Buch lesen: «Дневник призывателя», Seite 12
– Именно поэтому ты решил их призвать, раз они не приходят сами? – поперхнулся смешком Ларс.
– Мне хотелось знать правду! Я не хочу верить в то, что старик мог убить…
Очень часто маньяками оказываются те, на кого невозможно подумать. Милая старушка, добродушный клоун, все понимающий учитель. В каждом человеке может таиться зверь. И от этого почему-то страшнее, чем от осознания того, что есть жуткие создания, питающиеся людьми.
Мы не хотим верить в то, что убивают такие же люди, как мы.
– Так мы и решились на сеанс спиритизма, – с самым серьезным видом кивнул я, чтобы продолжить тему. Меня порядком злит зависающая между нами тишина. Ощущение такое, что каждая минута, проведенная в молчании, приближает встречу с теми, кого мне не хочется видеть.
– Почему ты убил меня, Сашенька?
Еще не время. Еще рано.
– Да, – с легкостью переключился Тоша. Все же его ничто не изменит. Тоша так и останется Тошей, вечно веселым и добродушным. – Как было сказано в «инструкции», мы оставили шеи открытыми.
– Вы решили пригласить на ужин вампира? – насмешливо фыркнула Кайса.
– Нет, – строго цыкнул Антон. – Мы решили не умереть от удушья.
Самовнушение часто играет злую шутку, поэтому всегда лучше подстраховаться и убрать все то, что может причинить вред. Я с сомнением вспомнил Тошкин чердак, на котором и проводилось таинство. Там можно умереть, просто неудачно упав. Столько хлама, что в нем легко потеряться. Старая швейная машинка, самовар, веретено, игрушки, елочные украшения, мумия новогоднего дерева, стопки книг… Последние я просмотрел, но ничего интересного для себя так и не нашел. В основном там была классика и почему-то судоходные журналы. Разбираться в почерке я не стал, тем более не мог вспомнить ничего связанного с таким кораблем. Но в памяти отложилось.
– Зажгли свечи, – спокойно продолжил Тоша. – Четыре вроде?
– Да.
– Нехорошее число, – заметил Ларс.
– Соха ты вроде финн, а не азиат, – я приподнял бровь.
– Все равно. Предрассудки не возникают просто так.
– Да ладно! Некоторые себя уже явно изжили. Как, например то, что нельзя наступать на порог. Все же нормальные люди больше не хоронят своих дражайших предков под порогом дома. Или есть еще те, кому нравится осознавать, что рядом разлагается труп? Не думаю.
– Ну, на вас, – Антон махнул рукой. – Вообще-то это я тут повествую. Но если вам так не терпится поговорить о приметах, я помолчу.
– Мы помним. Продолжай, пожалуйста, – попросила Кристал. Ее глаза опять отдавали фиолетовыми всполохами.
– Так вот мы спросили духа о том, здесь ли он, и стали ждать. Перед этим, правда, Саша мне читал какие-то правила, но я их забыл, – виновато засмеялся Тоша.
– Опять? – возмутился я. – Да сколько можно?!
– Столько, сколько нужно? – как знал, что малявка окажется на его стороне. Дети всегда чувствуют друг друга.
Но все же почему мы так легко их – Кайсу и Кристал – приняли? И общаемся так, точно всегда знали друг друга. Мне это не понятно.
– Ты забыл самое важное, браво, – Кристал закатила глаза.
– Это же всего лишь игра, – пожал плечами Ларс.
– С мертвыми лучше не шутить, – зло процедила она. – И что там за правила? Никогда подобным не занималась, – заинтересовано обернулась ко мне.
– Я бы тоже не стал, – действительно, зачем мне это? – Но все же кое-что нашел. Впрочем, правила довольно просты и обыденны. Многие повторяются и в других ритуалах. Самое главное – расслабиться и не показывать страха. Страх их питает и позволяет подчинить себе человека. Это все знают, – так я и думал, все согласны. – Второе – никогда не вызывать никого в одиночку.
– Ну, это касается всякого призыва, – нахмурился Ларс.
– Не всякого, – покачал головой. – Например, зеркальный коридор делают в одиночестве, чтобы увидеть свое будущее.
– Глупо, – повела плечом Кристал. Она вновь надела маску. – Через зеркало в наш мир могут пройти разные твари.
– Пиковая дама, допустим? – улыбнулся Ларс.
– Почему бы и нет? – развел руками Тоша. – Ничего же не бывает просто так, – передразнил. – Многие детские игры имеют корни в потустороннем мире, – добавил с ноткой драматизма и трагичности. Раньше он очень любил травить страшилки, но со мной этим заниматься ему не интересно – я знаю куда больше, тем более что мои истории основываются на реальности, а не на больной фантазии некоего автора.
– Есть такое, – я потер виски. – Все эти шуточные призывы, игры с нечистью имеют историческую подоплеку, – еще бы в школе я так хорошо учился, как разбираюсь в истории и мистификациях, цены бы мне не было. – Вообще, подумайте. Что представляет собой та же Пиковая дама?
– Женщину, – Ларс скептичен, понимаю.
– Игральную карту, – Белка, золотце мое, не ощущает тайн там, где их нет. – Там еще три есть. Черви, Буби и Треф.
– Да, все верно. Это одна из карт колоды. Ее прообраз появился в далеком средневековье, но современная колода называется французской, и именно в ней впервые фигурирует привычная пиковая дама, со временем обрастающая слухами и легендами. Так она стала считаться воплощением злых сил.
– Но почему именно она? – Кристал задумчиво накрутила прядь волос на палец.
– Старшие фигуры французской колоды связаны с историческими личностями или богами, если я точно помню, – вмешался Тоша.
– Угу, – усталость так и не отступила. А я точно спал? – Пиковая же представляет греческую богиню Афину – воительницу, покровительницу знаний и искусств, воплощение мудрости. В Таро ее так же связали с королевой-воином, сильной и справедливой, и со Снежной королевой, бездушной и эгоистичной, – как иронично, учитывая тот холод, который мы недавно ощущали. – Именно второй образ можно считать отправной точкой в создании облика зловещей, загадочной и темной сущности. Так же на старинных картах Пиковая дама изображена мертвенно-бледной старухой с крючковатым носом и полузакрытыми глазами. Но это ранние варианты. Позднее ее наделили молодостью, овеянной таинственностью и опять же таки холодом.
– Значит пика – это Снежная королева? – нахмурилась Кристал.
– И, да и нет, – полуулыбка мелькнула на моем лице и тут же исчезла. – Снежная послужила отправной точкой для создания существа, но вполне возможно, что она была и до этого. Уже в восемнадцатом веке карты, как и наша доска, становятся частью всяких обрядов и предсказаний. Стоит ли говорить, что и тут пики, они же вини, обретают дурную славу? Их делают символами смерти, печали, несчастья и раздора. Но и это не все. Так же они олицетворяют могущество, власть и черную магию.
– Кажется, я уже читала об этом, – нахмурилась Кристал. С ней согласился и Ларс. – Там при гадании пика – это пожилая женщина, которая может оказаться кем-то, наделенным властью или вдовой. Но всегда она злобная, безнравственная и жестокая.
– Стереотипность, – развел я пальцы и тут же собрал. – Один говорит, другой принимает на веру. Это то же самое, что рассказ слепому о радуге.
– Но ведь можно показать, – промолвила долго молчавшая Кайса. Надо же она еще слушает то, что мы несем. А мне уже начало казаться, что она заснула в цепких объятиях своей названной сестры. Все же она еще маленькая. Да, я ненамного ее старше, но говорю отнюдь не о возрасте, а о поведении. Есть те, кто в семь лет рассуждает наравне со взрослыми и пашет, на жалея сил, а есть те, кто и в сорок настолько избалован, что ведет себя, как неразумное дитя, ждущее, что другие все за него сделают. Все зависит от ситуации и самого человека.
– Можно окунуть человека в воду, сказать, что то, что он испытывает, когда плавает, ощущает прохладу и некую легкость – это синий, – тихо продолжила она. – Вода – это синий. Он покой, а иногда печаль. Дать потрогать мягкую траву, молодые листья и побеги, послушать щебет птиц, сказать, что это зеленый, и он ощущается, как жизнь. Пройтись с ним по теплому песку, погулять под ласковыми лучами солнца и много-много смеяться, а потом пояснить, что все это желтый. Звук сирены, призыв быть внимательным и поцелуи – это красный, ведь он завладевает сознанием, фиксируя на себе. А звук бури, грозы, дождя – это серый. Такого цвета тучи и мыши.
Я удивленно приподнял бровь. Откуда она это знает?
– Хорошие описания, – Ларс коснулся переносицы. – Отец занимался социализацией детей-инвалидов по зрению. Он так и продолжал свою деятельность?
– Да, многие приходили к нам домой, – закусила губу Кристал.
– Один даже стал моим другом, – вздохнула Кайса. – Вместе с ним мы и искали ощущения цветов. Я скучаю по нему… – тихо проговорила и поникла.
– Еще увидитесь, – попытался утешить ее Ларс.
– Очень надеюсь.
Помолчали.
– Мать тоже была врачом, но и сама начала слепнуть, – добавила Кристи.
– Тетя почти ничего не видела и часто слушала одну и ту же мелодию, закивала Кайса. – Она говорила, что от нее пахнет жизнью.
– И где она сейчас? Вы ведь не оставили женщину одну? – напрягся Соха.
– Нет, – Кристал с тяжестью откинулась на спинку кресла.
– Отец считал ее сумасшедшей, – доверительно добавила Белка. – После развода с мамой, он говорил, что начал замечать странности в ее поведении и пытался лечить.
– Она сбежала, – отрезала девушка. – Она всегда уходила от проблем. Никогда не пыталась их решить. Оставила записку и сбежала!
– И тебя не…? – опешил Тоша.
– Нет, – отрезала она. – Давайте лучше вернемся к пиковой даме. Всяко интереснее.
– Твое право, – мне-то какое дело до ее проблем? Пусть делает то, что считает нужным. – Конкретно у нас, в России, о ней заговорили после повести Пушкина с одноименным названием. Тут же стоит провести параллель с Кровавой Мэри, девушкой, которую якобы убили перед зеркалом, и прочими демонами и бесами, ведь основой их взаимоотношений с людьми является сделка. Исполнение желания ценой клятвы или зарока. Часто говорится, что она берет плату клоком волос или даже жизнью. Кто-то так же приписывает ей похищения детей и называет ведьмой. Существует она на самом деле, как материальное или духовное создание, или нет, неизвестно, но многие люди и даже охотники говорили о встречах с ней, призывах. Хотя тут вполне мог сработать эффект Пигмалиона, когда мысль становится материальной.
– Призывах? – уцепилась за слово Кристал. – Вы говорили с ней с помощью доски Уиджи?
– Конечно, нет, – фыркнул Тоша. – Зачем мне стремная баба, которая, скорее всего, меня прикончит? Я хотел поговорить со стариком или подругой.
– Доска бы ее в принципе не вызвала, – покачал я головой. – И да, Тоша, я ведь не закончил с правилами, так что у тебя еще есть время их вспомнить.
Мой друг поник и сжался, обняв колени, точно обиженный ребенок, должный коротать время в углу.
– Способов призыва этой призрачной леди довольно много. Чаще всего же используют зеркала, – я невольно вспомнил комнату с Ашраи. Такое чувство, что сейчас раздастся стук, звук шагов по лестнице и оттуда выйдет женщина в белом саване. – По легендам она обитает по ту сторону зеркала, – пояснил я. – Главное же во всех этих обрядах – призвать Пиковую даму и увидеть ее, но не дать ей выйти в реальный мир. Но тут все зависит от самого призывающего и от его настроя. Так же это влияет и на облик дамы. Боишься – явится злобная старуха-убийца, уверен – молодая леди, готовая на честную сделку. Все в этом, а особенно в тонком, мире, зависит от нас самих. Но не стоит забывать, что любая игра с потусторонними сущностями априори опасна. Все имеет свою цену, и услуги Пиковой дамы не исключение, – с нажимом добавил для загоревшейся идеей Кайсы, так, что она ойкнула и спряталась за сестру.
– Я думаю, что просто так, никто бы и не стал рисковать душой, – Тоша свел брови. Он так похож на собаку, прислушивающуюся ко всяким шорохам, чтобы не пропустить опасность, что мне смешно.
–Дети же часто играют, призывая всяких созданий – Гномиков-сладкоежек, бабку-матершинницу и… – Кайса широко распахнула глаза. – Пиковую даму.
– Да, наибольшее количество призывов совершают именно дети, – кивнул я в такт своим мыслям. – Им интересно, появится ли кто-то в реальности? Как существо выглядит на самом деле. Действительно ли оно страшное, как все рассказывают? Кроме того, не стоит забывать о том, что та же Пиковая дама может исполнить любое твое желание, только если ты ей понравишься. Однако никто не утверждает, что все закончится хорошо. Может убить не только сама дама, но и страх перед ее появлением. Слабое сердце и все, нет человека.
– И как же ее призвать? – Кристал явно понравилась идея с желанием. Чего же она так хочет, что готова пойти на подобную сделку?
– А тебе оно надо? – вижу, что надо, но хочу услышать из ее уст.
– Почему ты убил меня?
Вздрогнул и тут же встряхнулся, отгоняя наваждение. Ничего не было. Мне все показалось.
Кристал молчит. Решится, тогда и поговорим.
– Ну, что, Антош? Вспомнил? – я сфокусировал свое внимание на друге.
– Что-то вспомнил, – пробурчал он.
– И что? – подключился Соха.
– Не бояться, но быть уважительным, – теперь уже он загибал пальцы. – Приветствовать духов, вызывать только тех, кого знаешь, не задавать глупых вопросов… И, кажется все.
Я помотал головой.
– Не знаю, – он растерянно смотрел на меня. Это все, что я смог вспомнить или понять во время твоих рассказов о Даме.
И что мне с ним делать? Ничего.
– Никогда и ни при каких обстоятельствах не прерывать ритуал. И никогда не просить показать себя – это будет расценено, как предложение войти в тело.
– Ааа, это, – протянул он. – Понятно. Теперь я могу продолжить? – сердито пыхтит и дуется. Он терпеть не может, когда я становлюсь похожим на учителя.
– Конечно, – широко улыбнулся. – Здесь уже все заждались твоего рассказа.
Остальные молча согласились. А может, и нет, но не подали виду.
– Указатель лежал на середине «говорящей доски», наши кончики пальцев едва касались ее. Мы пробовали позвать старика и мою подругу…
– И как? Кто-то пришел? – нетерпеливо заерзала Кайса.
– Видимо, нет, – задумался Тоша. – Но…
– Указатель двигался сразу на слово «прощайте», точно мы завершали ритуал, – вспомнил я тот случай. – Сколько бы мы не пытались, всегда происходило одно и то же.
– Но получается, что кто-то его двигал, – в глазах Ларса вновь вспыхнул едва погасший интерес.
– Да, – не стал отрицать я. – Но кто именно – непонятно.
– Суть же не в этом, – махнул рукой Тоша. – Дайте мне уже договорить! Именно после сеанса, если его можно таковым назвать, мои сны и обрели некую осмысленную форму. Они стали более яркими и реалистичными. Мне было трудно отличить их от реальности. И признаюсь, я до сих пор боюсь подвалов с яблоками. Подсознательно жду того, что увижу труп.
– И все равно жрешь яблоки.
– А почему бы и нет? Они же не виноваты.
Немного помолчали, после чего Антон продолжил говорить уже о сегодняшнем дне.
– Вначале было очень холодно. Все ведь это почувствовали, да?
– Да, – ответил я за всех, а они и не возражали.
– А потом по комнате начала разливаться музыка. Мы слышали похожую, когда были у Ашраи. Она играла на флейте и перед глазами вставали разные образы. Мне казалось, что я слышу не только флейту, но и множество других инструментов. А еще …голос. Сказочно прекрасный, отчужденный, точно ненастоящий. Сейчас же мелодия была совсем другой, надрывной и тревожной. Я бы даже сказал жуткой. Да и голос сам видоизменился, стал более тонким и насмешливым. Я не понимал, о чем он поет, но мне было страшно, – он тоже слышал музыку, но его мелодия была другой, не похожей на ту, что обволакивала мое сознание. Тоша вздохнул. – Я бы сказал, что от самой музыки и шел холод.
А я вот не слышал никакого голоса. Или не запомнил его.
– С каждой минутой звук нарастал, становился выше и невнятнее. Он сливался в единый белый шум. В таком обычно люди слышат голоса мертвых, им кажется, что по ночам некто передает им послания. Иногда мне и самому казалось, что переключая каналы старого радио, я ненароком слышу то, чего не должен. Эти слова были адресованы не мне, а тому, кто задавал вопрос. Когда же я пытался провернуть нечто подобное сам, то слушал лишь тишину. Сегодня мне, наконец, ответили, – Антон задумчиво пожевал губы. – И знаете, я не был этому рад. Это похоже на то, словно некто ковыряется в твоей голове, доставая ложкой самые неприятные для тебя воспоминания, те, что ты так старательно прятал, пытался забыть. По доброй воле ты бы не стал спрашивать ни о чем подобном. Тут же у меня не было выбора, я просто слушал. Да, конечно я хотел уйти, сбежать и вновь спрятаться. Точно также я поступил тогда, когда пропала моя подруга. И так же я поступил, когда обвинили старика. Всегда прятался от проблем и молчал, соглашаясь с мнением большинства. Честно, боюсь того, что, даже зная всю правду от начала и до конца, я промолчу.
Все мои попытки докопаться до истины в таком свете становятся стремлением оправдать себя. И, наверное, убедиться в том, что большинство людей были правы, а значит, я не совершил ничего плохого, когда с ними согласился. Похоже, что я действительно жалок. С появлением шума это чувство только усилилось. Он лишал меня всего – оправданий, уверенности и способности двигаться. Я не мог уйти. Единственное, что мне оставалось – смотреть. Белый шум стал белой вспышкой, на секунду лишив меня зрения.
Когда же я проморгался, то очутился далеко не в квартире, а в своем старом доме, в том, который был еще до покупки дачи. Я боялся вновь оказаться там. Из подвала почему- то одуряюще пахло яблоками, возможно, что такими же, как в тот день, когда нашли труп в кошачьей маске и обвинили старика. Кажется, что я вновь стал маленьким. Да, точно, я вновь был ребенком, пухлым и трусливым, но слишком любопытным. Тогда я тоже увязался за взрослыми из-за своего чрезмерного любопытства и стал свидетелем того, что все последующие годы пытаюсь забыть.
Огляделся по сторонам – непривычно пусто. Нет того шума, что всегда жил в этом доме, не знающем, что такое тишина. Нет вечных шагов, громких голосов и запаха приготовленного обеда и свежей выпечки. Мама постоянно готовила что-то вкусное, но сейчас ее присутствие было стерто. Да и вообще, такое чувство, словно в этом доме давно никто не жил. Он был покинут, брошен как надоевшая игрушка. В нем не жила моя семья, только память.
Сделал несколько неуверенных шагов по направлению к лестнице, ведущей на второй этаж, коснулся перил. Раньше я любил скатываться по ним вниз, но сейчас они, скорее всего, развалятся под тяжестью моего веса. Там наверху мелькнула тень.
«Здесь кто-то есть?», – неуверенно спросил я. Знаю, что это не самое лучшее решение интересоваться наличием посторонних в заброшенном доме. Прямо фраза из классического ужастика, после которой неведомое нечто начинает убивать, кромсать всех налево и направо. Однако эта фраза была необходима, чтобы увериться в том, что я здесь один. А тень? Показалось, или может, это какая-то ветка или птица. Мало ли, я же не знаю, что там на улице.
Мне стало смешно от своих мыслей, и я успокоился. Вновь посмотрел туда, где была тень, но она никуда не исчезла. Подсознательно я знал кому она могла принадлежать, однако не мог поверить, ведь с того света не возвращаются.
«Братик, ты вернулся за мной? Мне надоело играть в прятки, я больше не хочу прятаться. Никто не разговаривает со мной, это тоже часть игры, да? Это ты им приказал не видеть меня? Это жестоко, братик, но я не сержусь, ведь ты вернулся».
Как гром среди ясного неба – слишком знакомый голос. Голос, который я больше не должен был слышать. Человек, с которым больше нельзя пообщаться.
Человека уже просто не было – я присутствовал на похоронах, но может я ошибся? Тогда все было просто дурным сном. Не было никакого тела, страшных признаний и смертей. Теперь все будет хорошо. Мы сможем, как раньше зайти к старику и выпить чаю с вареньем. Все было сном. Дурным сном…
«Да, я вернулся за тобой», – я улыбнулся и протянул руку, ожидая, что сейчас спустится моя вечно веселая подруга. Она кубарем слетит вниз, задорно рассмеется и станет похожа на взъерошенного птенца, вывалившегося из гнезда. Такого пушистого и неуклюжего.
Однако в этот раз ее шаги были размеренными, чеканными, точно она отсчитывала их подобно метроному. Вниз по лестнице спускалась та, которую я не знал. Наверное, если бы она не умерла, то повзрослев, стала такой же, уверенной, строгой, но в моей памяти она оставалась ребенком. Это же была девушка, в старомодных туфлях на босу ногу и в строгом платье с большими пуговицами. На шее у нее был завязан клетчатый шарф точно петля – у меня есть точно такой же. Нам покупали их вместе, и мы считали их некой особой связью между нами. Ее лицо скрывала потрескавшаяся деревянная маска в виде морды кошки. Такая же была на ней и в тот злополучный день.
Я отступил. Это не она! Не она…Или?
«Я рада тебя видеть, братик. Мне пришлось столько ждать, но оно того стоило. А зверь мне не верил – он говорил, что ты никогда не придешь. Нужно его позвать, показать, что ты наконец-то здесь. Мы все с радостью примем тебя».
Я отступил еще на пару шагов, встал вплотную к стене, стараясь нащупать ручку двери. Но ее не было. Паника начала накрывать меня, заставляя покрываться холодным потом. Она же уже совсем рядом. Я сглотнул, вот еще шаг и она коснется меня. Идет неспешно, но неотвратимо, так что не могу отвести от нее взора. А еще от нее одуряюще пахнет яблоками и гнилью. Тот день видимо никогда не отпустит меня.
Она останавливается прямо передо мной, чуть наклоняется вперед и берет меня за руки, точно собираясь поведать некую тайну. Так она делала и в детстве, прижималась всем тельцем и жарко шептала прямо на ухо, будто от того, услышат нас или нет, зависела ее жизнь.
«Отпусти», – сдавленно прохрипел я, облизывая губы и чувствуя на них тошнотворную сладость. Комок подступил к горлу, прося вывернуться наизнанку.
Запах полежавшего трупа окутывал меня, точно кокон бабочку, становясь все более мерзким, будто проходили не секунды, а дни, солнечные и жаркие.
«Теперь мы всегда будем вместе, братик, я тебя никому не отдам», – она порывисто обняла меня и отступила. Поднесла руки к лицу, собираясь снять маску, и тут я не выдержал, закричал, истошно, от души, срывая связки. Я знал, что под ней – ее изуродованное, точно сожранное зверем, лицо, – Тоша замолчал и поник, словно из тряпичной куклы выдернули нити. Спустя пару секунд он добавил: – От самого страшного меня спас Ларс, пробудив от кошмара. Моя мертвая подруга исчезла, так и не сняв кошачью маску, а я очнулся на полу этой квартиры.
Как же я его понимаю. Эта странная музыка и этот холод оживили то, что нас пугает. Они ввели нас в транс, отключили свет и оставили наедине с теми, перед кем мы виноваты. Но почему же это не подействовало на Ларса? Может все дело в том, что он вовремя вышел из квартиры? Не зря же ее предыдущего владельца посчитали сумасшедшим и заперли в психбольнице? Все дело в том, что нечто влияло на его психику, а для человека, который и без того видит тонких сущностей, это фатально.
Повел плечами, опасаясь пошевелиться, чтобы вновь не оказаться в метро среди мертвецов, которые уверены, что я виновен в их смерти, и что мне никого не спасти.
Глава 10. Тот, о ком лучше не знать
Спустя 20 с чем-то лет.
Я вновь вижу того старика, иссохшего мужчину, замотанного в лохмотья. Он стоит на коленях, обнимая себя за плечи, и смеется. Только в этот раз его глаза совершенно пустые. В них больше нет ничего того, что делало их нечеловеческими и умными. Его бренное тело покинул тот, кого называют продавцом кошмаров.
Сейчас это просто человек, сошедший с ума. И если честно, то мне его жаль. Раньше у него была нормальная, может даже счастливая жизнь, но после того, как разум захватывает другая сущность, почти нереально остаться собой. Я бы даже сказал невозможно, если бы не видел обратного.
Правда, как прежде все равно не будет – продавец кошмаров любит веселиться, а чувство юмора у него крайне черное и кровавое. Оно воплощение греха, как и он сам.
Он видит только себя, хотя и не помнит своего настоящего лика – слишком часто меняет тела, точно маски. Он спокойно заходит в церкви и читает молитвы, ведь для него они ничего не значат. Он способен подавить волю любого, убедить в своей правоте и сделать своей игрушкой. Знает, за какие струны нужно тянуть, чтобы марионетка плясала так, как ему угодно. Но он завидует смертным, потому что они умеют жить, а не имитировать и существовать. Он же только копирует их, примеряя чужую личность. Однако долго быть другим он не способен – сам он ничего не чувствует, кроме скуки.
Так я и понял, что продавец кошмаров не близок даже к демонам. Агриэль в отличие от него умел любить, хоть и всего лишь раз. Даже в его жажде чувств не было той пошлой жестокости, присущей продавцу. Мой милый демон ничего не делал без желания человека. Он почти не убивал, если кто-то этого не хотел. Единственное, чего жаждал он сам – вернуть ту, которую потерял. Но на это у него не было права – смерть избегает заключения сделок. Она не возвращает то, что получила. И дело не в том, что ей не знакомо сострадание, а как раз наоборот, ей до боли жаль тех, кого она забирает. Но дать им перейти реку вновь означает уничтожить их душу. Мало, кто способен провести мертвого через мост, соединяющий два мира, так, чтобы душа не распалась от боли.
К тому же время. Душе нужно куда-то вернуться, а если тело не пригодно, то она просто застрянет и извратится. Кто добровольно заставит страдать близкого человека? Кто захочет видеть, как он превращается в чудовище?
Только если продавец. Но смерть не является к нему на встречу, а потому он живет вечно. Он давно потерял человечность, если вообще имел. Он сам страх, рожденный в глубинах человеческого разума и само желание. Он поднимает со дна все то, что человек отрицает. Встреча с ним толкает в объятия бездны.
Продавец способен уничтожить и изуродовать все самое светлое. Все чувства в его исполнении пропитаны болью.
Любовь? Только на черных крыльях. Страдай по тому, с кем никогда не будешь, видь то, как тебе изменяют и лгут, расставайся с жизнью, захлебываясь от чувств. Люби! Люби до боли! Не отпускай от себя, не давай ничего взамен, а потом выпей все до дна. Убей. Неважно кого: себя или того, кого выбрал объектом своих чувств.
Любить нужно так, чтобы хотя бы разбивались сердца.
Забота? До удушья. Есть дети? Бойся за них и держи около себя. Пусть всегда будут рядом, пусть всегда будут с тобой, пусть чахнут, а потом удивляйся тому, что у них сломаны жизни, ведь ты всегда их оберегал от всего. Решал за них, как им жить.
Благие намерения? Помнишь, куда они ведут?
Все эти хорошие слова и решения, принятые за другого… Они так красиво упакованы. Так ведь будет лучше, правда? Не согласен? Но со стороны видней! А потом… Бах!
Да здравствует тьма отчаяния! Празднуй!
Хотя у него самого не было ничего хорошего даже в мыслях. Продавец кошмаров наслаждался страданиями и никак не мог ими напиться. Его интересовала только обратная сторона человечества, самая грязная и неприятная. Все, что есть на грани. Он любил пробуждать монстров и смотреть на чужие попытки спастись.
Как ты поступишь, если увидишь чужую смерть? Что ты сделаешь, если узнаешь о том, что все обвиняют невиновного? Попытаешься спасти или сбежишь?
К сожалению, люди редко его расстраивали. Им свойственно сомневаться и медлить. Думать о том, как правильно. Оглядываться на других. Все же лучше всего работает эффект толпы. Коллективный разум.
Если один встанет посреди улицы и начнет что-то высматривать, то рядом постепенно начнут собираться другие. Если несколько человек начнут чем-то восхищаться, то это тут же потребуется другим.
В этом нет ничего плохого. Просто мы слишком привыкли полагаться на других – перестали верить себе, считая, что правильно то, что поддерживает большинство. Хотя истина зачастую не рядом с ними. До нее нужно идти самому.
Покачал головой, вытянув руку с фотографией вперед. На ней были запечатлены люди, которых больше нет. Улыбающиеся, веселые. Моя семья, те, кто ей стали. Я же видел только красные кресты. Порой мне кажется, что они вытесаны на моих глазах. Куда бы ни пошел, я вижу только мертвецов.
Усмехнулся и разжал пальцы. Снимок полетел вниз, на пути. Там ему и самое место. И мне тоже…
Перед глазами все так же плещется кровавая река, темная и липкая.
Сейчас пройдет призрачный поезд, из него выглянет Соболев и протянет мне руку. Он наверняка уже почти выцветший – его время на исходе. Секундное желание мести сделало его контролером, но теперь контракт почти истек. А значит, поезду нужен новый симбиот. Без него эта сущность просто погрузится в сон до следующего прихода продавца кошмаров, который заставит его пробудиться.
В поезде будут сидеть люди, а я попытаюсь найти тех, кого знал. Но… От них уже ничего не осталось.
Верочка больше не просит спасти.
Девушка с изуродованным лицом, прикрытым кроличьей маской, мужчина с удавкой на шее, толстяк, который считает, что не стоит ждать тех, кто вовремя не вернулся домой, Верочка с раскуроченной грудью.
Она даже так была очень красивой.
Это ты виноват! Ты!
Тебе никого не спасти.
Я это знаю. Я во всем виноват. Просто те поцелуи были слишком сладкими и болезненными. Даже удар был бы нежнее.
Почему же она меня не ударила?
Развернулся на носках, еще раз кинув взгляд на старика. Тот перестал смеяться, как-то грустно вздохнул, заглянув в стаканчик с монетками, и открыл маленькую бутылочку с водой. Сделал глоток, пролив половину на себя. Вытер губы тыльной стороной ладони, и вновь вперился в пустоту, нервно хихикая.
Продавец кошмаров никогда не уходит просто так. Он любит сначала ломать игрушки, с корнем вырывая им крылья.
Я достал пару купюр и вставил их в стаканчик. Старик чуть ли не кинулся ко мне обниматься, но я только ускорил шаг, натянув повыше медицинскую маску.
Любить? Только если до боли. По-другому продавец не умел. Вот только некоторые его слова так и не дают покоя. Особенно в наш первый разговор, когда он говорил так, словно был ребенком, обиженным на весь мир.
***
2000 год.
Прошло уже несколько дней с тех пор, как я был на квартире Ларса. Для меня они текли невыносимо медленно, но календарь уверял, что это было всего два дня назад.
Тогда мы договорились, что каждый постарается собрать как можно больше информации, чтобы разобраться в случившемся. Узнать, что делать с нашей Ашраи дальше. Как-то так вышло, что она стала общей проблемой. А потому каждый занялся тем, чем мог, чтобы ее решить. Хотя реальная польза могла быть только от Кристал. Она же и занялась попытками изучения пленницы. К ней вскоре присоединилась и Кайса, сначала пытавшаяся прибиться к нам. Но дед бы не одобрил подобного – мы с Антоном начали штудировать его собственность. Проверять каждый дневник, каждый лист. Искать незамеченные ранее записи и шифры. Старик некоторое время смотрел за нами, как бы мы ничего не сделали с его сокровищами, но в итоге махнул на все рукой, решив, что мы уже не маленькие. А может уверенный в том, что мы ничего не найдем. По крайне мере я был уверен в том, что вырванных страниц стало больше. Гораздо больше.
