Buch lesen: «Скульптура сна»
Министерство абсорбции центр абсорбции новых репатриантов деятелей искусства и деятелей искусства, вернувшихся из-за рубежа
הטילקהו היילעה דרשמ
םירזוח םיבשותו םילוע םינמא תטילקל זכרמ
К читателю
Предлагаю вашему вниманию кое-что из написанного в 2008–2016 годах.
Самое важное для меня сочинение в этой книге – это повесть в стихах «За золотым руном», с этого я и рекомендую начинать чтение. Сразу хочу заметить, что суждения автора не всегда совпадают с мнением персонажей повести.
Лирическая часть представляет собой фактически несколько отдельных книг, где стихотворения собраны по принципу тематической близости.
Название некоторых разделов говорит само за себя. В подборке «Ладошки звёзд» собраны стихи о любви, «Бусинки слов» – стихи о творчестве как таковом, в разделе «Оранжевый шар» собраны экспериментальные опыты, «О Боге и людях» – философская лирика.
Гражданская поэзия в книгу практически не вошла. Вся гражданская нагрузка сосредоточена в повести «За золотым руном».
Прошу читателей отнестись с доверием к этой книге. Без доброжелательного настроя к автору чтение бесполезно. Так что все отобранные стихотворения выверены, и если в каких-то из них вы столкнётесь с ритмическими сбоями – это так и задумано. Я довольно часто использую неровности ритма для того, чтобы подчеркнуть прерывистость, взволнованность интонации.
Хочу сказать спасибо людям, принимавшим активное участие в редактировании и проверке текстов, вошедших в книгу: редактору Ирине Са, моим друзьям – Ольге Вин, Ольге Глухарёвой, Олегу Тимофееву, Андрею Урицкому и другим.
Их советы и поддержка помогли мне избавиться от многих ошибок и, как мне кажется, улучшить некоторые произведения.
Особенная благодарность автору оформления обложки, художнику Ольге Глухарёвой и верстальщице Инне Волковой за их работу и долготерпение.
Хочу поблагодарить всех, кто сделал возможным само это издание: Веру Горт, Михаила Польского, Эвелину Ракитскую, и, конечно же, сотрудников министерства абсорбции.
В заключениео заранее выражаю признательность всем читателям.
С уважением, Михаил Н. Ромм
Времена года
О мае
Написать бы о мае, о поздней весне,
О рисунках детей на асфальте,
О прогулках ночных и о чём-то извне:
Дескать, звёздные иглы, не жальте!
Только нет ничего необычного в том,
И ленивый об этом не пишет:
Крупный месяц застрял за ближайшим углом,
Зацепившись рогами за крышу.
Юн оранжевый свет фонарей-фонарят,
Где, синея в обманчивом мраке,
Номера на облезлых домах так горят,
Как пророчества тайные знаки.
Вот глотаю я воздух, как будто бегу…
Ну и пусть будут строки ничтожны,
Ну и пусть ничего передать не смогу,
Но молчать… но молчать невозможно!
Сладкий воздух
Сладкий воздух цветущего мая,
Влажный воздух прогулки ночной,
Смерть и боль я за это прощаю,
Я за это, мой Боже, с Тобой.
Потому атеистом и зверем,
Грязным циником, скептиком злым,
Боже, Боже мой, я в Тебя верю,
Признаю себя сыном Твоим.
Разъярённый, пустой и нервозный
Брошен в мире телесном, густом,
Но ведь эти далёкие звёзды —
Мой единственный дом.
Июнь
Благословен июнь в цветущих липах
Блаженной земляничною порой,
Весь в яблочных круглящихся полипах,
Налитых плотной белой кислотой.
Рвать яблоки уже я не рискую,
И всё-таки им радуюсь я вновь,
Июнь, как обещанье поцелуя,
Томит меня и будоражит кровь.
Приняв в объятья спального района,
Переполняет пряный аромат,
И смотрит город с каждого балкона,
Действительно преображённый в сад!
Неутомимый рост, не видный глазу,
Мой мегаполис бережно хранит,
И в тёмном парке юные проказы,
И тихий смех, и лёгкий жар ланит.
Светлояр
Озеро
Сияет озера покой —
Смиренный, ясный и покорный,
И облаков текучий строй
В воде недвижной перевёрнут.
Одеты свежею листвой,
Берёзы светятся как будто —
Росой осыпанное утро
В тени часовенки простой.
Привычный гомон не слыхать,
И тишиною колокольной
Чужое слово «благодать»
Вдруг вырывается невольно.
Невидимые жители земли
Невидимые жители земли,
Живущие в земле, вернее – в почве,
Они плывут внутри, как корабли,
Но звёздам не заглядывают в очи.
Тяжёл их труд, им отдых незнаком,
У них одна забота и стремленье.
Подумаешь о мире их живом —
И остро ощущаешь отвращенье.
Остановившись вдруг, они умрут
И станут для товарищей работой,
Продолжится неутомимый труд,
И новой жизнью станут нечистоты.
На огороде
Начинается гневно и грустно,
Неспособна на грусть и на гнев,
Песня мглы в ореоле капустном,
Запугав, заглотив, обнаглев.
Острый голод – и лист мягкотелый
Режет нёбо лохматых небес.
Комья глины сухой…
Каравеллы
Раздвигают бушпритами лес.
Память лжи в треске лопнувшей почки,
Ржавый трактор, давящий лягух,
Параллели, сведённые в точки,
Стоны трав, обагряющих слух.
Завтра здесь кабачки-ренегаты
Толстомордые вцепятся в грунт.
Рыжий пёс поглядит виновато.
Доллар ляжет, поднимется фунт.
Состояние
Мне спокойно и радостно жить,
Мне ничуть не тревожно,
И лучей золотая финифть
Оплела осторожно.
В летней капельке ясного дня
Отражается солнце беспечно.
Это всё, это всё – для меня,
И дано мне навечно.
Детский смех над водой, тишина,
И небес голубых глубина,
И не хочется думать о том,
Что же там – за холстом…
Зерно
Вы видели когда-нибудь зерно?
Положено на влажную бумагу,
Иссохшее от времени, оно
В себя вбирает жизненную влагу.
Разбухло, вид величия лишён,
Так мертвенно-белесо и ничтожно.
Проходит день, и острый корешок
Натягивает тоненькую кожу.
Проклюнулся. Нелеп и некрасив,
Как будто коготь выпускает хищник,
А на спине набух уже нарыв,
И коготь все растёт и влагу ищет.
И вот росток ладони смог открыть,
Рождённый покорять и покорить.
Земляника
Господь придумал землянику.
Ломаю голову – зачем?
Хотел ли, Господи великий,
Полюбоваться, как я ем?
Она сверкает алым бликом,
По сути, лишняя совсем —
Причуда силы многоликой,
Не понимаемой никем.
А может, в мире иллюзорном,
Предвидя летнюю жару,
Бог знал: под листиком узорным
Удобно будет комару
У лакомства меня встречать,
Чтобы за жадность наказать.
Начало осени
Ранняя осень – позднее лето.
Солнце в зелёных ветвях.
Но желтизна проступает. И это —
Как седина на висках.
Пышно колышется зелень живая,
День ещё зноём печёт,
Но вот уже в горы листья сгребает
Дворников хмурый народ.
Россыпь рябины – парад ежегодный,
Радостная круговерть.
И кажется выдумкой космос холодный,
И кажется выдумкой смерть.
У речки лесной
Здесь у речки лесной, где звенит тишина,
Ночью небо становится ближе,
И горошины-звёзды на ветви сосна,
Точно бусы алмазные, нижет.
Млечный купол, сверкая, в тиши вознесёнэх
Только изредка слышно из мрака,
Как в далёкой деревне облает свой сон,
Заскулит и затихнет собака.
Неожиданный плеск – лягушачий прыжок,
Вдруг посмотришь на воду, очнувшись,
Догорая, костёр затрепещет у ног,
Тёмным зверем уютно свернувшись.
Так искрится холодная осени вязь,
Насекомых народ усыпляя,
И опавшие листья, слегка серебрясь,
Кораблями в реке проплывают.
Ранний сентябрь
Сентябрь ранний – и не осень вовсе:
Деревья только думают желтеть,
Но всё-таки ты к худшему готовься —
Вот-вот наш мир закрутит круговерть.
На листьях солнце, как на фотоснимке,
Проступит, превратив их в образ свой,
А мне всё снятся чёрные ботинки,
Грохочущие в такт по мостовой.
Потом затянет тонкой коркой лужи,
Под инеем прогнутся провода.
И хоть я знаю: дальше будет хуже,
Парадоксально счастлив иногда.
Сентябрь 2012
Минотавр
Я блуждаю в лабиринте осени,
В тупиках кружит обманный путь,
Все улики преступлений косвенны,
Только боль опять стучится в грудь.
Для того ль меня ночами яркими
Одарял любвеобильный Бог,
Чтоб, засыпан щедрыми подарками,
Отдариться я уже не смог?
Небо клочковатое над крышами
Ловит взгляд в сплетение ветвей,
И теперь почти не слышно мне
Музыки в обители Твоей.
Оплетённый мелкими заботами,
Я запутал Ариадны нить.
И возможно, там, за поворотом тем,
Минотавр ждёт, чтобы убить.
Начинается дождь – получается снег
Начинается дождь – получается снег.
Близоруко мерцает фонарь.
Одиноко бредёт в темноте человек —
Получается тёплый январь,
А за окнами кто-то глядит на свечу
И мерцает в стакане свеча.
Кто-то в сумраке скажет: «Остаться
хочу…» —
И сухими губами коснётся плеча.
А в соседней квартире читает стихи
Тонкорукий подросток – мечтательный взгляд,
Под девчоночьей чёлкой полно чепухи,
И сжимает внутри, и колени дрожат.
Телевизор включён на втором этаже,
И невидимый зритель застыл перед ним.
И он смотрит свой сон, а не «ящик» уже,
Тот, что с улицы кажется чудом цветным.
Там, во сне, этот зритель застыл в янтаре
Золотым насекомым – теперь не вернёшь,
И запуталось время в лучах фонарей:
Начинается снег – получается дождь.
В Москве ещё кое-где ходят трамваи
В Москве ещё кое-где ходят трамваи —
То красный, то жёлтый сквозь серые дни,
Тут разноцветно и сладко мерцают
Автомобильных пробок огни.
Здесь в отражателях фар стрекозиных
Всплывает в сознании детство моё:
Мотор самолёта из тонкой резины
И «под крылом самолёта поёт
Зелёное море». И сам я, счастливый,
Смотрю – предо мной петушки-леденцы.
Мы ёлку купили. И все ещё живы —
Сегодняшних снов мертвецы.
Так было снежно
Так было снежно, снежно, снежно,
Как будто век копился снег,
Чтобы прорваться неизбежно,
И дом – не дом, а лишь ночлег.
И ветви чёрные каскадом
Обледенели в хрустале,
Пленённые своим нарядом,
Клонились, хрупкие, к земле.
Толпились рифмы, как созданья,
Враждебные для смысла слов, —
И мнилось, что существованье —
Всего лишь повод для стихов.
Всё так мучительно прекрасно
В узорной сказке ледяной,
И терпеливо, и напрасно,
А я… Я был тогда живой.
Ещё зима
Ещё зима. Весна – немножко.
Повсюду снег пока белеет,
Но солнца тёплая ладошка
Подставленную щеку греет.
Деревьям зелень только снится,
Но сны их в воздухе плывут,
В ветвях невидимые птицы
Об изменениях поют.
Повсюду проступают знаки,
Как бы штрихи на цветопробе,
Уже иначе две собаки
Барахтаются
в сугробе.
Мартовские тюльпаны
Три жёлтых тюльпана на фоне окна —
Зелёные выплеснув руки,
А там, за окном, – тишина, белизна,
Там снег, похищающий звуки.
В головках тюльпанов тропический рай,
В нём птицы не умолкают,
Плывёт крокодил и кричит попугай,
И рыбок прожорливых стая.
А может, Голландия грезится им:
Весеннее солнце ликует,
И ангелы дарят цветам молодым
Греховные поцелуи.
Где голубь косится из-за стекла
На кошку оранжевым глазом,
Три жёлтых тюльпана на длани стола,
Зажатые маленькой вазой.
Апрельский дождь
Земля открыта. Лёд расколот.
Снег прошлогодний не вернёшь.
И снова падает на город
Апрельский дождь.
Повсюду грязь, мокра одежда,
Но чуда ждёшь:
Приносит новые надежды
Апрельский дождь.
Все эти вздохи и туманы —
Благая ложь.
Но снова веришь, как ни странно,
В апрельский дождь.
И снова юное томленье,
И в сердце дрожь.
Предвосхищение цветенья —
Апрельский дождь.
Ладошки звёзд
В зимнем кафе
Ты помнишь то кафе зимой?
Такой уютный запах…
Мы спрятались от стужи злой
В его мохнатых лапах.
Вошли в тепло, как корабли —
Два странника отважных,
Как бы достигнув той земли,
Где прошлое не важно.
Нам оставался только час, —
Не обсуждать любовь их.
И время замерло для нас
Паря над чашкой кофе.
Ева
Ты, как Ева, дрожала в объятьях моих,
В этот первый, единственный раз,
И была нам планета дана на двоих,
Целый мир, воплощённый для нас.
Время стало густым, как зима на ветвях,
Каждый миг впечатленьем наполнен,
Ещё лыжный румянец горел на щеках
И ласкали горячие волны.
Ещё свежестью зимней дышала ты вся,
Когда обнял тебя я нагую,
И шары отражали, на ёлке вися,
Как снежинки друг друга целуют.
Цветы на окне
Сияющая белизна двора
Хранит в себе следы ночной метели.
Зима в окне, как женщина с утра,
С которой я проснусь в одной постели.
В полуприкрытых веках уголёк,
Сон отпустить её ещё не хочет,
Герани фантастический цветок
На подоконнике раскрылся ночью.
Просвечивает солнечная ткань
И светом озаряет все предметы,
И снова заслоняется герань
Манящим и желанным силуэтом.
Коктейль усталости и чистоты —
Слепым предвосхищеньем,
новым всплеском,
И розовые на окне цветы,
На белизне очерченные резко.
Весенний снег
Падай, снег внезапный, в мартовские лужи,
Доверяясь ветру с запахом весны.
Как приятно думать, что кому-то нужен,
Что твоим дыханьем чьи-то сны полны.
В этом белом-белом красная машина
Медленно проедет призраком немым,
Безучастным знаком, вестником невинным.
Скоро будем рядом, а разлука – дым.
Всё, что ни случится, будет знаком только,
Время эфемерно, так же, как и мы.
Мы, как две снежинки, пляшущие польку,
Падаем на щёки умершей зимы.
Тёплая свежесть
Летнего утра тёплая свежесть
В окна влетает, зовёт.
Ждёт меня губ твоих мягкая нежность,
Взгляд твой сияющий ждёт.
Громко стучит электричка, натужно
Встречным составам трубя.
Всё, что мне нужно, всё, что мне нужно —
Просто увидеть тебя.
Был бы я ангелом неосторожным,
По облакам бы пошёл.
Вытерпеть это почти невозможно,
Так на душе хорошо.
Ладошки звёзд
Как подушку подставлю тебе плечо —
Окунись ненадолго в моё тепло!
Отведённое время не истекло:
Слышишь – кровь пульсирует горячо.
Нитью к нити вплетайся в мою судьбу,
Заблудись в паутине моих дорог,
Понимаешь, сгинем когда-нибудь,
Переступим каждый за свой порог.
Но покуда нас укрывает тьма,
И с планетой играют ладошки звёзд,
Я войду в твой космос, сойдя с ума,
Начиная новой вселенной рост.
В прибое памяти
Любоваться на тонкую вазу спины
И томиться восторгом от худеньких плеч,
За тобою следить из моей глубины,
Каждый шаг твой на память беречь.
Так тянуться, не веря, и думать – мираж,
Невозможно коснуться, быть рядом нельзя,
Только вдруг ты волною внезапной обдашь,
Тёплым морем, где тени скользят.
В сети солнечных бликов, в живой глубине
Пёстрой рыбкой прибрежных камней
Ты обнимешь меня, ты доверишься мне,
Станешь тайной моей.
Будет биться о берег прибой кружевной,
С галькой пальцами пены играть,
И ласкать изумрудной прозрачной волной,
И своею любовью качать.
Огненный цветок
Как двух начал извечных притяженье
Смыкает их, не ведая о том,
Так мы с тобой срастаемся в растенье,
Вхожу в твоё тепло, как входят в дом.
И ты со мной! Лесная чаща, степь ли,
Квадратный угол городской тоски —
Качаешься ты, как цветок на стебле,
Качаешься, и руки – лепестки.
Слепые измерения сминая,
Вселенная Вселенную влечёт,
Царит богиня – всадница нагая,
И огненный цветок во тьме цветёт!
Ночная всадница
Весь мир зелёный в капельке сверкающей
Тебе несу я, милая. Лови!
Он пропадает в миге замирающем —
Губами ты его останови.
Взмах ласточки, стремительно летающей —
Легко прикосновение любви,
И нам с тобой такого никогда ещё…
О, шёлковые локоны твои!
Лети, ночная всадница горячая,
Слепым прикосновеньем ясно-зрячая,
Пуская вскачь покорного коня,
Сверкая обнажённости доспехами,
Над временем, над вечностью, над вехами,
Проглатывай, как капельку, меня!
Мотыльки
От кудряшек на шее до кончиков ног —
Всю тебя, как себя, ощущаю,
Упиваюсь тобой, как языческий бог
Упивается свежестью мая.
Ты мне скажешь – судьба проверяет меня
И за счастье я буду наказан.
А любовь наша – яма, капкан, западня,
Сладкий яд, что прикончит не сразу.
И обнимешь меня, и ласкаешь, смеясь,
Так ответь мне, любимая, разве,
Разве можно распутать, порвать эту связь —
Вдохновляющий солнечный праздник?
Мы – мгновенные блики на лике небес,
Мотыльками в звенящей лазури
Были рядом вот только – и каждый исчез,
Унесённый дыханием бури.
Но когда мы сольёмся, отступит испуг,
Ни ловушек, ни смерти, ни гнева:
Вырастает в сплетении тысячи рук
Над землёю могучее древо.
В сентябре
Милый друг, не грусти, что весна позади,
Не печалься, что лето промчалось,
Ещё бьётся весёлое сердце в груди,
Ещё целая осень осталась!
Ещё яблоки с яблонь на землю летят,
И арбузы – как узники в клетках,
Ещё держат деревья зелёный наряд,
Точно зонт над тобою на ветках.
Это счастье, как рыбка, в сеть солнечных дней
Угодило: «Ну что тебе, старче!»
И чем трепетный воздух с утра холодней,
Тем любовь моя чище и ярче.
Муму
Я героически приму
все изменения в сюжете,
и мы с тобой пойдём в «Му-му»
и чёрта по дороге встретим.
И будет нам не страшен чёрт,
и счёт, что нам предъявит время…
Оно иначе здесь течёт,
И здесь приветливы со всеми.
Мы будем глупо хохотать
и чувствовать себя моложе.
Кассирша, добрая, как мать,
Конфетку на поднос положит.
И, отделённые стеклом
от бега улицы тревожной,
мы наклонимся над столом,
мы будем очень осторожны.
Клаузевиц
Днём я – блистательный Клаузевиц,
Днём я – Ротшильд, я стойкий.
Ну, а ночью смываю с тебя твоих птиц,
И откуда их, маленьких, столько?!
Светлый лес мой осенний, опавший мой друг, —
Ты хранитель мой, ты и свидетель…
Ты моё воскресенье, мой сладкий испуг…
И в моей голове твои дети.
Среди белых квадратов лежу я без сна
И транжирю горячую воду.
Ольга, Олечка, Оля, – моя тишина…
Семена этих птиц – на свободу.
Заложник
Всё неправильно и некстати:
У тебя – семья, у меня – семья,
Ты мне скажешь, что я предатель…
Но ведь только заложник я.
Я заложник, вернее, узник,
Осуждённый на много лет,
Ты – единственный мой союзник —
В темноте – голубой просвет.
Обрешеченное оконце…
Но, коль день не залит свинцом,
Тихо в камеру входит солнце,
Согревая моё лицо.
Ты палишь меня и тревожишь
Недоступным золотом дня.
И уйти от меня не сможешь
Ты ведь, в сущности – часть меня.
Тучка золотая
Улетела тучка золотая,
Снова я один, как тот утёс;
Плачет осень, в клёнах угасая,
Как всегда, внезапно – время слёз.
Как всегда, внезапно холод дует,
Но всё мнится: ты ещё любим.
Горький вкус последних поцелуев,
Точно осень, он неотвратим.
Вместо звуков в радиоэфире —
Треск помех, так обрывают нить…
Свет погашен, и в пустой квартире
Ни желанья нет, ни силы дальше жить.
Недолгая любовь
Перебирает ветер волосы,
Как будто бы рукой твоей,
И среди тени света полосы,
Как память наших общих дней.
Ныряю в эту память окунем —
Неси, волшебная река!
И не сентябрь греет щёку мне,
А тёплая твоя щека.
Спасибо солнцу, – каждый луч его
Тебя мне возвращает вновь,
Ведь все, что было в жизни лучшего —
Твоя недолгая любовь.
Бусинки слов
Слова давно забытых строк
Слова давно забытых строк,
Печаль давно забытых истин,
Любви бессмысленный урок,
Засохшие в бокале кисти.
Руки небрежный поворот,
Разбитое случайно блюдце, —
Всё вновь и вновь меня зовёт
К безумью творчества вернуться.
К тем невозможным островам
Бесплодной и прекрасной Грёзы;
И плачу я, и по щекам
Солёные стекают слёзы.
И Вечность из горсти водой
Поит бредущего в пустыне —
Комочек разума живой,
Что в равнодушной бездне сгинет.
Неизвестный автор
Автор был смешным и славным,
Словно Чарли Чаплин,
И ни в чём он не был главным,
Никогда, ни капли!
Автор не искал успеха,
Изнутри светился.
После смерти, вот потеха,
Тотчас же забылся.
А стихи его – стишочки
Бродят в мире нашем,
И повсюду строчки, строчки
Тросточками машут.
Безумный бред, в котором звук угадан
Я по лестнице приставной
Лез на всклоченный сеновал,
Я дышал звёзд млечной трухой,
Колтуном пространства дышал.
О. Э. Мандельштам
Невидимые кони не оставляют следов
Китайская мудрость
Безумный бред, в котором звук угадан —
Холодный звон пружины мировой.
Как жалок человек, кадящий ладан,
Перед сверкающей с небес звездой.
Он крошит хлеб орлу, он так уверен,
Что чист от первородного греха,
И открывает в бесконечность двери,
А там, за ними – млечная труха.
Там бормотанье нёба не в ладу
Со всем, что мелко, мелочно и внятно,
Что поймано на логики уду,
Что схвачено и признано печатным.
Шуршанье слов на языке комет,
Но эти звуки выше их значенья, —
Структура смысла, замысел творенья
Невидимы, и не оставят след.
Ночные прогулки
Сегодня ночью я один на свете.
Собака, друг, веди на воздух нас,
Где на пороге Космос
меня
встретит,
В глаза направив иглы звёздных глаз.
Ну здравствуй, Папа! Ты такой огромный,
Что не заметен за мельканьем дня.
Но нынче ночью, здесь один я помню,
Что всё это Ты создал для меня.
Вот мой дневник – фальшивых нет отметок,
Но здесь один Художник – это Ты!
Всё это Ты – узор весенних веток,
И фонарей оранжевых цветы.
А я?.. Ни ночь, ни воздуха морозность, —
Не передать мне людям ничего.
И я умолкну, созерцая звёздность
Таинственного мира Твоего.
Почему я пишу стихи
Есть кухня, есть утро, есть мартовский снег, —
И в этой застывшей картинке
Мне кажется – я не совсем человек —
Я падаю в каждой снежинке.
Таинственный мир, я в него погружён,
Как в шутку, удачу, безделку.
В плетёном гнезде пролетает сквозь сон
Пушистая чёрная белка.
Внутри меня бродят живые слова,
Хвостами соединяясь,
И лопнет хлопушкой от них голова,
И вспыхнет, как «мэнэ» и «фарэс».
И лампочки-рифмы тихонько звенят,
Как часть уравненья в системе.
И это не время течёт сквозь меня,
A я протекаю сквозь время.
Всё то, что живо мне и свято
Всё то, что живо мне и свято,
Для всех – мертво и тяжело.
Такая за любовь расплата —
Украденное ремесло.
Конечно, не для передачи
Даётся тайны чистый звук —
Причудами слепой удачи —
Квадратом выплавленный круг.
И лишь тебе, за узкой дверцей
Невнятицы строки моей,
Быть может, перехватит сердце
Тоской неясной соловей.
В душе забьётся малой птицей,
Забрезжит в синеве звезда,
И ты, склонившись над страницей,
Мой мир почувствуешь тогда.
И свежесть утреннего вздоха,
И облака прощальный взмах,
Печальных перемен эпоху —
Вкус земляники на губах.
Der kostenlose Auszug ist beendet.