Buch lesen: «Проклятие Персефоны»

Schriftart:

Пролог

Ожидания, ради воплощения которых я проделала столь долгий путь и принесла мучительные жертвы, наконец оправдались. Проходя мимо полок, на которых пылились всевозможных форм и размеров банки и склянки, я не могла скрыть восторга. Части тел, от зубов и до крыльев, покоились на стеллажах под железными оковами, но лишь одна банка на отдельном стеллаже оказалась пуста. Многочисленные глазные яблоки плавали в формалине, прожигая меня пристальными взглядами в немом благословении, даруя силу и веру.

Ненависть, царившая в комнате, окутывала мое тело невидимыми нитями и подпитывала энергией.

Услышав скрип половиц, я повернула голову на источник звука, невольно закатив глаза. Мужчина скрючился на деревянном стуле со связанными за спиной руками. Скользкими от пота пальцами он отчаянно пытался развязать веревку, опутывающую запястья, словно любовник в нежном, но требовательном прикосновении. Лицо его было покрыто кровавыми подтеками и гематомами, левый глаз припух, разодранная одежда лоскутами спадала на пол, оголяя дряблую морщинистую кожу.

Мрак затопил кабинет, и лишь танцующий в камине огонь позади дрожащего пленника – месье Лумьера, известного в особых кругах необычным хобби, – слабо освещал пространство. Желтые и оранжевые отблески рисовали таинственные узоры на стенах и потолке, позволяя рассмотреть предметы мебели. В первую очередь взгляд останавливался на массивном столе, сделанном из темного дуба, и кресле с высокой резной спинкой. Во вторую – на забитых зловещими трофеями стеллажах, которые тянулись вдоль стен. Они настолько тесно прижимались друг к другу, что казалось, стоит одному из них исчезнуть, и комната рассыплется, превратившись в кристаллики морской соли. Сквозь шторы, обрамляющие небольшое окно, лился слабый лунный свет, точно протягивал прозрачную руку в попытке спасти изувеченного мужчину.

В аскетичном помещении находилось все необходимое для одержимого коллекционера частей тел моих сестер.

Заметив мой взгляд, наполненный презрением, Лумьер оскалился, продемонстрировав дыру вместо двух передних зубов, и прорычал:

– У тебя ничего не получится, чертова сирена! Тебя убьют, прежде чем ты попытаешься что-то украсть!

Я снисходительно улыбнулась узнику, будто ребенку, который ляпнул какую-то глупость, и, не сводя с него взгляда, аккуратно взяла с полки маленький флакон малинового цвета с пенящейся внутри жидкостью и, откупорив деревянную пробку большим пальцем, залпом выпила содержимое. Приятное тепло окутало тело, изучая каждый его уголок.

Глаза пленника, один – сине-черного цвета, точно небо перед грозой, второй – полностью белый, широко распахнулись, пока он наблюдал за моими действиями. Еще больше задергавшись на стуле в попытках освободиться, мужчина начал серьезно опасаться за сохранность коллекции пугающих трофеев.

Приблизившись, я положила холодные ладони на покрытые мелкими ссадинами плечи узника и вонзила когти в плоть, наслаждаясь беспомощностью и болью коллекционера. Начала медленно обходить коллекционера, словно акула, готовая к нападению. Я упивалась страхом убийцы, который напитывал комнату особым терпким ароматом. Остановившись за его спиной, провела кончиками пальцев по шее, опускаясь вниз к позвонкам. Мужчина повел лопатками и дернулся назад, пытаясь задеть, но вызвал у меня новую волну раздражения, смешанную с жалостью к никчемному существованию Лумьера.

– Знаешь ли ты, Лумьер, что за все в этой жизни приходится платить? Наверняка ты думал, что, собирая моих сестер по частям, словно скот, обретешь величие и могущество, но догадывался ли ты, что это приведет к единому для всех существ исходу, – склонившись над ухом мужчины, тихо прошептала я, удовлетворенная рваным дыханием узника, которое он пытался унять, чтобы скрыть страх. – К смерти.

– Ты думаешь, что этот дрянной мальчишка сдержит обещание? Он сотрет тебя с лица земли, как только его братцу станет хоть на толику легче! – Выплевывая каждое слово, словно яд, Лумьер резко дернулся вперед, пытаясь вонзить зубы в мое лицо.

Вовремя отпрянув и обойдя стул, я остановилась напротив пленника и, натянув ехидную улыбку, ударила по его колену, с наслаждением услышав хруст дробящихся костей.

Мой смех и яростный вопль коллекционера наполнили комнату. Двинувшись дальше вдоль рядов с редкими трофеями, каждый из которых я внимательно осматривала, остановилась, заметив резную шкатулку. Открыв ее и заглянув внутрь, не в состоянии сдержать ухмылки, достала небольшое яблоко, покрытое каплями росы, и, поднеся кроваво-красный плод ко рту, медленно облизала влагу, наслаждаясь ее прохладой, и откусила, вытерев тыльной стороной ладони сок, стекающий по губам и подбородку.

– Не смей! Не смей! НЕ СМЕЙ! – Голос узника перешел на визг.

Это был плод, благословенный самой Алконостой – сестрой, которая одним мановением крыла смахивала с него росу и наделяла особой силой: защищать не только тело, но и разум. Плод хранил в себе кровь Вуивра, Короля змей, каждая капля которой приносила испившему невероятные богатства и исполнение желаний, а также душу Берегини, моей кровной сестры, зовущей к себе и желающей воссоединиться. Почувствовав легкий толчок в груди, я удовлетворенно кивнула, давая время трем душам, трем жертвам, стать единым целым.

Лумьер, ерзающий на стуле, казался совсем запуганным. Он часто и шумно дышал – его грудь судорожно поднималась и опускалась, словно узник не мог глубоко вдохнуть.

– Как же ты мне надоел со своими бесконечными криками.

Раздраженно произнеся эту фразу, я позволила сирене взять верх над телом, чувствуя, как болезненно проступают жабры, пока глаза заволакивает кровавая пелена.

Лумьер, открыв рот от ужаса, закричал еще отчаяннее и принялся подпрыгивать на стуле, чтобы ослабить веревку на запястьях.

Я бросила через плечо бесполезное надкушенное яблоко, свободной рукой схватила с ближайшей полки платок, принадлежащий Хозяйке рощи, которая властвовала над птицами и зверями и помогала заблудившимся путникам.

– Это должно тебе помочь найти дорогу в преисподнюю. – Заткнув глотку мужчины платком, я натянула ткань на затылке, отчего в уголках рта пленника выступили капли крови. – Знаешь, Лумьер, огонь очищает, смывает все грехи. Жаль, что ты сам не додумался до такого способа освобождения.

Коллекционер жалобно заскулил, не в силах произнести ни слова из-за кляпа во рту. Его глаза широко распахнулись, из них брызнули слезы.

Внимательно всматриваясь в огонь, который разгорался в камине за спиной мужчины, я не могла скрыть восторга от гениальности своего плана.

Одна из моих глупых сестер, влюбившись в смертного, умоляла Персефону на коленях дать ей свободу и воссоединиться с возлюбленным, поскольку носила под сердцем его ребенка. Дитя, порожденное морской и земной сущностью, хранившее силу обеих стихий. Если все получится, я займу место ребенка, вытесню его душу и заполню собой маленькое тельце, а после, сыграв роль послушной дочери, стану Королевой.

Будто прочитав мои мысли, Лумьер сильнее забился на стуле, пытаясь его перевернуть и разнести в щепки ради спасения. С усмешкой наблюдая за нелепыми попытками остаться в живых, я подошла к камину, достала оттуда палку и, вернувшись, поднесла ее конец, охваченный желто-оранжевыми язычками, к шторе. Ткань моментально объяло пламенем, запах гари заполнил всю комнату.

Осталось лишь подождать пару минут, – и все будет кончено.

Короткое обтягивающее платье цвета кровавого заката, едва доходившее мне до колен, тоже вспыхнуло, вмиг превратившись в огненный цветок.

– Встретимся на другой стороне, если ты, конечно, выживешь.

Последнее, что я увидела, перед тем как провалиться в темноту, были предсмертные судороги Лумьера. Коллекционер, вытаращив глаза и дико вереща, встречал освобождение, полностью объятый пламенем.

…Казалось, прошло лишь мгновение, когда я снова распахнула глаза и закричала во всю мощь легких в теле младенца. Женские руки заботливо обхватили меня, крепко прижали и начали медленно гладить по голове, а ласковый голос запел тихую песенку. Успокоившись и замолчав, я прикрыла глаза и выдохнула, не до конца веря в происходящее, позволяя сну унести меня в мир грез.

Все задуманное свершилось.

Тела новорожденных детей, которые я использовала неоднократно, не могли справиться с моей силой. Умирая, едва достигнув шести месяцев, их истинные души покидали землю, оставляя место печали и скорби. Но этот ребенок, эта девочка была особенной. Она была дочерью моей сестры.

Дочерью сирены.

Перед тем как переродиться, сжираемая пламенем, я молила Персефону о том, чтобы она сохранила мое первозданное человеческое обличье. Хотела, чтобы Охотник нашел меня такой, какой оставил тогда, в доме миссис Брейк.

Прошло семь лет с тех пор, как мои силы в теле ребенка начали проявляться, доставляя множество проблем и хлопот. Наблюдая с берега за детьми, которые, радостно визжа, плескались в море, испытывала к ним отвращение и нестерпимую злобу. Как только они выходили на берег, я вынуждена была натягивать любезную улыбку и продолжать непринужденное общение, каждый раз ссылаясь на слабое здоровье, из-за которого мне нельзя плавать в море.

«Девушка, избегающая воды».

Так меня называли. Что ж, так оно и лучше.

Боясь, что сирена вырвется на свободу, показав в самый неподходящий момент истинный облик, хотела обратиться за помощью к истинной матери, но она игнорировала мои просьбы. Из раза в раз мое сердце болезненно сжималось оттого, что я чувствовала себя поломанной куклой, выкинутой на берег, которая вынуждена самостоятельно залечивать раны.

В один из вечеров я сбежала из дома, никого не предупредив. Не прошло и часа, как мне явилась сестра. Она нашла меня в чаще леса, будто почувствовав затопившее душу отчаяние. Сестра осторожно присела рядом и разжала кулак. На ладони лежал кулон в виде светло-кремовой ракушки. Удивленно выгнув бровь, я провела маленькими пальцами по ее поверхности, ощущая неровности и сколы.

Сестра, коротко кивнув, передала украшение мне и, наклонившись, тихо произнесла:

– Я все знаю, моя дорогая Эмилия. Пусть этот кулон будет твоим спасением и заточением, пока ты не дойдешь до своей цели.

Я позволила себе слабость и прижалась худым телом к груди женщины, которая бережно поцеловала меня в макушку и принялась напевать грустную песню, смысл которой был понятен только нам.

Часть 1

Глава 1. Анафемор

Познай историю мира нашего.

Тысячу лет назад, когда существовало лишь два континента посреди бескрайнего Дарийского моря, Эрида, богиня раздора и хаоса, решила, что ей наскучило наблюдать за размеренной жизнью двух народов.

Сирция. Континент, на котором обитали чудовища. Круглый год цвели сады, воздух опьянял, вызывая эйфорию. Смех, танцы, веселье были главными спутниками существ. Боги, создавшие чудовищ, внимательно наблюдали за своими детьми с Олимпа и благословляли их браки, принимая в семью новых детенышей, унаследовавших особенности обоих родителей. Вепри, ламии, суккубы, оборотни, кентавры, банши заселили вечнозеленые просторы Сирции.

Сирены, проводившие большую часть жизни в воде и воздухе, были главными защитницами и добытчицами пропитания на континенте. Зачастую они, рассекая воздух, быстро снижались в самый эпицентр раздоров, призывая чудовищ прекратить сеять смуту. Те, недолго думая, лишь кротко кивали, улыбаясь в ответ, – и на континенте снова воцарялись мир и покой. Сирен боялись и почитали, поскольку они были дочерьми самой Персефоны.

Людмирия. Континент, куда боги Олимпа заселили людей, дав им огонь, оружие и животных, благодаря которым они питались и поддерживали жизнь. Континент был покрыт массивными лесами, скрывающими дома от знойного солнца. Многочисленные речки и водоемы не иссыхали и наполнялись пресной водой каждый год.

Боги любили людей, поэтому даровали им одно из чудес Олимпа – источник молодости и здоровья, расположенный в самом сердце континента. Дорожка, ведущая к нему, была вымощена алыми цветами. Вокруг оазиса, который достигал около трех метров в глубину, ползали змеи, охраняя его. Яркий солнечный свет, полосами пробивающийся сквозь листву, позволял рассмотреть лишь небольшие участки земли, скрывая от человеческих глаз то, что таилось на дне. Только тот, кто чист сердцем и помыслами, мог испить воды, излечив все болезни. Смертный, желающий воспользоваться источником ради собственной выгоды, умирал мучительной смертью, пока яд змей проникал в его организм, после чего чудовища, приняв истинный облик, утаскивали мертвеца на дно. Никто из людей не догадывался, что змеи, завороженные богами, были ламиями – демоническими существами со змеиными хвостами вместо ног.

Оба народа не знали друг о друге, лишь ламии, заслужившие благословение богов, могли жить рядом с людьми и наблюдать за ними в образе змей. Бескрайнее море, заключившее в объятья оба континента, не позволяло даже сиренам беспрепятственно бороздить морские просторы. Вскоре морские девы лишились крыльев из-за прихоти Персефоны, их прародительницы, долгое время наблюдавшей за дочерьми. Богиня считала, что дочери смогут добраться до Олимпа и сместить ее, занять место, которым она так дорожила. Персефона, жадная до власти и могущества женщина, не могла допустить подобного, хотя ее творения никогда не позволяли даже думать о подобном. Когда безжалостное решение было принято, крики ужаса и боли поглотили континент: израненные сирены отползали к морю, и только вода теперь могла заглушить их страдания. Море, окрашенное кровью, заставляло чудовищ испытывать отчаяние и сжимать кулаки в бессильной ненависти.

Эрида, богиня раздора и хаоса, долгое время наблюдала за чудовищами и людьми, изучая их повадки. Обратившись в старуху, она спустилась с Олимпа к людям и рассказала, что есть на свете континент, краше которого нет. Цветы там благоухали круглый год, существа, населяющие его, веселились и отдавались похоти там, где захочет душа. Ни стеснений, ни упреков, ни раздоров – каждый был свободен. Люди слушали с открытыми ртами и, не сомневаясь в ее словах, умоляли показать дорогу к этому месту. Эрида лишь усмехнулась и испарилась, оставив смертных в замешательстве.

Поднявшись на Олимп, она нашла своего дядю Посейдона и, воспользовавшись чарами, заставила его сдвинуть континенты и осушить часть моря, чтобы люди смогли добраться до Сирции. Вернувшись в Людмирию, она показала смертным, как строить лодки и корабли. Прошел не один месяц, прежде чем первое судно покинуло континент и причалило к берегам Сирции.

Люди, ступившие на земли чудовищ, не могли скрыть восторга. Солнце, восходящее над горизонтом, не обжигало, его лучи приятно касались кожи. Пение птиц доносилось со всех сторон. Дурманящий аромат наполнял тело неиссякаемым наваждением, избавлением от которого служили пленительные объятья. Пройдя в глубь леса, люди увидели населяющих континент существ, которые не были похожи на ужасных тварей из рассказов Эриды, хоть они и являлись обладателями копыт, рогов, бледной кожи, крыльев или чешуи.

Богиня раздора, спрятавшись среди деревьев, ожидала, что чудовища набросятся на людей и уничтожат их, обглодав кости, но этого не случилось. Даже наоборот, чудовищ тянуло к людям, словно магнитом. Пропитавшая воздух эйфория влияла на всех одинаково: вызывала желание поцеловать незнакомца или незнакомку и заняться любовью – по-дикому, по-животному, прямо здесь, на траве.

Союзы между людьми и чудовищами были противоестественны. Однако, несмотря на протесты, кто-то из смертных согласился остаться на новом континенте, а кто-то из окрыленных любовным флером чудовищ отправился на родину к смертным. Люди, оставшиеся в Людмирии, с радостными возгласами встречали родственников и друзей на берегу, но стоило им завидеть тех, кого они привезли с собой, как в их сердцах моментально зародилось новое чувство – страх.

В Сирции и Людмирии рождались гибриды, внешне неотличимые от смертных, но обладающие необыкновенными способностями, которые нельзя было уничтожить или подавить. Дети, не справляющиеся с даром, умирали, не достигнув и семи лет. Чудовища, обезумевшие от горя, обвиняли в этом людей, ссылаясь на всепоглощающий человеческий ужас, который со временем пожирал носителя удивительных способностей. А люди, в свою очередь, одержимые страхом, доводили чудовищ до самоубийства. Они никогда не марали руки сами, но умело подталкивали чужестранцев в объятья смерти.

Зевс, не знающий о кознях Эриды, пожалел обезумевших родителей и поднял с морских глубин еще пять континентов: Антилью, Сербонию, Парифиду, Лемию и Пранию. На каждый из них он заселил семьи, в которых рождались люди со способностями: кто-то обращался в сирену при контакте с водой, кто-то обладал недюжинной силой, кто-то питался кровью людей и их страхами, кто-то рождался со змеиным хвостом и мог понимать других пресмыкающихся.

Чудовища, прознав о судьбе сестер и братьев, которые отправились на родину людей и впоследствии совершали самоубийства, поклялись на крови, что отомстят за боль и слезы и никакие континенты, моря и расстояния не смогут их в этом остановить.

Так началась война людей и чудовищ.

Люди безжалостно истребляли существ: кентавров обезглавливали, гарпий заживо сжигали на кострах, суккубов насильно увозили с родных земель и оставляли гнить в железных клетках, где они не могли напитать тело мужской энергией, медленно и мучительно погибая.

Самая жестокая судьба постигла сирен. Поскольку они теперь могли беспрепятственно рассекать море и попадать на другие континенты, моряки заманивали их в ловушки. Когда подходило время охоты, убийцы делали из старых тряпок подобие затычек, брали с собой битое стекло, кинжал, выплавленный из стали, и соль. Они выставляли на берегу особую приманку – молодого красивого нагого юношу – и с нетерпением ожидали сирену, которую тут же ловили в серебряные сети и силком тащили на берег. Лишенная покровительства моря, сирена тут же меняла облик: становилась похожа на девушку, принадлежность которой к волшебным существам выдавали шрамы на спине от потерянных крыльев, жабры на шее и алый оттенок глаз. Охотники очерчивали вокруг жертвы круг из соли, ставили коленями на битое стекло, чтобы она не смогла сбежать. Морская дева пыталась использовать дар и воздействовать на убийц пением, но самодельные затычки заглушали все звуки. Вдоволь насладившись мучениями сирены, люди насиловали ее, после чего убивали и выкидывали обратно в море на съедение рыбам.

Персефона, прародительница сирен, сходила с ума от горя, оплакивая дочерей. Зевс запретил вмешиваться в войну людей и чудовищ, вызвав волну негодования в душе Богини. Ослепленная местью, она заманивала людские корабли в гигантские смертельные водовороты и штормы, безжалостно убивая их, чтобы возвести на человеческих костях остров. Эта земля должна была служить для сирен убежищем от смертных, но Богиня позабыла: даже самое безопасное место может стать логовом врага, если действиями движет любовь или жажда власти.

Когда дар сирен только начинал проявляться в теле ребенка, Персефона отводила их к морю и повелевала принять истинную сущность. Она открывала для них Сенерцию – небольшой полуостров, скрытый от человеческих глаз острыми рифами, где сирены могли быть собой, не боясь уничтожения. Морские девы сидели на каменных выступах, смеялись, разговаривали и обсуждали охоту. Но вдали от тайного убежища им приходилось прятать истинный облик, используя кулоны: когда сирены выходили на поверхность, тайна оставалась нерушимой. Амулеты, будто магниты, настолько плотно соединялись с телом морских дев, что снять их с легкостью могли лишь сами владелицы, а остальные вынуждены были приложить немалые усилия. Но лишь тот, кто заключит кровавую сделку с сиреной, может прикасаться к заветному украшению.

Так Персефона обезопасила своих детей, но такая привилегия была дарована далеко не каждому.

Еще шестнадцать лет назад чудовища оставались изгнанниками, гонимыми человеческим страхом. Но все изменилось, когда одна из сирен, не побоявшись раскрыть свою истинную сущность, спасла маленькую дочурку Правителя Людмирии, которая случайно упала в воду. После этого по всем континентам были отозваны приказы Правительства об убийстве сирен, сделав морских дев полноценными членами общества. Власть осознала, какую пользу могут принести сирены для развития мореплавания и торговли.

Однако люди не смогли принять такое положение дел и подавить в себе многолетнюю ненависть. Ночами они выслеживали несчастных девушек, заманивали в ловушки, которые устраивали в собственных домах. Глупцы не знали, что обычным оружием нас не умертвить: лишь безразличие к пению может погубить души сирен.

Чудовища знали, что придет их время. Придет час расплаты за все те муки и агонии, которые испытали их предки.