А на тридцатый день после погрома на траурное моление собрались оставшиеся в живых искалеченные несчастные люди. Еврейский Кишинев был погружен в мрак»²²³.

Дальнейшие события не заставили себя ждать. Характеризуя обстановку, сложившуюся в западных областях Белоруссии после кишинёвского погрома, А. И. Солженицын цитирует²²⁴ официальный отчёт о последовавшем после кишинёвского гомельском погроме 1903 г.:

«Поголовное вооружение, с одной стороны, сознание своего численного превосходства и своей организованной сплоченности с другой – подняло дух еврейского населения настолько, что среди молодёжи их стали говорить уже не о самозащите, а о необходимости отмстить за кишинёвский погром».²²⁵

Эта оценка – со стороны «русофильского» фланга спектра общественного настроения.

А вот что говорят о том же моменте истории на «юдофильском» фланге этого спектра:

«Гомель в начале XX века был одним из самых крупных торгово-промышленных центров «Северо-Западного края» Российской империи. В 1904 г. его население составляло 47289 человек, из которых на долю евреев приходилось 26504 (56 %). Евреям принадлежало большинство крупных промышленных предприятий. Среди них следует отметить лесопильный, чугунолитейный, механический, маслобойный заводы, вальцовую мельницу, завод нефтяных масел, спичечную фабрику, несколько типографий. В городе существовали еврейские училища, частные гимназии, прогимназия. В 1898 г. в Гомеле работало 26 синагог. Компактное проживание представителей одной этнической и религиозной группы создавало и условия для возникновения массовых переживаний и панических настроений. Вот почему известия о происходящих погромах воспринимались так болезненно».²²⁶

Обе оценки согласны в том, что евреев было много, что они были сплочены и организованы, но выводы из них сделаны диаметрально противоположные. С «русофильской» стороны виделась угроза «подъёма духа» еврейского реваншизма, с «юдофильской» – панический «упадок духа» и страх перед новыми погромами.

С эвереттической точки зрения обе оценки «правильные» – это типичная социальная суперпозиция, порождающая ветвления альтерверса каждого отдельного представителя социальной группы, составляющей эту суперпозицию.

Какие же ветвления в связи с этим возникли в судьбе Абрама Коваля в 1903 году?

Первое порождено «юдофильским» членом суперпозиции, в котором молодой плотник в провинциальных Телеханах, куда приходили запоздалые известия из Гомеля о страшных событиях, с облегчением увидел, что «погромный вал» до Телехан не докатился. И, как следует из его «канонической биографии», в ноябре или декабре 1903 года спокойно пошёл на призывной пункт, достал свой «призывной жребий», попал в армию, отслужил положенный срок, и вернулся домой в 1906 году, когда и до Телехан докатился очередной вал еврейских погромов.

На этот раз остаться в стороне от событий он не мог, вступил в Поалей Цион, участвовал «в беспорядках», преследовался полицией и столыпинскими войсками.

Что же могло ждать Абрама в случае ареста? Безусловно, тюремное заключение и наказание за участие «в беспорядках» – от административной высылки до повешения, в зависимости от признанной судом меры участия в них.

Тюремное заключение само по себе всегда является тяжким испытанием. Но в западных областях Российской Империи в те годы оно имело особенности, которые могут показаться странными современному читателю, знакомому с описанием быта «политических заключённых» в советских тюрьмах 20-х – 40-х годов.

В 1908 году Ф. Э. Дзержинский, будучи заключённым «в X павильоне Варшавской цитадели, одной из самых мрачных тюрем царизма, в которой содержались наиболее опасные для царского самодержавия революционеры»²²⁷ в своём дневнике пишет о тюремной повседневности так:

«С жандармами мы встречаемся как враги, солдат мы только видим. В коридоре три жандарма сменяются ежедневно каждые четыре часа. Каждый жандарм попадает в один и тот же коридор раз в 10–15 дней. При таких условиях трудно узнать, кто из них проще и доступнее²²⁸. Независимо от этого, у них много работы: то они водят нас по одному в уборную, то на прогулку, то на свидание, то открывают дверь, когда солдат-служитель вносит обед, подметает камеру, приносит чай, хлеб, ужин, уносит лампу <Выделено мною. Ю. Л.>. После этого жандармы, водящие нас на прогулку, направляются на другую службу. Они часто грубы, злы, видят в нас врагов, пытаются сократить время прогулки и досадить нам. Впрочем, таких, которые досаждают нам по собственной инициативе, немного».²²⁹

Но, конечно, «цивильный быт» – отсутствие параши, «солдат-служитель», приносящий в камеру горячий чай и настольную лампу – не снимает ужаса тюремной жизни:

«Сегодня у меня было свидание, и мне передали приветы с воли, прелестные цветы, фрукты и шоколад. Я видел Стасю и Вандзю.²³⁰ Я стоял на свидании, словно в забытьи, и не мог ни овладеть собой, ни сосредоточиться. Я слышал лишь слова: «Какой у тебя хороший вид», – и то, что я говорил: «Здесь ужасно». И помню, что я просил прислать мне какие-то книги и совершенно ненужное мне белье… После этого я вернулся в камеру и чувствовал себя более чем странно: никакой боли, никакой жалобы, нудное какое-то состояние, какое бывает перед рвотой… Потом кто-то вернулся из суда, и из коридора до меня донесся его спокойный и твёрдый голос: «Виселица», – и охрипший возглас жандарма: «Нельзя говорить!»… Где-то наверху плачет недавно родившийся здесь младенец».²³¹

И Абрам, наслышанный о картинах тюремных нравов, естественно, не хотел испытать их на себе, и потому сначала бежал в Германию, а в 1910 году приехал в США. Это «волокно его судьбы» мы и рассматривали ранее.

Но, оказывается, что и второе волокно судьбы Абрама, порождённое «русофильским» членом социальной суперпозиции 1903 года, также явственно обнаруживается по сохранившимся документам.

Это то волокно альтерверса, в котором, как писал мне внук Абрама Геннадий Коваль, излагая семейные предания, Абрам попал в Америку случайно, из-за банкротства пароходной компании, на одном из кораблей которой он служил:

«Махнул дед с друзьями в Германию, на пароход устроился матросом, и раза три через Атлантику в Америку и обратно сплавал. А тут банкротство пароходству подоспело, как раз в Калифорнию аж пароход тот пристал, хоть и не в Атлантике это.²³² Списали деда с друганами там на берег, а пароход на металлолом. Выдали им двух ли, трех ли, месячное пособие и дали вольную. Дед (и другие некоторые) подумал-подумал, да и остался искать там работу».²³³

Но когда и как дед «махнул в Германию»? И когда его «списали на берег» в Америке и где именно?

Поскольку в этом волокне Абрам принял активное участие в событиях 1903 года, нужно указать «термодинамическое условие» возможности такого поведения Абрама из «глухого местечка Телеханы». И оно нашлось в работе Я. Басина:

«Буквально через 10 дней после Кишиневской трагедии, 16 апреля, в Пинске были распространены воззвания к христианскому населению города «следовать примеру Кишинева».²³⁴

От Пинска до Телехан всего 50 километров. Так что никакого «запоздания» с известиями в этой ветви альтерверса в Телеханах не было. В этой ветви Абрам ещё весной 1903 года осознал надвигающуюся опасность и вместе с «друганами» начал готовиться к её отражению.

И вместе с «друганами» были и подруги. Вспомним, что писал Абрам об Этели:

«…между рабочими имелась революционная подпольная группа к которой она примкнула и стала Соцыалистом еще в 3 ем году, когда в местечке никто не знал и не слыхал слова «Социализм» «Революция». Она участвовала в первомайском празднике в лесу…».²³⁵

И не на первомайской ли сходке 1903 года, сразу после кишинёвского погрома, Абрам и Этель (а, может быть, и Гершл с Голдой!) поняли что-то очень важное друг о друге?

Абрам не был зачинщиком и организатором этой подготовки. Скорее всего, вовлёк его в эту деятельность Гершон Гурштель, его старший товарищ (он был старше Абрама почти на 1,5 года²³⁶), будущий муж его сестры Голды и будущий преемник на посту секретаря ячейки «Икор» в американском городе Сью-Сити.

Это выяснилось после того, как удалось сделать перевод с идиша газетной вырезки из «Биробиджанер штерн», хранившейся в домашнем архиве Жоржа. Корреспондент газеты Ш. Коник беседовал с Абрамом Ковалем и записал его воспоминания:

«Он помнит, как еще мальчишкой должен был в горьком поту зарабатывать свой кусок хлеба, работая в стекольной мастерской. Работа быстро научила его, в чем искать спасение ему и таким как он. Его другом и наставником стал Гершл, бравый парень с черными усами, которого в городе называли «Гершл-искровец». В прокламациях, которые давал распространять ему Гершл, было четко и ясно сказано, что именно необходимо делать для счастья рабочего человека».²³⁷

Так что состоявшимся в 1903 году «социалистическим крещением» Абрама, во многом определившим и его жизнь, и, в дальнейшем, судьбу и свершения его сына Жоржа, мы обязаны «бравому парню», телеханскому искровцу Гершону Гурштелю.

01.31. Гершон Гурштель, 1910-е годы, США.²³⁸

Цепочку каких событий запустил Гершон весной и летом 1903 года, поручив Абраму Ковалю распространять в Телеханах «искровские прокламации» о Кишиневском погроме, он, конечно, не представлял. Не представлял он себе и значимости той операции советской разведки, в которой ему предстояло участвовать тридцать лет спустя в качестве «прикрытия» Жоржа.

Он не был ни выдающимся политиком, ни крупным философом, ничто «человеческое» не было ему чуждо,²³⁹ но прав поэт: «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся…»²⁴⁰. И слово Гершона таки отозвалось ☺…

Вернёмся, однако, к развитию ситуации в Западной Белоруссии после Кишинёвского погрома.

Когда осенью события всё-таки грянули, телеханцы не стали дожидаться погромного пожара дома, а отправились на помощь гомельцам.

«Когда 24 сентября эти события попали на страницы New York Times, заголовок статьи был такой: «Русские войска помогали убийцам евреев». Руководитель еврейской общины доктор Залкинд слал на имя министра внутренних дел одну телеграмму за другой, но ни на одну из них ответа получено не было. Начались массовые аресты и изъятие оружия. Всего за решеткой оказалось 60 человек. Но тут неожиданно для властей в Гомель начали прибывать участники еврейской самообороны из других городов <выделено мной, Ю. Л.>, и это заставило власти, наконец, ввести военное положение. Было арестовано 68 погромщиков.

Если верить газете «Искра»,²⁴¹ в отряде самозащиты было порядка 200 человек, в том числе 40–50 русских рабочих, а чуть позднее к ним присоединились еще около 100 человек из «организации сионистов-фракционеров».²⁴²

И среди них, вероятно, и был Абрам Коваль.

Погром в Гомеле был остановлен как усилиями полиции (среди полицейских начальников во главе с полицмейстером Раевским и простых полицейских было достаточное количество добросовестных исполнителей служебных обязанностей), так и героическими действиями участников отрядов еврейской самообороны.

«Но с прекращением погрома трагедия не закончилась – евреев ждал теперь моральный погром… жандармерия, провозгласив, что это был русский погром, стали хватать евреев направо и налево… Организаторы самообороны были вынуждены прекратить любой контакт между собой и скрыться, чтобы не быть арестованными».²⁴³

Разумеется, и Абрам «с друганами» должны были скрыться. Но если участники и руководители гомельских отрядов во главе с Йехезкелем Хенкиным скрылись в Палестине, телеханцы, не связанные организационно с Хенкиным, должны были решать свои проблемы самостоятельно.

В это время началось серьёзное следствие по делу о погроме. Следствие было обстоятельным – в суд оно было передано только через год, в октябре 1904 года. Масштаб и тщательность длившихся целый год следственных работ виден по тому, что в качестве обвиняемых перед судом выездной сессии Особого присутствия Киевской судебной палаты предстали 36 евреев и 44 «христианина», а в качестве свидетелей были привлечены более 1000 человек!²⁴⁴

Как же поступил Абрам? В ноябре или декабре он по закону тянул «призывной жребий», и, если бы вытянул «службу», сама судьба укрыла бы его от полицейского внимания и угрозы ареста. Но, как оказалось, такой жребий выпадал далеко не каждому:

«На практике в мирное время только каждый третий, из числа достигших указанного возраста, направлялся в регулярную армию. Большинство молодых людей записывали в ополчение».²⁴⁵

Именно результат жребия и разделяет «юдофильскую» и «русофильскую» ветви альтерверса Абрама. В этой точке с вероятностью 33,3 % действительность уходит в «юдофильскую ветвь», а с вероятностью 66,7 % – в «русофильскую».

И в «русофильской ветви» Абраму «не повезло» – он, как и большинство призывников, вытянул ополчение. Но большинство из его сверстников такой исход радовал – он означал, что три года казарм и разлуки с домом им больше не грозило: по закону жребий тянулся только один раз в жизни. А вот Абрама это никак его не устраивало – ополченцы оставались жить дома, а для него это означало угрозу попасть под полицейское преследование.

Нужно уехать, но куда и как?

Не желая покидать родные края (прежде всего, вероятно, потому, что в Телеханах жила Этель, на которой он мечтал жениться) он нашёл для себя выход – решил поступить вольноопределяющимся в армию, благо в это время

«иудеи могли поступать в вольноопределяющиеся на общих основаниях, но в офицеры их не производили».²⁴⁶

А стать офицером он и не стремился. Ему было важно только «исчезнуть на время», пока не прекратится розыск по гомельскому делу.

К тому же, были у вольноопределяющихся и такие привилегии, которые для местечкового еврея Абрама Коваля должны были казаться весьма привлекательными. Например, «для офицеров считалось хорошим тоном обращаться к вольноопределяющимся на «вы» и говорить им «господин», хотя устав этого не требовал».²⁴⁷

Или:

«Вольноопределяющиеся исполняли все обыкновенные обязанности нижних чинов, кроме участия в хозяйственных работах».²⁴⁸

Значит, во время службы ни один офицер-антисемит в качестве насмешки не мог послать Абрама «копать яму от забора и до обеда» ☺…

Правда, для поступления в вольноопределяющиеся нужно было сдать экзамен, «включавший в себя Закон Божий, русский язык, арифметику, геометрию или алгебру, географию и историю».²⁴⁹ Не знаю, как решился вопрос с Законом Божием (и был ли он обязателен для иудеев), но вот русский язык, как показывает моё знакомство с большим числом писем Абрама, он знал достаточно хорошо, чтобы успешно сдать экзамен.

Ещё один важный пункт в условиях поступления вольноопределяющимся состоял в следующем:

«Вольноопределяющиеся могли поступать на службу в любое время года, выбирая род оружия по собственному усмотрению. Так как принятие их на службу зависело от наличия вакансий, желающий стать вольноопределяющимся должен был самостоятельно договориться о службе с командованием выбранной им части».²⁵⁰

С кем же договорился Абрам? Об этом известно со слов Гейби Коваля, сына Абрама. В своей студенческой анкете он написал:

«До 1910-го года отец служил в старой армии в духовом оркестре».²⁵¹

Что касается годов службы, то они, естественно, различаются для «юдофильской» и «русофильской» ветвей альтерверса Абрама Коваля.

Дата окончания службы, приводимая Гейби, относится к «юдофильской» ветви. Но вот начало службы в обеих ветвях одно – поступление в армию «в духовой оркестр». И в рассматриваемой «русофильской» ветви глубокой осенью или в начале зимы 1903 года Абрам не попал по жребию в военные музыканты, а договорился о вольнонаёмной службе с «командованием» духового оркестра.

Не исключено, что это была договорённость с Яковом Исааковичем Богорадом, военным дирижером 160-го Абхазского пехотного полка, квартировавшего в 1903 г. в Гомеле. По одной из версий Я. И. Богорад имеет непосредственное отношение к созданию знаменитого марша «Прощание Славянки»²⁵²

В каком качестве мог служить Абрам в оркестре, я не знаю. На мой вопрос к внуку Абрама Геннадию Ковалю о том, на каких инструментах играл его дед, Геннадий ответил, что «Ни на каких. Он и пел редко, хотя музыку любил». То же подтвердили и Галина и Гита, племянницы Жоржа:

«Ю. Л. А была в доме какая-то музыка, какие-то музыкальные инструменты? Ведь Ваш дедушка служил в царской армии в оркестре!

Г. Ш. С. и Гита, (обе вместе). Нет, не было…

Гита. Какая музыка? Все время работа, работа, работа…».²⁵³

Я с Гитой согласиться не могу. Если бы Абрам был музыкантом, как раз отдыхом от работы должна была быть музыка. Так что служба в оркестре вряд ли была призванием Абрама, скорее, случилась она «по необходимости». В штате оркестра не только музыканты – и интенданты, и ремонтники, и писари. Вот на одну из подобных «нестроевых должностей» и устроился, вероятно, Абрам.

01.32. Военный духовой оркестр. Начало XX века.²⁵⁴

Поступив на военную службу, Абрам смог в начале 1904 года жениться на Этель и освободить её от тирании отца-раввина. Это также соответствует и событиям в «юдофильской ветви».

Но далее события в «русофильской ветви» разворачивались стремительно. Полицейское следствие о гомельском погроме развивалось своим чередом и не затухало, а только ширилось, и, на основании информации «из оперативных источников», полиция обратила внимание на «вольноопределяющегося музыканта» Абрама Коваля. Возникла непосредственная опасность ареста и нужно было срочно покинуть опасный регион.

Вероятнее всего, Абрам выхлопотал себе отпуск в связи с женитьбой (это вполне допускалось для вольнонаёмных в соответствии со ст. 182 «Устава о воинской повинности от 1 января 1874 года»²⁵⁵) и после свадьбы покинул не только оркестр, но и вообще пределы Империи…

Довольно скоро он оказался в Америке. Именно о таком ходе событий рассказывал через 60 лет Абрам корреспонденту газеты «Биробиджанер штерн» в цитировавшемся выше интервью: «Но царская охранка следила за всеми, кто был связан с подпольем. Некоторое время Авром-Бер скрывался, но когда это стало невозможным, уехал в Америку».

И можно даже проследить события в одном из «волоконец» альтерверса, в котором это произошло. Переход через границу с помощью паршивеческих Ковалей связал Абрама с той структурой революционного подполья, которая занималась безопасностью и «прикрытием» скрывавшихся от полиции членов революционных организаций. Уже тогда это была вполне профессиональная структура, обеспечивавшая подпольщиков документами и связями и в России, и в других странах.

Оказавшись в Германии, Абрам должен был как-то обеспечивать своё существование, т. е. найти какую-то работу. Без документов это было сделать трудно, и он обратился за помощью к своим благодетелям, обеспечившим его бегство из России. И тут Абраму повезло – оказалось, что нужен курьер, для поездки в Америку. Документы ему сделали «весьма похожими на настоящие», чтобы было не нужно «переучивать биографию», но с «коррекцией», не позволявшей легко идентифицировать его агентам зарубежной охранки.

Так он и отправился 6 февраля 1904 года в Нью-Йорк на пароходе «Патриция»:

01.33. Фрагмент списка пассажиров в Гамбургском порту на судне Патриция (Patricia).²⁵⁶

Отправился под именем Abram Kowal, 30 лет, холостяк (ledig), из белорусского городка Несвижа (Neswis) (это около 100 километров от Телехан), в качестве подмастерья сапожника (Geselle Schuhmacher)²⁵⁷ по профессии.

Почему 30-летний холостяк из Несвижа, понятно. Прибавка возраста – не будет вопросов об отношении к военной службе (мол, уже отслужил), холостятское одиночество – не будет вопросов о семье, а о белорусских болотах между Телеханами и Несвижем он мог рассказать легко и подробно. А вот почему он записался сапожником – не знаю ☺…

Вернуться он не мог, хотя и очень этого хотел – гомельское следствие о «русском погроме» не утихало.

Абрам не стремился «укорениться» на новом месте и потому долго не вживался в незнакомую социальную среду. Тому были причины – началась революция 1905 года, и сначала казалось, что «ещё немного, ещё чуть-чуть», и демократия победит. Тогда он сможет вернуться в Телеханы и зажить нормальной семейной жизнью с Этель.

Это «чемоданное настроение» поддерживалось какими-то денежными пособиями от еврейских организаций, финансирующих защиту евреев на гомельском процессе. Нежелательность для них присутствия Абрама в России была связана с опасностью его ареста и, тем самым, усилением позиции «христианской» стороны на этом процессе.

То, что такие организации (формальные или неформальные) были, вряд ли подлежит сомнению – кто-то же должен был оплачивать «накладные расходы» в ходе длившегося с перерывами более двух лет судопроизводства (первое заседание суда произошло 11 октября 1904 года, а последнее – 9 ноября 1906 года!) с участием известных юристов и адвокатов.

«Среди защитников евреев были такие известные в России юристы, как Максим Винавер, депутат I Государственной думы от партии кадетов, и Михаил Мандельштам. Защищал евреев и сын протоиерея и духовника царской семьи, Николай Соколов»²⁵⁸

Что же произошло в этой ветви альтерверса Абрама? Ответ на этот вопрос обнаружился в очень странном документе, который попал ко мне от Л. С. Соловьёвой в 2014 году.²⁵⁹ Прежде всего, он подтвердил факт многочисленных мореплаваний «ратника и плотника» Абрама Коваля.

А именно, на сайте ancestry.com Л. С. Соловьёва нашла фотокопию документа канадской таможни «Список или уведомление об иностранных пассажирах, просящих о пропуске на территорию США из иностранной сограничной территории».²⁶⁰

Составлен в Монреале в апреле 1907 года. И в этом списке под № 10 записан Абрам Коваль (точнее, Абрахам – Abraham Koval), 24 лет, еврей, женат, плотник из России:

01.34. Строка из «Списка или уведомления об иностранных пассажирах, просящих о пропуске на территорию США из иностранной сограничной территории» 1907 года²⁶¹