Buch lesen: «Удача в кармане»

Schriftart:

Корректор Индира Салихова

Иллюстрация на обложке Ян Брейгель Старший "Лесной пейзаж", 1605-1610, Музей истории искусств (Вена), PD (CC0)

ISBN 978-5-0050-1975-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Почему?

Олег Иванович Куприн был баловнем судьбы, как считали многие из его окружения. Да что греха таить, в молодости думал так и он сам.

От рождения ему достались: знаменитая фамилия знаменитого деда и хорошие гены родителей. А в юности ко всему этому присовокупилось ещё и внушительное состояние, завещанное дедом единственному внуку после смерти.

А что ещё надо для удачного старта в жизни? Сначала Олег легко и с красным дипломом окончил институт, затем – аспирантуру. Хотел было пойти по стопам деда – в науку, но что-то его остановило. И он ограничился должностью преподавателя в политехническом университете.

К сорока годам Олег Иванович уже защитил докторскую диссертацию и, благодаря семейным связям, стал заведующим крупной кафедрой.

Спустя недолгое время Олег Иванович начал брать взятки. Потому что твёрдо знал, но не из эмпирического опыта, что покупается – всё и все! И если не возьмёт он, то возьмут другие, стоящие выше него, а поэтому берущие больше и спрашивающие строже. К тому же, Олегу Ивановичу не хотелось чувствовать себя круглым дураком оттого, что деньги проплыли мимо него, а положение дел будет именно таким, как захочет какой-либо влиятельный родитель обучающегося студента. И Олегу Ивановичу, в конце концов, но всё же придётся исполнить очередную «просьбу» ректора и поставить хорошую отметку за экзамен глупому нерадивому отпрыску.

Глубоко в душе Олег Иванович, конечно же, мечтал быть кристально честным, так как воспитывался в интеллигентной семье с определёнными принципами и устоями. Но что-то подсказывало ему, что идти против системы – бессмысленно и нерационально. В пользу этого правила говорило, например, и его собственное устройство на работу по протекции родственников ещё в далёкие прошлые времена. Хотя, возможно, Олег, и на самом деле, был лучшим из возможных кандидатов на это, так легко доставшееся ему тогда «место под солнцем».

Постепенно Олег Иванович пристрастился к приятным «мелочам»: дорогим костюмам, золотым украшениям и часам, а также другой интересной всячине, которая могла потешить самолюбие красивого самодостаточного мужчины. Спустя некоторое время у Олега Ивановича появилось и очень респектабельное жильё в центре города, и модная машина.

Олег Иванович не был женат, потому что никогда не стремился к этому. Он убеждённо считал, что брак может ограничить его свободу. А он категорически не понимал и не принимал ненужных ограничений. Олег Иванович не хотел быть таким, как большинство. Всё его естество противилось регламентированному обществом порядку вещей и просило индивидуальности.

Олег Иванович не желал «загонять себя в стойло», потворствуя желаниям какой-либо женщины. Он просто жил, как, впрочем, живёт и множество других успешных мужчин, которым есть что терять помимо личной свободы.

Тем не менее, Олег Иванович любил женщин: «красивых, стремительных, с горящим взглядом и яркой индивидуальностью».

Женщины, в свою очередь, летели к нему, как мотыльки на свет. Особенно привлекали их в Олеге Ивановиче: его способность быть очень внимательным к любым мелочам; какая-то, даже не человеческая, а скорее – кошачья мягкость в общении и его глубокая природная чувственность.

В то же время, умышленно или невольно, Олег Иванович окружал себя загадочным ореолом отчуждённости и недосягаемости. И это, как нельзя лучше возбуждало, подпитывало желание очередной прекрасной нимфы покорить его, подчинить себе и своей воле, – получить то, что не смогли получить соперницы.

На службе в университете Олега Ивановича очень тяготило и беспокоило повышенное внимание студенток – вроде бы таких хрупких и юных, но в то же время и невероятно опасных, как дикие хищные рыси.

На лекциях Олега Ивановича эти молодые, уверенные в себе девы, нимало не стесняясь, смотрели на своего преподавателя характерным томным взглядом, как-будто бы просчитывая подходящее время для решающего охотничьего прыжка. Сидя за ученическими партами, многие прелестницы вожделенно мечтали о том, как со временем покорят этого, уже стареющего по их меркам, взрослого мужчину своей неземной красотой, заставят его, будто неопытного юношу, томиться в ожидании очередной романтической встречи. А он, поверженный и несчастный, будет подобострастно заглядывать в глаза, шепча нежные слова любви.

Кульминацией каждой такой придуманной истории, конечно же, являлись следующие результаты: замужество, общие дети и обеспеченная совместная жизнь до конца дней.

Зачастую студентки напрочь забывали о предмете, слушая бархатный голос Олега Ивановича, который завораживал, обволакивал их своим приятным мягким тембром, мелодичными волнообразными переливами, унося в «дальние дали». У некоторых девушек не выдерживали нервы от ожидания самого большого и важного в их жизни счастья, они теряли осторожность и шли в наступление, нагло предлагая себя непонятливому преподавателю.

Олег Иванович в таких случаях вёл себя скромно и интеллигентно: вежливо объяснял очередной, заигравшейся в куртизанку, девице её истинные цели в данном учебном заведении и теоретическую бессмысленность их потенциальных отношений, если таковые вообще могли возникнуть на пустом месте.

Потом Олег Иванович ставил отвергнутой им студентке хорошую оценку на экзамене, таким образом пытаясь хоть как-то искупить свою невольную вину за отказ. Он называл свои действия «необходимыми издержками производства», хотя, с педагогической точки зрения, это было неправомерно.

Пару раз Олег Иванович всё же сделал исключение из правил и «сдался» молодым завоевательницам. Но ему достаточно быстро надоели и их девичьи капризы, и громкие истерики, и эгоистичные ультимативные требования постоянного внимания. К тому же, Олег Иванович понимал, что интимные отношения со студентками – это слишком опасное дело. Ведь не исключено, что может возникнуть и такая неприятная ситуация, когда оставленная им девушка начнёт бороться за свои права, не стесняясь в выборе средств. А это может привести к очень тяжёлым последствиям!

В конце концов, Олег остановился на тридцатилетних и несколько лет прожил в дружбе с самим собой и своими желаниями, пока вдруг не понял, что ничего не испытывает в духовном плане. Олег Иванович к этому времени уже достаточно пресытился женскими телами, и они стали казаться ему почти одинаковыми. Ему вдруг нестерпимо сильно захотелось и глубоких чувств, и переживаний, и обоюдного «понимания» на тонком психологическом уровне. Но ничего этого почему-то не встречалось, не происходило, и он заскучал.

Олегу Ивановичу, наверное, можно было бы обратить своё внимание и на своих сослуживиц, которые были прекрасно образованы, умны, тщательно следили за собой и изысканно одевались. Но как только Олег Иванович мысленно представлял себе обнажённое тело женщины «после сорока», то сразу же понимал, что радости от плотской любви в этом случае для него не предвидится никакой. К тому же, служебные романы всегда и во все времена таили в себе скрытую потенциальную угрозу.

Год от года Олег Иванович становился всё более нервным и неуравновешенным. Сам себе он объяснял эти неприятные перемены издержками переломного возраста.

Но депрессия не заставила себя долго ждать. И она окончательно лишила его внутреннего покоя. Олег Иванович почти перестал улыбаться на работе, а когда насильно заставлял себя сделать это, то гримаса получалась искусственной и натянутой. Впрочем, коллеги не замечали чего-то непривычного в его поведении, так как Олег Иванович всегда слыл человеком умным, но всё же – немного странным, скрытным и хитрым.

Чтобы побороть свою хандру, Олег Иванович пробовал серьёзно заняться спортом, хотя ранее никогда не одобрял чрезмерные физические нагрузки, считая их помехой для истинного интеллектуала. Но ему быстро надоели и фитнес-клубы, и перекаченные женщины, которые были слишком уж агрессивны и настойчивы даже в простом дружеском общении. Олег Иванович окончательно утомился, сник, и уже осознанно стал стремиться к одиночеству.

Неожиданно для самого себя, Олег Иванович пристрастился бродить по лесу, наслаждаясь свежим воздухом и тишиной. Он стал заядлым грибником и зачастую преодолевал многие километры лесистой местности в поисках новых грибных мест.

В конце одной из таких прогулок, уже ближе к вечеру, Олег Иванович выбрался из чащи на окраину леса. В руке он держал большую плетёную корзину, доверху наполненную крупными опятами и подберёзовиками.

Олег Иванович окинул взглядом знакомую территорию сосновой лесопосадки, недавно отданной под застройку жилого комплекса, и нахмурился. Зрелище представлялось удручающим: строительные материалы валялись и тут и там, безжалостно переломав, покарёжив многие молодые и неокрепшие ещё деревца.

Олег Иванович удручённо вздохнул и присел на груду серых бетонных блоков.

Он напряжённо вслушивался в бессистемные трели птиц и думал о том, что каждый человек, по сути своей, конечно же, очень одинок в этом огромном бескрайнем мире. Поэтому – никому нет дела до чужих проблем, которые всегда придётся прятать и носить только в своём сердце.

Глубокомысленные рассуждения Олега Ивановича были прерваны грубым окликом какого-то мужчины, незаметно подошедшего к нему со спины:

– Эй ты, слышь там? Закурить дай?

– Не курю я, – машинально ответил Олег Иванович и почему-то даже не обернулся, вероятно, понадеявшись, что этот ужасный голос всего лишь мираж, наваждение, которое, как возникло, так и должно пропасть – само собой.

Но – нет. Человек, одетый в грязную, местами порванную одежду, – источник резкого голоса, спустя минуту возник прямо перед лицом Олега Ивановича и вызывающе повторил свои требования.

Олег Иванович заставил себя отвлечься от размышлений и, наконец-то, обратил внимание на незнакомца, так домогающегося его.

– А чего не куришь-то? Здоровье, что ль, своё попортить боишься? – всё не успокаивался пугающего вида незнакомец.

Олегу Ивановичу всегда было лень вразумлять заблудших или воспитывать отсталых, и он, уныло покачав головой в знак недоумения или нежелания принимать навязываемое общение, встал и собирался уже уходить, как вдруг почувствовал на своей руке цепкую хватку агрессивного мужчины.

– Куда пошёл, урод? Не торопись, часы снимай, и по-быстрому, – угрожающе проговорил незнакомец, вперив свой жадный блуждающий взгляд в золотые часы Олега Ивановича, – и деньги выкладывай, если есть, всё равно проверю, – прибавил он приказным тоном, не терпящим возражений. В подтверждение основательности своих намерений, мужчина вытащил из-за пазухи большой охотничий нож с костяной рукояткой и приставил к рёбрам Олега Ивановича.

– Понял, что я тебе говорю, или оглох совсем?

– Понял, – вяло ответил Олег Иванович.

– Тогда сымай без вопросов, – напомнил грозный встречный.

Олег Иванович был прилично воспитан и никогда не лез на рожон. Мало того, он был ярым противником какой-либо жестокости или насилия. Даже простой спор между коллегами по службе Олег Иванович обычно стеснялся начинать первым, всегда предпочитая оборонную тактику. Но вот с таким, – нетипичным для его круга общения, проявлением животных инстинктов в первобытном виде он сталкивался вообще в первый раз.

Поэтому Олег Иванович решил образумить незнакомца и посмотрел на него укоряющим взглядом, как бы сообщая ему: «Зачем ты так со мной? Я же не сделал тебе ничего дурного? Может, забудем всё, и я пойду восвояси?»

Незнакомец оценил этот взгляд по-своему и ответил на него презрительной усмешкой.

Олег Иванович огорчённо вздохнул и вдруг резко отпрыгнул в сторону.

Грязный мужчина очень удивился таким действиям городского пижона, не сразу поняв, как на них реагировать.

А Олег Иванович, не отрывая пристального взгляда от лесного встречного, вдруг быстро наклонился, подхватил с земли блочный кирпич и со всего маху ударил незнакомца по голове.

Грязный мужчина, явно не ожидавший такой прыти со стороны оппонента, дёрнулся от удара, взмахнул обеими руками, интуитивно пытаясь удержаться на ногах, и тут же рухнул навзничь, как подкошенный.

Олег Иванович, не торопясь, обошёл поверженного им мужчину с другой стороны и нанёс ему ещё один резкий удар по голове. Черепная коробка незнакомца треснула, раскололась, как ореховая скорлупа, и из неё вывалились куски серой мозговой ткани.

Но Олег Иванович почему-то уже не мог остановиться. Он монотонно и последовательно, как мощный отбойный молоток, поднимал и опускал блочный камень на голову своей нечаянной жертвы. Уже за несколько минут голова превратилась в месиво из раздробленных костей и волос, обильно смоченных вязкой бордовой жидкостью. А Олег Иванович, как заведённый, всё трудился над уничтожением поверженного им существа.

Вдоволь насытившись этим странным действием, Олег Иванович с отвращением осмотрел место побоища и остатки растерзанного тела, а потом развернулся и, не оборачиваясь, стал удаляться прочь от места происшествия.

– Зачем ты сделал это? – спрашивало Олега Ивановича его вездесущее подсознание, призывая к ответу. – Ты, – здоровый и сильный мужчина, у тебя было достаточно сил, чтобы просто убежать, но ты почему-то предпочёл поступить по-иному?

– Значит, так было нужно, – уверенно отвечало его сердце, не испытывая угрызений совести, а только неизвестную ему доселе злобную радость и удовлетворение, потому что ярость, копившаяся долгие годы, начала медленно, по капле, вытекать из него, освобождая место для чего-то другого.

Совсем скоро Олег Иванович подошёл к автомобильной трассе, служащей своеобразной границей между лесом и городом. Он бодро пересёк её и двинулся дальше, углубляясь в привычный ему городской мир суеты и шума.

Активная жизненная позиция

В многоэтажном кирпичном доме, где жила Лада, с некоторого времени появился новый обитатель – «молоденький пенсионер», с «активной жизненной позицией», как обычно любят говорить о таких людях. Было ему, наверное, лет шестьдесят пять. Из общей массы жителей подъезда он выделялся не только возрастом. Хотя, конечно, именно возраст обращал на себя внимание в первую очередь. Дело в том, что дом относился скорее к элитным постройкам, а квартиры в это время уже перестали давать на халяву, как при советском строе, и их приходилось покупать за свои деньги. Поэтому сюда заселялись относительно обеспеченные люди, много и упорно работающие – служащие банковского сектора, владельцы малого и среднего бизнеса и ещё одна, самая молодёжная категория – дети богатых родителей. Старше сорока пяти лет, кажется, не было никого. Возле подъездов не замечалось привычных бабушек, с утра до ночи сидящих на скамейках. Да и сами скамейки после полного заселения дома куда-то испарились, уступив место мощным бетонным вазонам с цветами, с помощью которых правление дома постаралось оградить входные двери от посягательств настойчивых автомобилистов на любой участок асфальта, в их нескончаемой и упорной борьбе за «место под солнцем» для своего транспортного средства.

Активный пенсионер был мужчиной среднего роста – наверное, много лет назад этот рост считался высоким и повергал в волнительный трепет окружающих дам; осанистым, с хорошо сохранившейся фигурой и смелым соколиным взглядом. А ещё он всегда ходил в одном и том же одеянии: эластичных, сильно обтягивающих ноги рейтузах до колена и такой же эластичной футболке с короткими рукавами, составляющей комплект рейтузам. В столь экстравагантном костюме он немного походил на балеруна, немного на олимпийца-велосипедиста, но больше всего на Бэтмена – весьма специфичного персонажа американских фильмов.

Лето в тот год выдалось особенно жарким. Асфальт к середине дня разогревался до такой степени, что становился мягким и прилипчивым, замедляя движение прохожих, норовя оставить чёрный след нефтяной смолы на подошвах их обуви.

Люди мучились от духоты, кондиционеры в помещениях работали на полную мощность. На открытое пространство выходили только по большой надобности или же ближе к ночи.

Но Активист, казалось, переносил жару достаточно легко. И он никогда не менял своего более чем странного для раскалённого города наряда.

Мало кто из жильцов дома обращал на него внимание. Но Активист старался. Бывало, он, как опытный охотник, прогуливался у дверей подъезда со своим велосипедом в руках и поджидал прибывающие автомобили. Завидев цель, замирал в подготовительной стойке и в нужный момент рвал с места, чтобы оказаться вместе с незадачливым путником в лифте. А если уж совсем повезёт и жертва нажмёт кнопку высокого этажа – постараться оглушить её своим громким голосом, как рыбу – динамитом, заведя разговор на любую, бесполезную для обоих тему. Таким образом, Активист стремительно проводил свою фирменную вампирическую атаку, забирая частичку биоэнергии несчастного. Даже если где-то за стенами своего дома пойманный Активистом пленник и был устрашающим руководителем, то здесь, оказавшись в замкнутом пространстве, вынужден был смущённо и молчаливо выносить словесный бред городского сумасшедшего до конца поездки, так как неуважительное отношение к старшим было неприемлемо для хорошо воспитанного человека. Да и времени для оценки ситуации и понимания того, что происходит, было маловато.

Вечерами, стоя на своём балконе и поглядывая на двор сверху, Лада с наслаждением курила, неторопливо пила крепкий кофе. Иногда она задумчиво смотрела на линию горизонта, пытаясь выдержать слишком яркий свет красно-бордового заходящего солнца. Зрелище было захватывающим и величественным: огненные лучи падали на стены окружающих домов, медленно сползая вниз расплавленным золотом, отчего кирпичи начинали поблёскивать переливчатыми искрами, как будто они состояли не из обыкновенной обожжённой глины, а из загадочной горной породы с мелкими вкраплениями самоцветов.

Эту идиллическую картину немного портил Активист, нарезающий круги вокруг дома, но она старалась абстрагироваться от этой мельтешащей картинки.

С некоторых пор Лада стала замечать определённые действия жильцов своего подъезда, которые для несведущего наблюдателя показались бы достаточно странными. Завидев Активиста, они пропускали его вперёд, а сами задерживались у входа. Одни заводили срочный разговор о погоде с тётенькой-вахтёршей, которая любила дышать воздухом у открытой двери, ласково встречая жильцов с работы. Другие резко разворачивались на сто восемьдесят градусов и возвращались к своей машине, якобы что-то забыв, или шли в ближайший продуктовый магазин.

«Трусишки, – снисходительно улыбаясь, думала про них Лада, – кого испугались».

Себя-то она считала смелой и умной. А как же иначе?

Лада знала, что такое битва, не понаслышке. И любила вкус победы. Ей было тридцать шесть – не много и не мало для руководителя отдельного подразделения страховой компании. «Бизнес – в каком-то смысле война, – полагала она, – а воевать лучше с выносливыми, сильными солдатами». Поэтому в свою команду штатных сотрудников Лада брала исключительно мужчин. Да, с ними не было легко. Но зато они работали намного эффективнее, чем женщины, что, в принципе, и требовалось. В то же время представители сильной половины человечества были хорошими надёжными товарищами и весёлыми собеседниками, не зацикленными на обсуждении таких скучных вещей, как стирка и готовка.

Лада умела оценивать риски и вести диалог и поэтому была почти уверена в том, что она-то уж точно не спасовала бы перед натиском надоедливого подъездного агрессора.

Пришла осень. Активист остался верен своей традиции и появлялся всё в том же обтекаемом синтетическом костюме супергероя, демонстрируя удивительную физическую форму и закалку.

В октябре начались сильные дожди. Злой ураганный ветер отрывал ветки деревьев. Иногда и сами деревья оказывались поваленными. Они беспомощно лежали в грязи, с торчащими вверх корнями, похожими на тонкие изломанные пальцы, – земля от влаги стала податливой и уже не могла крепко удерживать их в себе.

Активист обладал завидным упорством. Он выходил на улицу в любую непогоду, всё в том же одеянии, с велосипедом в руках, садился на своего скакуна и уезжал в неизвестном направлении прямо по стремящимся в подземные сливы потокам глубокой воды. Вполне возможно, что в это время он представлял себя отважным капитаном на корабле, попавшем в бурю.

Зимой неожиданно выпал слишком большой снег. Снегоуборочной техники не хватало. В первую очередь убирали снежные массы с самых загруженных – центральных – дорог. Во внутреннее пространство двора транспортные средства извне не могли заехать вообще. А те, которые стояли внутри, за ночь оказались погребёнными под сугробами. Их хозяева, как археологи, бережно и аккуратно освобождали свою собственность из снежного плена лопатами, маленькими лопатками, веничками и метёлками.

Активист и зимой не изменил своей привычке эпатировать публику, выходя на прогулку в тонком эластичном костюме, с велосипедом. Почему пронизывающий ветер с колючим снегом не оказывали должного воздействия на стального пенсионера – непонятно. Даже молодой тренированный человек не стал бы появляться на улице в такую погоду без тёплой одежды. Теоретически у любого должно было бы свести мышцы от холода, так как морозы доходили до минус тридцати. Ещё больше был непонятен сам смысл этих путешествий, ведь велосипед приходилось переволакивать через высокие гребни сугробов во дворе, чтобы вытащить его на очищенную трассу, обледенелая поверхность которой также не слишком подходила для велопрогулок.

Именно в таком, повергающем в шок, почти голом виде и увидела Лада Активиста однажды вечером, выходя из продуктового магазина.

«Может быть, у него уже атрофировались мозги и не подают никаких сигналов конечностям, – подумала Лада. – Пусть пройдёт, а я подожду», – благоразумно решила она, так как считала себя всего лишь смелой, но не безрассудной. В это время раздался звонок её сотового, она даже обрадовалась этому и проговорила с собеседником минут десять. Оглянулась вокруг – Активиста уже не было. «Ну и славно», – успокоилась Лада и поторопилась домой.

Зайдя в подъезд, она нажала кнопку вызова, не ожидая никакого подвоха и не замечая Активиста, который притаился чуть выше, на ступенях лестничного марша. Она уже вошла в кабину лифта, но двери вдруг задержали с внешней стороны.

Активист стремительно протиснулся внутрь, втащил свой велосипед, поставил его на заднее колесо, максимально подняв переднее, этим он загнал Ладу в угол и перегородил ей дорогу к отступлению. В какой-то момент она даже хотела прорваться к выходу и не ехать, но это было бы более чем невежливо и странно. Поэтому она встала по струнке, прижимая пакет с апельсинами к груди, таким образом интуитивно стараясь отгородиться от случившейся беды. С грязных шин велосипеда стекали капли коричневой жидкости, норовя испачкать её светлую норковую шубу. Активист наслаждался. Он сразу начал говорить скользкие комплименты, впиваясь своим хищным взглядом в пойманную птичку. Казалось, его рот выстреливал вместе со слюной до сотни слов в минуту. Лада упорно молчала, глядя в пол.

Время привычной поездки тянулось нескончаемо долго. Наконец двери открылись. Лада кое-как выбралась на лестничную площадку своего этажа. Ей показалось, что она полностью истощена, выжата как лимон, её тошнило, голова кружилась, ноги подкашивались. Захотелось бросить сумки на пол, чтобы освободиться от нахлынувшей усталости. Руки не слушались. У неё никак не получалось вставить ключ в замочную скважину. В какой-то момент она не выдержала и заплакала. Слёзы лились ручьём, она всхлипывала от обиды и накатывающей ярости. Она понимала, что, если ещё когда-нибудь произойдёт нечто подобное, она уже не будет вежливой благопристойной дамой, она просто начнёт орать как истеричка, чтобы её выпустили сразу же, она будет звонить на вахту, в полицию, да куда угодно, только бы не испытывать больше такого унижения.

Уже через час, сидя у себя на кухне и немного успокоившись, Лада курила, пила горячий чай и рассуждала, что зря, наверное, воспитанные жильцы её дома проявляют гипертолерантность к разнузданному заигравшемуся нахалу, ведь однажды он может напугать и чьих-либо детей до заикания.

Далее её мысли плавно расширялись и приобретали более глобальный характер. Она задумалась о том, почему человеческое общество ратует за сохранение именно физической оболочки, хотя это, безусловно, очень важно. И по какой причине столь малое внимание уделяется прогрессивному совершенствованию и последующему сохранению мозга? И что, наверное, ещё очень нескоро развитие человечества дойдёт до такого уровня эволюционной спирали, когда мозг и душа будут признаны самой важной частью организма и когда начнут делать протезы из титановых сплавов, заменяющие не только коленные суставы, но и пришедшее в негодность содержимое черепной коробки.