Buch lesen: «Картограф», Seite 10
Благодетель
– Никак не пойму, что ты нарисовал, – сказал Витя, в задумчивости разглядывая карту. – Где это место? Куда ехать?
– Надо было мелким планом взять, – усмехнулся Филя.
– Да, надо было! Ты, брат, оплошал.
– Меня вообще-то никто не спрашивал. Оно само себя рисовало.
– Это как? – спросил Витя. – Взяло и проступило? А руку тогда зачем резал?
– Да нет, ты не понял. Я почти вслепую все делал. Как бы в бреду. А потом… упал и смазал.
Филя решил не рассказывать Вите про Грифона. «Это личное, – думал он. – Какой художник пускает к себе в мастерскую?» Хотя в глубине души он боялся, что Витя его осудит. Ведь обидел же он Грифона? Обидел! Кто виноват, что карта испортилась? Он, Филя!
– У кого бы узнать, где это, – бормотал Витя. – Кустики вроде знакомые, а дома такого не знаю. И что за гадина в углу?
– Не гадина, а крот. По-моему, вышло мило. Смотри, как я шерстку прорисовал. А рыльце, усики?
– Я и говорю – гадина. Смотреть тошно, – Витя зспрятал карту под матрас и принялся одеваться. – Пойду огурцов ловить.
– Кого? – моргнул глазом Филя и живо представил, как Витя прыгает по сугробам, гоняясь за шустрым огурцом, ловит его в варежку. Мышкует.
– Огурцы, – разулыбался Витя. – Это типа тебя. На остановке автобус ждут, мерзнут, я подъезжаю, дверь настежь, «здрассьте, до Студеной синюха, до Галантерейки целковик». Вот и огурцы!
Филя помолчал и как бы невзначай спросил:
– А зачем тебе карта? Что ты ищешь?
Витя обернулся:
– Много будешь знать, скоро состаришься. Ты свое дело сделал, дальше мое.
И ушел. Какие могут быть проблемы у витязей, размышлял Филя. Что ему надобно? Жену-богатырку? Молодильных яблок ведро? Сразиться со Змеем? Если последнее, то можно не трудиться: он и так тут по ночам вертится, Додоном зовут. Сшибить бы ему голову, и дело с концом. Филя почувствовал, что закипает. Этот Додон! Эта тварь летучая!
А все дело было в том, что кровь в нем заговорила. Чуть опускались сумерки, она томила, звала, гудела, как пчелы в улье. Простыни промокали до нитки, Варвара Михайловна замучилась менять. Он пытался спать днем, чтобы случайно не нарисовать карту. Черную книгу подальше запер, не рвал больше из нее страниц. Но зов становился невыносимым, и он побежал к соседям за молоком. Филя решил, что в этот раз он нарисует карту для себя и завяжет с адским ремеслом навеки.
В два пополудни в комнату зашла Вера. В последнее время она была сама не своя: хмурая, тусклая, волосы повисли мочалкой, губы рассохлись, как корыто. Под глазами залегла синева. Духи и те подешевели. Уж не кремом ли от комаров она себя мажет, думал Филя, внюхиваясь. Может, к ней пристает в банях гигантский кровосос?
– Послушай, Филя, – сказала Вера устало. – За тобой должок, помнишь?
– Помню, – ответил Филя и напрягся. Что она от него потребует? Деньги были на исходе, впору побираться, да кто ему подаст? Отощать бы еще на полпуда, тогда можно сесть на паперти и шапочку прихожанам протягивать.
– Пора платить.
– У меня нечем, – пробормотал Филя, краснея. – Подожди немного, я найду работу, и тогда отдам.
– Деньгами ты со мной не расплатишься. У тебя столько нет, и никогда не будет. Хотя ты же картограф, чем черт не шутит? Только мне дожидаться, пока ты разживешься деньгами, не с руки. Мне сейчас надо.
– Чего же ты тогда хочешь?
Он спросил, а сам уже понял. Карту, карту ей! Будь она неладна! Ведь ничем не помогла, вместо краба омара подсунула. А он плати!
Вера посмотрела на него печально и сказала:
– Я тебя продала, Филенька. Дешево продала.
– Кому?.. То есть как продала?
– А вот так. Он приедет сегодня, работать на него будешь.
– Кто приедет?
– Благодетель, – тихо сказала Вера.
Филя захлопал глазами, как совенок, которого только что вытащили из дупла. Он продан в рабство? Это как? Отменили же его, государя императора батюшка отменил! Он свободный человек, а не горшок какой-нибудь, чтоб им торговали в базарный день.
– Но я не хочу на него работать!
– Тогда он тебя убьет, – просто сказала Вера, подымаясь. – Сочувствую.
– Постой, зачем ты так со мною? За что?
На лицо Веры наползла кислая мина.
– Разве это за что-то делают? Я ему была должна, а ты – мне, вот и в расчете.
– Три шкуры дерешь, Вера, – сказал Филя, стискивая зубы. – Знал бы, не связался.
– Жизнь – стерва, Филенька. Жизнь – стерва.
На секунду ему показалось, что она плачет, но когда Вера повернулась к нему лицом, он понял, что это были не слезы, а странная пелена, которая окутывала роговицу, как кисея.
– Да ты… да ты что-то колешь? – в ужасе спросил Филя.
– Только посмей пикнуть! Пожалеешь, что на свет родился. Ничего я не колю, просто не выспалась, ясно? Разговор окончен, жди гостей.
Разъяренная, Вера умчалась. Филя в растерянности метался по комнате. Что ему делать? Вера попала в западню, как вызволить? Что он знает о наркотиках? Ровным счетом ничего. Читал в книжках, отец рассказывал, как его товарищ от них сгинул. А чем лечить – никто не сказал. Может, запереть Веру в чулане на пару дней, чтобы отошла, поговорить, вдруг одумается? Или в госпиталь сдать? В наши дни все исцеляют – и свинку, и чуму. И заразы мужские. Медицина далеко шагнула, прогресс и прочая, прочая.
Ничего хорошего в голову не приходило. Вера пропадет ни за грош, если он не придет к ней на помощь. С Витей говорить бесполезно: он горячий, наломает дров, и русалка ухнет в пучину разврата окончательно – из одной только вредности, в пику ему. Матери тоже открываться не след: она вся изведется, а толку не будет. Оставался один человек – Валентина. Филя пока не понимал, чем она может помочь, но голос внутри него говорил: верно, верно! И он принялся ждать полуночи.
Филя не заметил, как задремал. В буржуйке тихо догорали сосновые полешки, с кухни струился ватрушечный аромат. И вдруг что-то заметалось, захлопали окна, двери, под ноги прыснул сквозняк. Филя недоуменно приоткрыл один глаз и увидел, что поодаль стоит здоровенный детина в узком, не по размеру костюме. Детина вертел головой, на бычьей шее шевелился белесый пух.
– Вы кто? – спросил Филя. – Что вы здесь делаете?
Детина недоверчиво покосился на него и выпятил толстые губы уточкой.
– У! – сказал он.
– Что «у»?
– Ууурод! – вымолвил детина.
Филя подпрыгнул.
– Знаете что, гражданин, выметайтесь! Я вас сюда не приглашал. Оскорблять будете других, понятно?
И тут Филя осознал, что совершил страшную ошибку. Детина растопырил ручищи так, что пиджак на нем хрустнул, и угрожающе двинулся вперед. Филя прыгнул со стула с резвостью лани и забился за шкаф.
– Последний раз предупреждаю – уходите, – крикнул он оттуда, нащупывая старую швабру. Если что, можно ткнуть в живот. Хотя для такого Голиафа больше подошло бы средних размеров бревно.
Пока детина медленно огибал стол, в комнату вошли еще двое – суетливое тощее существо на птичьих ножках и дородный господин в дорогом шерстяном пальто цвета топленого молока.
– Барин, обождите, – трещало существо. – Вот я пыль отряхну. Боже, какой свинарник! Не замарайте ручку-с! Пожалуйте сюда.
Барин лениво обозревал комнату, как будто она успела ему наскучить. Существо полой пиджака протирало Витин стул.
– Прошу, садитесь. Знал бы куда едем, шелку бы захватил или креслице. Нечто на таких стульях сидят?!
– Сидят, еще как сидят! – мрачно заявил Филя из-за шкафа.
– А, вот он где спрятался! – обрадованно вскричало существо. – Васька, тащи его сюда.
Детина кивнул и потянулся за шкаф, крепко ухватывая Филю за грудки.
– Отпусти, сволочь! – закричал Филя, брыкаясь. – Я полицию вызову. Убери руки, ты, верзила!
Но сладить с Васькой он не смог. Тот легко приподнял его над землей, тряханул и швырнул на пол, как окурок. Филя больно ударился подбородком о ножку кровати, во рту собралась кровь. «Ах, черти! Ну, погодите!» И он смачно сплюнул прямо на белые ботинки барина. Пока Васька соображал, что к чему, Филя отполз подальше, повалил стул и спрятался за ним. Если к нему полезут, получат удар всеми четырьмя подкованными ножками.
Существо всплеснуло руками и с рыданьем принялось оттирать ботинки манжетой. Детина Васька застыл в ожидании команды.
– Василий, стой, где стоишь. Сима, довольно, – неожиданно грозно сказал барин. Голос его был тонок, говорил он медленно, с растяжкой. – Устроили тут цирк! Кто вам сказал, что его можно бить?
– Так он же… мы же, – залепетал Сима, нехотя вставая. Кровь запачкала шнурки и не хотела оттираться.
– Картограф, подними стул и садись, они тебя больше не тронут.
Филя встал.
– Кто вы?
– А то не знаешь? – усмехнулся барин. – Благодетель. Вера говорила?
Филя кивнул. Быстро же свершилась сделка.
– Будем знакомы. Сила Силыч, если хочешь, зови меня просто Сила. А это Василий Пустобрюх и Онисим Чуня, мои помощники.
– Ассистенты? – зачем-то спросил Филя, морщась.
– Можно и так сказать, – уклончиво сказал Сила Силыч. – Садись, не стесняйся. Поговорить надо. Василий, встань к двери и никого не пускай.
Детина отлип от печки и застыл навытяжку у входа. Пиджак продолжал трещать.
– А ты, стало быть, Филимон? Славно, славно, – ласково протянул Сила Силыч. – Уж как ты мне нужен, касатик, ты и представить себе не можешь.
– Зачем я вам? – угрюмо спросил Филя.
– А ты догадайся! – подмигнул Сила Силыч.
– Карты я вам рисовать не буду, – храбро заявил Филя. – Хоть режьте!
– Василий, убеди!
Детина сорвался с места и в два счета оказался рядом с Филей, выкрутив ему руку.
– Уй! Больно, больно! – закричал тот. Сустав хрустнул, готовясь сдаться на милость победителя.
– Идиот, руки не трожь! Куда он мне без рук? В ухо приложи, или еще куда. Всему-то вас учить надо.
Детина отпустил Филину руку и съездил ему пару раз по хребту, а потом для убедительности дал подзатыльника. Филя проглотил злые слова и сказал:
– Неубедительно, Сила Силыч. Можете убить меня, пальцем для вас не пошевелю.
– Сима, неси утюжок.
Онисим метнулся в коридор и принес огромную сумку, из которой ожесточенно принялся выкидывать на ковер пыточный арсенал – устрашающего вида щипцы, прутья, гвозди, намордник вроде собачьего, целую связку кляпов и наконец крепкий утюг старинного фасона. Филя сжался от страха, наблюдая, как помощник сыпет угольки в поддон утюга и раздувает их во всю силу легких.
– Дедушкин агрегат, – заметил Сила Силыч. – Традиции и все такое. Сима, приступай!
И Онисим задрал на Филе рубашку до лопаток.
– Стойте! Я буду на вас работать.
– Умница моя, – сказал Сила Силыч, исходя отеческой улыбкой. – Сима, убери утюг, не нервируй мальчика. Василий, пусти его, а то кости переломаешь, доктора не соберут.
Детина разжал лапищи, и Филя закашлялся, разбрызгивая кровавую слюну. Утюг остывал у ножки стула и зловеще шипел.
– На чем, бишь, мы остановились? – спросил Сила Силыч, возводя очи горе. – Кажется, о работе. Так вот, у меня, друг мой сердечный, есть одно маленькое дело. Я держу магазинчик на Сенной. Сувениры, редкости всякие, чаи, табакерки. Ну, и карты.
Филя покосился на него. Такой матерый бандит, и всего лишь владелец магазинчика? Ха!
– Не веришь мне? Зря. Договорим и, пожалуй, прогуляемся. Посмотришь мои владения.
– Я по-прежнему не понимаю, зачем вам я? Торгуйте себе на здоровье, кто мешает?
– Ай-ай-ай, грубый мальчик! Тебя приличиям не учили? Василий, научи!
Раз – удар в живот. Два – под дых, благо не со всей силы. Мир померк у него перед глазами.
– Василий, Василий, что же ты делаешь? Не видишь, мальчик задохся. Погладь его по голове.
И к вящему Филиному удивлению Василий нежно погладил его по затылку. Это было мучительней всего. Филя скрипнул зубами и пообещал себе, что если он и нарисует когда-нибудь смерть, то для них, для этой мерзкой троицы. Он выдумает что-нибудь особо зверское, по сравнению с чем Ад покажется заграничным курортом. Доиграетесь, гады, допляшетесь!
– Устал меня слушать? Потерпи, сынок. Я, грешник, все о лавчонке своей толкую. Кто о чем, а вшивый о бане, хе-хе. Был у меня на довольствии старикан, рисовал карты. Да вот беда – помер. Выпил бражки в светлый праздник Христов и окарачунился. Прибрал Господь. Я туда – сюда, нигде нет картографов. Говорят, вымерли, перевелись! И вдруг Верочка, душа моя, говорит: а у нас дома один такой проживает. Возьмешь? Как не взять! Я руки в ноги и к тебе.
– Это вы Веру на наркотики посадили? – спросил Филя.
Сила Силыч посмотрел на него с укоризной.
– Как тебе не стыдно, Филя, возводить на меня, уважаемого человека, члена городского совета, напраслину? Разве я растлитель? Нет, Верочка сама сбилась с пути.
– А вы ее подтолкнули!
– Василий, объясни доходчиво, что я тут не при чем.
Вытерпев удары, Филя с ненавистью уставился на Силу Силыча. «Тебе конец, сволочь! Тебе и твоим выродкам!»
– Как нам дело повести? – продолжал ворковать Сила Силыч, умильно улыбаясь. – Переезжай, что ли, ко мне жить. Не хочешь? Что так? У меня палаты белокаменные, яства сахарные. Лебеди в пруду. Ни в чем отказа знать не будешь.
– Не поеду, – упрямо сказал Филя. – Здесь рисовать буду.
– Ладно, ладно. Ты видишь – я ни в чем тебе не противоречу. Где хочешь, там и живи. А Сима тогда здесь, на коврике разместится, у печки. Правда, Сима? Тебе ведь здесь хорошо будет?
Тот кивнул.
– Вот мы все и уладили! А теперь поехали лавчонку мою смотреть. Подымайся! Василий, подай ему пальто.
Онисим и Василий кинулись одевать Филю, как будто тот был манекен. Не успел он и пикнуть, как его поволокли во двор, выпихнули на улицу и усадили в машину. Василий сел за руль, Онисим сзади, вцепившись Филе в штанину.
– Убери руки, не сбегу! – сказал Филя.
– Правильно, Сима, дай мальчику посидеть спокойно. Василий, трогай!
И они понеслись вперед. Навстречу им попался Витин автомобиль. «Заметил ли он меня? – думал Филя в тоске. – А если и да, что с того? Погонится и застрелит? Да его самого быстрей убьют. Вот если б приехал Ромэн Аристархович! Надо непременно рассказать ему!»
Эта мысль его успокоила. Он обратится в полицию и сдаст головорезов властям. Он не будет терпеть бесчинства! А не помогут, тогда сам. Грех на душу возьмет, обагрится – так все одно пропадать.
– У меня на втором этаже студио, – сказал Сила Силыч, хитро поглядывая на Филю через плечо. – Там все, что нужно для работы. Светло, как в храме, окна до потолка. Это тебе! Будешь полновластный хозяин. Хочешь – рисуй, не хочешь – польку пляши.
«Ага, польку, – подумал Филя. – Танец утюга».
– Куда мне столько света? Я в темноте рисую.
– Так затворись! Я тебе римскую штору повешу. Или ты портьеры предпочитаешь?
– Вешайте, что хотите, хоть рогожу. Мне дела нет.
– Опять дерзишь? – устало протянул Сила Силыч. – Сима, сыграй-ка нам на баяне.
И Онисим достал из сапога финку. Филя в ужасе уставился на сверкающее лезвие и вдруг заметил в отблеске чей-то лукавый глаз.
«Додон! – взмолился мысленно Филя. – Спаси меня! Убивают»
«Так уж и убивают, – проворчал голос у него в голове. – Празднуешь труса, дружок? Потерпишь, не облезешь».
«Облезу! – сказал Филя. – Сейчас, как пить дать, снимут шкуру. Я пропал, погиб! Ты прости меня, что я ругался, не слушался. Помоги, умоляю. Мне сестру вызволять».
«Чуть что, о сестре вспоминаешь. Давно пора ее разыскать. Нарисовал бы карту, и дело в шляпе».
Финка прорезала ткань пальто и вонзилась Филе в бок.
– Аааа!!! – закричал он, вывертываясь.
– Не шуми, – строго сказал Сила Силыч, чуть поворачивая к нему толстый нос. Онисим мерзко захихикал.
– Барин, сыграть вам еще на баяне? Желаете?
– Обожди. Пусть отдышится. Мы же не злодеи, верно?
«Вы суки, – в ярости думал Филя. – Убью, убью, убью!»
«Серьезно? – поинтересовался Додон. – Намерение такое имеешь?»
«Да, тысячу раз да! Скажи, как?»
«А не пожалеешь?»
«Нет, говори».
И Додон рассказал.
Они выехали из Малярово и направились к центру Бурга. Онисим отстранился от Фили и сосредоточенно стирал с финки кровь батистовым платком. Сила Силыч расселся кулем и, казалось, задремал. Праздный люд разгуливал по улицам, сновали прыткие одноколки, из-за поворота высунулся перепуганный трамвай и зачастил, застрекотал по рельсам. Солнце завалилось за дома и оттуда подкрашивало сумеречное небо. Загорались фонари. Филя сидел, сжав челюсти до кислого вкуса. Кровь залила живот, сырая рубашка прилипла к телу. Промокнуть бы хоть ладонью, но он не решался, сидел смирно.
– А вот и моя лавчонка! – неожиданно сказал Сила Силыч бодрым голосом, как будто и не засыпал.
Автомобиль остановился у невысокого здания, пышно украшенного каменными завитками, бутонами и получеловеческими мордашками. Витрина была завалена всякой всячиной – глобусами, наборами монет, подзорными трубами, старинными елочными игрушками, книгами, кусочками ткани, мишурой, бутылками с цветными жидкостями и с кораблями. Филя на минуту забылся и застыл у витрины, как школяр. Рассмотреть бы диковины, покрутить в руках, сдуть пыль с пузатого глобуса!
– Понравилось? – спросил Сила Силыч, похлопывая Филю по плечу. – Хочешь, подзорную трубу подарю?
– Не надо мне ничего, – и Филя сбросил его руку.
Сила Силыч кивнул Онисиму, тот резво подскочил и дал Филе тычка. Хорошо хоть не в ребра.
Внутри лавки царил полумрак, пахло благовониями. Старые половицы сыто скрипели при каждом шаге. «До чего похоже на обиталище Гомункула, – подумал Филя, озираясь». Не хватало только лягушек в гробу и камина. Возле полок ошивался молодчик: вытирал пыль со всех мест, до которых мог дотянутся. За прилавком сидел насупленный старик в степенной жилетке, к которой было прикреплено пенсне в золотистой оправе. Сила Силыч по-хозяйски огладил китайскую вазу, украшавшую прилавок, и спросил:
– Как идут дела, Фомич? Есть покупатели?
Фомич едва поднял на него глаза и весьма нелюбезным тоном ответил:
– А чаво им не быть? Ходють…
– Много ли?
– Довольно, – старик растопырил руки. – Вот столько и еще полстолько.
– Могучий ты математик, Фомич, – ласково сказал Сила Силыч. – Георгина Пална не заглядывала?
– Не было таких.
– И ладно. А я тебе знаешь кого привез? Сима, тащи его сюда. Погляди, картограф! – Сила Силыч схватил Филю за ушибленный подбородок и повертел, как породистого пса на выставке.
– Больно молод, – пробурчал Фомич.
– Ничего, состарится, глазом моргнуть не успеешь. Сединка-то уж завелась, дело за малым. Заказов на карты не поступало?
– Захаживали, антересовались.
– Вот! Пора брать быка за рога, а то конкуренты не дремлют. Мы пока пойдем наверх.
Фомич кивнул и опять нахохлился на стуле.
Филя, Сила Силыч и Онисим поднялись по шаткой лестнице на второй этаж и вошли в небольшое помещение, где, видно, не убирались с тех самых пор, как преставился прежний картограф. На всем лежала печать запустения. Тисненые обои пожелтели и местами скатались. Одно окно щеголяло трещиной, между рам раскинулось кладбище мух. У стены стоял небольшой изящный столик, заваленный обрезками пергамена и потерявшими былую упругость свитками. Чернильница, вся в пятнах, уныло торчала вверх дном.
– Владей! – гордо сказал Сила Силыч. – Все тебе.
Филя молчал.
– Грязновато? Приберемся, за нами не заржавеет. Что, будешь обживаться? Сима, не мешай человеку, пойдем отсюда.
И они ушли, оставив Филю в одиночестве. Сначала он не желал ни к чему прикасаться, ярость душила его, а потом любопытство пересилило, и он подсел к столу. Сотни, тысячи карт лежали на нем! Одни были нарисованы на жалких обрывках, в спешке, кое-как, другие казались крадеными музейными экспонатами. Тут были карты островов, неизвестных Филе стран, городов. Особенно его поразила одна морская карта, где жирно отчерченный полуостров дробился на конце на тысячи мелких островков. В углу для убедительности картограф изобразил змея. Он кольцами вскидывал костлявое тело из воды. Хозяин пучины, бог заливов.
«Многих пожрал, – заметил Додон, подлетая к самому уху. – И лодками не брезгует. Его гарпуном, а он ржет».
«Кто ржет?» – спросил Филя.
«Змей, – разъяснил Додон. – Третий год терроризирует аборигенов. Чем только ни травили – стойкий. Один капитан, отпетая душа, решил его протаранить. Корабль в щепки, команда на дно, Змею закуска».
«А ты и радуешься?»
«Рано ты грубить мне начал. Я думал, обождешь денек-другой. А кто кричал «Додон, помоги»? Не ты ли?»
«Ну, я, – нехотя согласился Филя. – Забылся, прошу пардону».
Он поднимал один за другим пергамены и рассматривал их в тусклом свете настольной лампы. Прежний картограф был истинный мастер. Он умел закруглить линию, тонко выписать мельчайшую деталь. Имелась у него и склонность к украшательству – почти на всех картах были изображены диковинные звери и птицы в причудливых, почти немыслимых позах. Павлин-акробат укладывал голову под крыло, мышь танцевала на скрещенных лапках, минотавр сидел в позе мыслителя, аспид, завязанный узлом, полз в нижний правый угол. На одном из листов Филя разглядел подпись – А.Н. Мясоедов. Фамилия показалась ему знакомой. Только где же он ее встречал? Впрочем, не важно.
Под ворохом карт обнаружился скальпель. Ладный, блестящий, он покатился к Филиной руке и уткнулся в палец. Кровь повисла на его кончике и исчезла. Филя отдернул руку и прижал ее к груди.
«Он питается кровью!»
«Верно, – заметил Додон. – Изголодался. Ты его сразу много не пои, а то захлебнется».
«Не буду», – пообещал Филя и убрал скальпель в карман.
Снизу послышался шум. В дверях нарисовался Онисим. В руках у него вибрировал жестяной поднос, нагруженный чашками, сухарницей и самоваром-эгоистом.
– Извольте, – любезно сказал Онисим, ставя поднос на расчищенный край стола. Несколько карт с шелестом слетело на пол, их поволок сквозняк.
Следом за Онисимом в комнату вошел Сила Силыч.
– Хлеб и соль, так сказать, – Сила Силыч потер руки. Онисим притащил ему из соседней комнаты кресло и теперь вился за спинкой, как будто восходящий поток воздуха поднимал его тщедушное тело в небеса.
Филя демонстративно отодвинул чашку. Сила Силыч утомленно вздохнул.
– Сима, напои ребенка.
Онисим подскочил к Филе и ловко связал ему руки за спиной – тот и дернуться не успел. После этого он зажал ему нос и влил чай прямо в глотку. Филя поперхнулся.
– Сухарик! – приказал Сила Силыч, и Онисим принялся утрамбовывать Филю сухарями. Крошки сыпались во все стороны, под рубашку, на брюки, залетели за шиворот. Кончилось тем, что Филю вырвало. Сила Силыч наморщился, и Онисим бросился вон. Вернулся с тряпкой и ведром.
– Заодно и приберешься. А мы пока поедем назад.
Сила Силыч собственноручно отвязал Филю, который надсадно кашлял, как чахоточный.
– Будешь паинькой? – спросил он. Филя кивнул.
Они спустились вниз и сызнова загрузились в автомобиль. Детина Василий то и дело дергал ручку коробки передач, украшенную цветком, замурованным в прозрачный пластик.
– Трогай! – приказал Сила Силыч. – Отвезем добра молодца домой, пока он не спекся.
Филя без сил лежал на заднем сидении.
«Теперь? – думал он. – Нет, подожду чуток. Подъедем поближе и тогда».
От соседнего села Малярово отделял жидковатый лесок. Филя приподнялся на локте и в напряжении следил, когда же он покажется. Дома, церквушка, пустырь. Ага, близко! Он вынул скальпель и закрыл глаза. Рисовать смерть можно только на собственной коже. Царапиной не отделаться. Шрам должен лечь глубоко – так, чтобы кости помнили. И Филя резко вогнал лезвие в мякоть ноги.
Сдержать крик не удалось. Сила Силыч обернулся и недовольно спросил:
– Что случилось?
– Язык прикусил, – промямлил Филя. Мертвенная бледность залила лицо. Он тянул лезвие вниз. Штанина мгновенно промокла.
– Не ври. Василий, останови машину.
У него оставались считанные мгновения. Резко вправо, потом вниз и закорючка. Василий хлопнул дверцей. Он рядом! Закрыть глаза, терпеть. Но крик неудержимо рвался наружу.
– Заткни ему пасть! – вопил Сила Силыч, топая ногами.
Василий принялся вминать мясистую ладонь в Филин раззявленный рот. И вдруг воздух напрягся, раздался электрический треск. Сила Силыч открыл дверь, пьяно качнулся, ухнул на землю и покатился по насыпи вниз. Василий отпустил Филю и побежал вдогонку. Бездыханное тело благодетеля угодило в ручей, проломив хрупкую корку льда. Филя дрожал. Нога горела, как в огне, он задыхался. Он ничего не слышал, кроме собственного сердца. «Убил? – неслось в его мозгу. – Неужели убил?»
Внизу волком взвыл Василий.
«Надо бежать, пока он не опомнился».
Филя вывалился из автомобиля и пополз вперед. Нога не слушалась. Руки были по локоть в крови и соскальзывали с гладких боков машины. Сделав отчаянный рывок, он закарабкался на переднее сидение. Никогда в жизни ему не приходилось водить машину. Что нажимать? Вроде бы надо дергать ручку. Филя дернул, но ничего не произошло. «Думай, думай! Вытащить ключ? Нет, Витя делал это в последнюю очередь. Что тогда?» Случайно он коснулся педали, и понял, что именно тут собака зарыта. Но машина почему-то не сдвинулась с места. Он молотил здоровой ногой по всем педалям – без толку.
«Сломался, чертов драндулет!»
Он попытался выбраться наружу, и тут сильные руки сграбастали его и потянули вверх. Василий преодолел свое горе и готовился к расправе. Филя не помнил, от какого удара он потерял сознание. Кажется, не от первого и не от второго. Он уже крючился на земле, как гусеница на сковородке, когда в отдалении зазвучала сирена. Все ближе и ближе. Крутится синий огонек. Зачем он мелькает? Слишком громко! О, мои уши.
И перед спасительным забвеньем его пронзила мысль: «Я убил человека!» Ничего не вернуть назад. Клеймо на лбу, вечная кара. Имя мое – убийца, дело мое – кровь.
