Подступающая неуверенность, в довесок с угнетенным эмоциональным состоянием, мысленно перебрасывают меня во времена моего детства, когда я, семилетний салага, в бешенном порыве адреналина и панике, пытаюсь уехать на старом, ржавом «Урале», железная рама которого, при каждой встречной кочке, нещадно бьёт меня по бубенцам, от стаи диких деревенских гусей, которым я, судя по их мерзкому гоготу и агрессивной атаке, нехило насолил, испортив им тем самым прогулку, преследовавшие меня по всему двору. А затем, после неудачной погони, я, стремительно залетев в огромный куст дикой крапивы в одних трусах, после восстав от жгучей мести и ярости, вкупе с детской обидой, поспешно бегу в дом к бабушке поплакаться в жилетку, размазывая свои сопли по кулачку. С тех пор я люблю жареных гусей, и терпеть не могу крапиву, на уровне флоры и фауны. На лице появляется довольная ухмылка, ввиду которой, изо всех сил пресекаю утробный ржач, который вот-вот выйдет наружу.
Вместе с тем, замечая ощутимый физический перевес нашего воздушного судна, плавно и не спеша начинающий посадку в Simferopol International Аirport named Sultan Amet-Khan, пытаюсь прийти в себя. Некое менструативное женское загадочное состояние, «при красных днях» календаря, постепенно стихает. Режим «не комильфо» проходит. Капитан боинга авиакомпании Red Wings Airlines сообщает об успешной посадке в крымской столице и желает всем приятного время провождения, запоминающегося отдыха и благодарит за выбор их авиалиний.
Каплей дает команду «всем сидеть», чтобы пропустить гражданских, и мы наблюдаем активные и похотливые тазобедренные движения девчонок, поочерёдно желающие нам лёгкой и быстрой службы. Провожая блаженным взглядом последние дамские окорока, стремительно удаляющиеся от нас, мы направляемся к выходу, под строгим конвоем, как и полагается военнопленным заключённым. Проходя мимо команды бортпроводников и девчонок, из открытой двери поддувает южный воздух. Стюардессы одаривают нас своими милыми, хорошо отрепетированными за долгие годы работы, улыбками и так же желают хорошей службы. Первый полёт на самолёте я запомнил. Повышенное атмосферное давление, спёртый воздух и влажный ветер. Симферополь.
Chapter Three.
Десять вечера по московскому. Спустившись вниз по трапу, строем направляемся к терминальному пункту выдачи багажа. Пятиминутный перекур. Двигаем на автобус до Севастополя. Ближайший рейс мы ожидали примерно до трёх часов утра. Все оставшееся время, завернувшись в бушлаты, сидя на сумках «Армия России», разогревали армейские сухпайки, очень сильно походя на неместных бомжей, в чёрных одеяниях. Было достаточно темно, и мало кто мог рассмотреть нас в кромешной тьме. Единственное, что бросалось в глаза – небольшие костёрчики от таблеток сухого спирта, находящиеся неподалеку друг от друга. Кое-кто из ребят, рискнувшие отпроситься до магазина, были тут же посланы далеко и надолго старшим мичманом.
В автобусе поспать не удалось. По пути так же не получилось разглядеть хотя бы дорогу и только рано под утро, ближе к пяти часам утра, едва заметил каменный монумент «Город-герой Севастополь». Географически так получилось, что ландшафт легендарного Севастополя имеет горный рельеф. Особенно это ощущается, прогуливаясь по узким, ещё отдающими запахом ушедшей Украины, улочкам, напоминавшие мне фильмы о Великой Отечественной Войне, которые так лаконично передавал наш советский кинематограф. Горы, воздух и живописные пейзажи – железные аргументы, для посещения этого полуострова.
Выгружаемся из автобуса. Пересчитав нас уже в сотый раз на очередном построении, организовав строй, движем дальше. В пути дико припирает покурить, справить нужду и снять берцы, натирающие с посадки в самолёт. Таким дискомфортом страдала вся наша банда, именуемая старшим мичманом «банда вонючий ветер», начинавшая хронически прихрамывать. Проходим какую-то остановку, сквер, названный в честь с какого-то известного крымско-татарского писателя, героически сражавшийся в Крымскую войну, впоследствии, отправившийся в поэтическую ссылку. Пересекаем городской парк, проходя под вековыми клёнами. Выходим на улицу, ведущая нас стремительно вниз, и на горизонте наблюдаем Севастополь во всём его неподдельном величии.
Вдалеке я замечаю огоньки гостиницы «Украина», которые расплываются у меня в глазах. Причалы, бухты, морские суда, верфи. Резкие подъёмы и спуски, городская инфраструктура. Сзади простираются могучие горы, над которыми не спеша восходит солнце, одаряя нас тёплыми лучами. И вся эта картина настолько далеко от нас, и мне кажется, будто я наблюдаю её со стометрового расстояния. Морской бриз поддувает в мой лысый затылок и мне становится по-детски хорошо и приятно.
Какое-то время спускаемся вниз. После сворачиваем вправо и, оказавшись где-то в подворотне, снова поднимаемся на пригорок. Забаррикадированное КПП. Встречает суточный сержантский наряд. Выслушав каплея, о цели прибытия, по одному продвигаемся внутрь, тут же выходя на улицу.
По плану обход в санчасти. Осматривая все пристройки, находившиеся на территории войсковой части (далее – в/ч), можно запросто подумать, будто попал в Советский Союз, причём в очень сильное послевоенное время, когда господин Иосиф Виссарионович заново отстраивал страну по крупицам и фрагментам, оставшиеся после военной разрухи. Инфраструктура была настолько обветшалой и убогой, что отдавала запашком сала с горилкой. Об этом и не только я успел подумать, стоя на втором этаже санчасти, потной подмышкой согревая градусник.
Медперсонал почему-то тёти по гражданке. Кто-то из них поинтересовались, имеются ли у кого-нибудь жалобы на состояние здоровья. А они были, я уверен, практически у всех. Никто не рискнул, под неадекватным взглядом мичмана, подпортить его себе ещё больше. Правая нога необоснованно начинала скулить при ходьбе, но, не особо придав этому значения, забил на это дело, что впоследствии, аукнулось мне пламенным приветом, на время, выбив меня из строя. Померив температуру, выходим на улицу, строем валим в казарму. В казарме обстановка протекала ещё хуже, чем в санчасти. Трёхэтажная казарма представляла собой бывшее бомбоубежище, судя по всему, оставшаяся после ВОВ, лихо оборудованная под казарменное помещение.
Завтрак мы благополучно миновали. Пришлось восполнять запасы гликогена и глюкозы остатками сухпайков. В идеале, по «армейской инструкции», сухие пайки, в современной российской армии, предназначены под использование на сутки. Провизии в нём заложено не густо, но тебе, как военному, переносившему все тяготы и лишения армейского бытия, необходимо растянуть его ровно на три приёма пищи, желательно. Завтрак, обед и ужин. Стоит отметить, что все они, сухпайки, имеют определённые номера, исходя из которых, можно с точностью сказать, повезло тебе с едой на ближайшие сутки или нет. А провизия действительно малосъедобная. Но это только на первый взгляд, пока из тебя не выйдут все мамины пирожки. По ходу службы, их уплетают абсолютно все. Причём уплетают так, что за ушами трещит. Со временем, начинаешь, исходя из номера, тщательно выбирать себе добротный паёк. Говоря о плюсах, стоит так же подчеркнуть минусы. Он всего один. Запор. Недельный.
Из всего содержимого провизии, с хорошей стороны можно отметить плавленый сыр, и то, если хорошенько подогреть его на огне, жвачку Mentos, набор офицерских галетов, похожие на хлебцы, только со вкусом хлорида натрия и чего-то там еще, яблочное повидло, похожее на забродившее варенье и офицерский шоколад. Гречневые и рисовые каши, «тефтели» с овощами, рис с «курицей», солёный шпик (оно же сало, напоминавшее рвотные позыв иждивенца) – полный кал, хитро замаскированный под человеческую еду.
По истечению периода службы, твой кишечник, организм и иммунитет, в целом, коренным образом, можно сказать, перестраиваются, ввиду совершенного иного рациона питания. Для меня было своего рода открытием, когда, я, будучи отслужившим, порядка двух месяцев, заметил полное отсутствие жареной пищи. Это объясняется содержанием холестерина. К тому же, жирная пища вредна, и на самом деле тяжела для восприятия твоего желудка, который и так, ровно, как и ты сам, испытывает тяготы и лишения от всего ему ранее привычного. Перестроение работы кишечника и выработка иммунитета проходят порядка шести месяцев. Впрочем, у каждого индивидуально.
К слову об армейском рационе, организме и иммунитете. В ВС актуальна исключительно вареная и пареная пища. Исключений, как правило, нет. Котлеты на пару, вареная курица, говядина, оставшаяся на складах продовольствия, со времён Леонида Ильича. В праздничные дни, а также по обычным воскресеньям, рацион пополняется сладкими бонусами. В ходе «модернизации» пищеварительной системы, имеют место быть различного рода непривычные, дискомфортные реакции. Иммунитет стремительно падает, чем объясняется банальной нехваткой витаминов в растущем организме. Возникновение авитаминоза, ярко проявляется осложнениями, заболеваниями и инфекциями. Острую нехватку витаминов следует соотнести с жестоким недосыпом, постепенно переходящий в хронический, и полную антисанитарию, касающаяся условий проживания и вообще в целом.
По прибытию в одну из севастопольских в/ч, в коей мы находились на тот момент, было подозрение в ней, как об основном месте несения службы. Как оказалось, позже, мы находились в очередном и к счастью, конечном распределительном пункте, после которого происходила прямая отправка по дальнейшим частям. Вместе с нашим призывом, на территории пункта находились призывники изо всей России. Москва, Питер, Краснодарский край, Ульяновск, Владимир, Рязань. Большой призыв наблюдался у Краснодарского края, численностью в двести человек.
Судя по разговору южан, их транспортировка проходила так же на самолёте. На военном самолёте. Точно не помню, на каком именно. Что-то похожее на советский Ил-76. Со слов кубанцев, самолёт был оборудован исключительно жёсткими сиденьями, на которые они регулярно приземлялись своими точками–G, после очередной «зоны турбулентности», летая по всему салону, громко матерясь. И тогда-то мы поняли, что наш полёт, какой можно было только придумать, был самым лучшим.
Прикончив остатки сухпаёв, объявляется общее построение на плацу, которого ни разу не пощадило время, оставив в нём ниебаца огромные дыры, напоминавшие мне, почему-то, в прошлом траншеи или окопы, оставшиеся с тех самых послевоенных времён. Солнце достаточно уверенно подогревает наши чёрные одеяния, носить которые уже просто невыносимо. В такую погоду, по крайней мере. На построении нам разъясняют что требуется от нас. Прохождение третьей комиссии, по результатам которой будет отправка по частям.
Все мероприятия происходили в специально отведенной пятиэтажной постройке, больше похожей на какой-то бывший дом офицеров. На втором этаже располагались просторные помещения с высокими потолками, оборудованные под врачебные кабинеты. Кабинеты разделял широкий коридор, в котором выстраивались живые очереди. Масштаб прохождения был грандиозным. Шум и гул добавлял движа в атмосферу.
После обеда, медкомиссия протекала в полном разгаре. Из кабинета в кабинет вбегали-выбегали разной комплекции скинхеды в зелёных семейках. Смысл этого ВВК был не замысловат, как и два предыдущих. Врачи, анализы, заключения и прочая макулатура. По ходу пьесы, весь этот кипишь начинал надоедать. Крысиные бега, и плюс ко всему этому постоянно на своих двух. Времени не оставалось даже на банальное справление нужды. К тому же скопление в пузыре настолько затрудняло сам процесс, что дошло до степени некой боли в мочевике, очень отвлекавшая от всего происходящего вокруг. При этом в голове крутилась мантра «я должен сегодня посцать, я должен сегодня посцать». Стоя в очереди, успел разговориться с несколькими кубанцами, поведывавшие мне о диагнозе с ногой.