Buch lesen: «Под ласковым солнцем: Империя камня и веры», Seite 14
Глава одиннадцатая. Идея одна, мысли разные
В это же время. Милан.
Этот спор длится уже больше получаса. Тут нет криков, ругательств, просто захватывающее разногласие в идеях. Дебаты захватили всех в некое подобие транса, когда следят с особым вниманием за каждым пламенным словом участников этого умственного противостояния. Их дискуссия больше напоминает словесную дуэль, долгую и интересную, а ведь всё началось с того, как Давиан и Пауль разошлись во мнениях о коммунизме.
Сначала все сидели и спокойно и негромко разговаривали, будучи в тихой и мирной обстановке истинного братства и солидарности. Кто–то говорил, кто–то ел, то, что принёс. Там были и мясо, и сыр, и мучное, и даже некрепкий алкоголь, который удалось достать только каким–то чудом – все сидят за своими столиками или на лавках, перешептываясь, разговаривали сугубо о своих темах.
Но тут Давиан, и Пауль стали говорить о коммунизме и его путях. Давиан предложил эту тему вынести на всеобщий спор. Все естественно зарадовались и ликовали предстоящей идейной схватке.
Давиан начал говорить о главенствующей и всеобъемлющей роли государства в жизни общества. Начал говорить, о том, что всё должно, как он считал, находится в мудром управлении государства, ведь, по его мнению, только оно одно, без помощи церкви и Культа могло обеспечить благосостояние и процветание своих граждан.
Пауль же говорит совершенно об обратной стороне этатизма, излагая мысли абсолютной самостоятельности, самоуправления и полной независимости, а так же о разрушении такого института как государство. Пауль говорил о том, что именно народ должен всё решать, о том, что сами люди знают, что будет лучше для них самих, без государства. Столкнулись два великих вечных политических противоречия: этатизм и анархизм.
Габриель сидел за столиком вместе с Верном, Артийем и Элен. Артий и девушка о чём–то дружно разговаривали, временно поглядывая на спор, Верн потягивал кофе из чайной кружки, а Габриель смотрел на жаркую полемику и нервно поглядывал за Элен и Артийем, которые сидят прямо у старой кирпичной стены. Слабое освещение только придавало мистической полуреволюционной томности происходящему, хотя и режет по глазам.
– То, есть ты считаешь, что именно государство может обеспечить людям их жизнь, а не они сами?
– Не совсем, я считаю, что государство, как таковое, и создавалось людьми для удовлетворения своих нужд.
– Понимаешь, в эпоху коммунизма, государство не сможет существовать, даже старина Маркс, считал, что его придется упразднить, заменив его самостоятельными и вольными коммунами.
– Не думаю, что разделяю точку зрения Маркса относительно коммунизма, хотя его очень уважаю.
– Ну, а какие мысли?
– Если мы определяем коммунизм как мир всеобщей справедливости, мир, где царствует равноправие и законность, то это мир, который сможет обеспечить именно государство.
– Подожди, а разве не государство не главный поработитель? Разве не вовсе времена враждовали государства, а народы хотели мира? Именно государство насаждало «верные» идеи и лживые идеалы.
– Ты не понимаешь, если у государственного аппарата будут стоять именно мудрые управленцы, то жить обычным людям будет намного лучше.
– Чем лучше? Если именно государство взимает с нас ненужные налоги, насаждает ложные идеалы, принуждает нас к ненужному исполнению порой глупых законов.
Этот спор может продолжаться больше получаса, но для Габриеля он был не больше пяти минут, ибо атмосфера бунтарства, юношеского неподчинения и духа грядущей свободы, одолевает душу девушек и юношей. Все они подобны борцам за свободы и права, как воинственные революционеры прошлого, пропагандирующие неподчинение проклятой диктатуре, как им кажется. Однако никто из них не может понять, что Рейх при первом желании сделает из них самые настоящие сухофрукты на суперзаводах в Великой Пустоши, а так же, что именно он удерживает в железных руках земли, которые бы распались без его ведома и вновь сплелись в бесконечном танце войны.
Однако Габриель часто переводит взгляд с дискуссии на овальное миловидное лицо девушки, заглядывая прямиком в глубокие карие очи. Он, учась с ней бок о бок практически год, понимает, что его чувство не более чем юношеская воспалённость, которое подгрызает самосознание, однако же нельзя так долго быть.
«Подойти да сказать», – по-простецки размышляет парень. – «Вот так вот в лоб… а дальше что будет… мы же в Рейхе, в котором долгие попытки завести близкое знакомство – мысленный путь к моральному расстройству… да, так что лучше прямиком в лицо».
– Ну, а ты не думал о законности? – вопросил Давиан, вернув интерес Габриеля к спору. – Если не будет государства как такового, то и следить за порядком будет некому.
– Есть такое… но суть анархизма это построить общество умных, честных и высокоморальных людей. Сущность антигосударственного общества в построении мира со свободными и хорошими людьми, а не социума с запуганными рабами.
– Рабы или люди чтящие закон? Люди готовые послужить на благо своей страны? Ты подменяешь понятия.
– Хм. Государство всегда выступало в роли великого эксплуататора. Именно оно подавляло всякую свободу и самокоррупционировалось.
– Но если и при власти государства будут люди честные и способные, свято чтящие закон и выбор человека, то и житься, и дышаться будет лучше.
– Государство это сосредоточение власти у кучки людей, которые только и повиливают. Есть такое выражение: «Власть развращает, а большая власть развращает больше». А если власть будет распределена между народом, вся и без остатка, то и люди будут честнее, осознавая свою ответственность, и не понадобится больше государства.
– Почему так? Ведь если и при государстве каждый человек будет осознавать свою ответственность и будет порядочным, то и жизнь будет намного лучше.
– Хм. А чем твои убеждения отличаются от того тираничного государства в котором мы живём?
– Чем отличается… Ну, во–первых, Рейх это государство одного деспота и тирана при всемогущей церкви и безумного Имперор Магистратос. Это государство где человек живёт под жестоким контролем и тирании. В нашем государстве хорошо живут только элиты и высшие чины иерархии. В новом Рейхе многие люди не могут себе позволить роскошную одежду или квартиру не в этих «серых монстрах», а нормальное жильё в приемлемом доме, ибо так говорят догмы религиозный морали, «не одобряется». Якобы человек развратиться, и станет подобен животному. И вот ещё, недавно видел как человека, которого лишили работы по политическим причинам, лишили и квартиры, а потом его просто забрали в трудовые лагеря, потому, что он плохо выражался о министерстве Экологического Контроля. А я говорю о государстве, где элиты заботятся о своём народе, где нет политического произвола, принуждения на основе страха смерти и иерархических репрессий.
– Но вот сами государственные служащие превозносятся над народом? Или ты сейчас не объявлял принцип равенства?
– Я говорил о мудрости управленцев… ну а каков ваш принцип? – Ехидно спросил Давиан. Пауль собирался отвечать, на его лице проявилась небольшая улыбка.
– Ни рабов, ни господ. – Гордо ответил Пауль.
Давиан хотел продолжить с пущем рвением, желая размазать анархические настроение соперника, но тут дверь в подвал открылась, и вошёл хозяин магазина. Все на него тут же бросили взгляд, ожидая новостей.
– Ребятки, вам надо бы заканчивать, – Мягко и добродушно потребовал владелец магазина, который только что появился в подвале. – А то скоро государев люд сюда пожалует.
Давиан и Пауль с пониманием посмотрели и ушли со своих мест на импровизированных трибунах, оставив её пустой, а остальные стали быстро собираться, старик же, увидев их поспешные сборы, слегка и добродушно улыбнулся, повернулся и вышел. И только Габриель стоял, ничего не понимая, хотя догадывался, что это может быть.
– Верн, а что это все засобирались? Что случилось? – решил юноша спросить у своего друга.
– Да понимаешь, дело в том, что сейчас представители министерства Сбора Прибыли, и министерства Идеологической Чистоты придут взимать налог, и одновременно будут производить проверку помещения, в поисках вещей противоречащих Культу Государства. Поэтому нам нужно как можно скорее уйти, а то отправимся все на рудники, там обсуждать идеи анархизма и… как там его… это…этатизма.
Габриель слабо усмехнулся над Верном. Однако обстановка требует скорости и сдержанности, вселив в юношу посул осмотреться: все уже собрались, привели помещение в свой первозданный вид и направлялись к выходу. Парень тоже неспешно пошёл в сторону выхода, не желая терять из виду Элен.
Через десять минут у входа в магазин стояли переговаривающиеся меж собой друзья. Не в полном составе конечно. Кто уехал домой, кто–то отправился по делам. Осталось всего несколько ребят: Габриель, Элен, Верн, Артий, Камилла и Понтия.
У Понтии был немного съехавший голубой шарф, на бежевой куртке, которая немного висела на её худощавом теле. Камилла подошла и с явной толикой поправила его.
– Ребят, а куда мы пойдём? Может, сходим в какую-нибудь кофейню? – спросила во весь голос Камилла.
Все стояли, молча, и раздумывали, куда же они пойдут. Но тут в голову Элен пришла мысль получше, и она решила её озвучить:
– Может, мы сходим в торговый центр «Щедрость Рейха»? Говорят, туда привезли новые вещи.
Все переглянулись между собой и дружно согласились пойти в то самое здание, ибо гулять по городу и внимать сотням проповедей, или попасться на глаза комиссарам никто не хотел.
Они шли по улочкам старинного города, болтая и разговаривая на самые различные проблемы, но никто не обсуждал, куда он пойдёт дальше работать, ибо Рейх за них уже всё определил. Министерство Скорейшего Трудоустройства после обучения выдвигало человеку несколько мест, где он сможет реализовать свои таланты. И гражданин в течение двух часов должен был сделать выбор, в противном случае он объявлялся преступником против морали и идей Рейха, ведь пребывал в лени и тунеядстве. И сделав выбор единожды, гражданину было практически невозможно поменять место работы. Только заполнив специальный формуляр и отправив его в Министерство По Трудовому Переустройству, пройдя специальную комиссию, где присутствовали представители от всех Департаментов Власти и убедившись, что человек достоин можно было получить разрешение. Такая система обеспечивала полный порядок и стабильность, попутно решая вопрос о безработице. Но мало кто задумывался об этой системе, в особенности Габриель и его друзья. Они просто были рады проводить время вместе и мечтать о будущем, лишь мечтая, что когда-нибудь они доживут до времени, когда восторжествует свобода.
Ребята просто как весёлые и закадычные друзья: шли, смеялись и радовались своей жизни, они были пока беззаботны и свободны, не обременены ещё работой в царстве вечной определённости. Но не все были беззаботны: Камилла и Понтия сильно беспокоились о своём будущем. Только личная жизнь каждого могла вызвать озабоченность и беспокойство. Дело в том, что Рейх яро стремился отвечать самым благочестивым идеалам морали. А это значит, что до тридцати лет человек ну просто был обязан завести семью. Если этого не происходило, то министерство по Семейному Устройству принудительно подыскивало пару и организовывало свадьбу, дабы соблюсти право морали и поддержать репродукционную устойчивость Империи, и если человек отказывался, то он мог уйти в «монахи» Культа Государства, монастырь церкви или быть объявленным врагом Рейха, и арестованным за преступление.
Однако даже этот факт, что Рейх уже определил до мелочей их жизнь, друзей не особо волновал. Они просто хотели насладиться моментами юности, пока была возможность. Но вот друзей последние переплетения улочек вывели на огромное, монолитное и гротескное здание, бросавшее свою мрачную тень на прилежащую территорию. Высокое и исполинское здание оказалось неимоверно огромным и таким серым, что могло родить безнадёжность в душе – оно уходит своими размерами высоко ввысь и имело форму равнобедренной трапеции. Само оно имело бесцветный отлично отполированный фасад, большие крепкие окна, выполненные в неоготическом стиле, огромную парковку и величественный вход, представленный большими стеклянными дверями.
Друзья направились к входу здания. У здания были десятки, если не сотни автомобилей и огромная парковка, на которой копошились тысячи людей. Ребята зашли в здание торгового центра, и пред ними развернулось огромное, гигантское, невообразимо просторное помещение. Тысячи, если не десятки тысяч полок с продуктами и товарами, практически схожими друг с другом. А где–то в углу был большой эскалатор, перевозящий на второй этаж, к следующему такому ярусу. И каждому ярусе была отведена своя специализация товаров: продукты, хозяйственные, одежда и аксессуары, ювелирные лавки, игрушки, техника, галантерея.
Но всё это разнообразие перемешивалось с неимоверно огромным обилием продуктов Культа Государства и жуткой однотипностью и серостью самого товара. Всюду стояли статуи Канцлера, висели сотни разных стягов и гербов. На всех этажах работали слуги министерств, жёстко контролируя работу всего центра, от уборщиц до директорских отчётностей. По коридорам и помещениям ходили представители Культа Государства и яро проповедовали учение первого канцлера. Откуда–то из глубины Курии послышался звон колоколов. Похоже, Империал Экклесиас отчитала ещё одну молитву во славу Бога, и за здравие Канцлера и сохранение Рейха.
Но ребята не желали на это обращать внимание. Они суда пришли не чтобы восхищаться фанатизмом и верой или осуждать это.
Перед друзьями были сотни тысяч разных продуктов, но таких однотипных и серых, ибо Рейх следил за тем, чтобы не было большого разнообразия. Как утверждал Культ Государства: «все товары должны быть настолько неброскими, насколько это возможно, ибо человек должен предаваться труду, а не бесполезному созерцанию раскрашенных безделушек». Или как заявляла Империал Экклесиас: «товар должен удовлетворять в человеке потребность, а не порабощать его своей опасной красотой и не втягивать во грех роскоши». Но настояния Департаментов Власти сейчас ребят, окутанных ореолом дружеской атмосферы, не интересовали, они ринулись к эскалаторам и стали продвигаться к ярусу с одеждой.
Через несколько ярусов они оказались в отделе одежды. Этот отдел оказался меньше, но не из–за первоначальных размеров, а из–за бесконечного обилия лавок и магазинчиков с одеждой и лавок, стоящих на мраморном полу. На глаза попадалась самая различная одежда, которая только могла быть в Рейхе. Аж целых пять официально утверждённым министерством Одежды и министерством Идеологической Чистоты видов, наштампованных, будто под копирку. Друзья, придя в этот ярус, стали одевать и мерить всё подряд, выбирая понравившуюся им одежду. Элен, Камилла и Понтия мерили различную женскую одежду: юбки, блузки, кофточки, сумочки. Артий, Верн и Габриель стояли в стороне и тихо разговаривали о своём в полголоса.
Узкие проходы меж лавками и различными магазинчиками, серые помещения, бесцветные стены, давили на души людей, а цветная одежда, которая оказалась сущей редкостью, была как бы в издёвку. Такие одеяния продавалась только государством и за огромные деньги, но друзья этого не замечали, они были счастливы и без материальных приукрас, которые и так всячески ограничивал «заботливый» Рейх. Они просто радуются жизни.
– А как вам эта блузка? – спросила Элен, понимая, что эта одежда практически схожа с тем, что она показывала раньше.
– Просто отлично, тебе прекрасно идёт, – вновь непринуждённо заигрывал Верн, пытаясь подыграть девушке.
– Да, классно, – поддержал Артий.
– Прекрасно, добавить нечего, – уже в конце сказал Габриель, помогая этой акции поддержки.
Элен радостно улыбнулась и ликующе скрылась в примерочной. Она была счастлива от мерки новой одежды. И Габриель радовался всему этому: возможности видеть улыбку на лице Элен, и видеть её саму, а так же моменту провести время с друзьями. Он просто был рад проводить время возле неё, хотя то, что он чествовал, было схоже с помешательством.
– Слушайте, а мы в другие отделы заходить будем? – Спросила Камилла.
– Не, уже что–то не охота. – Недовольно ответил Артий, явно желая покинуть это место и скрыться дома.
Остальные стали с ним активно соглашаться и через несколько секунд, после поддерживающих ответов, отпала всякая мысль посетить ещё что-нибудь.
Девушки ещё несколько минут мерили одежду, а парни в стороне разговаривали, обсуждая самые различные вопросы. И вот настал момент, когда дамы всё обсудили, а парням надоело их ждать.
– Ну, вроде мы всё померили, пойдёмте? – спросила с улыбкой на лице у подруг Элен.
– Да, пора бы, – поддержал её Габриель.
– Слушайте, вы идите, а я схожу, оплачу на кассу, – сказала Элен, держа покупку в руках.
Вообще в Рейхе сохранилась система оплаты покупок в больших магазинах и торговых заведениях как в дорейховских временах – через специальную карточку. Так было проще собрать информацию кто, где и что покупает и если же гражданин оплачивает наличными, то номера купюр и монет прогонялись через специальную базу данных, обозначая, что эти деньги покинули гражданина.
И все магазины и предприниматели, называющие себя частными, должны были состоять в Корпоративной Палате и иметь возможность получит оплату через карту, но это делается не для удобства, а для контроля денежных средств в частной сфере, которая как одна большая торгово–промышленная, сельскохозяйственная гильдия, сросшаяся с государством и не способная ему ничего противопоставить.
Но юношеский ум эта система устройства мало интересует, хотя и вкрапливалась со стороны отчества им в умы как идеальная. Ребята, купив, что хотели, стали направляться к выходу из этого серого безликого здания. Они снова на эскалаторах мельком пронеслись через все этажи и ярусы, вновь узрев, все, что было связано с Культом Государства и церковью, и даже уловили нотки благовоний и услышали моления, доносящиеся из встроенной часовни. Через пару минут друзья стояли на огромной площадке–парковке и ожидали Элен. Ребята стояли и переглядывались, высматривая комиссаров, а так же смотрели в стороны и с нетерпением ожидали свою подругу.
Стоит солнечная и хорошая погода, было тепло, над головами беззаботных друзей повисло осеннее небесное светило, в лицо бьёт лёгкий и тёплый ветерок, дарящий радость счастье. И парковка, которая попалась на вид друзьям: бесконечное серое покрытие, десятки автомобилей и клубы дыма и смога, бьющего из их выхлопных труб, сотни мешающихся и толкающихся серых людей, и всё это в тени гротескного и неимоверно великого здания.
Но тут к ним подбежала низкая светлая девушка с папкой в руках, прервав их любование погодой, став просто тараторить:
– Здравствуйте, я представитель министерства по Послепраздничным Делам. Я обязана вам задать несколько вопросов.
Ребята понимали, что от этого опроса уйти нельзя было, и нехотя согласились, сделав короткие кивки.
– Как вы находите вчерашний праздник? – Разом он выпалила единственный вопрос.
– Хорошо, – Послышался хоровой ответ.
– А почему «хорошо»? Почему не отлично, прекрасно или совершенно? Почему именно такая оценка?
От такого напора друзья были обескуражены, не зная, буквально, что ответить.
– Почему вы замолчали? Вы сомневаетесь в ответе? Если вы сомневаетесь в ответе, значит, вы сомневаетесь в идеологическом курсе Рейха? Так что ли?
Ребята в ступоре от такого поворота, понимая, что если они сейчас не ответят, то им наверняка понизят рейтинг, но всех спас Верн:
– Да ладно. Мы просто считаем, что есть только две оценки: хорошо и плохо. А у нас всё Рейхе всё хорошо. А если всё хорошо, значит плохого нет. Или вы будете говорить об обратном?
По всем правилам девушка должна была от них отстать, но она стала напористо грозить:
– Так! Я вам сейчас впишу статью «Введение служащего Рейха в смущение», – но потом, сделавшись помягче, продолжила. – Я вас поняла. Рейх будет удовлетворён таким ответом. – Сказала представительница министерства, и тут же, молниеносно развернувшись, пошла дальше опрашивать граждан, ища «идейно нестабильных» людей.
Ещё через пару минут к ним вышла Элен. В её руках был пакет с покупкой, а на лице была лёгкая улыбка, увидев свою подругу, они договорились не о чём не рассказывать Элен, сделав вид, что этого опроса не было.
– Ну, пойдёмте, – не убирая улыбки с лица, сказала Элен. – Вы уже решили куда?
– Кстати, а куда пойдём? – спросила Понтия с ноткой требовательности.
– Слушайте, я думаю, что можно уже по домам, – предложил Верн.
– Да, я поддерживаю, – скоротечно сказал Артий.
Ребята и были бы рады сходить, куда-нибудь ещё, но вот учёба. Не сказать, что она была трудна, просто количество задаваемого материала, порой просто поражало. Им задавали учить культуру, связанную с идеологией Рейха практически досконально, а за незнание не следует плохих оценок, но вот просветительская беседа, с телесным наказанием от Культа Государства, с понижением рейтинга – запросто. И причём, не знать культуру Рейха одновременно приравнивается к преступлению против него, за которое можно схлопотать штраф.
Все друзья поддержали Верна и поспешили по серой улице к остановке. Они были не в самом плохом районе Милана – новые серые, громоздкие здания сочетались со старыми и уютными домами прошлых эпох, а на улице как ни странно много народу. Все гуляли и как можно старались отдыхать и радоваться жизни, насколько это возможно в таком государстве как Рейх, не обращая внимания на комиссаров и прочих слуг государства.
Вот ребята дошли до остановки, скучкававшись стали говорить и весело переговариваться, пока не пришёл автобус. Его гудок и шлейф выхлопа ознаменовали прибытие транспорта. Друзья тепло попрощались и все кроме двоих забрались в большой бесцветный коробкообразный серый автобус. Ещё несколько секунд они махали из автобуса Элен и Габриелю, которые вдвоём остались на остановке.
Девушка, мягко посмотрев на парня, ласково задала ему вопрос:
– Тебе в какую сторону?
– Мне туда, – ответил он, с еле уловимым смущением, указав в сторону дальше по улице.
– Ну, тогда проводишь меня? – вопросительно и немного молительно спросила Элен.
Габриель с радостью, практически ликующе, согласился, и они пошли, с радостью, хотя дорога обещает быть изнурительно долгой.
Средь небольших, узеньких улочек пролегает их путь, похожих на тропки в бетонных лесах, а само время пути начинает затягиваться на десятки минут. Но за это время они успели о многом поговорить – об учёбе, музыке, тех искусствах, которые были дозволены в Рейхе. Но они в основном ликующе обсуждали, то, что было в книжном магазине. И при разговоре с ней Габриель всегда удивляло, то, что когда они были в группе друзей, то Элен как бы его не замечала, будто он был эфемерен. А сейчас она ведёт с ним полную эмоций дружескую беседу, яро обсуждая все проблемы. Но и их задушевной беседе стал подходить конец. Улица за улицей, плакат за плакатом в переулки, сквозь каменные джунгли и мелькающие золотистые деревья и они стали подходить к дому Элен. Как оказалась она не живёт в «каменной коробке», а это был один из тех прекрасных и грациозных домов с дорейховских времён, который по специальному приказу министерства был сохранён.
Высокий дом, грациозный, украшенный, с крышей из красной черепицы, с небольшими садиками на балконах и из красного и белого кирпича.
– Вот я считаю, что сегодняшний режим Канцлера довольно жесток, – неожиданно отчеканила Элен, осмотревшись, чтобы не попасть в диапазон камер и возможных микрофонов. – Не для нас он.
– Вот, с тобою полностью соглашусь, – поддержал Габриель.
Его перепирает счастьем, от возможности быть рядом с Элен, отчего юноша готов просто светиться от всей этой радости пускай и мимолётной. Хотя парень держит душевные порывы в тисках, ибо прояви он их, и он надолго может стать «клиентом» миланского комиссариата, за «выразительно-аморальное поведение».
– Вот видишь, ты тоже со мной согласен, – заговорила дама, приковав мысли парня к себе.
– Элен, а какой бы ты тип правления хотела? – спросил Габриель, сам засмущавшись подобного вопроса.
– Я? Ну, что б верховная власть выбиралась на некоторое время, что б она делилась на несколько частей, независящих друг от друга. Чтоб не было, какой либо диктатуры или тирании. Что б у нас не было диктаторов, а был президент, как из Европы до Рейха. Что б народ мог влиять на решения власти. Что б граждане были, какой либо политической силой.
«Мысли молодой девушки». – Иронично Подумал про себя Габриель. Он не понимал, как в этом возрасте можно было думать не о красоте и любви, а о политике и устройстве государства. Неужто Рейх настолько холодная машина, что люди, стремясь сбросить его ярмо, отвечают ему ледяной политикой в ответ. Чем тогда победа этих людей будет отличаться от правления Рейха, если всё их сознание одержимо одной лишь властью им политикой, и неважно в каком виде?
– Мда, великие планы, что ж я в принципе с твоей идеей согласен, – Поддержал её Габриель голосом обреченного.
– Вот, и здесь ты со мной согласен, – позитивно произнесла Элен. – У нас просто мысли с тобой насчёт власти разные, но идея свободы одна.
Вдруг из угла к ним вышел странный человек. Пара сразу притихла, инстинктивно почувствовав некую опасность, исходящую от мужчины, и попыталась пройти возле человека незаметно. Хотя вышедший человек был одет по–обычному: серый плащ, дотягивавшийся почти до асфальта, бесцветные брюки, из–под которых выглядывали коричневые овальные туфли. Торс украшает белая рубашка и серый жилет, а голову закрывала нависшая на лицо шляпа тоже серого цвета. Этот человек шёл довольно быстро. Он вихрем пронёсся между парой, немного пихнув Габриеля. Парень оставил этот укол без ответа. Этот человек заботил его сейчас меньше всего.
Пара почти подошла до подъезда Элен. Габриеля переполняет душевное трепетание, а если говорить точнее, то у него в душе был готов разразиться приступ Паркинсона. Но он пока держит себя в руках. Юноша пытался себя отговорить себя от этой идеи, но он всегда вспоминал цитату из одной старой книги, которую каким–то чудом цензура не нашла. Книга была довольно старая, ещё с дорейховских времён. Цитата была довольно интересна, и призывала к действию. Эта фраза говорила, чтобы человек сначала действовал и только потом уже разбирался с последствиями. Элен уже стала подниматься на ступени своего дома и намерилась прощаться с Габриелем, как он ласково, но в тоже время неожиданно взял её за руку. Глаза Элен вспыхнули от недоумения и удивления, вызванными поступком юноши, но парень начал говорить. Его сердце, что билось бешеной птице в груде, разрывало от волнения, а язык стал заплетаться как у пьяного:
– Элен, дорогая, хочу тебе признаться.
– Габриель…
– Не перебивай, – с заплетённым в пьяный узел языком, потребовал с ропотом юноша. – Ты очень красивая и хорошая девушка. Я тебя довольно долго знаю и вижу в тебе чудесную красоту. И сегодня я хочу тебе сказать… Элен, я хочу сказать, что я тебя люблю.
Его слова были переполнены неопытностью и юношеской наивностью. Но это было самым дорогим и ценным, что он мог сказать другому человеку, особенно в таком государстве как Рейх. Элен стояла ошеломлённая с расширенными глазами, от услышанного признания, а Габриеля трясло и бросало в пот, как будто у него лихорадка. Ветер немного приутих, оставляя лежать немногочисленные золотистые листья, сорванные с редких деревьев. А шум немного спал, оставляя возможность для чёткого ответа. На улице стало жутко тихо. Пара стояла буквально на ступенях, Габриель всё так же придерживал руку Элен.
Губы Элен зашевелись, неся свой ответ:
– Габриель…
И тут юноша понял, что мысли у них и насчёт мироустройства и насчёт личной жизни действительно разные, однако идея свободы и дружбы одна и только её следует придерживаться.
