Buch lesen: «Моя Дорога Ветров, или Всё хорошее начинается с «сайн»», Seite 8

А разгадка была найдена намного позже, уже по возвращении из Монголии, и была проста и одновременно убедительна. Оказывается, обращением «компан» монголы обязаны военному братству советских и монгольских воинов, участвовавших в 1939 году при Халхин-Голе в боях с милитаристской Японией.

Там же сражались наши воины-интернационалисты, получившие до этого боевое крещение в Испании. И их дружеское обращение «компаньеро», претерпев небольшое изменение, прижилось на монгольской земле. Словом «компан» обращались монгольские цирики (солдаты) к братьям по оружию. А какой же из меня солдат? Я не «компан», получается!

Перебирая в памяти давно прошедшие события, могу без малейшей доли лукавства заявить: относились ко мне с большим уважением и весьма дружелюбно. Это было что-то особенное: учитель для монгола даже в наше время по-прежнему весьма почитаемый человек. Но осмелюсь предположить, что тут была и моя скромная доля «вины».

Найрамдал

«Найрамдал» – одно из самых часто встречаемых слов на монгольской земле, и означает оно дружбу. Этим словом может называться многое: от советского военного аэродрома до какого-нибудь монгольского магазина.

Я всегда за дружбу. Но один месяц в году (если быть совсем уж точным, то в октябре) стремление наших народов сдружиться было особенно активным и принимало оттенок ритуального действия.

И советская, и монгольские школы проводили всевозможные мероприятия, активно прославляя эту самую дружбу.

Однако, оставив шуточки в стороне, замечу, что основания гордиться своими отношениями у наших народов действительно были. Это и боевое братство Халхин-гола, о чём напоминает мемориал на горе Зайсан под Улан-Батором и памятник маршалу К.Г.Жукову. Это и помощь монгольских аратов Советскому Союзу, сражавшемуся с фашистской Германией.

Монголия не ждала, как некоторые хорошо известные нам страны-державы, до 1944 года, а сразу, 22 июня 1941 года, решительно заявила о своей поддержке СССР. Эшелон за эшелоном пошли в СССР поставки продовольствия для армии. Маленькая, небогатая, самая во многом нуждающаяся, находившаяся под постоянной угрозой вторжения японских милитаристов, Монголия поставила мяса и шерсти больше, чем США по ленд-лизу. Вы это знали?

Чтобы понять масштабы помощи приведу один пример – сухой перечень отправленного в одном только эшелоне: «Полушубки – 30 115 штук, валенки – 30 500 пар, меховые варежки – 31 257 пар, меховые жилеты – 31090 штук, солдатские ремни – 33 300 штук, шерстяные фуфайки – 2 290 штук, меховые одеяла – 2011 штук, ягодное варенье – 12 954 кг., туши дзеренов – 26 758 штук, мясо – 316 00 кг., индивидуальные посылки – 22 176 штук, колбаса – 84 800 кг,, масло – 92 000 кг.»

Пожив а Монголии, я читаю это с особым чувством. Читатель, если ты не в курсе: дзерены – это монгольские антилопы. Значит, мужчины-скотоводы вдобавок отправлялись и на охоту, а их добыча тоже отправлялась в Советский Союз.

Но особенно тронуло моё сердце упоминание о варенье. И я поясню почему. Монголы не любители ягод, большинству из них они попросту неизвестны, поскольку растут лишь в некоторых северных аймаках. Чай же ещё при мне предпочитали свой, традиционный, с солью. Стало быть, без варенья. Получается, что собирались те лесные ягоды женщинами и детьми. И варилось то варенье не для себя, а специально для нас. Все природные и человеческие ресурсы задействованы! Не упускалась ни одна возможность, если она могла России хоть как-то помочь! И обратите внимание: строгий учёт вплоть до одной туши животного, до одного килограмма варенья, до одной посылки! За ними неустанный труд молчаливых безымянных помощников.

А сколь таких эшелонов было за четыре года войны! Читаю и чувствую тревогу: что же сами ели монгольские араты, оставалось ли что-нибудь для себя? Оказывается, мои опасения не напрасны!

Монголы так рьяно собирали продовольствие для отправки, что уже в 1944 году в отдельных аймаках страны начался голод. Но трудно представить, как без помощи монгольских скотоводов наша страна прокормила бы воюющих на фронте. А в 1946 году в самой Монголии, до основания подчистившей свои продовольственные ресурсы, начался такой силы голод, что наступила уже наша очередь спасать своего верного соседа.

Дорога, связывающая Улан-Батор и Бийск, буквально протоптана многомиллионным стадом крупного рогатого скота, перегоняемого на самый крупный в стране мясоконсервный комбинат – Бийский, который кормил фронт. Переработка до двух тысяч голов ежедневно! Как вспоминают ветераны, американскую тушёнку запомнили, потому что это было, по большому счёту, экзотикой. А родная, бийская, из монгольского мяса – повседневностью. Частенько во время боёв полевая кухня не могла пробиться к своим или догнать во время наступления, и тогда сухари и банка тушёнки, открытая на привале, были единственной поддержкой.

А меховые полушубки и солдатские шинели, согревавшие бойцов на фронте, – всё это тоже изготавливалось из монгольской овчины и шерсти.

Помощь отправлялась не только эшелонами. Так, осенью 1942 года из города Ховд, где трудилась наша Лена Хазова, вышел необычный караван из 1200 верблюдов, какого не было во всей истории Великого шёлкового пути. Только представьте себе, на сколько километров протянулась вереница нагруженных животных и как трудно было управлять этим неторопливым шествием кораблей пустыни. Огромный караван вёз воюющей Красной Армии полушубки и фуфайки, тысячи пар варежек и носков из тёплой верблюжьей шерсти, тонны сушеного мяса. Всего и не перечислить.

Тысяча километров по полупустыне в жесточайший мороз. Преодолевая горные перевалы, теряя срывающихся в пропасть животных, караван дошёл-таки до цели. А руководил всем в этом опасном пути отважный девятнадцатилетний юноша.

Что это? Каким словом это охарактеризовать? Это подвиг! Самый настоящий! За него отважный парнишка Б.Лувсан получит звание Героя труда МНР.

Спустя годы герой вспоминал, что дорогой его товарищи нескончаемо пели и без того не короткую народную песню, рассказывающую о любви и дружбе, о верности и преданности, слова которой стали моральной опорой в пути. И сами эти герои не раз доказывали, что на них можно положиться, как на настоящих братьев. В феврале 1943 года караван отправится в обратный путь. Но не пустым: в знак благодарности советские люди поделятся мукой, пшеницей и растительным маслом – всем тем, в чём и сами остро нуждались, но чего практически не было в МНР.

Спустя годы колокол, висевший на шее большого верблюда, вожака, шествовавшего впереди каравана, станет для Б.Лувсана и его близких настоящей семейной реликвией.

Монголия стала основным поставщиком лошадей для Красной Армии. Наивно было бы полагать, что на той войне можно было бы обойтись без них. Страна степей поставила полмиллиона лошадей. И, как напишет в своих воспоминаниях генерал Плиев, «неприхотливая монгольская лошадь дошла до Берлина рядом с советским танком».

Кстати, и о танках. На добровольные пожертвования монгольских граждан приобретено 32 танка Т-34, 21 танк Т-70, которые были переданы советской стороне под Наро-Фоминском. Так начался путь 44 гвардейской краснознамённой танковой бригады «Революционная Монголия», до конца войны находившейся на полном довольствии за счёт монгольских товарищей.

Многие монголы жертвовали свою заработную плату за несколько месяцев, а порой и за целый год. Только за 1942 год во Внешторгбанк было перечислено 100 000 долларов, 2,5 миллиона тугриков и 300 килограммов золота. У жителей маленькой небогатой страны широкая душа.

Свой вклад внесла Монголия и в оснащение армии самолётами. Авиационной эскадрилье, приобретённой на собранные средства, дали название «Монгольский арат». И её жизнеобеспечением, как легко догадаться, тоже занималось руководство МНР.

Мне остаётся добавить, что в Красной Армии было несколько тысяч добровольцев из Монголии. Опытные охотники и всадники, они становились отличными снайперами и разведчиками.

И, наконец, Хангайско-Мукденская совместная операция по разгрому Квантунской армии Японии в 1945 году, поставившая точку в истории Второй мировой войны. Каждый десятый боец – монгол.

И всё это сделала маленькая 800-тысячная Монголия! А вы говорите: ленд-лиз! А знаете ли вы, что за него мы выплатили США 674 миллиона долларов?

Помощь же граждан МНР – это настоящий подвиг, пример самопожертвования во имя братства. Как гласит монгольская пословица, клятвой звучит монгольское «да». И это забыть? Никогда!

Месячник монголо-советской дружбы

В шестидесятые годы сложились непростые отношения с соседним Китаем – части Забайкальского военного округа встанут на страже мира и порядка на монгольской земле.

Став полноправным членом СЭВ (Совета экономической взаимопомощи), шагнувшая от феодализма к строительству социализма Монголия начнёт получать мощную поддержку именно Советского Союза. Она станет своеобразной витриной успеха совместного строительства для стран Юго-Восточной Азии. А Советский Союз на протяжении десятилетий будет рассматриваться

не иначе как старший брат. Во всяком случае, официально.

На празднование в аймак приезжали столичные гости: сотрудники советского посольства, члены монгольского правительства. Приглашались представители Вооружённых Сил СССР и советские специалисты в полном составе. Торжественная часть, концерт монгольского театра национальной музыки и танца и банкет. И с каждым годом всё торжественнее.

Был повод надеть лучший наряд. Кто из нас, вчерашних студентов, мог подумать, что их потребуется так много? Мужчины повязывали давно забытые за ненадобностью галстуки. И все мы, нарядные, улыбающиеся, представали перед приветливой встречающей стороной.

Я наивно полагала, что мы достаточно нарядны и праздничны. Увы!

Наш наряд по своей красоте был сопоставим лишь с великолепием моли. Не более! Я поняла это, впервые увидев на сцене драмтеатра монгольских артистов во всём великолепии и разнообразии национальных костюмов.

Непроизвольно разинув рот, я смотрела, конечно, не на мужчин, как вы могли подумать, хотя ни на кого смотреть не запрещалось. На женщин! И вы поймёте почему.

Впечатляло всё, особенно головные уборы солисток. Я онемела, увидев эти замысловатые конструкции. Явно не из лёгких, они непостижимым образом держались на женских головах и не думали сваливаться. А ведь артистки в них ещё и двигались!

Рогатые женщины! Нет, не по причине неверности мужей! С этим строго! Женщины с богато украшенными рогами – это вам не солистки советской «Берёзки» в крайне скромных и, как оказалось, весьма лаконичных кокошниках. А что до платков и разноцветных шарфов… И говорить нечего! Верх аскетизма!

Изумлению моему нет предела. Форма напоминает большие коровьи рога. Женщины-коровы! И это сравнение ни одну монголку, в отличие от нас с вами, ничуть не оскорбило бы, даже напротив. Ведь корова для монгола – это дорогой символ.

Необычная форма воспринималась не только рогатой, но и крылатой. Странное сочетание, не так ли? Однако последнее, пожалуй, более романтичный символ.

Изумительная причёска могла имитировать своей формой и распростёртые крылья мифической птицы – гаруды. Так укладывались по обе стороны особенным образом собранные женские волосы, заправленные в бархатные или парчовые «рога-крылья» чехлов, украшенных бусинами коралла, бирюзы и серебряными пластинами. И из этих «рогов» выглядывали наружу хвостики косичек. Конструкция (по-другому и не назовёшь!) располагалась на крохотной шапочке-основе, к которой, в свою очередь, прикреплялись разнообразные подвески: бусы из серебра и всё той же бирюзы и кораллов. И это ещё не всё!

Вишенка на торте! Поверх всего по центру располагалась малюсенькая шапочка, устремлённая к небу своей остроконечной верхушкой! По причине наивной неискушённости и неосведомлённости, я не к месту припомнила остроконечный шпиль нашей новогодней ёлки, без которого она вовсе не ёлка. «Значит, и этот элемент для чего-то нужен», – смекнула я.

Здесь необходимо пояснить: все устремления монголов направлены, по большому счёту, именно к небу! Национальная одежда монголов символична, в ней нет ни одного случайного элемента. И даже эта крохотная шапочка тоже символ. Символ благополучия и процветания, ведь всё это посылается небом. «Кто бы спорил», – добавила бы я.

Однако, согласитесь, как трудно добиться расположения неба, нося убор, весу которого могло быть десять килограммов, а то и больше, если все золотые и серебряные украшения разместить. Тяжела же была участь богатых и знатных монголок! Да и женщин победнее тоже: оказывается, те тоже старались не отставать. Любовь монгольских женщин к украшениям всем известна.

О национальной одежде монголов можно писать много, долго и обстоятельно: существует около ста её видов, отличающихся по территориальной принадлежности, по полу, по тогдашнему сословию, по возрасту, по семейному положению, по роду деятельности, по времени года, по цели использования, по… Всех случаев просто не перечислить! Каких только особенностей в покрое платья не существует! Какое разнообразие многочисленных украшений и необычных головных уборов! Как своеобразны и затейливы гуталы – монгольская обувь. И всё это соответствует назначению, всё наполнено глубоким символическим смыслом.

Монгол, ведущий аскетичную кочевую жизнь, словно вознаграждал себя радостью ношения удобной, а в дни праздника и подчёркнуто красивой одежды.

Стало понятно, что традиционная одежда монгола уходит корнями в глубокое прошлое и является настоящим национальным достоянием народа. Ещё более удивительно, что многое до сих пор не хранится где-нибудь в закрытом бабушкином сундуке, а носится наравне с современной одеждой.

Музыка Монголии

А теперь о том, что происходило на театральной сцене.

К монгольскому искусству, по причине его большой специфики, отношение у наших специалистов сначала было неоднозначное. Я всматривалась в музыкальные инструменты оркестра, силясь отыскать то, что могло хотя бы отдалённо напоминать нечто знакомое. Тщетная затея! Ничего общего! И звучание оркестра, исполняющего исключительно национальную музыку, было для нас, мягко говоря, необычно.

Совсем не такая музыка привычно звучала во мне: сладкоголосые, безумно популярные итальянцы, ещё испанцы, британцы, которых не лень слушать часами, если, конечно, сможешь усидеть под звуки, неудержимо зовущие двигаться в такт, или притоптывать ногой, или помогать рукой, или, закатывая глаза от переполняющих чувств, что-то мурлыкать себе под нос, безбожно коверкая иностранную речь. А тут ничего не понимаешь …

На Сашу Никифорова некоторые монотонные музыкальные фрагменты действовали весьма расслабляющее и усыпляющее. Другие, тоже непонимающие, держались и хотя бы пытались что-то увидеть и услышать в звуках, производимых оркестром, как когда-то учил своих воспитанников знающий в этом толк академик Дм. Кабалевский.

Он, помнится, советовал слушателям что-то представлять, для того чтобы понять музыку. Его советы, адресованные, правда, детям, всё же и нам помогали. Моё воображение рисовало то бескрайние, нескончаемые монгольские просторы, то бешеную скачку неутомимых скакунов, то тепло юрты и материнских натруженных рук.

Ещё во время месячника монголо-советской дружбы я поняла, что совершенно не умею петь. Нельзя сказать, что я ранее не знала о собственном «изъяне»: слух-то у меня всё-таки какой-никакой имелся. И это давало основание считать дело не окончательно потерянным.

Однако Монголия вмиг избавила меня от самообмана: никакой я не певец, а тихо пищащий комар. Не более! Потому что настоящее пение, по глубокой убеждённости любого монгола, это когда громко или, что ещё лучше, очень громко. Бернес или Утёсов, уверена, не в монгольском вкусе. И можно ли их назвать певцами, в принципе?

В этом вопросе монгол с нашими казачьими хорами будет ближайшим родственником. Одна бодрая, духоподъёмная казачья песня способна меня вернуть к жизни, а целое концертное отделение, напротив, оглоушив, лишить жизненных сил.

К сожалению, я не та известная «казачка Надя», которая, как поётся в песне, «чёрта не боится и не боится в омут с головой». Извините, другой организм! Однако мужественно подпеваю на банкетах монотонно-однообразные «Подмосковные вечера», с мукой и тоской дожидаясь, когда странные герои, которым «трудно высказать и не высказать», определятся с целью и выскажут всё, что у них «на сердце». И «Надежду», при исполнении которой в обязательном порядке все присутствующие считают своим долгом обратить в мою сторону выразительные, потеплевшие взгляды.

Для кого-то я и впрямь «компас земной»! И это, как легко догадаться, дети. Поэтому на уроках, мучительно преодолевая стыд, я бесстрашно разучиваю советские песни про дружбу, верность и иные замечательные человеческие качества.

У каждого народа есть музыкальный инструмент, который более других даёт представление о стране и людях, живущих в ней. Противоречивая душа русского когда-то выплеснулась звуками гармошки, то разухабистой и надрывно заливающейся, то задумчивой, отчаянно тоскующей и одинокой, то молодецки озорной и весёлой.

А тогда в театре я впервые услышала мастеров горлового пения и «монгольскую виолончель» – так называют моринхур, с историей которого связана красивая легенда, которая гласит: его создателем стал кочевник, тяжело переживавший потерю самого лучшего друга – верного коня, долгие годы верой и правдой своему хозяину служившего, выручавшего в трудные времена из беды.

Не мог безутешный человек смириться с расставанием навеки, потому волосы конской гривы стали струнами инструмента, макушку которого увенчало фигурное изображение конской головы. И снова магическая тройка: две струны корпуса плюс смычковая струна.

Теперь с помощью этого инструмента можно поведать о самом сокровенном: о вечной любви и неутешной печали своей души. Задумчиво и печально, протяжно и нежно поёт моринхур – голос необозримых степных просторов Монголии.

И здесь мне вновь хочется обратиться к читателям. Вы по-прежнему считаете, что Монголия не заграница? Несмотря на все мои усилия? Мой долг – продолжить рассказ.

О счастье и «Радуге»

За праздничным столом произносились тосты, заверения в вечной и нерушимой дружбе, пожелания процветания и дальнейшего развития сотрудничества. На первом подобном мероприятии я была слушателем и наблюдателем. Тогда же состоялась встреча и знакомство с аймачным руководством. В дальнейшем остаться в стороне оказалось невозможно: мне всегда почему-то предоставляли слово. Это не день рождения подруги – тональность иная! Моя застольная речь могла выглядеть так:

– Дорогие друзья! Великий Сухэ-Батор однажды сказал: «От нашей искренней души зависит достичь вершины счастья!» (Это уважительный жест в адрес монгольского вождя и учителя). Я учитель. И недавно мои пятиклассники получили прекрасный новый учебник русского языка. Его название радостное и весёлое – «Радуга». (Это своеобразная благодарность руководству отдела народного образования). А тема последнего в нём урока – «Счастье». И это символично! Каждому человеку, и большому, и маленькому, свойственно не только стремление к личному счастью, но и желание видеть свою Родину успешной и процветающей. Я уверена, что многолетняя, проверенная годами испытаний дружба советского и монгольского народа поможет в этом. За монголо-советскую дружбу! За счастье и процветание наших народов!

Вот приблизительно так! Переводчик здесь был не нужен: все собравшиеся понимали русскую речь.

Кстати, о «Радуге»… Новый, яркий, интересный учебник. Приятно с таким работать. Почему « Радуга»? Название со смыслом. Помните, как в детстве мы заучивали цвета солнечного спектра? «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан». Или вот ещё: «Как однажды Жак-звонарь головою сбил фонарь». Как вы уже поняли, началась история с учебника красного цвета, а, согласно хорошей задумке, «фонарём» и «фазаном» планировалось завершить. Но дело, к великому сожалению, не дошло даже до «однажды» и «охотника».

Я благоразумно умолчу о том, что учебника, увы, на всех пятиклашек не хватило. Некоторым детям приходится бегать к одноклассникам в соседнюю юрту, и существует очередь на выполнение домашнего задания. А неожиданным образом вспомнившееся название одной из книг («Скачу за радугой»), подаренной мне ещё в школьные годы моим учителем, Николаем Дмитриевичем Чистяковым, в свете нынешних событий могло бы уже звучать как «Скачу за _»Радугой ^»».

И я не успею «доскакать», и в скором времени

обстоятельства резко изменятся, безвозвратно похоронив не только этот проект – саму идею изучения русского языка. А пока мы на торжественном банкете, и над нашими братскими странами, восхитительно переливаясь, сияет радуга дружбы.

Если в президиуме все места были расписаны заранее, то на банкете за шведским столом все были вольны расположиться по своему усмотрению. Однако Гамбожав дарга и Пульжин дарга, первые лица аймака, жестом приглашали встать поближе, интересовались, есть ли трудности и не нужна ли помощь. Мы, естественно, заверяли, что трудности незначительны и вполне преодолимы, и благодарили за проявленное внимание.

Но люди в любой ситуации остаются просто людьми и постепенно расслабляются, понижая градус патетики. За столом, сервированным с большим вкусом, после череды тостов идёт непринуждённое общение.

– А водочка хороша! – тихий, удовлетворённый говорок какого-то мужчины.

– Какой салатик вкусный! Узнать бы рецептик! А какая колбаска! – это хвалит тот ещё прибалтийский эстет, гурман – Наталья Шестокене.

Трудно сдержаться, если колбасу ты видишь раз в год и исключительно на мероприятии! Сейчас это даже трудно представить. Тайну рецепта никто, конечно, не раскроет: монголы умеют хранить секрет. И в мелочах, и по большому счёту.

А потом танцы как неотъемлемая часть праздничной церемонии. В них я не сильна и честно признаюсь советскому офицеру, что это мой первый в жизни вальс. Но во мне заговорил отчаянный авантюрист. Рискнём?

К счастью, офицер крепок и надёжен, как и вся наша доблестная армия. Никто и не сомневался: в любом деле важен опытный, надёжный партнёр. И мы скользим под звуки вальса «На сопках Маньчжурии», выбор которого, как мне показалось, был вовсе не случаен. Может, я ошибаюсь, ведь все русские вальсы хороши. Но сейчас звучал именно этот.

В задумчивости наблюдая на нами, монгольские товарищи улыбались, не произнося ни слова. Видимо, звуки этой одновременно и простой, и пронзительно щемящей душу русской мелодии напомнили о чём-то и нам, танцующим, и им, только наблюдающим со стороны:

Ночь подошла,

Сумрак на землю лёг,

Тонут во мгле пустынные сопки,

Тучей закрыт восток.

Здесь, под землёй,

Наши герои спят.

Песню над ними ветер поёт,

И звёзды с небес глядят.

Спите, бойцы,

Спите спокойным сном!

Пусть вам приснятся нивы родные,

Отчий далёкий дом.

И вот музыка смолкла. Танец завершён. В сопровождении своего партнёра, раскрасневшаяся от волнения, с облегчением человека, исполнившего нечто более значительное, чем просто танец, я вновь присяду. Монголы кивают, словно молчаливо благодаря.

Нет, это был не просто вальс, а рассказ о любящих душах мужественных русских, просто, без пафоса отдавших жизнь за Отечество в далёкой Маньчжурии – на территории Внутренней Монголии, что находится сейчас на китайской земле. Значит, не так далеко от нас. И она когда-то была полита кровью русского солдата.

Это был единственный в моей жизни вальс. Повторить его посчитала уже невозможным. Но вспоминать буду не раз.

Улучив момент, к нам присоединился гость – Владимир, секретарь советского консульства в Улан-Баторе. Выразив восхищение учительской стойкостью, поинтересовался, откуда мы. Услышав, что из Подмосковья, очень обрадовался: «Мы земляки! Я ведь из Москвы!» Признался, что в Монголии недавно и ещё не вполне освоился. Чувствовалось, что ему, как и нам, не хватало привычного общения. Впрочем, Владимиру, трудившемуся в столице и окружённому соотечественниками, переносить это было гораздо легче.

Мои слова о счастье, видимо, произвели на молодого человека неизгладимое впечатление, последствия которого я не предполагала. От дальнейших встреч вежливо отказалась: в Улан-Баторе мы бывали лишь раз в году. К чему давать человеку напрасные надежды? Каждый идёт своим путём. Мой – по Дороге Ветров.

Оюна

Итак, торжественный вечер закончился, но продолжается и, как всюду заверяется, неуклонно укрепляется и расцветает монголо-советская дружба. Укрепляется ежедневно и ежечасно: в суровую зиму и знойное лето, внешне не отличающимися весной и осенью.

Думаете, я случайно склоняюсь к высокой и торжественной лексике? Это вполне уместная тональность моих газетных статей. Первые гонорары за печатное слово я получила именно в Монголии. А публичных выступлений просто не счесть!

Международный женский день? Разумеется. Но как быть с Днём Советской Армии? Причём в присутствии высоких армейских чинов из советской мотострелковой дивизии? Как вам это, ребята?

«Неужели даже здесь нужна моя поддержка? Целая советская дивизия рядом!» – искренне изумлялась я, открыто, правда, не выражая своего сомнения в нерушимой силе советских защитников. Как можно-с? Вдобавок, помня, что советским женщинам не впервой быть поддержкой родной армии, соглашаюсь и тут подставить своё хилое в ту пору плечо, искренне полагая, что в сложившейся ситуации я самый что ни на есть «взаправдашний» защитник Отечества.

Как водится, выступаю. Я на трибуне. Рядом впервые в жизни в роли толмача и без того стеснительная, а сейчас ещё и со страдальческой немой мольбой в глазах несчастная, потерянная Хухнэ. «Силы небесные! И за какие грехи мне послано это?» – читается на её лице. Перед нами огромный зал. Всё внимание обращено на нас двоих. Думаю, это был один из самых трудных дней в и без того многострадальной жизни пугливой и робкой Хухнэ.

Я обращаюсь к публике, как принято у монголов, громко и уверенно. Но, к моему удивлению, за сложносочинёнными предложениями речи произносятся два-три слова по-монгольски! Не более! Тихо и невнятно! Катастрофа!

Лаконичность перевода бросилась в глаза не только мне и

заставила поволноваться. Слава богу, советские люди не разучились понимать по-русски, как и часть монгольских слушателей! Сказывалась многолетняя тренировка!

Выступление завершено. Офицер из советского гарнизона, сидящий рядом в президиуме, пододвигает стул ближе, радостно благодарит и крепко пожимает мою руку:

– Спасибо! Хорошо Вы про нашу армию сказали! Я бы сказал, с душой!

Мой лихорадочный румянец принимается за радостное волнение и признак молодого здоровья. Ух! Кажется, обошлось! Я милостиво, как важная особа, улыбаюсь в ответ.

И тут я своя! Полковник жмёт руку сержанту! Надеюсь, не забыли про мой военный билет? Так что с той поры я чувствую сопричастность и этому празднику.

На предложение выступить можно было бы ответить отказом разве что руководителю строителей – Вячеславу Шрамченко, попросившему и у них сказать пару душещипательных предложений:

– Надежда! Это самое… Ты…значит …сказала бы у нас … про это… про дружбу… что ли! А? – и смотрит с надеждой на Надежду.

Как ему откажешь? Он хороший человек, примерный семьянин, земляк, можно сказать. Приехал из Высоковска, что под Клином. Чем не повод сдружиться? Я-то хорошо знаю Московскую область! Не как Шрамченко, до самого моего отъезда так и путавший мою родную Шатуру с чьей-то чужой Каширой: «Пишут письма из Каширы?» Прощаю и это!

Вдобавок, если разобраться, мы, как ни крути, с ним даже коллеги. Я тоже строитель, но не мясокомбината, а какого-никакого абстрактного светлого будущего. Вдобавок предполагается, что и сам Шрамченко, хоть не учитель, но учительский сын, вроде должен понимать тяготы школьных трудящихся. Вовсе нет!

– Ты знаешь, Надежда, как моей матери было тяжело работать? – глубоко прочувствованно произносит глава строителей. – Ты даже себе представить не можешь. Она приходила домой с работы и падала от усталости!

Выразительный, оценивающий взгляд в мою сторону: вот как раньше настоящие-то учителя себя не щадили, не то что нынешние молодухи. Трудно, оказывается, и его супруге, Нине Петровне, устроившейся администратором в кафе Южного. И мне становится очень-очень стыдно, что я ещё держусь на своих двоих, дохожу до дома без посторонней помощи, у доски от переутомления не падаю и даже имею наглость всему и всем улыбаться.

Как часто учитель и врач заведомо виноваты перед людьми и всем должны! И какую жертву ни вознеси на алтарь общей победы, этого всё равно людям покажется мало!

– Ладно, – говорю, – буду. Жалко, что ли!

– Вот и ладненько! – вновь оживляется руководитель советских строителей.

Сложнее всего договориться с Оюной – секретарём общества. Эта особа, несмотря на кажущуюся мягкость и интеллигентность, весьма требовательна и непреклонна. Не молодая женщина, а железная кнопка. Впрочем, иных-то и не бывает. С видом, не допускающим возражений, словно научившись у советских завучей или политработников, она отчеканивает:

– Надо выступить перед труженицами аймака с докладом о роли советских женщин в годы Великой Отечественной войны.

Надо, и точка! Минут на тридцать, не меньше: люди из дальних сомонов приедут.

Хочется спросить:

– А материалы? Их где-то можно найти?

Как начать мне своё выступление перед женщинами, которым ради встречи со мной придётся из дальних сомонов и забытых богом худонов преодолеть десятки, а то и добрую сотню километров тряски и бездорожья в грузовой машине, а если повезёт, то в юрком уазике, отложив в сторону заботу о домочадцах и хозяйственные хлопоты?

Я уже представляю их терпеливый взгляд и почему-то всегда чуть виноватые, но неизменно добрые улыбки. Что им сказать при встрече? « Вот стою я перед вами, простая русская баба, мужем битая, врагами стреляная»? Но во всём сказанном правда лишь то, что докладчица действительно русская. Точнее, советская. Однако из-за малых лет с врагом не воевавшая. Воюющая лишь с детьми, и то лишь с некоторыми и недолго.

Но, как ни крути, самое ужасное – основная часть. Цифры и факты, которые и добыть-то просто негде. Не найду я их даже в библиотеке советской школы, где им, казалось бы, самое подходящее место.

Но, выслушав Оюну, я привычно промолчу. И выступление будет. Не будет только, как обычно, доброго слова Оюны. В общении со мной она сдержанна, а Риммы для неё не существует вообще. Правда, от этого подруге живётся значительно легче.

Зато как приветлива и предупредительна Оюна в общении с мужчинами! Как ждёт подтверждения своей женской привлекательности! Вот к ним бы и обращалась с вопросом о новом провозглашённом советском лозунге. Каком, она сама не знает точно, но очень просит помочь.