Buch lesen: «Седьмой»

Schriftart:

Пролог

…не все мы умрём, но все изменимся.

1Кор.15,51

Юпитер сегодня гудел как сломанная микроволновка в столовке на второй взлётке. Уровень радиации, конечно, был в тысячу миллионов раз выше. Я прям чувствовал, как яростно электроны и протоны колотят в броню «пчелы». Над правым бортом, от носового ракетного пилона и до кормового двигателя, по ячеистому титану то и дело пробегали разноцветные эльмики.

Краем глаза я видел, что индикатор остаётся в зеленой зоне. И всё‑таки сегодня патруль хотелось завершить побыстрее.

– Боря, сколько набираем к концу зоны? – спросил я.

Говорить с альтером вслух – это дурной тон и по‑дитячьи, знаю. Но на патрулировании все пилоты общаются с альтерами голосом. И пусть голос пишется, а в любой момент скучающий диспетчер может включить прямую прослушку. Когда ты летишь над Юпитером, зажатый в пятидесяти тоннах металла и плазмы, лавируя в магнитосфере и пытаясь не поймать смертельную дозу радиации, на это плевать.

Куда важнее не сойти с ума.

«Чего именно набираем, Святослав?» – вопросом ответил альтер.

Боря – он натуральный «bore». Такой уж вырос, потому такое имя и получил.

Или наоборот? Стал занудой, потому что я назвал его Боря?

Не могу понять, что случилось раньше.

– Сколько радиации набираем, Боря? – терпеливо повторил я.

Спорить с собой – дело нормальное, а вот обижаться на себя – смешно.

«В пределах допустимой нормы».

– Сколько в числах?

«Три миллизиверта».

– Терпимо, – неискренне согласился я.

Потянулся к соску, отхлебнул воды. Мне показалось, что щелочной привкус усилился – значит, корабельный искин тоже озабочен дозой.

Я повёл плечом, наклоняя «пчелу» на левый борт. Юпитер – гигантский, бушующий, чудовищный и прекрасный послушно завис над головой. Коричневое, бежевое, белое, оранжевое, завитки ураганов, в которых утонула бы Земля, воронки смерчей, которые подняли бы Луну, черные и белые пятна циклонов и антициклонов.

Юпитер очень, очень красивый!

И очень смертоносный.

– Боря, тебе нравится смотреть на Юпа? – спросил я.

«Это сложный вопрос, Славик. Будто смотришь на смерть. Нравится ли мне смотреть на смерть? Пока она далеко – да. Жутко и волшебно. Но с Юпитером одна беда – он никогда не бывает достаточно далеко».

Боря всегда такой обстоятельный. По‑моему, это не просто занудство, а какой‑то внутренний протест.

– А мне нравится, – сказал я. Тоже из чувства протеста. И, чтобы усугубить, добавил то, что никогда не говорят в патруле: – Когда вернусь, первым делом…

Я даже закончить не успел: запищал датчик присутствия. Не страшно запищал, скорей радостно: «пи‑пи, пи‑пи‑пи, пи‑пи, пи‑пи‑пи».

На месте Бори я бы обязательно высказался по поводу запретной темы. Никто, никогда, ни за что не говорит о возвращении, когда находится в патруле над Юпом!

Но альтер молчал. И в этом молчании было куда больше укоризны, чем в любых словах.

– Это ангел, – сказал я, потянувшись и поставив «пчелу» кормой к Юпитеру. – Просто ангел, понятно тебе?

Конечно, менять положение истребителя нет нужды. Экраны выведут изображение куда угодно. Но на ангелов, как и на Юпитер, куда интереснее смотреть человеческим взглядом. Почему‑то кажется, что ты видишь больше, чем в любом, самом расширенном диапазоне. А стабилизированный ячеистый титан оптически прозрачен лишь в верхней полусфере кабины.

Искин уже просыпался, прогонял по цепям тесты, выходил на связь с другими «пчёлами», накладывал на колпак кабины цветные линии и диаграммы. Я снова потянулся к соску, пухлый пилотажный костюм давал ограниченную подвижность лишь голове. Сделал глоток, другой. Вкус воды изменился. Щелочи стало больше, а ещё горчили витамины и морозили нёбо стимуляторы.

Искин ждал неприятностей.

«Просто ангел, конечно», – сказал альтер иронично.

– Синий два, нахожусь на траектории, есть радиоконтакт, – сказал я. – Предположительно ангел, движется расходящимся курсом двенадцать градусов, выше меня на семь тысяч километров…

– Синий три, контакт подтверждаю, – отозвался Джей.

– Синий четыре, веду поиск, – голос Элен едва пробился сквозь помехи и был отфильтрован искином до полной потери интонации. Её «пчела» шла над атмосферным вихрем, который в радиодиапазоне гремел как Большое Красное Пятно.

– Синий один, – пробился старший звена. – Тишина в эфире. Синий пятый, ты ближе всех, доклад.

Секунд десять в эфире висела тишина. Всё это время я искал взглядом ангела. Наконец заметил крошечную белую точку в перекрестье координатной сетки. У меня чуть‑чуть отлегло. Ангел был один, и судя по мельтешению крыл – серафим.

Кто рискнёт напасть на серафима, тем более летящего в одиночку?

Вряд ли мы тут понадобимся.

Датчик простучал: «ту‑дух, ту‑дух, ту‑дух».

– Гружёный… – донеслось от кого‑то из звена.

Я бросил выделываться и вывел на колпак увеличенное изображение.

Серафим плыл величаво, как все серафимы в свободном полёте. Теперь я видел его трассу, спроецированную на колпак Искином – серафим появился у южного полюса Юпитера, где к нему подцепился грузовой конвой. Конвой – семь шарообразных кораблей, каждый диаметром в семнадцать километров, плыл за ним, будто головастики за огромной лягухой. Плазменные хвосты – выхлопы из маршевых двигателей, болтались за каждым шаром километров на тридцать. У серафима никаких видимых движителей не было. Ну, разве что два гигантских расправленных крыла, слегка подрагивающих на краях. Вторая пара крыльев прижималась к телу. Ещё два крыла были сложены впереди, прикрывая головную часть. С кромки крыльев то и дело срывались плазменные сгустки, но они разлетались во все стороны, так что явно не имели отношения к движению.

Если есть что красивее и страшнее Юпитера – так это серафим с конвоем, летящий над Юпитером к точке перехода.

– Синий один – серафиму, – раздалось в эфире. – От лица человечества почтительно приветствуем высокого гостя.

Серафим, разумеется, не ответил. И хорошо. Я бы обделался, прозвучи ответ, а мне еще семь часов болтаться в космосе…

«Давай, давай, вали быстрее, шестикрылый» – произнёс в голове альтер без малейшей почтительности.

По форме, конечно, я его не одобряю. А вот по содержанию согласен полностью. Ещё десять минут – и серафим с конвоем покинет нашу зону.

«Бом‑бом‑бом» – тревожно пропел датчик. «Бом‑бом, бом‑бом‑бом».

Всё стало понятно всем и сразу.

Никто не орал, никто не ругался, и даже Паоло не принялся командовать. Мы все знали, что делать.

И что будет – тоже знали.

– Искин, щенов, – скомандовал я, пусть и это было лишним.

Слова полезны, слова мешают думать.

«Пчела» вздрогнула, когда искин выпустил четыре автономных бота. Кормовые двигатели запели громче, переходя в форсаж, индикаторы радиации сдвинулись в жёлтое. Боты радостно носились вокруг «пчелы», осматриваясь.

– Есть контакт, – сообщила Элен. – Идентификация… падший престол… опознан как Соннелон. Вынырнул из облаков, двадцать четыре к северу… Идёт на перехват, один.

Я выдохнул.

Серафим размажет престола, уверен. Но мы в их титанической битве даже на мошкару не тянем. Так что будем болтаться за конвоем, наблюдать, излучений нахватаемся, но выживем. Возможно. Глупый наглый падший престол…

– Смена данных! – Элен будто взвизгнула. – За престолом следуют два господства! И с ними стая вонючек, до сорока единиц! Идут прямо на меня.

Внутри меня что‑то ухнуло вниз и затрепетало.

Вонючки – это как раз для нас. Для патрульных. С десятком мы бы справились. Может с парой десятков… но сорок!.. и два господства… в отличие от высших чинов, они не упустят возможности отвлечься на людей…

– Сбрасываю боты, – тем временем докладывала Элен. – Веду огонь…

Я закрыл глаза и попытался представить Элен. Она жила в женской общаге, на третьем или четвертом уровне. Однажды после патруля мы немного потискались с ней в душе, но, конечно, ничем это не кончилось, да и не могло… ещё мой альтер любил над ней поглумиться, а её альтер, Эйр, похоже, насмехалась надо мной.

Сейчас её «пчела» пыталась уйти от накатывающей смертоносной лавины. Щены мельтешат между ней и врагом, пытаясь сбить ракеты, крошечный истребитель идёт на форсаже – пылинка в мире титанов…

– Не успеваю, – голос Элен прозвучал очень чисто и ясно. – Попытаюсь добраться до господства, ударить в управляющий узел. Пожалуйста, если кто‑то выжи…

Связь оборвалась.

Мы – трое оставшихся, молчали. «Пчёлы» мчались к конвою, именно по нему ударят вонючки. Жирная и почти беззащитная добыча, которую мы попытаемся защитить.

Втроём. Ха‑ха.

«Теоретически шансы выжить есть всегда» – сказал альтер.

Я глянул на индикатор. Середина жёлтой зоны. За спиной реактор в форсажном режиме, мы мчим напрямую, не выбирая безопасных проходов в магнитосфере Юпитера.

Прежде чем закончится бой, наши тушки получат смертельную дозу радиации.

«Славик, мне очень жаль» – сказал альтер. «Но мы ведь вместе? До конца».

– Конечно, – сказал я, глядя на серафима. Тот пробуждался от дрёмы. Расправлялось тело, сверкая кристаллической броней, гневно вытягивались и трепетали крылья. Для нас падший престол был ещё не виден, но серафим его чуял. Пространство дрожало от закипающей ярости.

– Синий три, – сказал Джей. – Вижу престол. Подтверждаю, это Соннелон! У него странная… хрень… фиолетовая… между ободами… будто застывший разряд…

Он не успел договорить – серафим окончательно перешёл в боевую форму и метнул сквозь миллионы километров пространства разряд энергии. Сияющее белое копьё пронзило космос, вспыхнув ярче тысячи солнц. Прозрачный колпак кабины потемнел, но я всё равно заорал, ощущая жар на лице. Перед глазами сияло, хоть разряд давно уже затих, я дёргался, на ощупь нашёл сосок и принялся глотать насыщенную обезболом воду. У неё уже и вкуса воды‑то не было, сплошь химия. Потом зрение немного вернулось, и я увидел повсюду брызги крови – моё лицо превратилось в сплошной ожог.

Говорили мне, что фотоблок может не успеть отработать, а я не верил…

Но истребитель ещё жил, «пчела» переключилась на ручной режим, как только радиация сожгла электронику и убила Искина. Простейшие цепи, простейшие действия.

То, немногое, ради чего люди и нужны в космосе, внутри куска умного металла.

Я подёргал руками, стабилизируя «пчелу». Щенов не то унесло близкой вспышкой, не то выжгло органическую составляющую. Так… что осталось… рентгеновский лазер, он меня окончательно угробит… но индикатор и так алый… на ракеты полагаться не стоит… возможно – протонка, но вонючки её хорошо держат…

С чего вдруг серафим принялся палить на таком расстоянии?

Зачем?

Он же не только нас снёс, что мы ему, жалкие человечки, он спалил конвой! Сквозь просветлевшую броню я видел семь полыхающих крошечных солнц, семь груженых сжатым водородом кораблей. Немалый груз! И серафим сжёг всё своим ударом!

Шестикрылый великан парил над Юпитером в окружении плазменных сгустков и будто всматривался вдаль. Ждал ответа от падшего престола?

«Пчелу» по инерции несло всё ближе и ближе к серафиму.

– Синий два, – сказал я. Аварийный передатчик должен сейчас работать на полной мощности. Может, кто и услышал. – Звену крышка. Серафим ударил по престолу, нас накрыло вторичкой. Боеспособность сохранена минимально… исполняю долг.

Ответа не было. Может и Паоло мёртв.

«Только не плачь» – сказал Боря. «Ты не маленький».

– Да хрен я заплачу! – прошептал я распухшими губами. – Нетушки…

«А давай по серафиму засадим?» – предложил Боря. «Ему всё равно, а нам развлечение».

Я даже задумался, нет ли в этом смысла.

Но тут серафим взмахнул крылом и над ним начал концентрироваться ещё один разряд. Я понял, что на этом всё закончится и просто расслабился, чуть развернув истребитель, чтобы смотреть было удобнее.

Серафим почти нанёс удар.

Почти.

Полыхнуло фиолетовым. И я, как ни странно, успел подумать, что это та самая «фиолетовая хрень», о которой успел доложить Джей.

Потом, конечно же, умер.

Глава первая

Кто ангелов видел – в Бога не верит.

А вот в воскресение плоти – запросто.

Я ощутил своё тело. Неожиданно увидел свет. Это что, тот самый «свет в конце туннеля»? Что‑то услышал – звук, обрывок ноты…

Свет исчез. Так быстро, что я даже не успел ничего осознать.

Да что не так!

«Боря!»

«Я думаю» – ответил Боря задумчиво. Добавил очевидное: «Что‑то не так».

И тут я снова осознал себя, ощутил тело, с всхлипом всосал прохладный, лишённый запахов, тысячи раз прошедший рециркуляцию воздух.

Открыл глаза.

Низкий потолок был покрашен в голубой цвет. Кое‑где краска облупилась и виднелся металл. В воздухе висел гул – лёгкий, почти неощутимый. За долгие годы он стал настолько привычным, что я замечаю его лишь после гибели.

«Сбой какой‑то был?» – спросил я Борю. Мысленно, конечно.

Боря не ответил.

Я собрался и осторожно сел на кушетке. Отцепил от груди гроздь датчиков. Комната была маленькая, почти пустая. Дверь в коридор, дверь в сортир и душевую, стул, моя кушетка, а рядом – пластиковый контейнер с прозрачной крышкой, размером с большой гроб.

Гробом он на данный момент и являлся.

За контейнером была ещё одна дверь, пошире, сейчас закрытая.

Одежда и грузилово лежали в ногах кушетки, я был совершенно голым, но одеваться не спешил. Посидел, сжимая и разжимая кулаки, ощупал лицо. Разумеется (никогда не удержишься) посмотрел ниже пояса. Потом глянул на свою левую пятку, послюнил палец и потёр краску.

Дверь в коридор открылась.

– Святик Морозов!

Инесса Михайловна – единственная, кто зовёт меня Святиком.

– Здрасте, – сказал я, безуспешно постаравшись придать голосу побольше солидности.

Психологу нашего второго крыла (семь эскадрилий по четыре «пчелы», эскадрилья трёх «ос» и командирский «шершень») за сорок лет. Она симпатичная, с копной светлых волос, с мягким улыбчивым лицом. Пухлая, на Земле ей было бы тяжеловато.

Но здесь, на Каллисто, Инесса весит килограммов десять и порхает будто бабочка. Грузилово она не носит принципиально.

Инесса села рядом и ласково обняла меня.

– Как ты, Святик?

– Первый раз, что ли… – буркнул я.

– Правда – серафим? – понизив голос спросила она.

– Серафим с конвоем. А на него престол и два господства.

Про вонючек я даже упоминать не стал. Несолидно.

– Обалдеть! – сказала Инесса, широко открывая глаза. – Какие же вы герои!

– Угу, – согласился я. – Но я бы предпочёл ещё год‑другой не умирать.

Она не стала делать вид, что не понимает.

– Всё будет, всё успеется, Святик… Ничего не болит?

Я покачал головой. Ничего и впрямь не болело. Да и с чего бы?

– Есть хочешь?

– Помоюсь, пойду в столовку. Все вернулись?

Инесса Михайловна кивнула. Потрепала меня по голове.

– Как твой Боря?

– Нудит, – ответил я как обычно.

Психолог двумя легкими шагами перенеслась к двери. Габариты у неё внушительные, но она на Каллисто восемь лет, как и я. Так что к низкой гравитации адаптировалась великолепно.

Уже открывая дверь, она чуть обернулась и спросила:

– Кстати… всё прошло как обычно?

«Да!» – внезапно прорезался Боря.

– Это всегда необычно, – ответил я. – Ну да, как всегда!

Инесса стояла в дверях, придерживаясь за косяк, чтобы не унесло в коридор неловким движением.

«Будь очень, очень осторожен» – шепнул Боря.

«Да что такое?»

«Пока не знаю. Давай, тупи, у тебя хорошо получается!»

– Тебя не смущает, что ты только что умер, Святослав?

– В очередной раз. Я же воскрес!

Инесса Михайловна развернулась, легко как балерина.

– Но ведь если разобраться, Святослав, ты – копия.

– Копия копии, – поправил я. – Какая разница? Тело – это тело. Главное разум! Тело поменять – как трусы переодеть.

Психолог улыбнулась. В уголках глаз собрались лучики‑морщинки.

– Но ведь существование прерывается. Вдруг ты что‑то потерял, упустил? Квантовая запутанность не гарантирует абсолютной точности.

– Ой, Инесса Михайловна, не грузите! – взмолился я. – А вы ничего не упускаете, всё помните? А вы не меняетесь? Вы вчерашняя уже не вы сегодняшняя! Ну даже если я забуду несколько секунд, что с того. Это всё пустая философия, игры ума и софизмы!

Она ещё мгновение колебалась, глядя на меня. И я добавил:

– Всякая плоть – трава, и красота её – как цветок полевой. Куда лучше так, чем рассыпаться в вакууме!

Психолог кивнула.

– Ты умничка, Святик. Я подпишу протокол соответствия. Но – неделя отдыха! Никаких вылетов! И полный допуск на развлечения.

– Круто, – согласился я. – Хоть днюху отмечу по‑человечески.

– Сколько тебе стукнет? – спросила она, будто не знала.

– Двадцать.

– Подумаю о подарке, – сказала Инесса и выпорхнула, добавив напоследок: – Навещу Джея!

Я посидел ещё немного. Потом встал, шагнул к контейнеру и заглянул внутрь сквозь прозрачную крышку.

На голубенькой синтетической простыне лежал, погруженный в глубокий сон, мальчишка лет двенадцати.

Это было как смотреться в зеркало. Как наблюдать за Юпитером или разъярённым серафимом. Красиво и страшно.

Я смотрел на тощее голое тело, которое станет моим, когда я снова умру. На своего клона, связанного со мной квантовой запутанностью, технологией, подаренной Ангельской иерархией.

Клон был совсем дитячий, как и я теперь. А ведь я не умирал два года. Черт побери, моё прежнее тело доросло до четырнадцати и у меня появилась масса новых интересов! Но они уже подёрнулись дымкой, стали казаться глупыми и ненужными.

Я открыл крышку контейнера. Тревожно пискнул датчик. Ничего, все знают обычаи пилотов. Маркер я достал из‑за контейнера, он был приклеен кусочком скотча. Снял колпачок и написал на пятке клона цифру «7». Потом ущипнул клона за ухо – на удачу.

Шестерка на моей собственной пятке хоть и выцвела от времени, но была видна. Сейчас я пойду в душ и буду долго тереть её мочалкой.

База на Каллисто – единственная в системе Юпитера. Зато она большая, под стать газовому гиганту. Три крыла по тридцать семь пилотов – больше сотни лётчиков. Восемьдесят учёных. Сотня с лишним человек обслуживающего персонала. Сотня морских пехотинцев – не знаю, зачем они тут, море на Каллисто глубоко под поверхностью, а пехота тоже не нужна. В общем, набирается четыре с половиной сотни людей, живущих в центре Вальхаллы – огромного кратера на севере Каллисто.

Когда‑то сюда упал гигантский метеорит, создав целую серию концентрических колец – грунт расплескался, да так и застыл гребнями, будто круги на воде от брошенного камня. Центральный кратер немаленький, триста километров в диаметре, и с высоты Вальхалла смотрится красиво, но никаких особых преимуществ у этого места нет.

Я думаю, что место выбрали исключительно из‑за названия. На Каллисто есть еще одна такая структура, Асгард, но Асгард – это город богов.

А мы не боги, мы воины.

Вот только умирая и возрождаясь в Вальхалле, не садимся беспробудно бухать и трахаться с валькириями (ха‑ха, попробуйте‑ка этим заняться в теле ребёнка), а снова и снова идём в бой.

Базу на Каллисто (как и марсианскую, как и базу на Титане, спутнике Сатурна) людям подарила Ангельская иерархия. Вместе с кучей научных данных, вместе с методикой клонирования, вместе с технологией квантовой связанности сознания. На Луне люди построили базу сами, а потом и целый город. Но на Землю демоническая иерархия не нападает, да и охраняют её ангелы – по слухам, где‑то в пространстве постоянно витает херувим. К Марсу демоны тоже совались всего пару раз, так что там курорт.

А вот Юпитер и Сатурн – планеты, за которые постоянно идёт схватка.

Я бы предпочёл жить и сражаться возле Сатурна.

Во‑первых, у Сатурна кольца и это красиво!

Во‑вторых, на Титане есть нормальная атмосфера. Очень холодно, нет кислорода, но всё равно можно ходить без герметичного скафандра!

В‑третьих… ну, наверное, ещё раз кольца.

А так всё тоже. Такая же база. Такие же корабли. Такая же работа.

Никакие «пчелы» и «осы» не позволят нам доставить неудобства высшим чинам демонической иерархии. Но всякую мелочь, вроде рядовых падших, мы можем связать боем, а при большой удаче и толпой – даже победить средний чин. Временно, конечно.

Но подобно тому, как у Ангельской иерархии есть мы, люди, а где‑то в других мирах – иные подопечные, у демонической иерархии есть порабощенные, проклятые существа из других миров. В Солнечной Системе демонов обычно сопровождают вонючки и мохнатки.

Вот с ними‑то мы и сражаемся на равных. Это наша зона ответственности.

Я помылся в душе – долго, не экономя воду. С водой на Каллисто всё нормально, к тому же у нас хорошие системы очистки и рециркуляции. Оттёр начисто число «шесть» на пятке. Хорошо помню, как писал его два года назад.

А до того – писал цифры «4», «3» и «2»…

Потом я постоял у зеркала, печально разглядывая себя. Ну, понятно, на чём сосредоточилась моя печаль. В итоге я натянул трусы, надел форму – новенькую, только к ней кто‑то уже успел приклеить нашивку всё с той же цифрой «6» и добавить шеврон старшего лейтенанта. Если вдуматься, это могли сделать и заранее, но всё равно приятно.

Поверх брюк я надел кольца утяжелителей, или попросту «грузилово». Иначе я весил бы всего пять кило, а это уже совсем неудобно. Ботинки тоже были на свинцовой подошве, покрытой рубчатым пластиком.

В таком виде я и вышел из своего бокса в медицинский блок. Клонарня соседствовала с медблоком, а боксы для воскрешения были как бы на границе, между клон‑мастерами и врачами, между жизнью и смертью.

Вопросами и проверками меня не терзали. Тело клона номер шесть и так находилось под заботливым присмотром до самого моего воскрешения. Большинство врачей я прекрасно знал и был с ними в хороших отношениях.

– Ну хотя бы мы справились с прыщами! – попытался ободрить меня доктор Макото. Он наш терапевт, большой специалист по детским болезням.

– Ага, – скривился я. – Прощайте и снова здравствуйте…

По опыту я знал, что прыщи полезут через полгода, если доживу. И ничего этот факт не отменит, ни умывания лосьонами, ни строгая диета. Выскочит вначале прыщ посреди лба, а потом как попрут…

Хенрик – наш кардиолог, которого я терпеть не мог, дружелюбно помахал рукой, достал из кармана леденец и жестом предложил мне.

– Отвали, извращенец, – ответил я, как всегда.

Хенрик заржал и бросил леденец себе в рот. Сволочь, ну знает же, как пилоты реагируют, если к ним относятся как к детям! Нам всем по двадцать, мы все провели на Каллисто восемь лет. Нечего насмехаться!

У дежурной сестры я получил свой коммуникатор. Его принесли из ангара, как только стало понятно, что синяя эскадрилья второго крыла погибла. Я застегнул браслет, бросил быстрый взгляд на экран. Да, крошечная царапина в уголке осталась.

Приятно, когда что‑то материальное связывает тебя с прошлым «я». Хотя бы комм.

«К собачкам заглянем?» – предложил Боря.

– А то, – буркнул я.

Щены сражаются и умирают вместе с нами. В ситуации, когда любая электроника может отказать в любой момент, даже наши боты – пилотируемые.

Я свернул в ветеринарный отсек, приложил комм к двери, чтобы пропустила, зашёл на псарню, поздоровался с дежурным зоотехником и двинулся вдоль рядов с просторными клетками.

Начался переполох. Щены визжали, лаяли и тыкались носами в решетки. Пришлось перегладить всех, прежде чем я открыл вольер со своей четверкой и выпустил Лайку, Белку, Стрелку и Уголька.

Потом я минут десять валялся на полу, пока щены меня вылизывали, лаяли и по‑своему пытались рассказать, как всё было. Щены у нас тоже многоразовые, как и мы. Тоже с квантовой связанностью сознаний и запасом клонов. Они гибнут куда чаще, чем люди, а натренировать собаку, чтобы она способна была пилотировать бот, атаковать и защищать «пчелу» – та ещё задача. Проще воскрешать погибших.

Пробовали, конечно, и других животных. От мышей и белок до волков и тигров. Неплохо получалось у кошек, это все признают, вот только в бою кошка свалит в любой момент, а собака будет биться за тебя до конца. Так что у нас – щены. Маленькие многоразовые герои в крошечных боевых кораблях.

Наконец мы с щенами нацеловались, я пообещал на днях забрать их к себе и оставить на всю ночь. Только после этого щены с меня слезли и даже сами забрались в вольер.

На Каллисто и такса способна допрыгнуть до потолка, что уж говорить о тощих дворняжках.

После псарни настроение у меня стало лучше. Когда видишь, что не только ты воскрес из мёртвых, то начинаешь относиться к жизни и смерти проще. Может псарню специально разместили рядом с медблоком и клонарней? Психологи – народ коварный, не упустят возможности забраться тебе в мозги.

Час был ранний, большинство пилотов и персонала ещё спало. Я пошёл в пилотскую столовую, это минус четвертый уровень. В теории тут могли собраться все сто одиннадцать человек лётного состава, да ещё инструкторам и гостям место бы осталось. К нам порой прилетают с других баз – для обмена опытом, для слаживания, просто для развлечения.

Но сейчас почти все пилоты либо спали, либо были в патрулях. Инструкторы, наверняка собрались в штабе, всё‑таки ситуация сложилась интересная. Только в дальнем краю, у аквариумов с декоративными рыбками, сидело две четверки из третьего крыла, красная и оранжевая. Пилоты завтракали, что‑то обсуждая.

Я прекрасно знал, что.

При моём появлении разговоры прекратились. Мне отсалютовали. Я помахал в ответ и пошёл к раздаче.

К тем, кто только что вернулся, не принято подходить первыми. И это правильно.

Болван на раздаче выдал мне поднос с обязательным питанием. Сегодня это был омлет, белый хлеб и апельсиновый сок. Я докинул круасан с шоколадом, йогурт и порцию мороженого.

Дурацкий дитячий организм хотел сладенького.

Сев поодаль от пилотов третьего крыла я принялся за омлет, поглядывая на ближайший экран. Там, разумеется, рассказывали о происшествии. Плыла внизу экрана надпись о героическом сражении синей эскадрильи. Мелькали кадры с атакой серафима. Его пока так и не идентифицировали.

И что случилось после нашей гибели – было непонятно. Отбился серафим, был ли уничтожен престол и господства?

Ребята кончили завтракать и пошли к выходу. Красная эскадрилья была совсем взрослая и ровненькая – всем тушкам по восемнадцать‑девятнадцать лет. Я не видел сейчас номерных нашивок, но знал, что на каждой цифра «два».

Оранжевая была разновозрастная. Их ведущим была девчонка по имени Хаюн. Я её помнил семнадцатилетней, но недавно она погибла, прикрывая свою группу. Сейчас, выходит, её телу двенадцать с хвостиком.

Можно скажу честно?

Она не особо‑то изменилась.

Второму и третьему номерам по четырнадцать‑пятнадцать. Четвертый постарше.

Когда все пилоты собираются вместе, что бывает нечасто, конечно, то выглядит это будто школьное собрание. Это я теоретически предполагаю. Никто из нас в настоящей школе не учился.

Я доел мороженое, кивнул болвану (тот высветил на белом пластиковом лице улыбку) и пошёл в свою каюту.

Пусть тушки каждый раз одинаковые, но привыкать к ним все равно приходится. Как к новой одежде, пусть она и твоего размера, и рубашка точь‑в‑точь как старая, и брюки такие же… Но старая одежда успела обноситься по тебе, ты к ней привык.

А новое тело ещё не привыкло к старому сознанию.

К тому же сейчас я весил всего тридцать девять килограммов (это если на Земле) и роста во мне было сто сорок пять сантиметров. Проверять не обязательно, все клоны одинаковы.

В двенадцать лет я был тощим и маленьким. К четырнадцати набрал пятьдесят четыре кило и вырос до ста шестидесяти пяти сантиметров. Нормальный пубертат, жрал в три горла и тянулся вверх…

Но сейчас все эти килограммы и сантиметры превратились в пыль и элементарные частицы на орбите Юпа. А я снова был худым и невысоким дитятей. Меня ждали прыщи, поллюции, обидчивость и плаксивость не по делу.

«Хватит себя жалеть» – сказал Боря. «У меня вообще нет тела и ничего, не ною».

«Ты не ноешь, ты нудишь», – отрезал я.

«Потому, что ты захотел такого альтера».

– Ха‑ха, – сказал я, потому что шёл по коридору и рядом никого не было. – Вот уж нет. Я хотел весёлого и оптимистичного приятеля для игр.

«Тогда я бы таким и стал. Не ной. У нас проблемы посерьезнее».

Я насторожился. Боря такими словами не разбрасывался.

«Помнишь вспышку после смерти и перед воскрешением?»

«Угу» – ответил я. «Ну не то, чтобы вспышку… свет…»

«Вот!» – таинственно прошептал Боря и замолчал.

Если он надеялся, что я начну его расспрашивать, то зря. Я устал. Мы были в патруле тридцать два часа, спал я мало и тревожно, так что сейчас мне хотелось прыгнуть в койку и поспать до вечера. Пусть темнит, сам не выдержит и всё расскажет.

Но на жилом этаже меня ждали. Полковник Уильямс и с ним двое морпехов. У меня глаза на лоб полезли. Что им тут делать, на этаже пилотов? Я что, накосячил в патруле и теперь меня арестовывать пришли?

С другой стороны – полковник был в парадке, а морпехи выглядели заинтригованными, но дружелюбными.

– Полковник Уильямс, – щелкнув каблуками о пол сказал я и остановился.

– Старший лейтенант Морозов, – произнёс полковник и приложил руку к фуражке. Собственно говоря, он не был обязан отдавать мне честь, я ведь в штатском. Так что я принял его салют как хороший знак. – Как ты, сынок?

От Уильямса «сынок» звучало не оскорбительно. Ему под шестьдесят, он ко всем так обращается, если в духе.

– Нормально, сэр, – расслабляясь ответил я. – Бывает. Попали в замес, сэр.

Полковник кивнул. У него нет клонов, если Уильямс умрёт – то навсегда, и все полученные зиверты откладываются в его чёрном теле навсегда. И всё же он несколько раз летал в патрули – в «Шершне», конечно, не пилотом, чтобы понять, как это – патрулировать в космосе у Юпитера.

В общем, нормальный дядька.

– Устал?

Я пожал плечами.

– Можно тебя отвлечь на некоторое время?

Совсем странно!

– Конечно, сэр.

Полковник положил руку мне на плечо, склонился и тихо, доверительно произнёс:

– Через полчаса на базу прибывает ангел. Он попросил дать ему возможность приватного разговора с пилотом, который был ближе всех к серафиму.

«Ох…» – сказал Боря.

– А это я?

– Либо ты, либо Джей, – кивнул Уильямс. – Может быть, даже, Джей оказался чуть ближе.

Он улыбнулся уголками губ и сразу посерьезнел.