Время есть

© Татьяна Бахтигараева, 2018

ISBN 978-5-4493-8665-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Дом трещал и скрипел. На полу, привалившись к стене, сидели Юрка и Стас. В кресле Дашка кормила грудью малыша. Притихшие близнецы Ася и Вася бесцельно листали книжку.

Все молчали. В воздухе висело ожидание неминуемой катастрофы.

Я прошла по дощатому полу большой комнаты, оставив людей, и посмотрела в окно. Погода быстро портилась. Тучи опускались всё ниже, и уже грозно клубились у самого окна. В провалах туч непрерывно сверкали молнии.

Как ни удивительно, страшно мне не было. Очевидно, что происходящее рано или поздно должно было случиться. Хотелось только, чтобы закончилось побыстрее и без боли.

Я взглянула вниз. Земля стала серой, клочкастой, и очень похожей на небо. В ней начали появляться дыры, и уже через несколько секунд твердь превратилась в сетку, словно собранную из бензольных колец. Справа кольца начали распадаться на атомы, и атомы эти отлетали и таяли в пространстве, открывая равномерный белый свет. Я уже не удивлялась ничему, словно каждый день земля превращается в пустоту.

Кажется, это было похоже на сотворение мира, только в обратном порядке: сначала смешались земля и небо, а сейчас наступает ничего. Странно только, что предварительно не исчезли люди. Мы, то есть. Оставшиеся последние. Я не стала оборачиваться. Если нас всех сейчас не станет, и меня тоже, зачем пытаться запомнить тех, кто за спиной?

Островок земли под моими ногами, вместе с дощатым полом, стеной и окном, тоже растаял, и я ухнула вниз, в эту белизну. Две секунды падения, выброс адреналина, и я бессмысленно болтаюсь в пустоте.

Непонятно, где верх, где низ. И, кажется, здесь можно понять, что такое бесконечность. Ни силы притяжения, ни каких-либо других сил.

Внезапно, я не уловила момент перехода, пустота заканчивается и начинается вода. Она прозрачная и очень синяя. Мне интересно, смогу ли я в ней дышать? Оказывается, могу. Кажется, я стала рыбой. Вместо моей обычной бледной кожи замечаю серую и глянцевую, как у дельфина. Я гибкая и скользкая. Могу извиваться, как змея. И, кажется, у меня сейчас нет ног. И рук, кажется, тоже нет. Я невнятный кусок серой плоти, впрочем, чувствующий себя довольно неплохо. Могу делать петли, резко поворачивать, стремительно скользить в толще воды. Могу отдаться течению, а могу пересекать его. Течения хорошо видно, они отличаются оттенком.

Вокруг появляются рыбы. Мне кажется, что я должна их знать, но я не узнаю. Рыбы разные, и им тоже наплевать на меня. Так проходит то ли пять минут, то ли три тысячелетия. Я нащупываю дно вновь появившимися ногами. Сначала это крошечный пятачок, но потом твердь собирается из песчинок, слетающихся со всех сторон, и разрастается до размера, уходящего за пределы видимости.

Незаметно вода заменяется воздухом, рыбы пропадают. Я замечаю людей. Они молчаливые, и никак друг с другом не общаются. Бродят заторможенно, чем-то похожие на меня, тощую и бесцветную. Я смотрю на свою руку с тонкими и длинными пальцами. Кажется, побывав рыбой, я снова стала собой. А может и кем-то другим, но пока это сложно понять.

Я делаю шаг.

Земля твёрдая, как скала. Я почему-то думаю, что такая земля в Иерусалиме, хоть и не бывала там никогда. Не земля, а палево-жёлтый камень. Наступаю осторожно. Никаких острых углов, скалистая поверхность гладкая, но я не уверена, что земля снова не распадётся на молекулы, и я опять не провалюсь в пустоту.

Но земля не рушится, и я иду.

2

Ханна откинула одеяло, пихнула в бок Сашку:

– Вставай, опоздаешь!

– Ммм, – высказал Сашка и отвернулся.

Ханна махнула рукой. Зато можно в душ сходить без споров об очерёдности. Она сонно прошлёпала в кухню, не ограничивая себя в громкости шагов, взяла фильтр-кувшин, но он оказался пустым. Ханна помахала им, словно надеялась, что откуда-то возьмётся вода. Но вода не появилась, и она наполнила чайник из крана. Подумаешь, водопроводная вода тоже нормальная. Вставила чайник в платформу, шлёпнула по кнопке.

Гель для душа закончился, и Ханна, включив воду, сразу вспомнила, что вчера хотела купить новый, но забыла.

– Тьфу, зараза, – выругалась она на свою память. Налила в ладонь шампунь и размазала по телу. Ханна не любила губки, мочалки и прочее. Кожа у неё тонкая, и краснеет от любого грубого воздействия. Поэтому нежно, поглаживая себя руками, вспенить гель, то есть, в данном случае, шампунь, а потом смыть тёплым дождиком.

Ворвалась струя холодного воздуха, Ханна чихнула и покрылась мурашками.

– Дверь закрывай!

– Ты же за занавеской!

– Какая разница, всё равно дует!

– Вот ты фиалка, а? – то ли восхитился, то ли возмутился Сашка из-за шторки.

– Нормальная, – Ханна смыла шампунь, постояла ещё минутку под струями воды. Было тепло и приятно, но по утрам – непозволительная роскошь. Надо на работу.

Она выключила воду, отдёрнула занавеску. Сашка переключил воду с душа на кран, настроил нужную температура, взял зубную щётку, но остановился. Ханна выбралась из ванной под его взглядом.

– Ну не смотри ты на меня так! Знаю я тебя, на работу опоздаем, – она схватила полотенце и суетливо укрыла себя от Сашкиных глаз.

Сашка улыбнулся:

– Ладно, до вечера свободна.

Суматошное утро. Яичница с колбасой, кофе. Кофемолка оказалась пустой, Ханна высыпала в неё остатки зёрен, привычно подумала «надо купить», воткнула вилку в розетку и нажала кнопку. Кофемолка гудела, как космический корабль, частички кофейных зёрен шуршали внутри отсека, и было слышно, как они становятся всё мельче и мельче.

– Ах ты! – Ханна резко поставила кофемолку и схватилась за сковородку, пока яичница не пригорела. Кофе насыпать в турку, налить воды, и не отходить, Бог с ней, с яичницей, полежит пока, а кофе без присмотра оставлять нельзя.

В кухню вышел Сашка, уже в штанах и футболке.

– Яичницу положи, – быстро попросила Ханна.

– Я думал, ты за мной ухаживать будешь, – заметил Сашка, остановившись посреди кухни.

– Иди ты, – привычно огрызнулась Ханна.

Сашка вздохнул и полез в полку за тарелками.

Ханне стало стыдно.

– Ладно, ладно, я сама. Садись. Только кофе поймаю.

Сашка с вызовом взял нож и принялся пилить яичницу. Она делиться не хотела, и Сашке приходилось прикладывать усилия.

В тот момент, когда Ханна подхватила турку и погасила огонь, из-под Сашкиной руки вылетела половина яичницы и приземлилась на пол.

– Да блин! – возмутилась Ханна.

– Не блин, а яичница, клала бы сама! – взорвался Сашка.

– Хватит на меня орать! Полы сам будешь мыть!

– Обойдёшься.

Ханна, поджав губы, разлила кофе по чашкам. Что за дурацкий день, не успели встать, уже поругались. И из-за чего? Из-за летающей яичницы.

Сашка поднял с пола полукруг яичницы, шмякнул в тарелку и, покосившись на Ханну, поставил её себе.

Ханна достала вилки, одну положила Сашке, другую взяла в руку и села на своё место, в продавленное кресло, спиной к окну.

– Саш. Ну, давай не будем ругаться, а? Сил уже никаких.

– Я и не ругаюсь.

Ханна промолчала. Объяснять бесполезно. И даже вредно, потому что ссора тогда начнёт набирать обороты.

3

Я шла наугад. Вокруг не было ничего, одна жёлтая пустыня. И белёсое небо. Камень под ногами был приятный, тёплый. Странно, что в небе не было ни облаков, ни солнца, но я уже давно решила ничему не удивляться. Найти логическое объяснение происходящему не представлялось возможным, и я решила придумать хоть какое-нибудь. Например, что меня похитили инопланетяне, показали страшное кино и привезли на свою планету. Правда, не очень понятно, зачем надо было привозить и бросать меня посреди пустыни. Может, эксперимент такой? Люди, похожие на тени, здесь тоже были. Бродили такие же потерянные, как я. И никто не пытался выяснить у других, что происходит. Наверное, им не хотелось, как и мне. Прежде чем что-то предпринимать, надо было понять, что это за мир, какие в нём законы. Я даже не о человеческих законах, а о природных. Мало ли, вдруг тут сила притяжения другая. И дождь идёт из земли вверх. Или вообще не дождь, а какой-нибудь другой вид осадков.

Внезапно на горизонте показалось что-то большое и тёмное. Было сложно понять, что это. То ли дом, то ли, лесок, то ли пепелац какой-нибудь. Даже цвет из-за дымки понять было сложно.

У меня появилась цель, и я пошла к этому предмету.

Мир вокруг снова начал меняться. Из камней, по которым я шла, стала пробиваться какая-то трава. Она была жёсткая, похожая больше всего на пастушью сумку, только ярко-зелёная, без единой пылинки. Я присела, потрогала и со всех сторон рассмотрела один из кустиков. Рвать не стала, их и так мало.

Впрочем, когда я поднялась с корточек, травы стало гораздо больше. Даже что-то с листьями повылезало.

И я застряла. Наверное, во мне погиб великий ботаник, потому что я останавливалась у каждого нового кустика. Ни разу не видела таких растений, что, в общем, подтверждало мою версию об инопланетном следе. Но самым странным было то, что все растения вылезали из трещин в камнях чистыми и блестящими. Словно там, под землёй, сидели специальные гномы и отмывали до блеска стебли и листья, прежде чем выпустить их на поверхность. Я улыбнулась своей мысли и сделала ещё пару шагов до следующего растения, похожего на хвощ.

Через некоторое время – интересно, а какое здесь время? – я усилием воли перестала рассматривать растения и пошла дальше. Темнеющее нечто на горизонте, похоже, всё-таки было лесом, и оно приближалось. Уже можно было рассмотреть деревья, они походили на яблони, кривые стволы и ветки во все стороны. Под деревьями было темнее, из чего я заключила, что солнце всё же откуда-то светит, раз есть тень. Но понять, где оно находится, было невозможно.

4

«Я хочу машину», – думала Ханна, вися на поручне и пытаясь отодвинуться от необъятного пуза какого-то мужика. Автобус стоял на светофоре, и счастливых обладателей своего личного мирка было хорошо видно сверху. Ханна вздохнула и перевела взгляд на пейзаж. Пейзаж был, как пишут в книгах, унылым. Мало того, что серые дома стояли строем вдоль дороги, так ещё и солнце не показывалось уже неделю. Ханна вздохнула. Смотреть совершенно не на что.

Автобус дёрнулся, раздался скрежет металла.

– Куда ж ты, твою мать!..

Пассажиры завозились, повставали с мест, выглядывая в окно и пытаясь понять, что произошло.

Водитель открыл зашипевшую дверь и спрыгнул на дорогу.

Некоторое время с улицы доносился мат. Ханна покрутилась, чтобы посмотреть в окно с другой стороны автобуса, но пузатый мужик безнадёжно закрывал обзор.

Вскоре взвинченный водитель снова открыл шипящую дверь, пробурчал в микрофон просьбу всем покинуть салон, осторожно проходя на тротуар. И добавил что-то про баб за рулём, видимо, забыв выключить громкую связь.

Ханна шла в тесной компании товарищей по несчастью в сторону ближайшей автобусной остановки. Она боролась с соблазном перейти на другую сторону, сесть в обратный автобус и вернуться домой. Очевидно, день был неудачным, и его стоило пережить где-нибудь на диване под одеялом.

Она на ходу достала телефон, начала писать смс Сашке «а я на автобусе попала в аварию». Посмотрела на текст, сказала вслух: «А зачем?» и вышла из режима сообщений. Телефон услужливо отметил, что сохранил черновик.

– Вообще всё зачем? – спросила себя Ханна ещё раз, поёжилась и поплотнее запахнулась шарфом.

Она каждую осень и зиму бесчеловечно мёрзла.

5

Я внезапно поняла, что на мне нет одежды. Видимо, она растворилась вместе с землёй и небом, перед тем, как я оказалась в белой пустоте.

Кто-то мельтешил в воздухе, то ли птицы, то ли насекомые, но рассмотреть их не получалось.

Внезапно передо мной появилось озерцо.

Вода была прозрачнейшей. Сквозь неё виднелись острые края камней, плоскости, покрытые красным, оранжевым и фиолетовым мхом. Или водорослями, что там под водой растёт? В расщелинах прятались небольшие рыбки с красными плавниками. Все рыбы были одного вида, если не считать вон то существо, греющее у поверхности воды покрытую хитиновыми щитками спинку. Существо смутно напоминало какое-то ископаемое животное из моей детской энциклопедии по палеонтологии. Голова, закрытая двумя щитками, как слоновьими ушами, членистый бронежилет на спинке, два длинных уса. Я улыбнулась существу и протянула к нему руку.

Ископаемый, как ни странно, не дернулся в глубину, и я смогла его потрогать. «Бронежилет» оказался не совсем хитиновым. Или совсем не хитиновым. Бархатистым и мягким. Даже странно, что зверь не боится. Я осторожно его погладила. Из расщелины выглядывали рыбы, и я готова спорить, с интересом рассматривали меня.

Я прилегла на берегу. В небе не происходило абсолютно ничего, но я смотрела туда, в его глубину.

На плече что-то защекотало. Я повернула голову, смахнула прядь волос с глаз, чтобы не мешала. По плечу деловито шло какое-то существо с крыльями. Видимо, одно из тех, что мелькали в воздухе.

Я подставила ладонь и крылатик на неё перешёл. Я осторожно переместила руку, чтобы было удобнее смотреть. Существо ходило на двух ногах, ещё четыре лапки были похожи на руки. Огромные чёрные глаза на полморды. Или лица? И, ущипните меня, улыбка!

Существо наклонилось, коснувшись меня двумя верхними лапками, и от них потекло тепло. Через мою ладонь, по предплечью, плечу, наверное, по венам, к сердцу. А потом от сердца по артериям по всему телу. Только сердце почему-то чувствовалось не слева, где ему положено быть, а ровно посередине, за костью грудины, которая у меня всегда вызывающе торчала.

– Какой ты классный, – прошептала я существу. – Вы тут все классные. Пойдём со мной?

6

Ханне исполнилось десять лет. Мама ещё полгода назад отхватила в «Детском мире» красивое платье и всё это время прятала его в шкафу. Платье было из синего бархата с кружевным воротничком и манжетами. Ханна, когда никто не видел, открывала шкаф, и гладила обновку по бархатной юбке, это было очень приятно.

И вот, наконец, платье извлечено из плена. Ханна, забыв дышать, надела его и подошла к зеркалу.

– Неужели выросла? – ахнула мама. – Ханна, ну куда же ты растёшь?

Ханна погрустнела и попыталась уменьшиться в размере. Подумаешь, рукава чуть коротки! А юбку и выше колен можно носить, ничего страшного. Главное, что трусы не видно.

– Да, дочка, – задумчиво сказала мама, вертя Ханну. – Ну ладно. Хотя бы разок покрасуешься. Надо было хоть в театр надевать, не держать.

Через полчаса оказалось, что кружевной воротничок натирает шею, но Ханна героически терпела во имя красоты.

Приехали гости. Бабушки и дедушки, бабушкина сестра Зоя, мамин брат дядя Костя и двоюродная сестра Маша с сыном Тёмой. И ещё какие-то люди, которых Ханна плохо знала.

Тётя Маша подарила палеонтологическую энциклопедию, а Тёма не хотел её дарить. Ханне, в общем, было не очень интересно читать про бра-хи-о-под, но раз подарили, значит, нужно радоваться.

Ханна спряталась от Тёмки под швейную машинку. Сидеть там было не очень удобно, потому что снизу была ребристая и неустойчивая качалка для ног, а сверху под наклонным листом оргалита с дыркой пряталась собственно машинка. Ханна, скрючившись, осторожно листала книгу, и именно там и тогда услышала то, что ей слышать не полагалось.

– … Ни на кого не похожа, – припечатывала тётя в бордовой кофте поверх цветастого платья. – Катя, она ещё не спрашивала, на кого похожа?

– Спрашивала.

– И что ты ей сказала?

– Что на прадедушку похожа. Он блондином был.

– Ох, зачем, зачем тебе это надо было? Да ещё страшненькую такую взяла. Ресниц нету, глаза белые, волосы белые, тощая, совсем прозрачная. Хоть бы покрасившее выбрала тогда.

– Ханна красивая, – тихо ответила мама. – Что вы от меня сейчас хотите, тёть Зой?

– Да ничего, ничего. Понять хочу. Нет, я бы никогда не смогла полюбить чужого ребёнка. Раз Бог не дал своих, детдомовских не стала бы брать, – отрезала тётка.

Ханна долго сидела под машинкой. Она не плакала, не смотрела книжку. Отказалась пить чай с тортом, когда мама нашла её и позвала. Не мама. Мама – это не мама.

Она вылезла, когда гости разошлись. С трудом разогнула затёкшие ноги и спину, положила книжку на тумбочку, села на диван, обняв колени руками и положив на них подбородок. Мама-немама звенела в кухне посудой и шумела водой. Папа пошёл провожать гостей до метро. Вернулся, взял пакет с мусором, сходил на помойку, а Ханна всё сидела и думала.

– Дочка, давай спать, – пришла мама, размазывая по рукам крем.

– Я же не дочка, – тихо сказала Ханна. Мама на секунду окаменела, потом очнулась, вытерла крем о халат и быстро села рядом с Ханной. Помолчала минутку.

– И что? – спросила так же тихо.

– Ты же меня не родила?

– Нет, – сказала мама, глядя в ту же точку, что и Ханна. – Но что это меняет? Я же любила тебя все эти восемь лет. И дальше буду любить.

Ханна вздохнула. Она не знала, что сказать, как объяснить, что мир перевернулся и встал на голову. Что в мире всё-всё изменилось, и непонятно теперь, как жить. Вернее, мир и раньше, оказывается, был другим, не таким, как она думала

Мама обняла Ханну за плечи, притянула к себе. Ханна не сопротивлялась.

– Ханночка, малыш, – ахнула мама. – Ты же всю шею стёрла! Тебе же больно!

Ханна осторожно повела головой:

– Ага. Но какая разница.

– Снимай скорее это платье, надо зелёнкой намазать.

– Платье красивое, – сказала Ханна. – А зелёнка щиплется.

– Но ты же потерпишь немножко? Я буду дуть.

Ханна знала это. Мама будет дуть, а потом поцелует. Но она не мама.

И она дула, и поцеловала. А Ханна всё никак не могла понять, как дальше жить?

7

До леса я дошла к ночи. Ночь тоже была необычная – небо стало зеленоватого оттенка, и немного стемнело. Уже хотелось спать. Надо было где-то устраиваться на ночлег, а я никогда в жизни не спала в лесу. Даже с палаткой ни разу не ходила, чего уж говорить о нынешнем моём положении: не только абсолютно пустые руки, но и полная нагота.

Я побродила по краю леса, нашла какое-то подобие мха. Лежать на нём было мягко, и даже тепло, потому что мох оказался глубоким, и обволакивал со всех сторон. Я ощущала кожей мягкость неизвестного растения и была ему очень благодарна за существование.

– Прости меня, – я погладила краешек своей постели. – Я тебя примну за ночь. Но ты ведь расправишься потом, правда? Я не очень тяжёлая.

Растение погладило меня в ответ. Я улыбнулась и провалилась в сон, успев заметить сворачивающегося неподалёку в клубок моего крылатого спутника.

8

– Я не пойду в школу, – Ханна завернулась в одеяло покрепче. С головой, и чтобы пятки не торчали. И точно знала, что это бесполезно. Что всё равно придётся вылезти, одеться и пойти.

– Ещё новости! Вставай, опоздаешь!

– Маам, – она высунула нос из-под одеяла.

– Что?

– Не пойду. Там одни гады.

– Вылезай, тебе говорят!

Безысходность. Колготки. Шерстяные. Их ещё бабушка купила, за месяц до смерти. Колючие, но тёплые. Вечный повод для насмешек.

Она – моль. Белая моль в шерстных колготках и свитере. Однажды накрасила глаза, так над ней ржали всем классом, и она потом ревела под лестницей, размазывая тушь по щекам. Ресницы снова стали белыми, а щёки серыми. У одноклассников был восторг. С тех пор Ханна ресницы не красила, и вообще не старалась чему-то соответствовать. Сидела тихонько на своей последней парте, ни с кем в разговоры не вступала, и старалась незаметно сбежать, когда чувствовала, что одноклассникам становится скучно.

В классе было холодно вторую неделю. Отопление ещё не включали, и Ханна мёрзла. Собственно, мёрзли все. Но девчонки предпочитали красоту теплу, и ходили в мини-юбках и блузках. Впрочем, кто-то надевал джемпер и брюки, но свитер до ушей был у одной Ханны. А сегодня она впридачу надела перчатки, у которых отрезала продырявленные пальцы. Терять ей всё равно было нечего.

Перчатки заметил Коваленко после третьего урока. Фыркнул и начал ржать. На недоумевающие вопросы дрыгал ногами, попискивал и показывал пальцем на Ханну. Та, сжав зубы, смотрела в парту.

– Откуда же ты, убогая? – почти с сочувствием хохотал Аверин, сидевший на соседней парте.

– Я бы тоже посмотрела, откуда такие берутся, – согласилась Наташка Сологубова, поглядывая на Аверина.

«Смешно, – думала Ханна. – Обхохотаться, как смешно. Зато я вижу, как ты на него смотришь. А он дуб дубом, не замечает». Она усмехнулась, мельком взглянув Наташке в глаза.

– Что ты лыбишься? – взвилась Наташка.

– Ничего, – Ханна пожала плечами. Не рассказывать же.

9

Утром оказалось, что сквозь лес идёт тропинка. Даже не тропинка, а дорога. Всё из того же гладкого жёлтого камня. Только среди деревьев камень был усыпан листьями. Листья были, в целом, привычные. Зелёные, с прожилками, но дерева такого я не знала.

Я шла по этой дороге сквозь лес и привыкала к новой себе. Шла походкой охотницы, амазонки, делая шаги бесшумно и отточено, как будто в танце, и мне это безумно нравилось. И весь этот мир был мне симпатичен. Непривычно, непонятно, ничего знакомого, но, кажется, он безопасен.

Неожиданно передо мной встало дерево с тёмно-синими яблоками. И тут я вспомнила, что после приземления на эту планету ни разу не ела. И сразу почувствовала нестерпимый голод. Когда я была на Земле, я ела понемногу, но очень часто, и совсем не могла терпеть голод.

Но неизвестно, можно ли есть эти странные плоды. Я обошла дерево вокруг, как новогоднюю ёлку, и заметила какую-то ушастую тварь. Зверюшка была размером со спаниеля, она сидела на ветке и с аппетитом уминала яблоко. По усам и бороде стекал тёмно-синий сок. Судя по всему, плоды дикого цвета есть всё-таки можно, и я сорвала один.

«Яблоко» оказалось вкусным и сочным, не похожим ни на что. Сока было много, и будь у меня усы и борода, я бы уподобилась ушастому зверю, но их не было, и наверное я стала похожа на свинью, напившуюся чернил. Утверждать с гарантией я не могла, поскольку себя не видела, но что-то мне подсказывало, что так оно и есть.

Впрочем, какая разница, если на мне не было даже трусов.

Сзади раздался шорох, и я вздрогнула. Обернулась. За моей спиной стоял мужчина. Он был одет в джинсы и кожаную жилетку на голое тело, и очень напоминал кого-то из прошлой жизни.

– Вы не подскажете, это можно есть? – спросил он меня, не раскрывая рта. Я настолько удивилась чревовещанию, что ничего не ответила. Мужчина подождал ответа, нетерпеливо переступил с ноги на ногу.

Я вгляделась в лицо. Кто же, кто же это? Я ведь его знаю, совершенно точно знаю. Почему забыла? А мужчина меж тем начал светиться. Сначала еле заметно, и я даже подумала, что мне показалось. Но спустя несколько секунд сомнений не осталось. Судя по его удивлённому взгляду на меня, со мной тоже что-то происходило. Видимо, здесь при разговоре люди сами себя освещают, подумала я, и, пока на человека можно было смотреть, не зажмуриваясь, сорвала и протянула ему яблоко.

– Да, – сказала я вслух. – Можно.

Он протянул руку, взял яблоко. Я внезапно подумала, что сейчас мы похожи на Адама и Еву в момент грехопадения. И, не успев додумать мысль до конца, вздрогнула.

Это же Юрка! Это мой вечный друг Юрка. Как я могла его не узнать?!

– Юр? – а вдруг это инопланетное наваждение?

– Ага, – ответил он, расплывшись в улыбке, и я поняла, что он узнал меня раньше.

Мы нарвали синих плодов и сели под деревом, прислонившись к стволу. Интересно, как Юрка умудряется говорить молча? Может, он мне мысли внушает? Я решила попробовать.

– Юр, – подумала я.

– А? – тут же отозвался Юрка. Я резко обернулась к нему, но не поняла, он ответил голосом или мыслью.

– Ты меня слышишь? – сформулировала я следующую реплику внутри головы.

– Слышу, конечно.

– Ух ты!

Тут мне стало интересно, Юрка слышит весь шумовой фон, что у меня внутри черепной коробки, или только то, что я ему транслирую? Решила провести эксперимент. Прочитала стишок про бычка, который идёт и качается, потом снова позвала Юрку.

– Я тебя слышу, – отозвался он. – Только не понял, зачем ты мне детские стишки рассказываешь?

– Значит, ты слышишь всё, что в моей голове? – ужаснулась я вслух.

– Нет, не всё, – Юрка ответил мысленно. – Только то, что ты мне рассказываешь.

– Так я про бычка не тебе, а сама себе.

– Но ты же всё равно думала обо мне, значит, получилось, что мне.

– Вот досада… Придётся как-то учиться говорить по-здешнему.

– Это быстро, – ответил Юрка. – Я за неделю научился.

– Как за неделю? Мы же только вчера в убежище сидели, когда земля рушиться начала?

– Да где вчера? Два месяца назад уже!

Я поняла, что голова у меня идёт кругом, и информация, полученная только что от Юрки, там совсем не помещается. Либо он пытается надо мной шутить, либо я вообще ничего не понимаю. Потом, наверное, разберёмся, а пока можно спросить что-то нейтральное.

– Раз ты тут так давно, скажи, пожалуйста, откуда у тебя одежда.

– Да тут есть. Не в лесу, конечно, а вон там, в домах, есть, – Юрка неопределённо махнул рукой. – Я тебе покажу.

Я не видела никаких домов, хотела выяснить подробности, но Юрка перебил:

– Дай мне, пожалуйста, ещё этот лиловый шар. Вкусные они, оказывается.

10

Ханна сразу заметила, что с мамой что-то не так. Она говорила о всякой ерунде, подкладывала картошку, и была не здесь.

– Мам. Что? – спросила Ханна в лоб, отложив вилку. Мама сначала замахала на неё руками, но потом потупилась, стала разглаживать руками скатерть.

– Ну, говори уже, пожалуйста! – взмолилась Ханна. Она подозревала, нет, даже была уверена, что мамины анализы показали рецидив. То, чего она боялась все эти годы, что видела в повторяющихся страшных снах.

– Маркеры выше нормы, – сказала мама.

Ханна ухнула в пропасть. Надо что-то сказать, что-то сказать… А что?

– Мам… Ну мы же снова победим, правда?

– Дочка, второй раз обычно проигрывают.

– Плевать, мы будем первыми!

Мама устало махнула рукой. Ханна неловко придвинулась к ней вместе с табуреткой и обняла за плечи.

– Мамочка, милая моя, ну, пожалуйста, не сдавайся! Ты мне очень-очень нужна!

– Ханн… Выйди замуж, а? Чтобы моя душа была спокойна. Что вы с твоим Сашкой живёте, как нелюди? Не семья, не соседи… И детей нет.

– Мама, ты опять? Не надо, пожалуйста!

– Да что опять, Ханночка? Не хочу, чтобы ты одна на свете осталась.

– Вот и давай лечиться, да, мамуль? Не бросай меня одну!

– А ты всё-таки выходи замуж. Если Сашка не хочет, надо его бросать, и нового искать. Пока не поздно. Тебе двадцать девять лет, время-то идёт, а ты всё в девках.

– Это не Сашка, это я не хочу, – ответила Ханна, но они обе знали, что это неправда.

11

Меня тянуло к Юрке. Его свет окутывал тёплым облаком, проникал в каждую клеточку. Я подползла к нему поближе и прижалась. Кажется, Юрка был не против. Обнял меня за плечи сначала одной рукой, потом двумя сразу, приник губами к моим волосам.

– Юрка… Ты почему тут такой классный?

– Это же параллельный мир, я здесь другой. И ты другая. Очень красивая. И светишься.

Мы долго молчали. Невозможно было оторваться друг от друга, и говорить ничего было не нужно. От Юркиных рук шло такое же тепло, как от того неведомого насекомого с улыбкой.

Насекомое, кстати, было здесь же, висело у Юрки над головой, то ли мечтая на него сесть, то ли наоборот, боясь это сделать.

Всё это было похоже на наваждение. На ровном месте возникшая нестерпимая любовь к старому другу, с которым было сотни километров пройдено, литры слёз пролиты в жилетку, литры коньяка выпиты, пережита тысяча приключений, и абсолютно никакой романтики. Чудеса же!

Я заметила, что рядом с нашими плечами вьются сразу два крылатика. Наверное, мы их привлекаем своим светом, как мотыльков.

– А это кто? – я кивнула на насекомых.

– Слушай, я не знаю, – ответил Юрка. – За мной всё время одна такая летучка летает. Один раз пытался отогнать, так она меня током ударила.

– Ого! – я удивилась. – А меня наоборот грела лапами.

– Меня тоже, когда я только вылез на сушу. Она сразу прилетела и села на меня.

12

Ханна размашисто красила глаза. Сашка расслабленно сидел на диване, широко расставив ноги.

– Мужиков кадрить пойдёшь?

Ханна опустила руку с кисточкой:

– Саш. Если ты ещё не понял, я не из тех, кто открывает вторую дверь, не закрыв первую.

– Как меня бесит твоя манера изъясняться!

– А чего терпишь-то? – Ханна махнула тушью и снова принялась за макияж, отвернувшись к зеркалу.

– Люблю тебя, – ответил Сашка. – Жить без тебя не могу.

– Не мог бы жить, женился бы давно. А ты всё сомневаешься.

– Что ты на меня давишь! – взорвался Сашка и даже ноги подобрал.

– Я не давлю, я говорю, что для меня это важно, – Ханна нервно закрутила тушь.

– А для меня важна свобода.

– Ну и катись тогда на свободу! Что ты мне уже шесть лет голову морочишь?!

Сашка встал, подошёл к ней.

– Ну, ты чего завелась-то? Случилось что?

– Случилось. У мамы рецидив. Она хочет, чтобы я побыстрее вышла замуж и нарожала ей внуков.

– Нууу! Ты же не обязана идти на поводу у её желаний? Нам же с тобой и так хорошо, малыш, правда? – Сашка обнял Ханну. Она прижалась к его крутой груди, осторожно отвернув голову, чтобы не смазать тушь.

– Брось ты эти глупости. Живём себе и живём.

Ханна молчала. Ей не хотелось снова ссориться.

Сашка и так был крайне недоволен. Мало того, что ужин теперь приходится готовить самому, так ещё и секса не допросишься, потому что его собственная женщина, видите ли, устала.

13

Я заметила сову! Настоящую, земную, пёструю. Если бы она не мотнула головой, я бы её не заметила.

– Юрка, смотри!

– Куда смотреть?

– Сова!

– Где?

– Да вон, вон!

Юрка долго не могу увидеть птицу, потому что, мотнув головой, она снова замерла.

– О, вижу!

– Слушай, так это не другая планета, что ли? Раз совы земные. Тогда что тут ещё за твари водятся?

– Ханька, я пытался думать об этом, но испугался сойти с ума. Думаю, это параллельное пространство какое-то. И раз мы сюда сумели проникнуть, почему бы и сове это не сделать?

– Логично, – согласилась я. Скорее всего, Юрка прав. Мы каким-то образом умудрились оказаться в параллельном мире. В самом деле, если у науки нет таких данных, это же не значит, что параллельных миров точно не существует?

Мы брели по лесной дороге, две летучки от нас не отставали, так и болтались где-то за головами.

– Юр, как ты думаешь, мы домой вернёмся? В свой мир?

– Не знаю. По идее, надо бы. Я Пашке денег должен.

– Тогда у тебя наоборот есть резон не возвращаться, – засмеялась я.

– Да не, – ответил Юрка. – Я как раз деньги собрал. Правда, я тут уже столько времени торчу, что Пашка, наверное, уже смирился.

– Юр, я ничего не понимаю. Я тебя видела вчера. То есть, позавчера.

– А я тебя два месяца назад. Скорее всего, Ханн, это какая-то временная петля, причуды параллельного мира.

Я согласилась, потому что своей версии у меня не было.