Ада

Людям, пережившим войну, посвящается.

Пролог

Я родился через пять после войны и мне не довелось застать эти страшные события. Постепенно затягивались страшные раны на полях сражений. Люди привыкали к мирной жизни и постепенно забывали это жестокое время.

Мой отец был военным, он служил на границе в должности начальника пограничной заставы. Именно пограничники первыми приняли на себя удар немецко-фашистской военной машины и мой отец был в их числе. Он воевал все долгих четыре года и прошел войну от самого первого дня и до последнего, до Великой Победы, которую встретил в Берлине. Но и после Победы отец продолжал сражаться с недобитыми остатками врагов, ушедших в подполье.

Мама была врачом. Она познакомилась с отцом во время войны, когда он лежал в госпитале, на излечении после ранения. Но прошло ещё два года, прежде чем они смогли пожениться. Но и после окончания войны, для моих родителей она не закончилась. Мама продолжала лечить раненых и увечных солдат, а отец, в составе маневровой группы пограничников, боролся с фашистскими недобитками и пособниками, мешавшими налаживанию мирной жизни.

В то время мы жили во Львове, в квартире старинного дома на улице Городецкой. Яркими воспоминаниями моего детства были старинные дома, которые я всегда рассматривал во время прогулок, большой, парк с величественными деревьями, где мы часто бывали, улицы города то узкие, то неожиданно широкие, выбегавшие на площади и теряющиеся вдали.

Но больше всего мне запомнился огромный монастырь и костел Святой Анны, стоявший на углу улиц Городецкой и Яновской. Величественное строение поднималось высоко в небо своей могучей башней и мне, тогда ещё маленькому мальчишке, нравилось смотреть на облака, то сурово-неторопливо, то суетливо-хлопотно бегущие по небу на фоне костела.

С нами по соседству жила тетя Ада. Она была доброй женщиной и мои родители прекрасно ладили с ней. Отзывчивая и ласковая, тетя Ада, как я привык её называть, не отказывала в помощи и нередко бывало что я оставался с ней, когда родители ходили в кино, на концерт. Или когда папа уезжал по службе, а мама задерживалась в госпитале.

Тетя Ада баловала меня, так как своих детей у неё не было. И как она сама сказала – никогда не будет. Она пережила оккупацию и всю её семью – родителей, младшего брата и маленькую сестру, убили немцы. Сама Ада, тогда ещё маленькая девочка, выжила чудом.

Глава 1

22 июня 1941г. 12.00. Выступление по радио народного комиссара иностранных дел СССР В.М.Молотова.

«..Сегодня в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбёжке со своих самолетов наши города – Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие, причем было убито и ранено более двухсот человек. Налеты вражеских самолетов и артиллерийский обстрел были совершены также с румынской и финляндской территории. Уже после свершившегося нападения германский посол в Москве Шуленбург 5 часов 30 минут утра сделал мне, как народному комиссару иностранных дел, заявление от имени своего правительства о том, что германское правительство решило выступить с войной против СССР в связи с сосредоточением частей Красной Армии у восточной германской границы.

В ответ на это мною от имени советского правительства было заявлено, что до последней минуты германское правительство не предъявляла никаких претензий к советскому правительству, что Германия совершила нападение на СССР, несмотря на миролюбивую позицию Советского Союза, и что тем самым фашистская Германия является нападавшей стороной…

… Теперь, когда нападение на Советский Союз уже совершилось, советским правительством дан нашим войскам приказ – отбить разбойное нападение и изгнать германские войска с территории нашей Родины. Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами…»

Части Красной Армии покидали город вечером. Усталые, запыленные колонны солдат медленно протянулись по улицам и, не задерживаясь на окраине, ушли в ночь. Позванивая траками гусениц, протарахтели танки, солидно порыкивая моторами проехали тягачи с прицепленными пушками, на которых сидели артиллеристы. Ловко лавируя в колонне, то туда, то обратно проносились редкие мотоциклы вестовых.

Всё это вызывало живейший интерес мальчишек, облепивших окрестные заборы и во все глаза глазевших на проходивших солдат.

Ада сидела на заборе в компании Семки и Витьки. Девочка была признанным членом этой мальчишеской банды и пользовалась уважением всех ребят. С ними она не раз ходила трясти соседские сады, лихо ныряла в темные заводи, где на самом дне копошились усатые раки, которых без страха доставали и запекали на костре, оголодав от купания.

Отец улыбался в усы, в очередной раз выслушивая рассказы о её подвигах от сердито выговаривающей мамы. И втихомолку подсовывал ей небольшую шоколадку, которую Ада честно делила с братом и сестрой.

Лето для двенадцатилетней девочки началось просто замечательно. Закончились занятия в школе и впереди были каникулы. Целых три месяца.

А потом началась война. Жители кто оставался, а кто-то покидал город. Эвакуировались госучреждения, фабрика, спешно вывезли оборудование небольшого завода. От райкома партии, располагавшегося в двухэтажном особняке, до революции принадлежавшему купцу первой гильдии Терину, отъезжали машины, вывозя документы и ценности.

Наконец улицы города опустели. Лишь ветер лениво гонял вдоль тротуаров какие-то бумажки. Оставшиеся жители попрятались по домам. Еще были живы те, кто помнил оккупацию во время гражданской войны, и они заранее прятали все самое ценное. А были и такие, кто откровенно радовался приходу немцев.

– Ада, – возбужденно подскочил Витька. – Пошли с нами. Там райком совсем пустой стоит. Даже сторожа нет.

Стайка мальчишек, вместе с девочкой, сорвалась с места и помчалась по улицам. Во дворе райкома партии в самом деле было пустынно и тихо. Ни одного человека вокруг. Они тихо зашли через открытые двери и пошли по просторным комнатам. Всюду валялись кипы бумаг, шкафы были раскрыты. Под ногами сторожко хрустел разбросанный мусор.

– Пошли на крышу. – Сказал Семка, лениво ковыряя в носу. – Посмотрим, что вокруг делается.

Его предложение было принято единогласно. Компания ребят пересекла длинный коридор и по узенькой, привинченной к стене лесенке, поднялась на чердак, откинув в сторону тяжелый люк.

Один за другим мальчишки, а за ними и Ада оказались на чердаке. Косо пробивались лучи солнца, проникая через небольшое слуховое окно, подсвечивая пыль, лениво клубящуюся от неосторожных движений. Слышалось негромкое воркование голубей, сидевших под самой крышей.

При виде голубей у Гошки разгорелись глаза.

– Давайте наловим голубей. – Предложил Гошка, жадно посматривая на птиц. – Можно будет их Миронычу продать, с Зачатьевской.

– Да ну, – сплюнул в пыль Семка. – Все равно он нормальной цены не даст. В прошлый раз, когда ему пару хохлачей притащили, сказал, что ворованные и вообще не хотел ничего давать.

– Ага. – Поддержал его Витька. – А мне их брат подарил.

Со двора послышалось тарахтение нескольких моторов. Ребята наперебой прильнули к небольшим щелям, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь.

Во дворе стояло несколько мотоциклов зеленого цвета, вокруг которых ходили люди в непривычной сероватого цвета форме, с незнакомыми автоматами через плечо. Они лениво, сверху донизу, оглядели здание и внезапно один из них, что-то гортанно выкрикнув, со смехом указал на крышу. Другой махнул рукой, и тогда он поднял автомат и дал очередь по крыше.

Ребята бросились врассыпную от пуль, застучавших по крыше. Они пересекли чердак и выбрались через слуховое окно на крышу. С другой стороны здания торчала пожарная лестница. Никто не помнил, как они спускались с крыши и бежали прочь от райкома.

Остановились только когда добежали до речки, попадав на песок.

– Вот гады. – Тяжело дыша, едва выговорил Семка. – По людям стреляют.

– Ага. – Подтвердил Витька. – Чуть-чуть в нас не попали.

– Не-е. – Так же отплевываясь, отрицательно помотал головой Гошка. – Это он не по нам стрелял.

– А по кому ещё? – Огрызнулся Семка. – По нам и стрелял. Больше не по кому было.

– Он выше, по крыше стрелял. А не по чердаку. – Не отступал Гошка. – У меня дядя охотник – я знаю.

– Там, на крыше, флаг висел. – Сказала Ада. – Может он по нему стрелял?

– О, Ада. А ты что, совсем не испугалась?

– Нет. – Пожала плечами девочка. – Чего пугаться? Он же нас все равно не видел.

– Вот что, – рассудительно сказал Витька, – поднимаясь с песка и отряхивая брюки. – Пойдемте-ка по домам. В такое время лучше быть дома.

Гошка ехидно улыбнулся.

– Что, Витенька, боишься мама беспокоиться будет?

Витя смерил Гошку спокойным взглядом своих серых глаз.

– Да, боюсь. – Неторопливо ответил он. – Я, в отличие от тебя, не хочу мать беспокоить. Она у меня и так болеет. Зачем я буду ей лишние хлопоты доставлять?

Витя ещё раз неторопливо оглядел всех, повернулся и направился в проулок, ведущий на улицу. За ним потянулись и все остальные.

Ада забежала домой, подпрыгивая от нетерпения. Ей не терпелось поделиться увиденным. Родители были дома. Даже папа, хотя он никогда так рано не приходил домой.

– Что делать будет, Хаим? – Тусклым голосом спросила мама.

Отец, сидевший за столом, тяжело поднял голову и пристальным взглядом посмотрел на мать.

– Что-нибудь придумаем, Анна, – успокаивающе сказал он.

Отец задумчиво посмотрел на восьмилетнюю Ганну, которую мама подняла на руки, погладил по голове пятилетнего Даниила, подошедшего к нему и тяжело вздохнул.

– Тяжело будет. – Пожевал в задумчивости губами он. – Ну да справимся. – Отец горько вздохнул.

Глава 2

Сообщение о установлении комендантского часа.

«Запрещенное время для обитателей Климовска устанавливается после 22 часов и до 6 часов утра. Кто в это время будет на улицах либо площадях без специального удостоверения, будет казнен. Сегодня были наказаны смертью – 15 лиц. Кроме того, арестовано как заложников 65 лиц. Каждый житель Климовска, кроме своей собственной жизни, отвечает и за безопасность немецких вооруженных сил и ставит на карту не только свою собственную жизнь, но и жизнь всех обитателей Климовска…

Также, лица невышедшие на работу в "общественные дворы” или трудовую обязанность (для ремонта путей и др.) будут оштрафованы в размере 50 руб., или 25 розог, а в случае саботажа – расстрел».

Полевые части немцев, не задерживаясь в городе, ушли на восток, оставив небольшой гарнизон. Какое-то время люди жили своей жизнью, постепенно привыкая к новому порядку. Отец Ады продолжал работать в сапожной мастерской, мать все так же принимала заказы на пошив одежды.

В бывшем райкоме теперь была военная комендатура. Ворота укрепили, забор поверху обнесли колючей проволокой, а на все окна в здании поставили решетки. Об этом рассказал Сёмка. Его отец несколько дней работал там, ремонтируя двери, окна и сантехнику.

У ворот стояла караульная будка, днём и ночью часовой прохаживался по ярко освещенному прожектором участку земли.

Постепенно жизнь в городе стала ухудшаться. Ввели комендантский час, по улицам зашныряли полицейские патрули, устраивая облавы и арестовывая людей. Многие из них домой не возвращались. Теперь, сидя вечерами за накрытым столом и ужиная, Левитины со страхом прислушивались к звукам, доносившимся с улицы. Иногда мать тихонько плакала, сидя в углу, а папа, присев рядом, негромко успокаивал её.

Однажды отец вызвали в комендатуру и вернувшись, он сел за стол и так долго сидел, опустив голову.

– Что случилось, Хаим? – негромко спросила мама.

Он ответил не сразу. Подняв голову, он взглянул на маму и перевел взгляд на детей, стоявших тут же.

– Сегодня в комендатуре повесили приказ. Все евреи, независимо от возраста, должны пройти регистрацию по месту жительства и носить на одежде отличительный знак – желтую звезду. Вот размеры. – Отец швырнул на стол какую-то бумажку. –Запрещено посещать публичные места, парки отдыха, скверы, спортивные площадки, на рынках и в магазинах можно бывать только в течении одного определенного часа в день. Хорошо хоть работать не запретили. – Он тяжело вздохнул. – И ещё нужно ходить отмечаться в комендатуре, так как покидать место постоянного проживания тоже запрещено.

Мать застыла, прижав руку ко рту и с тревогой глядя на отца.

– Вот так. – Отец уставился в стол. – Дождались…

На следующий день мама вырезала и пришила всем на грудь и на спину желтые, шестиконечные звезды. И ещё у каждого на груди была нашивка с адресом. Закончив, она посмотрела на детей со звездами и сгорбившись на стуле, беззвучно заплакала, прижимая ладони к груди. Папа Ады, хмуро натягивая куртку, подошел к ней, и присев рядом, обнял, прижимая к себе. Они так сидели некоторое время, потом отец встал и ушел.

– Адя, – подергала девочку за рукав Ганя, – а мы теперь всегда так будем ходить со звездочкой?

Ада посмотрела на сестренку, и крепко притянула её к себе. Она понимала, что происходит что-то нехорошее, но не смогла найти нужных слов и только молча кивнула головой.

– А мне нравится. – Заулыбалась Ганя. – Мама так красиво пришила? Мама, – позвала она, – а можно я к Маше схожу, поиграю? Она мне обещала куклу свою показать.

Мама вытерла слезы, катившиеся из глаз, и улыбнулась.

– Конечно, Ганя. Только иди через калитку. Не нужно ходить через улицу.

– Хорошо, мамочка. А почему ты плачешь? – Ганя подошла ближе и обняла маму. – Тебе плохо? Тебя кто-то обидел?

– Да нет, доченька, все в порядке. – Женщина улыбнулась. – Какая ты у меня заботливая стала. Иди.

Она ласково поцеловала девочку в щечку и Ганя, радостная, выбежала за дверь. Какое-то время мама сидела на стуле, опустив голову и думая о чем-то о своем. Затем она встряхнулась, улыбнулась смотревшей на неё Аде и подхватившись, принялась за шитье.

Ада посмотрела в окно. Ей совершенно не хотелось никуда идти, хотя мальчишки звали её с собой, обещая показать что-то интересное там, в лесу. У неё из головы не шли слова, которые мама сказала Гане. О тот, что не нужно ходить через улицу.

Тут хлопнула калитка и Ада увидела отца, идущего к дому. Открылась дверь и папа вошел в дом, прошел по чистым половицам и плотно уселся на стул.

– Что случилось, Хаим? – Мягко спросила Анна. – Ты сегодня рано.

– А всё теперь. – Равнодушно сказал отец, закуривая сигарету. Никогда раньше он себе такого не позволял, всегда выходя на улицу. Порывшись в кармане, отец достал и бросил на стол аккуратно сложенный вчетверо листок. – Вот, – тускло сказал он, – здесь все написано.

– Ада, доченька, – терпеливо сказала Анна,– прочитай.

Девочка взяла листок, развернула его и с выражением начала читать.

«… Все жиды местечка Климовск и его окрестностей должны явиться в понедельник 29 сентября 1941 года к 8 часам утра на угол Сосновой и Благостной улиц (возле кладбища).

Взять с собой документы, деньги, ценные вещи, а также теплую одежду, белье и продовольствие на три дня.

Кто из жидов не выполнит этого распоряжения и будет найден в другом месте, будет расстрелян.

Кто из граждан проникнет в оставленные жидами квартиры и присвоит себе вещи, будет расстрелян.

Арийские жители местечка (украинцы и русские) призываются доносить о жидах, не исполнивших этого приказа».

– Тут ещё на украинском и немецком. – Сказала Ада, закончив читать. – Я могу и с немецкого перевести – мне почти все понятно. – Хвастливо сказала девочка.

– Там тоже самое. – Хмуро ответил отец и перевел взгляд на Анну, которая сидела, прижав руки к лицу.

– Это что же такое, Хаим? – Едва слышно спросила она, не отрывая от него взгляда. – Откуда это у тебя?

Отец шумно вздохнул.

– Висит на всех столбах. – Негромко ответил он. – И ходят эти, новые, полицаи – всем раздают. Мне в мастерской дали.

– И что же теперь будет, Хаим?

– Не знаю, Анна, не знаю.

Отец замолчал. Впервые за все время Ада видел папу таким растерянным.

– Сегодня к нам в мастерские приезжал какой-то офицер, с солдатами. Говорил, что будет проводиться перепись всех евреев. Затем, после переписи, всех евреев с детьми, как элитную нацию, вывезут и переселят в безопасное место. – Отец вздохнул. – Даже не знаю. Но на сборный пункт придется пойти – иначе расстрел.

Он хотел ещё что-то добавить, но тут громко хлопнула дверь и домой зашла вся заплаканная Ганя. По её лицу крупными каплями стекали слезы, которые она вытирала рукавом, но они все текли по щекам. Она сердито хлопнула дверью и уселась на стул в углу.

– Что случилось, Гануся? – Анна подошла к дочери и положила руку ей на плечо. Ганя сердито отмахнулась.

Анна беспомощно посмотрела на Хаима, тот лишь задумчиво посмотрел на дочь.

– Что произошло, солнышко? – Ласково повторила Анна.

По лицу Гани было видно, что она едва крепится, и наконец она не выдержала. Слезы хлынули потоком и девочка громко, навзрыд, заплакала. Анна обняла дочь.

– Ну же моя хорошая, расскажи мне.

– Меня мама Маши прогнала. – Всхлипывая, рассказывала Ганя. – Сказала, что делать мне у них нечего. И что теперь всех нас прижмут и покажут наше место. Мама-а-а, – в голос заплакала девочка, – почему она так сказала? Ну что я ей сделала?

Анна как могла, утешала дочку, прижав к себе и нашептывая ей ласковые слова. Отец мрачно сидел на стуле, молча глядя в стену пред собой. Аде стало страшно, от этого бессилия, её затрясло, как от мороза, несмотря на то, что в доме было тепло.