Buch lesen: «В прошлой жизни я была мужчиной»

В ПРОШЛОЙ ЖИЗНИ Я БЫЛА МУЖЧИНОЙ…

Вы ещё не знаете, что такое бред!

“Что мне, ни в чём не знавшей меры, Чужие и свои?!”

Дорогие мои листатели!

Этой книги без вас бы не было. Вы как раз те, кто знает, из какого сора! Из каких ссор, баталий, стёба, хохота, маленьких личных драм и больших личных трагедий, из бессонниц и непонимания, из бессонниц вследствие понимания, из понимания, пришедшего в результате бессонниц, родилась это книга. Точнее, пока не догадываетесь, что знаете.

Вы – источник моего вдохновения, коллективная муза и тот самый Случайный Попутчик, которому расскажешь даже то, в чём не признаешься и себе.

Люблю вас – жёлчных и насмешливых, серьёзных и дурашливых, суровых и отзывчивых, сдержанных и безбашенных. Будьте счастливы – растите счастье в себе! Оно, как кристалл в насыщенном растворе, вырастает из полноты жизни.

Нет у меня судьи более строгого, чем я сама. Это кто-то другой под влиянием дурного настроения может мимоходом навалять инсталляцию под дверью автора и удалиться с чувством глубокого удовлетворения – автору такой modus operandi облегчения не принесёт. Автор прежде измучает свой творческий орган (ударение на ваше усмотрение), исчёркает пропасть бумаги и выпьет галлон любимого… топлива. А после, перечитав написанное на относительно свежую голову, перечеркнёт всё жирным Андреевским крестом, произнесёт сакраментальное «бред» – и начнёт всё сначала: у автора «бредом» дело не заканчивается, а только начинается, и это ещё наиболее пристойная из оценок собственного творчества.

Если какой-нибудь Писатель Чистовиков скажет вам, что пишет боговдохновенные строки и потому не считает себя в праве зачеркнуть в них ни единого слова, посоветуйте ему не клеветать на Господа: тот, кто создал действующую модель такой сложности, каковой является этот мир, всяко должен быть способен выразить им же созданное в не менее стройных и гармоничных фразах, хоть стихами, хоть прозой, а не в корявых каракулях влюблённого пятиклассника.

Гений – это вагон собственноручно наколотых дров и, если повезёт, божья искра на растопку. Не повезёт – ищи кресало, высекать искру придётся самостоятельно.

Видимость лёгкости – признак мастерства, когда читатель, сидя у очага вашего творчества, наслаждается теплом, не думая о затраченных на него человеко-часах.

Профессионализм – не про деньги, потому что деньги делаются на том, что нравится большинству. Профессиональная работа большинству вообще не понятна, так как находится за гранью обывательского восприятия, а не понятое с первой попытки вообще редко кому нравится. Ведь здесь требуется нечто большее, чем из буковок складывать слова – надо ещё из этих слов складывать смыслы, а такое с неба не падает, так что у тех, кто шарит в смыслах, редко бывает много денег – ум окупается крайне медленно, в большинстве случаев даже не при жизни своего владельца.

Почему же, в таком случае, я это делаю? Потому что профессионализм – это когда могу равно должен.

Ваш Автор, Тори Грасс

Когда тебя любят

Если женщину спросить, как зовут длинного друга Маугли, три буквы, она задумается и не факт, что с первого раза ответит правильно.

Соседка громко поёт в ванной в половине шестого утра. Её парень подпевает ей из кухни – и то, и другое довольно фальшиво. Им вторит птичий хор, хотя за окном ещё темно: это всё весна! Их оглушительный благовест слышно даже сквозь фрамугу в соседней комнате, дверь в которую закрыта. Кажется, что это звенит, раскрываясь, каждая почка на деревьях. Потом начнётся бесконечная возня машин на дороге под окном, и музыка любви сольётся с прочими звуками города, растворится в них, как тиканье часов: утренник – мероприятие, полдник – еда, дневник – книжка, вечерник – студент, полуночник – "сова", ночник – лампа. Спасибо, голова, что ты – дурдом, в котором я живу и мне не скучно…

Ты никогда не будешь достаточно хороша для того, кто тебя не любит. Безупречная фигура и развитый интеллект, личное обаяние и коммуникабельность, тщательно подобранный гардероб и чёрный пояс всемирной федерации Камасутры – это всё мимо кассы. В его глазах тебе всё равно будет недоставать пары баллов ай-кью и пары размеров бюстгальтера, зато пара сантиметров на твоих бёдрах всегда останется лишней.

Когда тебя любят, тебе необязательно быть красивой. Ты можешь быть полноватой или слишком худой, ходить по дому с небрежно забранными в резинку волосами и без лифчика – в футболке, надетой на голое тело и совершенно нивелирующей всё, что под ней. Да что там без лифчика – без макияжа! Он видит твоё беспомощное лицо с веснушками и припухшими глазами, отросшую на палец седину – но он их не видит: ему всё равно, главное, что ты здесь.

Ты можешь даже быть не очень умной. Эх, да чего там! Можешь быть полной дурой. Во всех смыслах. Не помнить и забывать, терять вещи и ключи, путать право-лево и отвечать невпопад. Говорить бессмыслицы. Совершать глупости. «Ну пипец!», – будет ворчать он, но ты, глядя в этот угрюмый затылок, увидишь, как поехали вверх и назад его уши – улыбается! Станешь слушать, как музыку, эту воркотню, которая составляет неотъемлемую часть твоего уюта.

У тебя даже может сколь угодно часто болеть голова – нет так нет, и тут совсем не важно, пойдёт ли он за «утешением» на сторону или просто подождёт. Может быть, ты стόишь того, чтобы подождать. И того, чтобы дать тебе время на всякую личную смуту, которую требуется пережить внутри себя. И ты схлопываешь створки своей раковины, медленно и болезненно обволакивая перламутром угодившую внутрь острую песчинку – он будет терпеливо сторожить снаружи. Так надо!

А потом, когда ты снова начнёшь замечать окружающее, просто спросит: «Пожаришь мне яичницу?» И ты вздохнёшь, и пошаркаешь на кухню, и сначала будешь долго и бессмысленно пялиться в холодильник. Потом наморщишь лоб, выгребешь какие-то пакеты и контейнеры, повыбрасываешь всё второй свежести и неожиданно приготовишь что-нибудь вкусненькое. И вы будете молча есть это на диване, уставясь в какой-нибудь сериал…

«Ну и где тут любовь?» – спросите вы.

Да вот же она!

Это как вещь, которую никак не получается найти именно потому, что она лежит на видном месте.

Прямой уголь

…Как будто нам уж невозможно

Писать поэмы о другом,

Как только о себе самом.

А.С. Пушкин

Вы думали подзагловок “филологический стендап” был вынесен на обложку для пущей привлекательности издания для интеллигентного читателя? Вот уж нет! И предвосхищая сентенции профессиональных спорщиков, скажу сразу: сейчас я буду говорить банальности.

Да-да-да! – прямой угол составляет девяносто градусов, Волга впадает в Каспийское море, а все авторы пишут исключительно о себе. Что бы ни утверждал Пушкин, при всём уважении к последнему, литературного героя придумали себе сами литераторы, чтобы его существованием оправдывать перед читателями собственные несовершенства.

Даже если автор – брутальный мачо, но в тот момент, когда он пишет о деве юной, воздушной и сладкой, как свежий зефир – он пишет о себе. О том, как он переживает этот зефир. Даже, я бы сказала, пережёвывает – жадно, давясь и истекая слюной, или же, напротив, томно, со стоном закатывая глаза и максимально растягивая удовольствие.

Потому что в реале нет никакого зефира – есть… эмммм… предположим, Света Лапочкина, фея из супермаркета двадцати четырёх лет от роду (фее, не супермаркету). Которая, может быть, и не прочь где-нибудь в подсобке взять и зажечь с автором, мужчина хоть в себя, хоть в Красную армию, но женатый, а ей бы уже бы замуж, в конце-то концов! Да и сколько удовольствие не растягивай, заканчивать когда-нибудь да придётся.

Однако не ограничусь констатацией очевидного и пойду ещё дальше: Читатель, что бы он ни читал, тоже читает исключительно о себе! Та-таааам!

Как-то раз я имела глупость опубликовать немного сыроватое, с точки зрения читавшей меня публики, стихотворение, и тут же понеслось! Ох, не зря Зинаида Гиппиус оставила в веках своё бессмертное: “Если надо объяснять, то – не надо объяснять", ох не зря! Меня тут же атаковали сакраментальным вопросом, что означает строка «Степь обманчиво невинна».

Гиппиус тысячу раз права. Поэзия ассоциативна, и если чьё-то сознание делает на этой фразе холостой оборот, то у этого “кавота” просто нет необходимого опыта. Это не хорошо и не плохо, просто его нет! Только дурак, старательно делая умное лицо, станет уверять, что ему всё и всегда ясно – опыт любого из нас ограничен, и его недостаток может быть замещён разве что воображением, которое тоже не распределено между всеми поровну.

Но даже попытавшись вообразить то, что никогда не было пережито, мы «увидим» совсем другую «картинку», чем та, которую видел автор стихотворения. Пресловутая тучка золотая Лермонтова в сознании каждого из нас будет выглядеть по-разному, сколько читателей – столько и тучек. И это лишает всякого смысла споры о поэзии: она универсальна. Если это, конечно, поэзия, а не графомания. Каждый читатель вкладывает в её образы собственный уникальный опыт.

Но если такого опыта нет, то слова просто останутся словами. Я тоже не всегда могу понять то, что пишут собратья по перу, и не берусь выносить суждений о чужих стихах вовсе не из чувства корпоративной солидарности. Больше скажу: я и свои-то стихи не все могу объяснить, и это тоже нормально. Многое пишется из подсознания, которое смахивает на кипящий супчик: то ломтик морковочки всплывёт, то кусочек мяса – всплывают и облекаются в слова, а объяснять приходится рационально. И тут возникают трудности перевода: интуитивное перевести на язык рационального можно только с изрядными издержками и весьма приблизительно. То есть некоторые вещи можно только прочувствовать – или не прочувствовать, если на шестерёнках вашего чувственного опыта зубцы не совпадают с авторскими…

И последнее, что можно сделать в такой ситуации, это из своего непонимания вывести неудовлетворительное качество произведения: такой «вывод» изобличает человека вздорного и не в ладах с логикой, хрестоматийная ситуация Лисицы и Винограда.

В свете вышеизложенного уже просто нагло лезет в глаза следующий вывод – прям подпрыгивает, гримасничает и машет руками: вот он я, да вот же, ну чего ж вы такие тупые! Слышите? – Тайн не существует! То есть, тайны могут оставаться тайнами, пока не произнесены или не написаны где угодно, а хоть бы и на заборе, за которым складированы дрова. Как только вы открыли рот или занесли руку над листом бумаги – всё ваше досье до копейки сразу стало национальным достоянием. Потому что речь каждого так же неповторима, как папиллярные линии, но, в отличие от них, содержит ещё и полный «хромосомный набор» личности, составленный из нашего образа мыслей и поступков. Мы есть то, что мы говорим, и что на уме, то и на языке, как ни пытайся это спрятать за словами. Изображать из себя то, чем мы не являемся, можно только безмолвствуя, и если бы большую часть времени мы не были заняты собственными проблемами, то все бы про всех давно знали всё.

Но, кажется, за всем нагромождением этих смыслов, я чуть не выплеснула с водой и ребёнка, которого это всё и началось. Степь. Обманчивость. Невинность…

Однажды я проснулась и собралась было сварить себе, по обыкновению, кофе. Но едва спустила одну ногу из постели, как, что называется, «попёрло»: схватила блокнот и карандаш и, сидя в такой нелепой позе, записала почти без исправлений целое стихотворение, которое объяснить не могу до сих пор… Но чувствую именно так!

То же самое с этой обманчиво невинной степью. В силу профессиональной деформации (да-да-да, моя “адекватность” стремительно убывает в обратной пропорции к педагогическому стажу), физиологически не выношу заданных, но не отвеченных вопросов, и поэтому попытаюсь объяснить, что я имела в виду. Есть такое выражение – «пасторальный пейзаж». Или «буколический», эпитет на ваш вкус. Когда на него смотришь, то испытываешь умиротворение, какое, должно быть, знали только Адам с Евой в райских кущах до инцидента с запретным плодом.

“За Минводами светает,

Степь обманчиво невинна.

И пейзажу не хватает

Лишь попа или раввина.

Позади остались груди

Одиноких лакколитов.

Электричка землю крутит

Мимо хуторских калиток.

Камыши вихрами машут

Над колючею щетиной

Перепревших зимних пашен,

И луна висит полтиной

Над пригорком, за которым

Тихо солнце поспевает

Аппетитным, рыжекорым

Раскалённым караваем”.

Так это и выглядело из окна моего поезда.

Словом, то, что мы с вами имеем, – прачечная мистерия масштабов от мелкой постирушки до большой стирки: каждый суёт в этот барабан всё, чем богат. И эта музыка будет вечной! Ибо есть, как минимум, четыре феномена, наблюдать над которыми глаз не устаёт никогда: бегущая вода, пламя свечи или костра, работающий человек и окошко включённой стиральной машины. Про прямой уголь я уже даже и не заикаюсь.

Фанера над Парижем

Я – классическая Фанера Над Парижем, моё основное занятие – пролетать!

Планомерно и последовательно я пролетаю над всем, чего страстно хочу: над Питером, в котором я хотела учиться после школы, и позднее – с упорством обречённой, устраивая себе туда командировки и стажировки (надо ли говорить, что ни одна не состоялась?); над Одессой, от которой даже раз была на расстоянии трёхчасовой поездки морем; над Пушкиногорьем, которое постепенно превращается теперь для меня в мифическое Средиземье с хоббитами, эльфами и гномами, пропорционально шансам туда попасть; над Шотландией и островами Северного моря, над белыми утёсами Дувра, над Чинкве-Терре и Кикладами, ну и, в конце концов, над Парижем, в котором стоило бы хоть умереть…

Как справедливо заметил Воланд, «нужно, как-никак, иметь точный план на некоторый, хоть сколько-нибудь приличный срок. Позвольте же вас спросить, как же может управлять <собой> человек, если он …не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день?» Как говорит мне в такие минуты внутренним с хрипотцой голосом Иванушка Факов, селяви никто не отменял…

В силу какого-то упрямого оптимизма я всё-таки оформила загранпаспорт – где он теперь? Да какая, нафиг, разница, если он всё равно уже давно просрочен! Ведь в судьбоносные моменты моей биографии близкие взяли за правило ломать конечности, и количество родных, помноженное на четыре (без учёта дублей), делает мою жизнь предсказуемо непредсказуемой. А ведь переломами ассортимент развлечений не исчерпывается, и так как денег у меня всё равно нет, то к ликвидации всех этих катастроф тела неизменно привлекают меня. В результате уже я и сама без конца ломаю голову, как с этими катаклизмами соотнести мои собственные проблемы. Адаптивность моего мозга сравнялась с кубиком Рубика, то есть конструкция вращается во все стороны и собирается из любой комбинации. Но она по-прежнему ограничена шестью исходными цветами, и максимум, что удаётся, это с горем пополам восстановить статус-кво.

Поэтому я стала настоящим гуру по части лимонада – ввиду количества халявных лимонов, поставляемых жизнью. Собственно, единственное, чем я располагаю в изобилии! Ну, и то, как, халявных: платить в итоге всё же приходится, но вещами не состоявшимися и потому неисчислимыми.

Так что нет тела – нет дела, а история, как известно, сослагательного наклонения не имеет. Не возбуждает оно её, видите ли! Это бизнесмен может взыскать с клеветника за неполученные доходы вследствие подрыва деловой репутации, а я что предъявлю суду? Кому сегодня интересна безупречная репутация! Так-то. И, знаете, не утешает даже то, что на этот раз вместе со мной попали все – крепнет подозрение, что пандемию устроили исключительно для меня… Кто-нибудь в курсе: преследование потусторонними силами – это паранойя или всё же харассмент?

В общем, приходится с грустью констатировать: не состояла, не привлекалась, не участвовала. Жизнь прошла мимо!

Опять весна, опять в Париж хочется…

Господи! В этом баре, где ты виночерпий, неужели не нашлось охотников до этого напитка? Или ты устал, о Господи, и перепутал заказы? Я не знаю, из чего смешено то, что горит в моей чаше, но я этого точно не заказывала! Ну чего тебе стоило, Всемогущему, пронести её мимо!

Нет, нет, нет. Только не говори, что это мне. Я такое не пью, ты же знаешь. Мне б холодного брюта с абрикосами. Мне бы виски с горячим. Только не этой отравы, разрывающей сердце, высекающей искры из пальцев, чего бы они ни коснулись! Не холодного невского ветра в перепутанных мыслях. Не беззакатного вечера, переходящего в утро. Только не этих гулких шагов по пустому…

В лунном луче над стаканом, который наполовину… пуст или полон? Не знаю. Ты говоришь, я за это платила. Не верю. Мне такое не по карману, Господи. Кто угощает? Я не знаю здесь никого. Кто все эти люди? Зачем они? Я здесь одна. Я одна везде.

В лунном луче с неподвижным его стробоскопом. Что я увижу за долгое это мгновенье? Вокруг и на сцене только паяцы в нелепых до крика одеждах. Нет никого или, может быть, я невидимка?

Господи, если нельзя отказаться, дай же мне, что ли, томатного сока, чтобы запить. Если это пожар, дай мне, что ли бензина! Просто бензина. Мне ведь казалось, что это конечная. У меня дальше нету билета, что делать? Ехать в тамбуре, скрываясь от твоих архангелов? Переспать с пилотом? Или с водилой расплатиться крестом на цепи золотым? Или пуститься пешком? Зачем ты залил в меня это топливо! Мне смешно.

Есть ли что-то скучнее планеты, на которой я сошла так опрометчиво? Но чёртова Аннушка, поди, уже опять разлила чёртово масло.

Ситуёвина

В патриархальном угаре человечество как-то подзабыло: плодом с Древа Познания Змей искушал отнюдь не Адама. Змей, по всему, дураком не был и, поглядев на праотца человеков, мысленно воскликнул что-нибудь мордюковское: «Хороший ты мужик, Андреич, но… не орёл!» Подумал, значит, так и решил функцию продления рода человеческого поручить Еве. Та, вероятно, тоже звёзд с неба не хватала, зато внушала некоторые надежды, что при известном развитии событий всяко сориентируется.

Так оно и вышло: когда Господь спросил с нерадивых созданий своих, чего это они натворили, Адам сразу принялся валить на Еву, да так с тех пор и пошло: что бы ни приключилось с сильной половиной человечества – всё из-за проклятых баб! Любой психолог констатирует: комплекс неудачника, и будет прав. Ну, да ладно, мы уже привыкли.

Создатель, кстати, тоже предстаёт не в лучшем виде. Ведь, если разобраться, сотворил-то он род людской по своему образу и подобию, стало быть, нефиг на зеркало пенять! Работай над собой, брат! Ан нет – взял и выгнал из эдемского сада. Чего не вижу, того нет! – и голову в песок.

Да ещё и проклял, что вообще уже неприлично. Ну да ладно, приспособились рожать в муках и зарабатывать в поте лица своего, куда деваться-то. Жить захочешь – ещё не так раскорячишься! Однако вся эта ситуёвина породила и другие последствия.

Поставив на Еву, Змей не прогадал. Пока мужчины пьют водку и проклинают баб, последним приходится соображать, как эту всю фигню теперь разруливать. Причём соображать приходится в процессе выполнения прочих естественных функций, как то: воспитание потомства, содержание хозяйства и утирание пьяных мужниных слёз, переходящих в жестокое похмелье. Итог этих раздумий закрепился в виде обидной для мужчин женской склонности выбирать спутника жизни из наиболее приспособленных экземпляров. Даже самая тупенькая по наитию для брака ищет обеспеченного, по возможности, неглупого и здорового – в самом крайнем случае (так как принцев катастрофически не хватает) хотя бы здорового, чтобы зачал здоровых детей, дальше уж я сама.

Те же из дочерей Евы, что поумнее, в естественном отборе руководствуются более сложным расчётом. Разумно полагая, что невозможно иметь всё, мы берём, что дают, и смотрим, что из этого можно сделать, а главное – как…

Так Священная история с беспощадной честностью запечатлела историю рода человеческого, им же и написанную. Как говорится, устами младенца!

Как там оно было взаправду, дело тёмное, но что Человек наваял себе Бога по собственному образу и подобию, так это просто бросается в глаза.

Иначе с чего бы Он такой?

В прошлой жизни я была мужчиной

В своей прошлой жизни я была мужчиной. Не потому, что это сказал какой-то там гороскоп – таких гороскопов я тоже накропать могу при некотором воображении. Но по целому ряду других признаков – да.

Например, я не люблю шопинг. Посещение магазинов для меня не форма досуга, а неизбежное зло. Приходя в торговый центр, я не совершаю планомерный обход экспозиции с целью изучения ассортимента. Не делаю перерывов в кондитерской или в суши-баре, во время которых иные наслаждаются покупками и осуществляют планирование новых – я сразу же направляюсь туда, где, по моему разумению, может продаваться интересующий меня предмет, нахожу его и несу на кассу. На всё про всё даю себе полчаса: ведь если не уложиться в это время, гарантированно навалятся усталость, раздражение и скука. Да так, что уже ничего не куплю. Словом, Цезарь-стайл: вени, види, вичи!

Не люблю всякие там сюси-пуси. Сделайте одолжение, без вот этих вот слюнявых нежностей! Я старый солдат и не знаю слов любви – характер нордический, с товарищами по работе поддерживаю ровные отношения, порочащих связей не имею, и так далее. Если приключится такая проруха, предпочитаю в стоическом одиночестве дерябнуть стопарик-другой, без орошения слезами чьих-либо жилеток, а о силе моих переживаний можно будет догадаться только по кратному росту производительности труда.

Судя по тому, как бесят меня альфа-самцы – я альфа-самка! Это при том, что взбесить меня – это ещё надо постараться. Но когда такой гривастый жеребец пытается затолкать меня в свой прайд, построить в ряд с остальными самками и заставить на первый-второй рассчитайсь, я ощущаю острую потребность учинить большой бада-бум – и таки учиняю. Строго во избежание печёночных колик.

Альтернативщики говорят, печень болит при избыточной ответственности. А у меня синдром Прометея: чёртов Зевс приковал меня к чёртову же Кавказу и теперь скармливает здешним воронам мой ливер. А вины моей всего-то – костерок запалила, запальчивая…

Хвала женскому конформизму, доминировать надо мной легко, но бесполезно: сколько бы ни кивала, результат предсказуемо непредсказуем. Могу даже подчиниться – но потом сами об этом пожалеете! Как это получается, сама не понимаю.

И к чёрту избирательное право – я вас об этом не просила! Кто бы ни пришёл к власти, у него есть жена – ну, или другая женщина, которая вправляет ему мозги (или, как он это называет, «выносит мозг», и он по-своему прав – кто ж ещё такое вынесет, кроме любимой женщины!). Чем бы дитя ни тешилось, а голод не тётка. И как бы ты ни был крут, без этой самой тётки тебе придётся туго и при демократии, и без оной.

О чём это я?.. А, ну да. Так вот, за наше избирательное право мужчины получили своё неизбирательное лево, потому что реальное право голоса – у той, к которой он пойдёт вечером. И будьте уверены, что он-таки найдёт куда пойти, если у вас не все дома.

А вот за образование спасибо! Образование – идеальный спутник жизни, с ним могут конкурировать только коты. Если вкладывать в это понятие смысл, который сформулировал герой «Гордости и предубеждения» мистер Дарси – «развитый обширным чтением ум», то такой наполненности и необременительности досугов не обеспечит ни один мужчина, будь он хоть семидесяти семи пядей во лбу. Вечером, после напряжённого рабочего дня, мужчина мало чем отличается от кота: его надо накормить, приласкать и оставить в покое. Если это, конечно, мужчина, а не облако в штанах с неопределившимся гендерным статусом. Так что пусть уж лучше думает, что он царь зверей. Пока он занят – вы свободны!

Когда мне бросают вызов, я его принимаю. Победой не хвастаюсь, поражение принимаю без истерики: перешагнула, вытерла подошвы об асфальт и пошла дальше. Свои проблемы предпочитаю решать самостоятельно, как и расхлёбывать последствия ошибок, своих и не только. Вот ты злишься, что я ставлю тебя перед фактом – ну да, но заметь: я ставлю тебя перед ним только в том случае, если сама реально не справляюсь. Во всех остальных случаях ты даже не узнаёшь, что у меня вообще имелись какие-то проблемы.

Я живу уже достаточно давно, чтобы понять: то, что снаружи выглядит как «тонкая душевная организация», примерно в половине случаев – голимый эгоцентризм истерического толка, то есть осложнённый потребностью устроить шоу из своих душевных мук, по большей части мнимых. Подобного рода представлений я насмотрелась достаточно, чтобы проникнуться к ним глубоким и стойким отвращением, так что предпочитаю страдать молча, как настоящий мужчина.

То есть снаружи это выглядит как «Улыбаемся и машем, парни! Улыбаемся и машем!» Стоит ли поэтому удивляться, что отдельные из моих знакомых вообще не находят нужным церемониться и опрокидывают свой горячий борщ на мои нежные коленки в полной уверенности, что и так сойдёт? А чего ты, спрашивается, хотела!

Ну не станешь же каждому объяснять, что это только доспехи, а под ними… Ладно, фиг с вами. Железная так железная! Тащите свой борщ, я уже запаслась медикаментами.

Эталонный русский интеллигент почил в бозе вместе с великолепным Дмитрием Сергеевичем Лихачёвым, сегодняшний может называться интеллигентом с существенными оговорками. Обсцен перестал быть девиацией, язык тела также претерпел изменения, и сегодня, когда со мной случается очередная пакость, я даю себе пять минут на пережить, сутки на собраться и мысленно вскидываю средний палец: не дождётесь!

В конце концов, везёт тому, кто везёт, а кто везёт, на том и едут. Не то чтобы так уж нравилось быть лошадью, но всё же лучше, чем свиньёй или овцой (я сейчас о людях). Спасибо тем немногим, кто ещё помнит, что такое кнут, и всё-таки щадит мою нежную кожу.

И, кстати, избегаю выяснения отношений: отношения либо есть, и тогда их следует принять такими, как есть, разгребая проблемы по мере поступления. Либо отношений нет, и тогда выяснять что-либо уже поздно: уходя – уходи.

Так что, знаешь, всё-таки не стоит рассказывать мне о твоих любовных похождениях: мужчина в моей голове тебя, конечно, поймёт и даже, вероятно, за тебя порадуется – но встанет и уйдёт вместе со мной.

Фсё! (звучит ария Каварадосси).