Buch lesen: «7 веков к тебе»
Глава 1. Экспедиция в Средневековье
– Анатолий Романович, ну сколько можно? – Елизавета прикрыла глаза, – я понимаю, Вы совершили прорыв во Времени, но уже было взято больше сотни интервью, сотни статей напечатано, а одних только телевизионных программ… столько лет прошло после моего перемещения! Что нового я могу рассказать? Факты уже исчерпаны, Вы же знаете.
Седой, чуть сгорбленный профессор – самая выдающаяся личность на Земле благодаря созданию Установки перемещения по Временной траектории (в простонародье – Машины Времени) – был серьезней обычного.
– Журналистку зовут Алла Сапаева, – сказал он, словно ее имя могло все объяснить.
– Так это родня нашего инвестора Сапаева?
– Да, его дочь. Но самое неприятное, – он тяжело опустил сцепленные руки на стол, – она в очереди на плановое перемещение. И тоже в Средневековье, хоть и более позднее, чем ты…
Он помолчал и продолжил:
– А ты же помнишь, что сказала, когда вернулась? Чтобы мы не смели отправлять туда женщин. И после тебя мы негласно отбираем только мужчин… Иногда я смотрю на твои шрамы и жалею, что тогда наш комитет выбрал тебя.
– А я не жалею. Ведь, не побывав в 14 веке, у меня не родились бы дети, – и руки Елизаветы в длинных рукавах уверенно легли на подлокотники кресла.
Они оба знали, что было под этими рукавами, и это было непривычно видеть на женском теле.
– Лиза, я не рискну отправить еще одну женщину в прошлое, но открыто говорить об этом нельзя. Сама понимаешь, на подобный отказ должно быть обоснование, но ты молчишь о кошмаре, с которым столкнулась тогда, и мне запретила говорить… так что Министерству будут грозить только обвинения в дискриминации женщин, адвокаты и проигранный суд. Просто расскажи девочке то, что тебе довелось пережить там. Передай ей свои эмоции, Лиза! Может, своим рассказом ты изменишь желание Аллы туда отправляться и убережешь ее психику, а может, и жизнь.
Елизавета посмотрела в окно, потом на часы, раздумывая, успеет ли в детский сад за своими двойняшками, отец которых был на 666 лет старше неё…
– Про матросню на корабле рассказывать? И про все остальное? – с сарказмом спросила женщина, склонив голову набок.
Анатолий Романович нахмурился, чувствуя себя неловко:
– Если решила иронизировать, то и про своих друзей из борделя Манчестера не забудь рассказать…
Анатолий Романович открыл дверь и пригласил войти девушку по имени Алла.
На вид ей было лет двадцать пять – двадцать семь. Ее бравый шаг, буквально, кричал об уверенности и настойчивости. Алла улыбнулась, сверкнув по-медицински белоснежными зубами и протянула холеную руку Елизавете в знак приветствия.
– Здравствуйте, Елизавета! Не представляете, как для меня важно лично встретиться с Вами.
– Здравствуйте, Алла, – и следующее, что сказала Елизавета после сотрясания ее кисти, – будьте, уверены, что уже через пять лет, проведенных в Средневековье, Вы постареете лет на десять. Вы к этому готовы?
– Это вроде как ледяной душ? Вы пытаетесь меня переубедить последовать по Вашим стопам и отправиться в прошлое? Но я жутко любопытная, Елизавета, так что вряд ли Вам удастся меня выбить из графика перемещения. Я обязательно там побываю, можете не сомневаться.
Серо-голубые глаза Елизаветы были непроницаемы.
– Ясно, – медленно улыбнулась Елизавета.
– А Вы колючая, – подмигнула Алла, – но я готова потерпеть, чтобы остаться и послушать что-нибудь интересное.
– Интересного не будет, – ответила Елизавета, – будет то, что я не рассказывала. Никому. И Алла, никакой записи? Я просто расскажу о нескольких годах моей жизни. Обнародуете и будете выглядеть, по меньшей мере, глупо, так как я опровергну каждое Ваше слово. Этот разговор исключительно между нами. Если хотите, можете считать это началом психологического тренинга.
– Я Вас поняла, – кивнула она, отключила телефон и неохотно отдала диктофон Елизавете в протянутую руку. – А правда, что Вы вышли замуж в XIV веке за английского рыцаря?
– Ого, – саркастически приподняла брови Елизавета, – сразу в лоб?
Алла в ответ похлопала глазами и смешливо пожала плечами.
– Не это было причиной моего путешествия в 1343 год, – Елизавета заговорила не спеша, взвешивая каждое слово, – в 23 года я была аспирантом на факультете истории и археологии Университета. У меня был запал и хорошие перспективы, в том числе благодаря родителям – известным археологам. Сколько себя помню, я всегда интересовалась тем, что пыталось спрятать от нас время. И однажды прочла в специализированном журнале об одном разрушенном монастыре, построенном еще в 14 веке в Аквитании. На фотографиях были видны лишь края затертых потолочных фресок. И через связи и источники моих родителей, я использовала почти эксклюзивную литературу, чтобы по крупицам собрать нужную информацию. Я узнала, что этот монастырь до 1337 года, еще до начала Столетней войны между Францией и Англией, принадлежал монахам-мужчинам. Однако после 1340 года монастырь был передан монахиням. Эти женщины и стали последними свидетельницами шедевра. К окончанию войны в этих землях были разрушены почти все строения, а по дорогам бродили бывшие наемники, готовые на все ради наживы. Эти святотатцы и загубили монастырь. И в своей научной статье я высказала сожаление, что нет возможности увидеть и запечатлеть эти фрески в монастыре, поскольку их красота была непередаваемой. Это и стало отправной точкой. Позже меня пригласили на должность помощника Анатолия Романовича. Думаю, ко мне тогда и начали присматриваться в Министерстве по перемещению. В результате, мне предложили, используя Машину Времени, осуществить свою давнюю мечту – сделать реальные снимки в том далеком монастыре 14 века. Не больше, не меньше. Скромное задание, ненадолго, как предполагалось.
Анатолий Романович, кивая, добавил:
– Мы твердо считаем, что перемещения в прошлое должны иметь нейтральные причины, к примеру, культурно-исторические. Умная, заинтересованная девушка, которую я знал в течение длительного времени, как и ее родителей, вполне подходила для исследований в стенах женского монастыря. В итоге, мои коллеги и вышестоящая инстанция согласовали ее кандидатуру.
– А Машина Времени уже была полностью безопасна для перемещения? – спросила Алла.
– Да, да! Сама Установка была проверена более десятка раз опытным путем, даже я сам испробовал ее, и находился по нескольку дней в разном времени. Однако Елизавета должна была провести там больше времени – примерно месяц, поэтому подготовка к ее перемещению стала длительной и специфической.
Министерство Исследования и Планирования перемещений по Временной траектории разработало график ее индивидуальной тренировки: занятия с психологами, медиками, историками-документалистами, даже со специалистами по самообороне. Мы старались предусмотреть все навыки и знания, которые понадобятся Елизавете в 14 веке, потому и перестраховались, как говорится, по всем «фронтам».
– Да, серьезный подход. Анатолий Романович, я видела Вашу Машину Времени на предварительном ознакомлении, – сказала Алла и улыбнулась, – но, признаться, представляла, что она будет более замысловатой.
Профессор заулыбался и начал расхаживать по комнате, жестикулируя. Анатолий Романович все еще не мог говорить о своем изобретении спокойно.
– Это Устройство создает, так сказать, условия «отрицания» информационных и энергетических и временных полей, особенно если учитывать, что одно без другого не существует. Наверняка Вы знаете, что маятниковые часы на экваторе и в средних широтах идут по-разному из-за разной величины центробежной силы. Вот мы и постарались устранить всевозможные причины таких сил, ведь в основе лежит всего лишь взаимодействия полей заряженных частиц. То есть, изначально в нашей Установке нет ни единой частицы, которая создавала бы поля, а, следовательно, нет ничего, что несет в себе информацию и память. И что могло бы затормозить перемещение по Временной траектории…
– То есть там пусто и ничего нет?
– Да, именно так.
– То есть время не сразу поворачивается вспять для человека, который зашел в эту Машину Времени?
– Все верно, Алла. Проще говоря, Машина Времени – это «стерильная» комната, где нет никаких процессов. То есть установка по перемещению во времени – лишь трамплин. И, находясь в ней, человеку для переноса в прошлое нужна вещь из прошлого. И таковым служит старинный предмет, у которого есть сильное информационное поле с данными, когда и где он был создан.
– Из частной коллекции одного из зарубежных археологов была приобретена серебряная цепочка, – продолжила уже Елизавета, – найденная при исследованиях развалин монастыря в Аквитании, того самого монастыря, куда я собиралась отправиться. Украшение датировали первой половиной 14 века, что было наиболее подходящим периодом для моего исследования.
– Но ведь просто цепочка не может Вас перенести в то время, как и Установка для перемещений не отправляет назад? – нахмурилась Алла.
– Это взаимодействует системно, вместе. И никак иначе. – Снова жестикулируя, вступил в разговор Анатолий Романович, – надел цепочку или взял старинный предмет нужного года создания и зашел в Установку. А поскольку в ней абсолютно «чисто», то и единственное поле от цепочки начинает стремиться в свой временной отрезок. Предмету не мешают никакие силы, чтобы его притянуло энергетическое поле своего места и времени, когда оно было создано. А вместе с ним перемещается и человек. И именно ношение этого предмета на теле держит в том времени, куда Вы переместились.
– В своих интервью, Анатолий Романович, настолько подробно об этом Вы не рассказывали, – заметила Алла.
– Такое объяснение «на пальцах» не составляет особой тайны, – пожал плечами профессор, – общая информация известна во всех кругах, а вот специфические нюансы, чертежи и протоколы защищены грифом «Секретно» и патентами.
– Ясно. То есть Вам, – снова переключилась девушка на Елизавету, – нельзя было снимать эту цепочку в 14 веке?
– Нельзя ни в коем случае, иначе меня бы вернуло обратно, – кивнула Елизавета, – но это даже удобно в случае опасности.
И вдруг Алла прищурилась и спросила:
– А почему российские ученые не выбрали Россию в качестве поля для исследований? Вы же сказали, что Министерство интересует только история и культура.
Анатолий Романович невольно отвел взгляд и втянул воздух:
– Если быть честным до конца, то объяснений сверху я не добился. А ведь я рассчитывал, что мое изобретение будет полезным для углубленного изучения истории нашей страны, а не какой-нибудь другой…
– Алла, – сказала Елизавета и немного покусала губы, подбирая слова, – думаю, здесь сыграло роль опасение со стороны руководства относительно влияния перемещений во времени на государственность, историю и прочее.
– Ага, – разулыбалась девушка, – в общем, пока опыта мало, то экспериментируем на «чужом» поле, так?
Елизавета не подтвердила и не опровергла ее догадку, лишь иронично посмотрела ей в глаза, профессор тоже молчал.
– В итоге, предприняв все известные методы защиты, меня перенесли в 1343 год, – откинулась Елизавета на спинку кресла. – Мне было сложно адаптироваться в чужой стране и в другом времени. Современный английский язык практически ничем не мог помочь мне в общении с людьми Средневековья. Первое время меня «приютили» в монастыре, посчитав иноземкой. Я и подумать не могла, что такое получасовое дело, как выбор ракурса и фотографирование фресок в нужной зале монастыря, окажется настолько сложным и долгим. Там, как и в любом монастыре, был крайне жесткий график – утром, когда зала была хорошо освещена, и все наилучшим образом подходило для выполнения моего дела – я была окружена десятками монахинь во время чтения молитв, а потому, делать что-то другое было просто невозможным. Шерстяная ткань, из которой было сшито мое платье, натирало руки и шею, а грубый пояс оставлял следы под ребрами даже сквозь одежду. От всего этого я расчесывала свою кожу до крови, добавлялись к этому еще и клопы. Изо дня в день я испытывала отчаяние, еще большее, чем вчера. Все должно было исполниться просто и быстро, а совсем не так, как выходило. Спустя неделю я потеряла сознание во время вечерней молитвы от истощения и недосыпания. И это очень не понравилось настоятельнице монастыря, она сказала, что я слишком изнежена и избалована, хотя для своего века я была достаточно крепкой и физически развитой – сказывались студенческие спортивные соревнования и экспедиции по тайге.
Сначала я никак не могла привыкнуть к здешнему порядку – вставать с рассветом, часов в пять, а отходить ко сну к восьми – девяти вечера в зависимости от времени года. Так было заведено еще с давних времен. Но такой распорядок дня был наиболее приемлемым для времени, когда еще не было электричества, и это позволяло экономить дрова, свечи и лучины.
Алла перебила Елизавету:
– А сколько лет было другим девушкам в монастыре?
– От 12 и до бесконечности, – улыбнулась Лиза, – те времена были очень опасными, а стены монастыря хоть как-то защищали, поэтому многие девочки, осиротев, попадали сюда и не стремились вернуться к мирской жизни, просто потому, что многим было некуда деваться. Не все становились монахинями из любви к Господу.
– А Вы сильно отличались от остальных?
– Трудно сказать, но, наверное, разница была заметна. Большинство послушниц были неблагородного происхождения, привычными к тяготам жизни того времени. Если у женщин к тридцати годам оставалось хотя бы десять зубов, можно было сказать, что они хорошо жили и питались, но это было почти нереально для простых людей того времени. Если бы Вы видели, Алла, какими были женщины в те времена – запуганными, сломленными и зачастую озлобленными. Многие рождались с увечьями, просто потому что роды были приняты не по правилам или вовсе на скорую руку. А отсутствие присмотра за многочисленными детьми приводило к их высокой смертности и травмам на всю жизнь: ожоги, шрамы, вывихи, да и просто искалеченная психика с детства. Раньше, в Средневековье, с детей был спрос, как с маленьких взрослых, и наказание для них было таким же. Зачастую женщины являлись не только матерями, но и выполняли функции отцов, являясь защитниками и кормильцами своих семей, ведь из десяти мужчин-воинов с поля битвы возвращались четверо-пятеро живыми, а здоровыми и дееспособными, в лучшем случае, трое. Из года в год не хватало мужской силы, и, остается только удивляться, как человечество дожило до 21 века. Практически вся работа ложилась на женские плечи. Я знала молодую девушку, которая к своим семнадцати годам овдовела и осталась с двумя детьми на руках. И непонятно было – плакала ли она от скорби по убитому мужу или оттого, что осталась на пепелище своего дома после военных действий, которые проходили в их землях. Никто никого не щадил и не жалел, – слуги и воры растаскивали последние канделябры и разбитые позолоченные рамы от сгоревших фамильных портретов. Это происходило прямо на глазах у юной хозяйки дома, такой же беззащитной, как и те двое малюток, которых она отчаянно прижимала к себе.
Под влиянием всех обстоятельств того времени людям приходилось взрослеть очень рано, а, значит, и старели они раньше. И среди таких людей я казалась еще совсем молодой и неприспособленной к жизни, хотя мне уже было почти двадцать пять. У меня была хорошая кожа и целые зубы, что являлось редкостью в Средневековье. Ко всему прочему, я имела опыт общения с разными людьми и была знакома с психологией взаимоотношений. Мужчины спустя века остаются прежними мужчинами все с теми же взглядами и тем же отношением к женщинам. Но я и не подозревала, что знания подобного рода мне пригодятся в 14 веке, – Елизавета горько улыбнулась и отвела взгляд в сторону.
На мгновение она всей душой вернулась в самый важный день своей жизни, который случился за шесть с лишним веков до ее рождения.
Возникла длительная пауза, и все молчали, погрузившись в странное ощущение сиюминутного кардинального поворота событий.
– Тем ранним утром я с другими послушницами работала в саду у самой стены, которой был обнесен монастырь. И под нашими стенами как раз проходила дорога, ведущая в город. Мы могли слышать все звуки и голоса проезжающих людей. Случалось, что это было единственным развлечением девушек. Я, как сейчас, помню удивленные и встревоженные лица женщин, когда в ворота монастыря громко и настойчиво постучали: «Откройте! С нами раненый рыцарь! Во имя Христа, откройте!»
Видно было, как хромой сторож заковылял посмотреть на непрошеных гостей, и удостовериться, действительно ли там есть раненый рыцарь. Он дотошно разглядывал всех прибывших из своего узенького окошка, расположенного возле ворот. Эта медлительность разозлила кого-то, и начался жаркий спор и укоры со стороны человека, назвавшегося оруженосцем умирающего рыцаря.
Как выяснилось, некий благородный господин со своим слугой ночью встретили на своем пути шайку придорожных бандитов. Главной целью нападений всегда были господа, за счет которых можно было поживиться, и потому основной удар пришлось принять на себя рыцарю. Даже уложив последнего головореза, он, раненый, еще мог держаться в седле, но обильная кровопотеря к утру заставила мужчину потерять сознание. Только Богу известно, что было бы с ним, если бы не проезжающие мимо фигляры-цыгане. Они уложили раненого господина в свою повозку и привезли к ближайшему монастырю в сопровождении его верного оруженосца.
Для нас всех это было ярким событием, ведь монастырь – настолько тихая обитель, что любое, даже мелкое происшествие, обсуждалось изо дня в день.
Я и сама слушала, стараясь не пропустить ни единого слова из рассказа оруженосца, и была крайне поражена, когда наш сторож сказал:
– Не велено впускать проходимцев. Ждите!
– Да как ты смеешь?! Мой господин умирает, безбожник этакий! – не стерпел слуга.
– Я должен сначала найти мать-настоятельницу и спросить у нее разрешения открыть ворота. Так что ждите! – и наш сторож, хромая, отправился на поиски матери-настоятельницы по всему монастырю.
Я оглянулась на послушниц и монахинь, но ни одна из «сестер» не проявила явного милосердия к человеку, так остро нуждавшемуся в нем. Все с любопытством столпились у закрытых ворот, выглядывая в полуприкрытое окно.
И тогда я сама приняла решение. За одну секунду. И никогда об этом не жалела.
Я подбежала и пошире распахнула окно. Пожилой седоволосый оруженосец и стоявший с ним цыган что-то возбужденно обсуждали. У повозки, где, очевидно, умирал рыцарь, сидела старая цыганка с окровавленной тканью в руке. Она уже никуда не спешила.
Седой слуга, увидев меня, вдруг быстро подошел к окошку и с отчаянием заговорил:
– Леди, будьте милостивы к умирающему. Ведь на его месте мог быть ваш брат или отец. Возможно, это последние часы моего господина, а ваш охранник, пес знает, куда запропастился! – Он обернулся на раненного и отчаянно хлопнул себя по бокам, – расскажи кому, ведь не поверят, что славный барон Хэдли, истекая кровью, умирал под стенами Божьей обители!
Медлить было нельзя. И я стала отодвигать тяжелые засовы на воротах один за другим. Настоятельницы все еще не было видно, когда я позволила занести раненого в пределы монастырских стен в ближайшее строение – дом сторожа, напоминающую большую старую будку. А монахини, стесняясь и прячась друг за друга, наконец-то принесли колодезную воду и чистую ткань.
У раненного человека был жар, и мне пришлось срочно обтереть его лицо, шею и руки холодной водой, как всегда делала мама при моей болезни.
В первые минуты этот человек показался мне обычным мужчиной. У него были высокий лоб, прямые стрелы бровей, крепкая челюсть. Жесткая щетина не могла скрыть его широкий подбородок, что, кстати, указывало на сильный характер человека. Но даже тогда я поразилась, насколько внушительными были его грудь и плечи. Еще бы, при таком телосложении его противнику было легче попасть в него стрелой, чем промахнуться. Однако именно такое строение объясняло, как воины Средневековья «вращали» мечами весом по 50 килограмм сутки напролет. И все же, насколько бы не был силен этот рыцарь при жизни, сейчас он был не в состоянии поднять даже собственные веки.
Я знала, что надо срочно очистить его раны, но все же боялась притронуться к ним. Такого жуткого зрелища я и представить себе не могла. Размотав тряпье цыган, я обнаружила на предплечье человека открытую рану, очевидно, от меча. Его кожаный жакет-броня тоже был обагрен кровью. Кое-где она хлюпала и под одеждой. Вдобавок к этому, рядом в двух местах виднелись раны, словно маленькие глубокие ямы.
– Это… это от стрел? – не поверила я глазам.
– Да, леди, – закивал слуга, притоптывая от нетерпения, – я их сам вытаскивал после боя.
– Нет, нельзя! Так он больше крови потерял!
– Так я же золой из костра потом засыпал.
– Что Вы засыпали?
– Раны господина Хэдли. И крови стало меньше идти…
У меня не было слов. Думаю, оруженосец это понял по моим круглым глазам. Меня особенно беспокоила рана мужчины слева на груди, было ясно – метили в сердце. Под коркой уже запекшейся крови виднелись крупицы земли, которые следовало как можно скорее вычистить. Господи, и это в теле живого человека!
Смотря на такие раны, я сама ощущала физическую боль. С окаменевшим лицом я начала отмачивать его затвердевшую кровь возле ран, перемешанную с грязью. Как говорится, глаза боятся, а руки делают. Я опасалась, что человек придет в себя и почувствует все болезненные манипуляции, поскольку ни капли обезболивающего ему еще не дали. Но нет, в сознание он так и не пришел. Повезло. И ему, и мне.
Я старалась делать все максимально быстро и четко, а за недостатком инструментов вскоре стала промывать и очищать его раны не только тканью, но и голыми руками. Это было одним из страшнейших кошмаров моей жизни. Лишь одна из девушек решилась помогать мне, чуть не со слезами уверяя, что будет нам наказание.
Но тут причитания послушницы прекратились – появилась настоятельница монастыря и несколько пожилых монахинь. В гробовом молчании она смерила меня взглядом, перед которым, наверное, отступили бы даже противники на поле боя. Но тогда я была уверена, что поступаю правильно, поэтому ее мнение меня не волновало. Настоятельница велела монахиням сменить и подогреть воду, подать еще чистой ткани для раненого и начать готовить лечебные отвары из трав. Затем она взяла огромные ножницы, обошла рыцаря с другой стороны и помогла освободить раненного от одежды до пояса.
Оруженосец, отказавшись от помощи женщин, сам перевязал свои раны, которые, по его словам, вовсе не угрожали жизни.
После того, как мы вместе с настоятельницей наложили швы раненому с разных сторон, она крепко взяла меня за руку и отвела в сторону.
Она строжайшим образом отчитала меня за то, что я открыла ворота вооруженным незнакомцам, чем подвергла опасности беззащитных женщин монастыря. Я слышала в ее неровном голосе не только гнев, но и тревогу за всех нас. Мать-настоятельница была права. И я признала, что с моей стороны это был огромный риск, поскольку я даже не подумала, что все это могло быть подстроено со злым умыслом! Наказания за своенравие и непослушание от настоятельницы не последовало, и, к моему удивлению, позже меня всего-то отослали в келью читать молитвы о смирении.
Затем настоятельница велела пожилым монахиням наложить целебные мази и приготовить чистую постель раненому в нежилой части монастыря. Его слуга должен был оставаться в доме охранника, а навещать своего господина ему разрешалось только в сопровождении самой старой монахини и сторожа-калеки, поскольку седой оруженосец все же оставался мужчиной в женском монастыре. Всем остальным было сказано заняться своими прежними делами – а, значит, и я должна была уйти.
В тот день и ту ночь, наполненную неспокойными снами, я и не вспомнила о фресках, из-за которых находилась в монастыре. А на следующее утро проснулась с единственной мыслью – жив ли раненый?
Спустя час своих беспрестанных раздумий я решилась пойти против правил, пусть даже за такое мне предполагался «карцер» в монастыре.
Оруженосец рыцаря одиноко сидел на земле у входа в дальнее крыло монастыря и полировал лезвие хозяйского меча. Он не ожидал меня увидеть и, буквально, подскочил на одной ноге, поскольку вторая была сплошь перебинтована и с трудом сгибалась:
– Госпожа?! Неужели Вас отпустила сюда мать-настоятельница?
– Добрый день. Конечно нет, я пришла только на минутку. И по секрету, сами понимаете, – ответила я.
И он с любопытством взглянул на виляющую между кустов виноградника тропинку, по которой я добралась сюда.
– Вы пришли справиться о здоровье моего господина?
Я кивнула, и слуга немного обиженно добавил:
– Вы – единственный человек, кого здесь это интересует. Барону промыли раны настоем белладонны и зверобоя. Вчера днем у него спал жар, однако, к вечеру появился снова и держался всю ночь, как не пытались сбить.
– Состояние больного всегда ухудшается к ночи, – грустно кивнула я, – он уже приходил в сознание?
– Если мой господин и открывал глаза, то мне об этом не известно. Ваши монахини не слишком-то разговорчивы со мной.
– Сэр, это ведь женский монастырь, многие не видят мужчин годами, и, неудивительно, что они стесняются Вас. Какого еще отношения здесь можно ожидать?
На что он, подумав, прищурился:
– Но Вы же спокойно разговариваете со мной, леди.
Тогда я поняла, что вышла за пределы своей роли тихой послушницы.
До оруженосца вдруг дошло, что он не знает, как ко мне обращаться, и решил срочно исправить ошибку. Он сказал, что его зовут Джек Глот, и что он является оруженосцем молодого Оливера Хэдли, барона и северного тана, который владеет укрепленным замком и прекрасными землями в Англии. Похоже, седой слуга гордился высоким положением своего господина.
Но попав в век натурального хозяйства из века электронных финансовых потоков, я с иронией отнеслась к рассказу Джека о богатстве своего господина. Я знала, что северным «таном» называют еще с кельтских времен знатного феодала северных земель, но мне было все равно, сколько свиней у него в хлеве, и сколько репы растет на его чудесных полях.
Когда же я представилась в ответ, Джек немного смутился. Мое имя звучало теперь «Элизабет», но фамилию я оставила свою родную – Кравченко, я ей гордилась и ни за что не собиралась менять, пусть даже для иностранцев она звучала непривычно.
Опасаясь гнева настоятельницы, которая могла обнаружить мое отсутствие, я должна была торопиться:
– Я прошу Вас, Джек, если вдруг барону станет хуже, постарайтесь сообщить мне. А я в свою очередь попытаюсь ему помочь.
– Вы знаете какие-то особые травы? Иноземные? – полюбопытствовал собеседник.
– Ну… скажем, да. У меня, пожалуй, чуть больше возможностей в вопросе лечения. Однако будем надеяться, что Ваш господин поправится.
Джек с неподдельной искренностью поблагодарил меня за такое отношение к его хозяину. А затем разулыбался и спросил:
– А юная леди еще послушница?
– Да, мне до монахини – как до луны, в смысле… далеко. Смирения, как видите, не хватает.
Джек продолжал улыбаться – то ли манера общения, то ли мой ответ ему пришелся по душе. Но одно я помню точно: тогда я искренне желала помочь раненному человеку, и не более того. Никаких эмоций, кроме сопереживания не было тогда в моем сердце. А поскольку у меня была небольшая аптечка из двадцать первого столетия, я могла оказаться полезней, чем все опытные целительницы Средневековья, поэтому и предложила свою помощь. К тому же, спасти человеку жизнь – что может быть важнее в этом мире?
Напоследок оруженосец Джек сообщил, что обязательно расскажет барону о моем участии в его судьбе. Я улыбнулась и пожала плечами, но почему-то отговаривать не стала.
Вернувшись в сад к другим работающим девушкам, я сразу услышала их разговоры о раненом. Не я одна интересовалась его здоровьем, но только у меня хватило смелости пойти и прямо спросить об этом у его слуги. А вот размышления о семейном положении и богатстве умирающего рыцаря стали основной темой для обсуждений послушниц в течение всех последующих недель.
На следующий день после утренней молитвы меня ждала крайне приятная новость.
Каждый день в это время я должна была ухаживать за несколькими десятками кустарников и плодовых деревьев в определенной части сада. Когда я приступила к работе, то внезапно обнаружила, что с обратной стороны одного из кустов спокойно сидел Джек!
Он с улыбкой поприветствовал меня, а затем шепотом сказал, что барон дважды приходил в сознание и даже передал для меня слова благодарности.
– Мой господин сказал, что поражен смелостью и добротой юной леди Элизабет, – но потом оруженосец замялся, – а Вы не желаете написать несколько строк барону? Ему было бы очень приятно узнать, что Вы и вправду существуете.
Я на мгновение потеряла дар речи – «Вы и вправду существуете…». Его слова прозвучали очень странно, с учетом одного мелкого казуса, ЧТО МЕНЯ ЗДЕСЬ ВООБЩЕ НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ.
Поскольку мужчина сидел на земле с другой стороны куста, то и я присела на корточки, изображая, что укладываю виноград в плетеную корзину.
– Вы о чем, Джек?
– Барон не до конца верит в то, что в монастыре и вправду находится такой человек, как Вы. Я-то ему, конечно, все рассказал о Вашей помощи, но никто из монахинь не отвечает на вопросы о Вас, – пожал он плечами.
– Барон у них спрашивал обо мне? – я округлила глаза, представив, что мне за это может быть от настоятельницы.
– Да, он хотел поблагодарить Вас, госпожа.
– Джек, – я потерла лоб, подбирая слова, – по-моему, Вы слишком… как бы выразиться, превозносите мое участие.
– Нет, я все видел, госпожа Элизабет. Благодаря Вашим рукам он еще видит этот день.
– Барону помогли не только мои руки, за ним и сейчас ухаживают другие монахини. Думаю, не стоит преподносить Вашему господину случившееся в таком сказочном свете, в реальности это было совсем иначе, Вы же помните.
– Помню, – согласился Джек и стал серьезным, – а еще я отлично помню, кто открыл нам ворота и первым оказал помощь. В тот момент это было единственно важным.
– Как бы странно это не звучало, – вздохнула я, – при своих верных действиях, я не имела права принимать это решение. Вам бы открыли, Джек, не сомневайтесь, но чуть позже, с разрешения матери-настоятельницы, как полагается.
Джек исподлобья посмотрел на меня и медленно сказал:
– Вы умнее многих, кого я встречал, леди Элизабет, но, похоже, не понимаете до конца – если бы не Ваш порыв тогда, нас никто бы сюда не впустил.
– Вы не правы, Джек.
– Считайте, как хотите, но я бы не стал говорить этого безосновательно. Вчера нам дали это понять. Так что мы с бароном обязаны своими жизнями исключительно Вам, юная леди.
