Buch lesen: «Слуги этого мира», Seite 7
13
Прошел день с тех пор, как Помону отвели в Серый замок. Над Пэчром зависли небывалые доселе настроения.
Улицы не были такими тихими и безмятежными, какими показались Помоне со смотровой площадки. За закрытыми дверями и ставнями не утихали разговоры о невероятном событии, свидетелями которого они стали. До наступления сумерек под крышами домов собирались самые разные семьи и ночь напролет судачили о случившимся. А на рассвете, когда заканчивался комендантский час, высыпали сплетничать на улицы.
Стражи пристальнее прежнего следили за порядком и, хотели того или нет, особенно тщательно оберегали дом пожилой пары с маленьким ребенком на руках.
Сбитые с толку родители Помоны не могли сделать из дому и шага, ибо их тут же осаждали толпы агрессивных любопытных. Они требовали от Гектора и Нонны держать ответ за свою старшую дочь, которая умудрилась каким-то непостижимым образом уговорить Стражей отдать власть ей. На вопросы Нонна не могла выдавить из себя ничего, кроме слез, а Гек – угроз насадить на вилы любого, кто попробует зайти на порог его дома.
Оставить без внимания беспорядок Стражи не могли, и как бы ни была им неприятна сама мысль о том, чтобы нарушить к кому-то в Пэчре нейтралитет, они разгоняли от них бушующую толпу и вели у дверей избы усиленную охрану.
– Куда вы забрали Помону? – причитала своим заступникам Нонна. – Пожалуйста, верните девочку домой!
– Это ошибка. – Гек отодвинул от окна захлебывающуюся рыданиями супругу. Ида путалась у него под ногами, но он не обращал на нее внимания. – Моя старшая дочь не может быть Посредником, мы ее ничему такому не учили. Да послушайте же меня! – Он брякнул крепкими, еще не забывшими молодые годы кулаками о подоконник. – Я не желаю больше разговаривать с вашими спинами!
Один из Стражей повернулся. Лицо Гека побледнело, совсем как в первый день его недавнего недомогания. Безумные, дрожащие в глазницах глаза чудовища предупреждающе вспыхнули. Никогда до сегодняшнего дня он еще не сталкивался с таким взглядом. Немигающие очи за склизкими прозрачными веками пронзили его насквозь и швырнули прочь от окна.
– Да что же это, – только и сумел просипеть Гек, и больше уже не раскрывал рта. Потому что чем скулить, как подбитая дичь, лучше молчать совсем. Он и представить себе не мог, что сейчас происходит с его бедной послушной Помоной, окруженной этими гигантскими безумцами.
Стражи никому не давали ответа: ни почему они сделали выбор в пользу Помоны, ни как теперь быть поселенцам Пэчра. Только одно люди знали наверняка: сама себя Посредником Помона пока не признала. И от этого вопросов становилось лишь больше. Чем же занята тогда печально известная женщина в стенах Серого замка?
Были люди, которые с разинутыми от восхищения и ужаса ртами следили за событиями. Были те, кто с неприязнью говорил о незаслуженной чести, которой удостоилась несостоявшаяся ткачиха. Не мало было и тех, кто считал Помону покойницей: они думали, что Стражи просто-напросто хотели избавиться от бездетной женщины, но процедура вышла из-под контроля и привлекла слишком много внимания.
Подпольные группы революционеров были упразднены. Просто потому, что желающие вступить в ряды негласнодвиженцев перестали вмещаться в подполы и высыпали на улицы. О грядущем восстании теперь говорили в открытую, и даже надеялись, что Стражи что-то предпримут и выдадут им какую-нибудь информацию. Но остались ни с чем, потому как те провокаций будто бы не замечали. Они продолжали патрулировать улицы и пресекать беспорядки на корню, как и прежде.
С большой неохотой жители Пэчра были вынуждены жить по правилам Стражей и дальше. Они отвлекались от сплетен на повседневные хозяйские дела, а со звоном медного колокола плелись в школы. Люди присматривались, не мелькнет ли в рядах учеников и учениц затылок Помоны, но женщина в поселении спустя сутки так и не объявилась.
Вестей от нее не было ни на следующий день, ни на тот, что последовал за ним; только Пуд под охраной Стражей, немой и присмиревший, вновь объявился в Пэчре и взялся выкапывать новый колодец взамен тому, который отравил в знак протеста против бдящих, но навлек на себя отнюдь не их гнев. Поселенцы пытались подобраться к нему всеми правдами и неправдами, но не за тем, чтобы дать по заслугам: они расспрашивали старичка о Помоне. Однако Пуд хранил молчание и продолжал работать под строгим надзором нескольких бдящих.
Через неделю без каких-либо новостей и без самой виновницы стольких слухов утихать начала как злобная, так и беззлобная молва о Помоне. Азарт, с каким обсуждали люди грядущую взбучку со Стражами, сходил на нет, и на смену ему пришло томительное ожидание – вторая, менее агрессивная волна любопытства.
Если зрелая часть Пэчра еще продолжала упорствовать и не признавала своего интереса, то дети и не пытались сдерживать мечтательные взгляды, обращенные к Серому замку.
– Мам, – было слышно в домах и на улицах, – кто та женщина в замке? Она теперь там живет? Она королева, да? Как в сказках?
Взрослые отмахивались от вопросов как от докучливых мух, но в глубине души и сами хотели бы знать ответ.
Вскоре на подтрунивая посплетничать перестали реагировать не только Стражи, но и поселенцы. Все, что получали оставшиеся охотники посудачить – безразличие и утомленные взгляды. Все чаще они оставались без собеседников и к исходу третьей недели замолкли совсем.
Поселенцы ухаживали за скотом, занимались земледелием, вели домашнее хозяйство, мастерили и ходили в школы, но дышали одним на всех напряженным воздухом. Назревали перемены, и никто не знал, что они сулили роду человеческому.
Вечерами молодые все реже пели случайным прохожим о своей любви к стройным девичьим ногам и о проникновенных мужских голосах. Под аккомпанемент гуслей-псалтирей звучали истории их собственного сочинения о том, как однажды Неизвестная отправилась в долгое и опасное приключение на поиски будущего для человечества, и так и не вернулась в отчий дом.
С трепетом в сердце певцы и поэты Пэчра замечали, как обычно равнодушные ко всем Стражи поворачивали к ним головы и прислушивались к их голосам. Надежда вновь оживала. Они были уверены, что Помона жива, по-прежнему находится в Сером замке и рано или поздно их песни через сотые уста дойдут до его непреступных стен, а потом и до той, кому эти песни были адресованы. Тогда Помона, возможно, решится выйти, и прольет свет на будущее Пэчра и его поселенцев.
Они придумывали все новые сюжеты для песен, с благоговейным трепетом следили за оживленным интересом Стражей к певцам, и гадали, чем сейчас была занята дочь изведенных неведением пожилых родителей.
14
…А она рисовала. С первого дня своего заточения до исхода третьей недели в Сером замке Помона не выпускала из рук мелки.
В тот день, когда Помона впервые позавтракала на смотровой площадке у колокольни, погруженная в сомнения и страхи после дневного сна, она попросила Ти-Цэ показать ей замок. Страж предупредил, что удивить ему будет ее нечем, но повиновался: уж больно обнадеживающим показался хоть какой-то интерес с ее стороны.
Большинство комнат было отведено под спальни Стражей, и лишь некоторые – под провизию и инструменты, куда кандидат в Посредники и ее сопровождающий заходить не стали. А вот мимо произвольных спален, эдаких комнат каменного общежития, прошли, и даже в них заглянули.
Несмотря на то, что помещения с беспорядочно переплетенными в них ветвями служили спальнями, Стражи по возможности не оставались в них на ночь. Все, кто успевали забить себе место, располагались прямо на ветвях дерева, облокачивались спинами о его ствол и быстро засыпали. Каждый день часть Стражей покидала Серый замок на сутки, а на смену им приходили другие, отдыхать после патрулирования. Особенно уставшими они пришли на ночлег в тот день, когда Помона проснулась в Сером замке. Она как раз спускалась со смотровой площадки в компании Ти-Цэ, чтобы начать обход замка с нижних ярусов, когда вернулись отдежурившие в злополучный день ее избрания. Большинство из них сразу уваливались на сучья и забывались сном, но внимание Помоны привлек выбившийся из общего потока мужчина. Он держал глаза открытыми и упрямо взбирался выше по ветвям, пока не остановился у одного из туннелей и не исчез за поворотом в первую же квадратную комнату.
Всего через несколько минут они с Ти-Цэ поравнялись с этой самой ветвью и Помона заглянула в помещение.
Простая лежанка из соломы и тряпок пустовала. В лучах только взошедшей старой звезды тот самый уставший Страж сидел, скрестив ноги, и рисовал. Полы его тяжелой однотонной мантии лежали на полу, всегда чистые и даже будто бы ухоженные белые локоны тут и там были испачканы мелками, сточенные обломки которых лежали в каждом уголке комнаты.
Устрашающих габаритов Страж не сводил со стены озабоченного взгляда. Он смотрел будто сквозь нее, куда-то дальше узора, который на ней выводил. Страж рисовал волнистые розовые линии и то и дело переплетал их между собой, наполняя цветом. Он покрывал стену сетью, похожей на рыбную чешую.
– Что с ним? – шепнула Помона.
– Сейчас его лучше не беспокоить, – сказал Ти-Цэ, и добавил тоном таким мягким, что Помона обернулась удостовериться, в самом ли деле голос исходит от Стража: – Мы все время от времени рисуем.
Ее взгляд приклеился к изнеможенному мужчине на полу, который остервенело стачивал о стену мелок за мелком.
– Почему? Что он рисует?
– Не сейчас. – Ти-Цэ вновь проглотил чеканную пилюлю. Она повернулась к нему, но взгляд Помоны встретила широкая, укрытая мантией спина: он отвернулся. – Пока объяснить будет сложно.
– Пока?
– Пока вы вновь не зададите правильный вопрос, – сказал Страж и метнул в нее через плечо строгий взгляд. – Подходите ко мне за информацией, когда будете действительно готовы ее получить. Осмысленно.
Помона не ответила, а только обиженно насупилась. Она уныло кивнула и поплелась за сопровождающим, обследовать коридоры дальше. Почти во всех комнатах, куда они заглядывали, Помона видела все те же узоры, где-то дорисованные в большей степени, где-то – в меньшей.
Остаток экскурсии Помона просто плелась за Ти-Цэ. Образ рисующего Стража все не шел у нее из головы. Страх, мысли о туманном будущем – все отошло на второй план.
Долгие годы она жила бок о бок с бдящими. Они стояли под окнами, блуждали вдоль улиц, преподавали в школах, помогали строить дома – Стражи были повсюду. Они всегда являлись неотъемлемой частью жизни Пэчра, как старая звезда или небо над головой. И все-таки казались неправильной, чужой его частью. Невесть откуда взявшимся придатком.
Помона и не думала о том, какими они могли быть вне своего поста. Как и все поселенцы, наблюдая из окна за неподвижной белой фигурой, она легко забывала о том, что Стражу, наверное, тоже требовалась еда, сон и кров. А теперь, когда она увидела рисующего Стража, почувствовала себя выброшенной на обочину привычной жизни. Она была уверена, что никто до нее не видел их такими. Все существование Стражей для людей сводилось к извечному контролю их развития и быта. Но это наверняка было далеко не все.
Конечно. Ведь раз в год часть Стражей покидала Пэчр, и им на смену приходили другие. В поселении их количество не менялось, да и разницы между ушедшими и пришедшими не было никакой, поэтому люди переменам не придавали значения.
Но ведь уходили же Стражи куда-то, и откуда-то возвращались.
Что, если они уходили домой?
Помону настолько огорошила эта мысль, что она не сумела даже как следует обойти Серый замок. От глаз Ти-Цэ не укрылся ее отстраненный взгляд, когда они в очередной раз обнаружили розовый узор в комнатах. Он сам предложил ей закончить на сегодня и спросил, не желает ли она отдохнуть в своей комнате.
Помона желала. Еще как желала. Но не отдыхать, а остаться со своими мыслями наедине.
Как только Ти-Цэ покинул ее покои, Помона бросилась к туалетному столику и достала из ящика собственные цветные мелки. Выгребала их горстями, ссыпала себе под ноги, спутала между собой и запачкала ими руки.
Помона не заслужила доверия Стражей, чтобы расспрашивать об их тайнах. Недоверие человечества к ним вынудило бдящих искать среди людей Посредника, которому без опаски можно было бы доверить секреты, которые они скрывали так тщательно. И одно присутствие Помоны в Сером замке говорило о больших надеждах Стражей на нее. Надеждах на то, что они нашли наконец человека, в чьих силах будет передать их тайны людям самым бережным образом.
Помона хотела оправдать возложенное на нее доверие. Но прежде – по-настоящему его заслужить. Если подумать, пусть грубоватым, «своим» способом, но, избрав кандидата в Посредники, Стражи отважились на первый дружеский шаг.
Но одно недопонимание со стороны Помоны, одно неверное слово из ее уст перед поселенцами могло стоить человечеству доверия Стражей и их желания когда-либо открыться людям. А если они покинут Пэчр, цивилизация непременно придет к упадку.
Помона никогда всерьез не представляла поселение без Стражей. Еще большим открытием для нее стало понимание того, что, если бы не их вмешательство, на свет не появились бы ни ее предки, ни она сама. И это – самое меньшее, чем человечество было обязано этим существам.
Помона опустилась на колени и уставилась на голую стену перед собой. Короткие пальцы уже сжимали маркий мел. В комнате царила тишина, словно Серый замок застыл в ожидании.
Она закрыла глаза.
Что бы ни рисовали Стражи на стенах, это наверняка было что-то глубоко личное, что-то, что они не были готовы так просто обсудить. Помона попыталась представить все то, что сама не открыла бы ни одной живой душе. Сборную солянку из чувств, которую она переживала день ото дня в одиночестве.
Помона глубоко вздохнула и протянула руку с зажатым в пальцах мелом к стене. Рука молила о том, чтобы опуститься обратно на бедро, но Помона медленно, а затем все быстрее начала рисовать.
15
Помона рисовала три недели подряд и лишь иногда прерывалась, чтобы поесть, узнать последние новости из Пэчра и получить обязательные уроки от Ти-Цэ, которые она пропускала в школе.
На второй день после экскурсии по Серому замку часть Стражей по ежегодной традиции покинула поселение и освободила место для новоприбывших собратьев. Помона была слишком озабочена рисованием, а потому не проводила в дорогу одних и не встретила других. В прочем, потеряла она не много: Стражи поменялись так же тихо, как менялись каждый день после дневных смен, и приступили к службе, словно ничего и не произошло. И едва ли кто-нибудь в Пэчре заметил подмену.
Ти-Цэ был единственным Стражем, который не покидал Серый замок с того момента, как его порог переступила Помона. Он всегда был рядом, когда кандидат в Посредники в нем нуждалась, и ее это более чем устраивало. Его шрам над правым глазом успокаивал. Она хотя бы знала, с кем из Стражей говорит.
Под вечер, когда возвращались уставшие после службы Стражи, Помона показывалась из своей комнаты. Она делала над собой усилие и подсаживалась к мужчинам на ветвь. Не в пример Ти-Цэ, они одаривали ее дружелюбным вниманием, как бы сильно не слипались глаза. Ти-Цэ был бодр – даже слишком, – но в разговорах не участвовал. Он взбирался на ветвь выше, складывал бугрящиеся мышцами руки и наблюдал за Помоной сверху вниз, как за оставленной без привязи коровой в чистом поле.
Женщина извинялась за беспокойство, замолкала на мгновение, чтобы дать Стражам отмахнуться, и расспрашивала о том, как в Пэчре дела.
– К вашей кандидатуре стали относиться терпимее, – отвечал ей один. – Более того, о вас слагают славные песни. Вечерами их поют.
– Песни? – Помона подумала, что ослышалась.
– В школах вот только сосредотачиваться стали хуже, – продолжал Страж как ни в чем не бывало, – сворачивают головы, чтобы лишний раз понаблюдать из окна за Серым замком. Будто надеются увидеть вас на смотровой площадке.
– Очень ждут новостей, – поддакивал второй. – И даже вроде как стали бедокурить меньше.
– Это точно, – подключался третий. – Думают, что мы их наказываем безмолвием за то, какой балаган они устроили в день вашего избрания. Рассчитывают, что получат ответы за примерное поведение. Такого мы мнения.
Помона прикусила губу. Как странно было слышать такое о людях, которых, как ей думалось, она читала как раскрытую книгу все те годы, что жила с ними бок о бок. Десятки глаз Стражей следили за ее реакцией. Никто из них не спрашивал Помону напрямик, намерена ли она признать себя Посредником, и терпеливо ждали. Она была благодарна им за время, которое они, не сговариваясь, дали ей на раздумья.
День за днем в Помоне крепла уверенность в том, что в ныне живущем поколении не было человека, которого она без страха порекомендовала бы на место Посредника, и уж тем более не видела в этой роли себя. Она не знала, как дать Пэчру такое будущее, которое непременно устроило бы всех поселенцев, когда сама не сумела даже наладить свою собственную жизнь. Ей хотелось, чтобы в Новом мире она могла заниматься любимым ткачеством и не отвлекаться на другие всеобъемлющие обязанности, но понятия не имела, как от разговоров перейти к делу.
И все же, из всех людей в поселении Стражи выбрали именно ее. Чего-то да это стоило. И это никак не шло у нее из головы.
Что, если
Ти-Цэ в ее комнату заходить перестал. На обед звал ее из коридора, воду для умывания оставлял у порога, уроки стал давать на смотровой площадке, сразу после приема пищи. Помона его об этом не просила; просто в день, когда на стенах, которые она изрисовывала мелом, стали вырисовываться вполне узнаваемые образы, он перестал появляться в ее покоях. Отныне она спокойно рисовала дни напролет, в полной уверенности, что раньше времени рисунок никто не увидит.
Если бы кто-нибудь сказал Помоне однажды, что она так сблизится со Стражами, женщина всерьез усомнилась бы, что собеседник в своем уме. И тем не менее, желание узнать их ближе становилось сильнее с каждым днем. Она хотела понять, какие цели Стражи преследовали и какой жизнью жили вне улиц Пэчра.
Помона не имела понятия, станет ли в итоге Посредником. Но намеревалась при любом раскладе стать Стражам другом.
16
К исходу третьей недели Помона отбросила обломок мела, отошла от своего каменного холста и раскинула руки. Она с размаху повалилась спиной вперед на кровать и закрыла глаза.
Помона лежала так довольно долго. Она слушала трели тишины и неторопливо сгибала и разгибала перепачканные пальцы. На лице проступали трещины морщин – ни то от боли, ни то от наслаждения. Голова отяжелела, но стук крови в висках слушать было однозначно приятнее, чем нескончаемый стук и скрип мела по камню.
Помона села на кровати. Помедлила еще мгновение и открыла глаза.
Женщина очутилась в комнате с разрисованными от пола до потолка стенами, которые были эдакой разверткой ее самых сокровенных мыслей, желаний и сожалений. Она переводила взгляд с одной своей тайны на другую, слушая глухие удары собственного сердца.
Каждое утро Помона просыпалась в окружении своих зарисовок, и то стыдливо скрывалась под одеялом от глаз портрета на противоположной стене, то морщилась под взглядами разноцветных жителей Пэчра. Но в этот раз вывернутая наизнанку душа не отзывалась в ней какими-то особенными чувствами. Она уже свыклась с мыслью, что даст Стражам взглянуть на того, кого они выдвинули в кандидаты, такую, какая она есть.
Сегодня Помоне предстояло заслужить доверие Стражей или навсегда его потерять.
17
Помона показалась из своей комнаты раньше обычного. Ти-Цэ мгновенно поднялся на ноги и спрыгнул на ветвь ниже, перегородив женщине путь. Десятки глаз в прорезях кожаных намордников обратились к ним. Помона по обыкновению ответила Стражам на приветствия кивком, и им же – на легкий поклон Ти-Цэ.
– Уже желаете ужинать? – спросил он.
Помона покачала головой и сложила за спиной руки.
– Могу я просить тебя об одолжении?
Кустистые брови Ти-Цэ, одна из которых была рассечена шрамом, приподнялись.
– Чем могу послужить?
– Пожалуйста, сходи в поселение и сообщи мне, как там дела.
К стальному блеску его взгляда примешалось замешательство.
– Если подождете, как прежде, до утра, сможете расспросить обо всем тех, кто вернется со службы…
– Нет, – остановила она Ти-Цэ. – Я хочу, чтобы ты проведал только мою семью. Сегодня мне нужно будет поговорить со всеми вами, но только после того, как ты сходишь к ним.
Помона обвела взглядом расположившихся на ветвях слушателей. Они не сводили с нее глаз; Ти-Цэ расправил плечи в ожидании. Он оставался невозмутимым, но весь обратился в слух. Дело сдвинулось с мертвой точки, и он не хотел упустить ни одного изменения в ее лице.
– Я хочу обсудить с вами кое-что, – повторила Помона, – и хочу, чтобы вы передали все, что я скажу, тем, кто будет на службе этим вечером и не сможет присутствовать. Но прежде мне нужно убедиться, что мои отец, мать и младшая сестра в полном порядке, и сейчас не нуждаются в моей помощи.
– Почему именно сейчас? – спросил Ти-Цэ.
– Потому что скоро я буду немного занята.
– Немного? – спросил кто-то из Стражей.
– Самую малость, – позволила себе усмехнуться Помона.
Из мелких прорезей в области рта намордника Ти-Цэ вырвался хрипящий выдох. Помона вздрогнула, но скоро сообразила, что это было оценивающее мычание, которое человек скорее произнес бы как «о как». Прежде она такого от Стража не слышала. Невзирая на привычное хладнокровие, он был заинтересован. Помона выдержала его взгляд.
– Хорошо, – сказал наконец Ти-Цэ, – я навещу вашу семью. Прямо сейчас.
– Тогда… Вот, передай. – Она оторвала кусок подола внутренней юбки и протянула ему. – В знак того, что со мной все хорошо.
Мгновение Ти-Цэ стоял неподвижно, но все же принял тряпицу из ее крохотных рук. Излишнюю, на его взгляд, сентиментальность.
– Хорошо, – сказал он еще раз.
– Спасибо.
– Благодарности неуместны. Вы обойдетесь без меня какое-то время?
– Да, все в порядке, – ответила Помона чуть менее уверенно.
– Тогда ожидайте с вестями.
С этими словами Страж со шрамом отвесил Помоне формальный поклон, схватился за трос одной рукой и уже в следующую секунду приземлился на обе ноги у самых корней. Больше он не оборачивался. Только широко расправил плечи под взглядами собратьев и толкнул парадные ворота, к которым уже едва не забыл дорогу.
***
Разумеется, Ти-Цэ тоже ждал, когда Помона заговорит, но нельзя же таращился так, как это делали его товарищи, да еще на службе! Ти-Цэ было за них стыдно. Сослуживцы не только забыли, как стоит держаться, но и позволили себе преждевременную радость. Нет никакой гарантии, что женщина созрела до серьезных решений, и что ей вообще можно будет довериться.
Ти-Цэ не покидал Серый замок целых три недели – неслыханный срок. И всей этой заварухой он был обязан своему приметному шраму. Он как раз стоял в патруле неподалеку от ворот своей будущей темницы, когда от одного к другому и наконец до него самого дошла новость о том, что Помона доказала превосходство мыслей и намерений перед другими претендентами. Собрат, который нес службу ближе всех к замку, передал весть Старшим, и кто-то из них принял решение приставить к Помоне в качестве сопровождающего Ти-Цэ. Он был единственным, чье увечье (одно из множества) было хорошо видно даже в служебной форме. И для избранницы он был единственным ориентиром в мире, который они собирались ей открыть. Ти-Цэ принял новые обязанности без особого восторга, но Страшим перечить был не в праве.
Их замысел сработал. Пускай он не был особо общителен с крошечной женщиной, рядом с ним Помона не растерялась в новой обстановке окончательно, и через какое-то время даже набралась смелости познакомиться с другими Стражами. Пыталась найти отличительные черты и у них. Вызнавала имена.
Ти-Цэ не раз и не десять слышал о кандидатуре Помоны из уст других сородичей, но сам за женщиной до дня ее избрания наблюдал очень мало. В прочем, за проведенное с ней время он ею заинтересовался. Может, Помона не так безнадежна, как сама о себе говорила. Но еще все-таки не вечер.
Ти-Цэ спустился вниз по тропе к территории Пэчра и коротко поздоровался с первым встретившимся ему собратом.
– Ты оставил Посредника? – спросил тот, когда они поравнялись. Спросил на их родном языке, по которому Ти-Цэ успел порядком соскучиться.
Ответить ему на том же наречии было так же приятно, как размять затекшие мышцы. Слова ложились на язык как влитые, чего нельзя было сказать о человеческом, на котором только и разрешалось разговаривать в присутствии Помоны.
Ти-Цэ быстрым шагом пересекал Пэчр и хмуро поглядывал по сторонам. Он выбивался из картины лениво текущего дня. Прогуливающиеся с детьми матери поднимали на него глаза, отвлекались от дел старики и старухи, провожали его взглядом мужчины. Никого из них Ти-Цэ не удостоил прямым взглядом и даже не польстил, еще ускорив шаг. Он шел в одном темпе и выискивал глазами нужный дом в бесконечной аллее похожих друг на друга построек.
Якобы незаметно за Ти-Цэ следовала уже целая вереница любопытных. Он этого ожидал, но ему было все равно. Заданию они никак не помешают, и приказ Помоны будет выполнен. А люди получат необходимую подкормку, чтобы взрастить еще больше интереса и терпения.
Вскоре Ти-Цэ увидел тех, кого искал. Семья Помоны как на удачу в полном составе была в огороде. Женщина, из-под юбок которой выглядывали сухие щиколотки, увязала коленями в земле и молча полола гряду моркови. Мужчина сидел на перевернутом ведре и сосредоточенно водил по лезвию топора точильным камнем. Ти-Цэ знал его как хорошего охотника, у которого исподтишка учились во время вылазок в лес как юнцы, так и добытчики его возраста. Насколько ему было известно, Гектор никогда и никому не позволял говорить дурно о его семье, и потому Нонна почти не ходила без него по Пэчру. А вот Помона никогда не пряталась у него за спиной.
Но это было еще не все. В ногах Гектора сидела маленькая пухлая девочка с теми же темными, но куда более густыми, чем у сестры, волосами. Она сидела в тени отца, там, где старая звезда не могла причинить ее бледной, необыкновенно чувствительной коже вред. И пока Гектор не занялся заготовкой дров, Ида использовала пень вместо столика. Она сосредоточенно рисовала что-то на мятом листке пергамента, то подбирая под себя, то снова выпрямляя ножки. Будто проверяла, успеют ли лучи старой звезды ее укусить.
Все, кроме Иды, выглядели больными от тоски. Не верилось, что эта пожилая пара приходилась юной художнице родителями.
Рост позволял Ти-Цэ перешагнуть калитку, но он кивнул стерегущему семью Посредника собрату, остановился прямо перед владениями людей и замер. Первой его выжидательный взгляд почувствовала Нонна. Она не донесла руку с пучком сорняков до ведра и выпрямилась, насколько позволяла горбатая спина. Глава семьи вскочил на ноги с небывалой для человека его лет прыткостью, и даже Ида воззрилась на пришельца и отложила карандаш.
Старики едва не сорвали дверцу калитки с петель и уже протянули руки, чтобы втянуть Стража во двор, но такого гостеприимства не потребовалось. Как только путь оказался открыт, Ти-Цэ вошел, шурша подолом мантии и набедренной повязки по траве. Любопытные не особо скрывались: они окружили дом вдоль забора и уставились на поразительное зрелище, развесив уши.
– Где?.. – От волнения женщина захлебывалась словами. – Где моя дочь?
– Ответьте, – сказал Гектор. – Должно же быть у вас сердце.
– Помона жива, цела и интересуется вашим здоровьем, – отрапортовал Ти-Цэ, проигнорировав его резкий тон.
По толпе любопытных прошелся шепоток. Гектор взял руку супруги в свою и крепко сжал. Оставалось только гадать, сколько раз он помогал Нонне удержаться на ногах прежде, чем этот жест настолько вошел у него в привычку.
Ти-Цэ протянул им клок ткани. Мать Помоны приняла его и оглядела со всех сторон. Ее взгляд замер на швах, которые накладывала Помона на изделия в своей особенной манере – такие же были на всех платьицах Иды. Глаза Нонны наполнились слезами.
– Это передала для вас Помона в знак того, что она невредима, – пояснил Страж.
Впервые за долгие дни тяжелого безмолвия Нонна набрала полные легкие воздуха и разрыдалась. Рыдала она с такой силой, что качалась из стороны в сторону. Гектор поддержал ее на сей раз за плечи. Он смотрел куда-то сквозь Ти-Цэ, крепко стискивал челюсти и кивал самому себе. Страж стоял не шелохнувшись. Сверху вниз он наблюдал за супругами.
– Скажите все-таки… Чем Помона занимается в замке? – спросил Гектор.
Ти-Цэ нашелся с ответом не сразу, и все же решил, что более точных слов, чем те, что пришли на ум в первую очередь, будет не подобрать:
– Приводит в порядок мысли.
– П-передайте, – женщина с трудом отняла от рваного подола внутренней юбки Помоны лицо, – передайте ей, что ее бедные родители больны, не могут оправятся от горя, и… И пускай она возвращается домой! Пожалуйста, п-приведите Помону о-обратно!
С минуту Ти-Цэ смотрел на измученную мать непроницаемым взглядом. Но перед тем, как успел ответить, молчание нарушил кормилец семьи.
– Нет, – сказал он. Супруга воззрилась на него и охнула так, будто Гектор дал ей пощечину. Даже Страж повернул на его голос могучую голову. Две тяжелые бесцветные пряди зашатались туда-сюда.
– Передайте Помоне, что мы в порядке. Все у нас хорошо. Скучаем, но держимся.
– Но…
– Помолчи, Нонна. Если Помона справляется о нас сейчас, значит, она привела мысли в порядок? – спросил Стража охотник.
– Не смею отвечать за Помону, – осторожно сказал Ти-Цэ, – но ваша дочь сказала, что должна убедиться в вашем здравии. Потому что может быть занята в ближайшее время, если только за вами не понадобится уход.
На лице мужчины появилась болезненная улыбка гордости, и пусть она прибавила его лицу морщин, Ти-Цэ вдруг вспомнил, что он еще не так уж и стар. Страж долго смотрел на его преображение, на то, как чужой интерес расцветает поверх его собственного.
– Узнаю нашу Помону, – сказал Гектор скорее себе, нежели Стражу. – Передайте ей спасибо за то, что она о нас спросила. И что с нами все хорошо. Пускай делает, что считает нужным, а мы встретим ее одинаково теплыми объятиями, с короной на голове или без.
Нонна зажмурилась, перевела дыхание и прильнула к мужу. Но Ти-Цэ был готов поклясться, что перед этим она сделала согласный кивок. По крайней мере попыталась.
Недолго думая Ти-Цэ под удивленными взглядами любопытных подобрал кончик подола своей вишневой мантии, прижал ко лбу и отвесил пожилым родителям глубокий поклон. Они замерли в объятиях друг друга, не сводя с него широко распахнутых глаз.
Страж медленно выпрямился и уже было собрался уйти, но вдруг почувствовал прикосновение к своим обутым в сандалии ногам. Он поглядел вниз, где обнаружил Иду, которая оперилась о его икорную мышцу и встала. Она смотрела на него смеющимися, чуть прищуренными глазами, высоко подняв бесцветные брови, и протягивала пергамент с нарисованной на нем картинкой. Ти-Цэ потоптался на месте в нерешительности, но все же взял рисунок из ее маленьких рук. Он нахмурился: угловатые каракули. Что и стоило ожидать от двухлетнего ребенка.
