Buch lesen: «Игра как жизнь. Часть 1»

Schriftart:

© Сергей Николаевич Белкин, 2020

ISBN 978-5-0051-3829-3 (т. 1)

ISBN 978-5-0051-3830-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

История, которую я собираюсь рассказать, это длинная – несколько столетий! – цепочка событий, происходивших в мире и приведших к моему появлению на свет в середине ХХ века. Одни из событий, о которых становится известно, мы воспринимаем как закономерные, другие – как случайные. Какие-то назовём непредсказуемыми и маловероятными, есть и такие, которые мы посчитали бы вообще невероятными, если бы они не произошли на самом деле. Мы задумываемся: под влиянием каких причин маловероятное состоялось? Какие, например, движущие силы и жизненные обстоятельства привели двух людей, чья встреча была совершенно невероятна, к знакомству? Как ход истории складывал, свивал в узел су́дьбы нескольких поколений? Попытка найти ответ на этот вопрос в одном конкретном случае для меня исключительно важна потому, что эти двое – мои родители. Вот над чем я размышлял… Стало быть, подзаголовок моего сочинения может быть таким: «Всемирная история как фактор и причина моего рождения». Хотя можно и без пафоса: моя родословная.

Сведения о ней хранились в памяти, накапливались в архивах – как семейном, так и в иных. Первые записи «для памяти» я стал делать давно – ещё в 60-х годах ХХ века, когда были живы. Я расспрашивал не только отца и мать, но также дядьёв и тётушек и даже Зинаиду Илларионовну Кочерину. Тогда же пришло понимание того, что надо всё записывать и не просто «для памяти», а в виде систематизированного изложения всего: и перечня имен и фамилий, и описания обстоятельств жизни, сохранить семейные байки, истории… И я стал это потихоньку, «для себя» это делать: наверное так во мне просыпался писатель. Я продолжал расспрашивать родных и близких, пополняя и уточняя многие данные. Во второй половине 90-х годов я, видимо, уже созрел и произвел на свет некую рукопись, в которой содержалась основная канва родословия. Оформил ее в виде книги, напечатанной (в 2000 году) на принтере и переплетенной наподобие диссертации. Назвал свой труд «Русские, греки…». В то же время старший брат Павел таким же образом напечатал свои «Воспоминания», в которых, наряду с описанием своей жизни, были собраны и данные родословной.

После этого – на протяжении 20 лет – я продолжал уточнять и углублять сведения о предках и родственниках «боковых» линий. Информации набралось много, состоялись знакомства – как очные, так и заочные, как со здравствующими, так и ушедшими в мир иной, – родными, о которых ранее никто не знал. Павел тоже немало разузнал о родственниках, проживающих в Костромском крае. Все теперь собрано воедино и включено в эту книгу. Факты и сведения о родственниках я иногда дополняю собственным домысливанием, придумыванием историй, в которых могут фигурировать не только реально существовавшие люди, но и вымышленные персонажи. С одной из таких выдумок я и начну.

Один день Павла Константиновича

…Солнце зимнее, февральское, но яркое по-южному освещало стеклянный шкаф с врачебными инструментами, один вид которых лишал покоя всякого нормального человека, хотя бы и мужчину средних лет, каковым был Павел Константинович, зашедший проверить здоровье – скорее «на всякий случай», нежели по серьезной причине. Тем более что с доктором Калогномосом они были знакомы, можно сказать, коротко. Хотелось показаться врачу, потому что иногда – и даже довольно часто – его теперь беспокоил кашель. Раньше покашливания посещали изредка, а в последнее время чуть ли не каждое утро – неприятный, надсадный кашель, да еще иногда, простите, с мокротой.

– Как бы не чахотка… Вот ведь что волнуeт. – у Павла Константиновича был приятный баритон и очень четкая речь. – Взять только прошлый год: Саша Локаров, ровесник – сгорел за три месяца, у Поповых дочь умерла… Да что про нас: таких людей, как Михайло Коцюбинский и Леся Украинка, в прошлом году чахотка унесла, и никакая медицина ничего сделать не смогла.

Тем временем доктор прекратил прослушивание со спины и, обойдя стол, расположился в кресле, вертя деревянный стетоскоп пальцами правой руки. Доктору было лет около пятидесяти, полноват, черноволос, и только бородка уже начала наполняться седыми искорками. У него был тот тип физиономии, которая сразу выдает характер, за нею таящийся: доктор был смешлив.

– Ну-с, молодой человек… Одевайтесь. Что я могу ска… – Да нет: я просто должен! Как врач я должен вам сообщить… Да что вы, Павел Константинович? Вы, кажется, побледнели? Полноте, полноте. Это я так неудачно пошутить собрался. Ничего у вас дурного я не обнаруживаю. А пошутить хотел, сказав, что в 47 лет организм может иногда и покашлять. Но коль уж вы такой чувствительный, скажу просто: по-моему, вы вполне благополучны, здоровы.

Павел Константинович Христофоров, стройный элегантный брюнет с эспаньолкой, близко посаженными и несколько тревожными глазами, зайдя ширму для переодевания, ответил.

– Простите, Диомид Фотиевич, но легко приобрести чувствительность, когда кругом чахотка, а тут какой-то необычный кашель по утрам. Да и, как я вам говорил, доктор Гампер мне еще в десятом году советовал обратить внимание на легкие. Даже рекомендовал съездить на лечение.

– Это и я вам горячо советую. Поезжайте, Павел Константинович, непременно поезжайте. Я бы и письмо рекомендательное написал. У меня в Баденвейлере…

– Простите, что перебью вас, но какой уж там Баденвейлер?! О чем вы говорите – это при моем-то достатке и расходах? Не там ли, кстати сказать, «лечили», – Павел Константинович сделал на этом слове выразительное ироническое ударение и, склонив набок голову, приподнял брови, – Антона Павловича Чехова?

– Ну, дорогой мой, медицина не всесильна… Всесилен лишь Господь Бог, – и доктор обернулся к висевшей в углу над лампадой иконе Спаса Нерукотворного, слева от которой покоилась икона Божьей Матери «Крымской-Мариупольской», а справа – Святого Пантелеймона. Сделав паузу, доктор перекрестился с поклоном и пробормотал: «Кристе элейсон…»

– Да, конечно… Все в руках Господних. Спаси Господи, – сказал Павел Константинович по-русски, и тоже перекрестился.

– А я вам все-таки совет дам, – поглаживая бородку, сказал доктор Калогномос. – В последнее время в европейских медицинских кругах стали все чаще поговаривать, что курение табака может иметь неприятные последствия для организма. Вот, например, доктор Цур… Нет, кажется, Цум… Короче, точно не помню, у него такая длинная фамилия, похожая на Цумбайшпиль, но как-то иначе. Так вот он пишет, что курение табака может приводить даже к эмфиземе легких.

– Ну, – усмехнулся Павел Константинович, – это все, я думаю, от немецкой подозрительности и скупости. Я вот все глубже полагаю, что от наших болот и застойных канав могут производиться вредные миазмы. Вы так не считаете? К тому же непостоянство зимы…

– Очень с вами согласен! У нас даже с моря идет какой-то несвежий воздух, то ли рыбой воняет, то ли этими самыми миазмами… А уж про нашу Домаху1 я лучше промолчу. Вам бы все-таки в путешествие было неплохо отправиться, Павел Константинович. Что может быть лучше морского путешествия? И легкие, и нервы поправите. Я вот смотрю на наших беднейших рыбаков – ведь живут в ужасных условиях, всюду затхлость, но у них чахотка очень даже редко встречается.

– Ну, в рыбаки мне идти, пожалуй что, и поздновато…

– Хе! Уже шутите – это хорошо. Правильно: надо как-то повеселее к жизни относиться. Мы с вами, уважаемый, живем в век неслыханного и невиданного прежде прогресса. Начался 1913 год! Воображение отказывается представить те возможности, которые нам станут доступны в ближайшие годы и десятилетия. Наука – вот что нас сделает счастливыми, покойными и достаточными. Наука, милый Павел Константинович! Вот вы только подумайте… Доктор Кох открыл нам путь к тайнам чахотки. Чтобы вас и себя успокоить, мы проведем анализ по методу доктора Клемана Пирке… И всякие сомнения отпадут! Мы тут тоже, знаете ли, не отстаем от переднего края науки. Европейские книги читаем-с…

Визит завершился обычным порядком с приличествующими случаю благодарностями. Павел Константинович вышел на улицу, подняв воротник: Мариуполь город южный, но в феврале бывает очень резкая погода: ветры, влажность… Да и температура пока морозная, хотя и солнечно. Река Кальмиус стояла подо льдом, море не радовало глаз своей лазурью, а сливалось в общей смеси серого ледяного панциря и мутной пелене нижней кромки неяркого неба. И так будет еще не менее месяца, а то и полтора.

Брать извозчика не было смысла, так как до дома, в котором проживал Павел Константинович с семьей, было недалеко.

Павел Константинович недавно получил повышение и ныне являлся ревизором акцизной палаты. В его заведовании находится казенная монополия продажи водки и спирта, а также казенные заводы, вырабатывающие этот продукт. Еще недавно, Павел Константинович был бухгалтером «Винного склада номер семь», так что предмет ему был знаком досконально. Взысканий по службе он никогда не имел, но без протекции старшего брата Игнатия, служившего в Министерстве финансов в Петербурге и доросшего ныне до чина действительного статского советника, не обошлось.

Игнатий Константинович был гордостью и опорой семьи. Окончив, как и остальные братья Христофоровы, Александровскую гимназию Мариуполя, он окончил и Императорский Санкт-Петербургский университет – чем в свое время пренебрег младший брат Павел, – после чего сделал хорошую карьеру. Последовательно продвигаясь по службе в акцизном управлении, он поработал сперва в Саратовской губернии, затем был награжден, повышен в чине и переведен управляющим акцизного управления в Каменец-Подольский, а теперь вот был востребован и в столицу. Игнатий Константинович был и умен, и трудолюбив, и хорош собой, да к тому же удачно во всех отношениях женат: по любви и с пользой. Его супругой стала баронесса Анна Вильгельмина Элеонора фон Стааль из эстляндских дворян, находившихся в родстве и с Розенами, и с Врангелями, и с Будбергами. Это обстоятельство немало способствовало равномерному продвижению Игнатия Константиновича по службе. Поскольку – не стану жеманиться и делать вид, что вы этого не знаете: у нас ведь повсюду засели одни немцы!

Короткого пути до дома, который был Павлу Константиновичу предоставлен в качестве казенной квартиры, хватило, чтобы в общих чертах обдумать возможность морского путешествия без больших затрат. Он представлял его как недорогую паломническую поездку в Грецию на одном из почтово-пассажирских пакетботов, которые теперь довольно часто заходили в Мариуполь, направляясь далее с заходом во все крупные города, до Константинополя или даже до Александрии. Оставалось узнать, во сколько это ему встанет и как получить отпуск. Хорошо бы, например, присовокупив к нему пасхальную неделю с 16 по 23 апреля…

Войдя в прихожую, он погрузился в звуки и запахи домашнего очага. «Любаша, а вот и я, – воскликнул он, и к нему сразу побежали младшие: четырехлетний Валечка и восьмилетний Лёнечка. За ними в прихожую вошла жена, держа на руках годовалого Виталия. Павел Константинович обнял и поцеловал жену и деток, спросил про старших: тринадцатилетнего гимназиста Василия и десятилетнюю Елену. Узнав, что они еще не вернулись с учебы, Павел Константинович спросил: «Будем ждать или начнем обедать без них?» Решили ждать, но пока что попить чаю…

О книге

Заглавие

В водной главе я представил – каким мог бы быть день моего родного дедушки Павла Константиновича Христофорова в феврале 1913 года. Да, конечно: это – моя фантазия, мои домыслы. Однако же в этой фантазии есть и совершенно точные, документальные данные. Я не знаю, как правильно называется жанр того, что я сочиняю, вероятно – это художественно-документальная проза. Но я отмечу еще одну особенность текста: это – игра. Игра «в жизнь», игра жизнью.

Игра, подобная жизни. Игра, выглядящая как жизнь. Игра – как жизнь.

Так я и решил назвать книгу. Можно предложить более понятное и ожидаемое – «жизнь как игра». Но что-то в этом не то… Причинно-следственные связи, вернее – ассоциативно-эмоциональные соотношения, – не так вибрируют. «Жизнь как игра» – не цепляет. «Игра как жизнь» – вынуждает притормозить, требует цезуры.

Часто говорят: «Судьба играет человеком…» Впрочем, и люди играют не только судьбами – своими и чужими, – но и судьбами целых народов. Петр Первый и Екатерина Великая, Николай Второй и Ленин, Сталин и даже далеко не равный им Хрущев – управляли судьбами поколений, судьбой нашей семьи и моей личной. Не только политические или военные деятели управляют ходом истории. Судьба и жизнь всего человечества меняется – причем круто, фундаментально! – в результате того, что придумали, создали Ньютон, Фарадей, Попов или братья Райт. Одними движет тяга к знанию, другими – честолюбие, третьими – алчность, четвертыми – поиск справедливости… А в результате в движение приходят массы людей, возникают и протекают «исторические процессы», осуществляется то, что мы называем развитием.

Почему же я тогда стремлюсь назвать это «игрой»? Ведь принято считать, что игра отличается от других видов деятельности тем, что она – непродуктивна. Типа – нет материального продукта как результата деятельности. Игра осмысленна, но – непродуктивна. Спорить с этим не буду: видимо те философы, которые пришли к этому умозаключению, ничего не слышали про игру на деньги. Ну, а ежели историю, которую творят различные «великие люди», считать их игрой, то уж они-то точно после себя оставляли именно продукты, результаты деятельности.

Деньги деньгами, результаты – результатами, но я думаю, что одним из глубинных мотивов всякой деятельности является стремление к переживанию самого процесса – исследования, политической борьбы, интриги, творчества… При этом почти всегда провозглашается некая желанная цель: она служит оправданием в глазах окружающих, да и сама по себе, конечно, привлекает. Но часто равноправным мотивом (пусть и не осознанным) является процесс, переживание процесса – то есть эмоция.

На что я покусился, описывая жизнь человечества как игру? Я покусился на смысл жизни, каковой всегда связывают с целеполаганием, со стремлением к результату. Если стремление к результату лишь один из факторов, а то и прикрытие, оправдание стремления к переживанию процесса, то цель и смысл жизни не только в достижении какого-то результата, а и в переживании процесса… И движение истории складывается не из (или не только из) неких объективных факторов и причин, находящихся вне нас, а из суммы довольно простеньких, порой мимолетных желаний и страстей. Постфактум это можно описывать и трактовать как исторический процесс, судьба и замысел Божий. Или замысел человечий… Но мы должны знать и помнить, что не ум наш, не интеллект как таковой управляют созданием планов и их воплощением. Интеллект – лишь инструмент, управители – эмоции, рождаемые чаще всего инстинктами, а порой и благоприобретенными желаниями, страстями, устремлениями. Алчность, страх, зависть, стремление к доминированию, к обладанию, инстинкт исследователя, мир неведомого (как эмоционально-образный фактор) и многое другое формируют нечто, что интеллект способен превратить в цели, планы, идеологемы, программы действий и прочее… А после достижения цели – пойдут «круги по воде»…

Вот сейчас моя цель – написать книгу. Пока главное здесь – «писать»: хочу пребывать в этом сладостном процессе воспоминаний, их переживаний и словесном описании. В формулировании! (Фазиль Искандер как-то заметил, что главное свойство писателя – инстинкт формулирования.) В центре повествования будет и моя жизнь, и жизни других персонажей, часть из которых – реальные люди с настоящими именами и фамилиями, а часть персонажей будет вымышлена полностью или частично.

И еще: я пишу книгу, ожидая еще и тех эмоций, которые должен будет мне принести выход книги из печати, ее прочтение и обсуждение – родными и близкими, знакомыми и незнакомыми. Мне захочется еще и похвалы…

Но над всем этим есть ещё и сверхзадача. Цель, обращенная вовне меня, моих эмоций. Я хочу оживить и сохранить имена предков, какие-то слепки с их жизни, описать время, в котором им довелось жить. Все это нужно не только мне – я это уже сделал и, так сказать, оживил в своем воображении. Надеюсь, что это понадобится детям и внукам, племянникам и племянницам, их детям и т. д. У каждого из них в доме будет лежать «Книга рода» и каждый будет жить, неся в себе ощущение связанности с большим и славным прошлым предков. И продолжит наполнять свою память, свой внутренний мир, станет собирать и хранить семейные архивы и предметы…

Их жизнь станет от этого богаче, осмысленнее.

Этой книгой я даю не только «информацию», но и метод формирования своей картины мира. И не только своим прямым и непрямым потомкам, но всем, кто эту книгу прочтет: пусть и им захочется иметь нечто подобное.

Все это – тоже игра! Игра с самим собой в свою собственную жизнь, – как прошедшую и текущую, так и игра жизнью будущей. Моя жизнь больше, протяжённее и в пространстве и во времени, нежели анкетно-паспортные данные, фиксирующие даты рождения-смерти и пути-дороги по жизни и по миру. Она началась задолго до рождения и продлится после моей смерти.

Структура

Семейная хроника, наша родословная и краткие жизнеописания членов семьи и родственников с привлечением архивов и воспоминаний были мною изложены в тексте, который я назвал «Русские, греки…», написанном в 1998 – 2000 годах. Поскольку он «издан» в количестве всего лишь 6 экземпляров, я буду на него не ссылаться, а просто использую как подготовительный материал. То же самое в отношении «Воспоминаний» брата Павла, существующих в количестве нескольких экземпляров. На них я буду иногда ссылаться, а чаще просто включать почерпнутые сведения в общее повествование. Брату Павлу следует высказать особую благодарность – и не только мою, а всех родных и их потомков – за немалый его труд по сбору информации о родственниках, произведенный им лично. Не могу не вспомнить и о брате Александре, так внезапно ушедшем от нас в феврале 2020 года. Он успел прочитать эту рукопись – как и многие предшествующие черновые редакции. Его неизменный оптимизм, поддержка и одобрение помогли мне добраться до финиша. Ну и, – коль уж начал высказывать благодарности, – не могу не сказать о бескорыстной помощи в редактировании рукописи, традиционно оказанной мне Д. А. Андреевым.

И еще одно. Биографии (автобиографии, мемуары, семейные саги и прочее) пишутся по простой, проверенной и логичной схеме: события излагаются в хронологической последовательности. Я не смог поступать только так. Пришлось иногда «прыгать» по шкале времени: хотелось сохранить целостность фрагмента одной линии, а потом вернуться назад для продолжения рассказа о другой.

Ещё не завершенное повествование о родословной планируется разделить несколько частей и издать их отдельными книгами.

Первая часть – эта книга – охватывает период с начала XVIII до 1923 года – окончания Гражданской войны.

Во второй части главными героями по замыслу станут мои родители. Эта часть охватит два периода. Первый: с середины 20-х до середины 40-х годов, то есть до появления на свет моих братьев. Второй: семья моих родителей. Условный временной охват второй части: с середины 40-х до 1970 года – года смерти отца.

Как «формально» определять срок существования семьи? Начало еще можно обозначить: поженились двое – вот и образовалась семья. Некоторые захотят уточнить: двое еще не семья, пусть родят кого-нибудь! Можно и так… А вот когда семья прекращает существование? – Когда супруги разводятся? С юридической точки зрения это именно так, но нас интересует не юридическая оценка ситуации, а ощущения и мнения людей. А если не разводились, то, семья перестает существовать, когда один из супругов умирает? Или когда «последний» из супругов умирает? А если «последний» заводит новую семью? Тогда, наверное, надо считать, что прежняя семья «умерла» тогда, когда возникла новая? Но дети от прежней семьи могут продолжать считать, что их семья существует, если отец или мать живы и пусть даже завели новые семьи? Стало быть, есть семья или нет, зависит от мнения ее членов и они могут не совпадать? Вопросы можно продолжать задавать…

Я буду считать, что семья моих родителей просуществовала 55 лет. Зародыш семьи возник – как встреча, любовь и союз двух людей – примерно в 1940 году. Потом была война, потом родился ребенок. В 1970 году муж и отец умер, – но семья продолжала существовать до 1995 года, пока не умерла мама… Можно считать и иначе, «философски»: эта семья жива и поныне, коль скоро является предметом воспоминаний.

Вторую часть повествования и, соответственно, вторую книгу, полагаю естественным завершить 1970 годом. А третью часть планирую сделать описанием уже моей собственной «взрослой» жизни.

Есть еще одна часть повествования. Она была первой в рукописи «Русские, греки…». Это повествование о том, как заселялись земли костромского края и Крыма, что за люди туда пришли и откуда. В ней рассказывается, как шло освоение этих земель, как возникали города, и как народы объединились в одном общем государстве. Период, который охватывает эта часть – с глубокой древности до XVIII века. Публиковать сей реферат не вижу смысла, потому что это – справочный материал, сведения, собранные мною из разных доступных источников, а не что-то мною самим открытое или пережитое. Пусть остается в архиве.

Тем не менее, временной охват родословия составляет не одно столетие. Это, однако, сага получается. Ну и хорошо: давно в русской литературе саг не писали. Впрочем, недавно выходила «Московская сага» В. Аксенова. Я ее не читал, но, судя по отзывам, это, скорее семейный роман, а не сага в ее подлинной форме и метафизическом смысле. Ничего обидного для автора в этом нет: и широко известная «Сага о Форсайтах» – тоже не сага в строгом «исландском» смысле, а семейный роман. В исландской саге есть свой канон. Общим у формы для всех саг является риторический приём вопроса-ответа. Например:

– Что же известно о том, как приходит зима?

– А вот что известно об этом. Когда смотрит солнце реже на землю, листва опадать начинает с деревьев, тогда пробираются в голые рощи студёные ветры и снежные тучи…

Кроме того, все саги по сути своей линейны. Так же, как жизнь человека, повествование идёт от начала к финалу: ретроспекций тут быть не должно. Есть еще одна важная особенность саги, которую я назову метафизической: «для саги первостепенное значение имеет судьба, сплетающая жизнь семьи с ее естественным историческим окружением» – так сказано в одной филологической диссертации.

Метафизический аспект в том, что я собираюсь рассказать и о чем фантазировать, пожалуй, можно и усмотреть. Ничто не помешает натурам пылким и романтическим ощутить как преднамеренную волю Судьбы слияние в одной точке-пространства-времени представителей двух далеко отстоящих друг от друга народов – славян Верхневолжья и греков Причерноморья. Продолжая метафизический пафос, можно заявить, что всё-всё прежде бывшее до моего появления на свет – включая возникновение Вселенной, Солнца и Земли, атмосферы и воды, жизни и человека, его распространение по всему свету, короче говоря – вся история мира свершалась лишь для того, чтобы я появился на свет. (Для тех, кто «в теме»: это антропный принцип в предельно субъективной форме.)

Можете, разумеется, иметь на сей счет иную точку зрения, но знайте: она неверна. (Не теряйте чувства юмора: я далеко не всегда говорю и пишу всерьёз…)

1.Домаха – Мариупольский городской пруд, образовавшийся на месте старого русла реки Кальмиус. В летние месяцы пересыхающий, сильно заболоченный с гниющими водорослями. В 1930-е годы был засыпан.