Три дня в Канкуне

Три дня в Канкуне

Часть первая

Глава первая

Мы с Мишей ждали посадки в самолет в Вашингтоне, когда он, рассматривая два скрепленных листочка бумаги, достаточно громко для моего пробующего дремать мозга воскликнул:

– Смотри, мы прилетаем в два двадцать дня и улетаем в это же время. Ровно три дня, минута в минуту.

Я косо посмотрел на него, радующегося столь неожиданной находке в самолетном расписании.

– Лучше бы мы прилетели на пару часов раньше и, в качестве возмещения, улетели на пару часов позже.

Миша рассмеялся.

– Ты прямо по принципу: я тебе должен шестьдесят долларов; дай мне сейчас сорок, и я буду должен тебе только двадцать. Потом выспишься. Там классно – завалился и отрешился от всех забот этого мира. Этими разговорами он оторвал меня от столь приятного занятия, как утренняя дрема. Тем более что приятная женщина вдвое старше меня открыла дверь в тубус, ведущий к самолету, и объявила посадку. Еще через полчаса я безнадежно притворялся дрыхнущим и старался не обращать внимания на вопросы стюардессы и стоны и причитания соседей, прорывающихся через мои ноги в проход и далее в туалет.

Несколько дней назад Миша, мой младший брат, появился в моей скромной квартире и уговорил на эту поездку. Мы вышли на крохотный балкон выкурить по сигаре, прихватив по пузатому стакану с коньяком.

– Ха, сигары! Представь себе – Мексика, где на каждого белого человека приходится по два-три человека обслуживающего персонала. Тебя обихаживают, обласкивают, приносят кофе или коньяк, подносят зажигалку, как только ты достаешь сигарету. Где можно валяться на пляже не на песке, а на кожаных диванах в беседке. Кататься на водных мотоциклах или просто плескаться в бассейне или плавать со скафандром в океане. Сидеть в газибо и отгонять назойливых птиц, смотреть на пеликанов и орлов и чувствовать, как ты летишь вместе с ними в далекое голубое небо. Летишь себе, никого не трогаешь, а тут подлетает местный мексиканский орел и вежливо спрашивает, чего тебе в данный момент хочется. Устаешь так, что вечером мечта одна – завалиться в постель и забыться сном. Но не получается, спокойная тихая ночь, и ты сидишь себе на веранде, куришь сигары и пьешь коньяк. Иногда хочется остановить эти мгновения и понять простую мысль – это счастье.

– Ага, согласен. Доллары – это счастье.

Миша, мой брат-романтик, рассмеялся.

Теперь я расплачивался за это обещанное счастье своим недосыпом. Еще бы, ведь мне пришлось встать даже не то что слишком ранним утром, а слишком поздним вечером, чтобы из-за всех этих новых мероприятий с безопасностью успеть за два с половиной часа до отбытия самолета быть в нью-йоркском аэропорту. Быстрый перелет в Вашингтон, где меня ждал Миша, в крохотном самолетике типа усовершенствованного кукурузника был тоже не подарок. Зато короткий. Посему в самолетике поспать тоже не удалось. Может быть, кто рано встает, тому Бог дает, да не мне. Я лично так хотел спать, что имел гигантское желание отключиться от всего остального мира на пару дней. Что, согласитесь, есть разбазаривание из трех дней, выделенных Мишей на всю Мексику. Если я отключусь на два дня – что остается? Фиг да малинка. Которые почему-то в Мексике не растут.

В Канкун я прилетел угрюмым и не выспавшимся. Паспортный контроль, личный досмотр и разборка с транспортной компанией, потерявшей наш заказ на переезд из аэропорта в гостиницу, настроения не добавили.

Глава вторая

Зато я вырубился в мини-вэне по дороге из аэропорта на землю обетованную. Спал минут двадцать и прозевал военный патруль на дороге, посмевший остановить – о Боже – американских туристов. Этот короткий отдых вернул силы и уверенность в себе и в светлом будущем. Игристое шампанское, которое нам поднесли в прохладе холла, тоже добавило игристого настроения.

Нас тут же окольцевали, нацепив пластиковые полоски на руки. Это был признак чужеродных гостей с правом жрать и пить без ограничения. То, что называется «все включено». Наверняка в этом отеле не найти одной простой штуки, которая есть в каждом порядочном доме, – элементарных весов.

– Ха, мне выпало три семерки! Посмотри, что у тебя?

Миша рассматривал надпись на пластиковой полоске. Я тоже посмотрел.

– Ха, – в тон ему ответил я. – А у меня – четыре!

Три-семь-семь-семь-семь было у меня. У Миши, соответственно, на единичку меньше. Что и говорить, многообещающее начало.

Мы с трудом отделались от навязчивой дамы местной коротконогой национальности, предлагавшей расписать весь наш отдых по дням, часам и минутам. В конце концов, мы же свободные люди из свободной страны, чтобы самостоятельно принимать такие решения. Это оказалось не столь легко – когда мы очутились в номере, красная лампочка нашего телефона уже моргала. Тот же самый навязчивый голос повторил свое пожелание, и мы отмахнулись от него, как от навозной мухи.

– Ну что, пойдем искать наших?

Наши – это компания моего брата, которая прибыла на пару дней раньше. Мы, можно сказать, припозднились и потому нарядились для первого выхода в свет. Теннисные рубашки, под цвет шорты, бейсболки и кроссовки.

– Ты – белокожий пижон в белом!

– А ты – голубой!

Мы дружненько посмеялись. Одно мне не нравилось. Миша заметно нервничал. Шальная мысль промелькнула в голове – из-за женщины, которую он должен был встретить здесь. Что хоть как-то могло объяснить, почему он резко поменял планы и вместо его нынешней подруги на мексиканскую ривьеру прилетел я.

Глава третья

Наших мы нашли в ограниченном женско-детском контингенте в дальней части бассейна. Миша мне уже дал расклад русских боевых частей в Мексике. Два брата – это мы с ним, две сестры, три пары, две из которых с детьми. В данном случае русскоязычное представительство состояло из обеих мамаш со своими отпрысками и еще одной дамы. Мамаша с расплывающимися бедрами намазывала кремом облезшую спину дочуры лет тринадцати-четырнадцати. Похожесть лиц и фигур не вызывала сомнений в их родственных отношениях. Марина и Оксана, так они назвались. Маманя руки мне не подала, сославшись на крем. Зато дочка сделала это чисто по-американски, без жеманства и сильно тряхнув мою руку. Вторая маманя внимания на меня не обратила и перебила Мишино представление выкриком:

– Гава, ты куда?

Она сорвалась со своего места к нам за спину – там в детском по щиколотку бассейне с фонтанчиком бултыхался малыш.

– Гава – это мужское имя или женское? – решил пошутить я.

Михаил замешкался. Если его и бултыхающегося малыша когда-то представляли друг другу, оба явно уже забыли о деталях этого события.

– Гава – это Гавриил. – Моего засмущавшегося брата спасла третья женщина.

– Смешное имя, не правда ли?

– Красивое имя. А главное, редкое! – поддержал я.

– Да, не то что Галя или Надя. Меня, кстати зовут Женя, а вас – Максим.

– Как вы угадали? – продолжал я придуриваться. Как будто это не мое имя минуту назад было произнесено три раза. Брательник мой решил исправить ситуацию и произнес его в четвертый раз.

– Женя, это мой старший брат Максим. Максим, это Женя Троянская.

– Женя Троянская, вы очаровательны!

– И только?

– О, простите, солгал. Вы очаровательны сногсшибательно!

Это было правдой. Несмотря на облупившийся нос, щеки и лоб и красные пятна на плечах и ногах, которые шли к ее горевшим на солнце коротко остриженным волосам цвета меди. В смысле не ноги шли, а пятна шли. И ноги тоже шли к ее волосам. Солнце играло в них, придавая золотой оттенок. Интересно, а Елена из древней Трои тоже была рыжей?

– Я вас раньше что-то не видела.

– Я живу в Нью-Йорке и был в Вашингтоне только два раза, и то с экскурсией. Еще до того, как Миша переехал туда.

– Ребята, – нашу завязавшуюся беседу перебил Миша, – ребята, вы знакомьтесь, а я пойду поищу остальных.

– Если увидишь официанта, попроси подойти к нам. – У Гавиной мамы голос был малость визгливый, с оттенками одесского привоза. – Он нас совсем забросил.

– Иди, Миша. Я позабочусь о дамах. – Мы уже схватили по стаканчику в баре на полдороге, так что я представлял себе, как это сделать. – Дамы, что прикажете?

Одесса потребовала пиноколады с алкоголем. Да побольше, побольше. Надеюсь, что Гава отвык от кормления грудью. По-американски воспитанная девочка попросила американской же кока-колы со льдом, ее мама – просто бутылку воды. Заказ от третьей дамы был чуть сложнее.

– Если вы подниметесь вон на ту террасу, там будут три двери. У двери в середине – круглые ступеньки, в кафетерий. Там есть очаровательный сок красного цвета из местных цветов. Мне, пожалуйста, стаканчик. – Женя скосила глаза на маманю Гавы, не слышит ли. – Да побольше, побольше.

– Слушаюсь и повинуюсь!

Я исчез выполнять сложный заказ, повторяя про себя его ингредиенты.

Глава четвертая

Выполнить заказ было не столь сложно. Труднее оказалось не отдать официантам поднос, который я сам наглым образом утащил со стойки. В конце концов я отвязался от них, дав самое честное пионерское слово вернуть поднос через две минуты. Себе я взял того же цветочного сока. Украшением моего подноса стали три веточки цветов, сорванных по дороге и красовавшихся ныне в дешевом пластиковом стаканчике.

Первой свое получила безымянная мать Гавы. На этот раз она была рядом с малышом. Несмотря на то, что в силу наклона ее фигуры я видел только ее крепкие ноги и то, из чего они растут, свое «Thank you» я получил. Расстановка сил в шезлонгах изменилась. Девчушка получила свою коку в обмен на улыбчивое «Thanks», а вот место ее мамы занял дородный в районе живота мужичонка. Через маленький столик от него сидел еще один, с татуировкой выползающей из черепа змеи от плеча до кисти. Укладывание фотоаппарата в детскую коляску указывало на его нынешнюю роль – Гавин папа.

– Заказ сеньоры, сэр, – высказался я, протискиваясь промеж шезлонгов и ставя заказанную бутылку на столик.

Я замешкался, не зная, как начать разговор. Из-за чего был понят неправильно.

– Витя, у тебя есть рублик?

– Нету. – Витя отвечал по-английски. – Да и зачем? Сам подсчитай – в Вашингтоне в Костко упаковка в 35 бутылок стоит пять долларов, то есть четырнадцать центов за бутылку. За что доллар-то? Стоит этот олух здесь над душой…

Тут до меня дошло. Оделся я как пижон, весь в белом. То есть как обслуживающий персонал. Теперь доказывай, что ты не верблюд.

– О-о, сеньор! Вы не представляете, как дорого стоит перевозка воды из Вашингтона в Мексику!

Оба разом уставились на меня.

– Do you speak English? (Ты говоришь по-английски?)

– Si, Senior. (Да, сеньор.)

– What's your name? Juan, Carlos? (Как тебя зовут? Хуан, Карлос?)

– Ramses, Senior. (Рамзес, сеньор.)

– Ramses? (Рамзес?)

Глаза его переметнулись на рубашку, туда, где у обслуживающего персонала положено находиться маленькой фирменной табличке с именем.

– Did you learn English in the New York University? (Ты учился английскому в Нью-Йоркском университете?)

Я скосил глаза на свою рубашку. Вместо фирменной таблички местного отеля там было вышито фирменное NYU.

– No, Senior. I got the master degree there in the math and the computer science. (Нет, сеньор. В университете я проходил мастерскую программу по математике и компьютерному программированию.)

– Wow! What are you doing here? You could work in USA for one hundred thousand dollars a year. What's your salary now? (Непереводимое американское Вау! Что ты делаешь здесь? Ты можешь работать в Америке за сто тысяч долларов в год. Какая зарплата у тебя сейчас?)

– Two hundred, Senior. (Двести, сеньор.)

– Two hundred a month, a week, a day? (Двести в месяц, в неделю, в день?)

– A year, Senior. (В год, сеньор.)

– Two hundred dollars a year? (Двести долларов в год?)

– Yes, Senior, two hundred thousand dollars a year. (Да, сеньор, двести тысяч долларов в год.)

Мой собеседник обалдел. Двести тысяч! Хотел бы он так жить!

Девчушка на соседнем шезлонге вытаращила глаза и зажала рот кулаком. Женя уже давно стояла неподалеку и, наконец, решила вмешаться в наш непонятный диалог.

– Представляешь, Витя, он еще по-русски говорить может.

Витя не сдавался.

– Да как же, выучил два слова, и то матерных.

– Не совсем, – я тоже решил подыграть. – У меня русские корни. У лукоморья и так далее.

– Ни фига не понимаю! Так что ты здесь делаешь?

Витя был тормозом. Это точно. Я не успел об этом ему сообщить, потому что Женя подхватила меня под руку и сказала:

– Пойдемте, Рамзес. Они скучные, поговорим лучше о египетских фараонах вашей династии. У вас же египетские корни тоже есть?

– Э-э-э… Правильнее сказать, что мои корни вышли из Египта.

– Вот-вот. Это ведь наши напитки? Как вам последнее произведение Анатолия Тосса?

– Нескучные истории? Слабо, просто развлекаловка. Второй раз читать бы не стал…

Глава пятая

– За что вы так Витю невзлюбили, за «олуха»?

Мы потягивали напитки, болтая ногами в воде в другой части бассейна. Женя утащила с собой пляжный сарафан, я же, наоборот, снял кроссовки и любимые белые носочки.

– Да ладно, я-то тут причем. За державу обидно.

– За какую именно? Их в наличии три: мексиканская, русская и американская.

Я помешал кусочки льда в стакане.

– Получается, за все три. Стыдно, как американец, выходец из России, относится к мексиканцам вообще и ко мне в частности.

– Обиделись.

Я, конечно же, оскалился.

– На дураков не обижаются, знаете ли.

Женя помолчала.

– Витя не дурак. Он просто ограничен. И слишком много пьет.

– Что удачно дополняет одно другое.

Мы опять помолчали над высказанной банальностью.

– Расскажите о себе.

– Да что мне рассказывать? Программист, живу в Нью-Йорке. – Я замолчал, рассказывать как-то нечего. Жизнь как жизнь, как у тысяч других. – Попросите лучше Михаила, он вам все по полочкам распишет.

– Миша сказал про вас то же самое: увидите – сами узнаете. Биографы вы оба никудышные.

– Лучше вы расскажите про себя и остальных. Я здесь новенький, никого не знаю.

Улыбка пробежала по ее губам и спряталась где-то в глазах.

– Ну, с Витей вы уже познакомились. Витя все время на кого-то учится, и все время неудачно. Сперва учился на программиста. Когда закончил курсы, выяснилось, что программисты его специальности уже не нужны. Потом выучился на биржевого брокера и попал в самый обвал рынка. Что не дало заработать и помогло скрыть ошибки новичка. Потом выучился на агента по продаже недвижимости, и опять неудача. Сейчас он решил учиться на дантиста. Поверьте, к тому времени, когда он выучится, все зубы в стране будут вылечены и запломбированы. Регина, его жена, работает учителем в специализированной школе для придурков. Есть такая. Там зарплата выше, а часов меньше. В силу финансовых обстоятельств она заправляет в семье и вконец подмяла его под свой каблучок. Вполне безобидные ребята, второго ребенка завели.

Я смотрел на другой край бассейна. Гава устроился в общественном бассейне, как в собственной ванне, и чувствовал себя вполне в домашней обстановке.

– Саша посложнее. Жизнь свою устроил, звезд с неба не хватает, если не считать одной мелочи. Он увлекается коллекционированием китайской и японской посуды. У него необычайный нюх на нее. Несколько лет назад продал свою коллекцию, денег хватило дом купить и еще осталось новую коллекцию начать. Интеллигент в очках, ботаник, в общем.

Она озорно улыбнулась. Я – из той же породы, тоже в очках.

– Марина, жена его – полная противоположность, кремень. Все жизненные неурядицы перемалывает, не задумываясь. Хобби у нее тоже есть, и очень интересное. Главное, никаких материальных затрат. – Опять озорная улыбка в спокойных серых глазах. – Ни за что не догадаетесь.

Да что там было догадываться! Как будто мне делать больше нечего. Глаза у нее были серые с зеленоватым оттенком. Наверняка, когда она злилась или расстраивалась, они становились цвета морской волны, которая плескалась в десятке метров от нас. Или цвета бутылочного стекла. Шампанского бы сейчас, а не эту настойку цветочную.

Как-то незаметно мы перешли на «ты».

– Не-а, даже догадываться не буду. – А какого цвета эти глаза в нежности? Вдруг они какого-нибудь стального оттенка. Б-р-р, аж мурашки по коже.

– Ее хобби – ругаться. Красиво и мастерски, простым боцманским матом. Для нее это целое искусство. Иногда такое скажет, не поймешь, где начало, где конец и вообще о чем речь. Кстати, Марина не любит, когда языки пачкают простым житейским матерным словом. Неприлично, говорит, ругаться.

Губы ее двигались и улыбались, она что-то говорила, но смысл до меня никак не доходил. Бывает такое состояние. Перегрелся, наверное, дурак на старости лет. Хорошо, что нас прервали. Из воды вылезла голова, отряхнулась и сказала вполне ясно и по-русски:

– Привет! Не помешаю?

– Оксаночка, ты никогда не помешаешь!

– А что вы про маму говорили?

– Что мама у тебя хорошая, только ругаться любит.

Опять улыбка, с ямочками на щеках.

– Да, ругаться она умеет.

Оксана на руках подтянулась и устроилась с другой стороны от Жени.

– Была русалкой, стала поплавком…

– Ты про что? – Улыбка исчезла, в глазах – настороженность.

– Борис так про маму сказал. Была русалкой, стала поплавком. Мама совсем за собой не следит.

Она поболтала ногами в воде.

– А еще он сказал, что у меня ноги короткие и толстые.

Я очухался. От солнца, от тепла, от воды, от соседства. Такое сказать может только хам. Слова слетели сами собой.

– Ерунда! У тебя красивое длинное тело и сильные ноги.

Мои слова не очень воодушевили ее ноги. Они так же меланхолично разгоняли круги по воде.

– Ага, как у рыбы. – А потом добавила:

– И сама холодная, как рыба.

Она не стала дожидаться наших растерянных слов, легко встала и так же легко рыбкой нырнула. Переплыв весь бассейн под водой, она вынырнула, вдохнула свежего воздуха и опять под водой проплыла весь бассейн обратно. Составлять нам компанию она не стала.

– Подлец этот Борис, такое говорить.

Женя стала грустной и одинокой. А потом в оправдание сказала:

– Он был когда-то веселым циником и душой компании. Потом стал злым циником, а сейчас перерастает из мелкого негодяя в крупного. Борис – мой муж.

Она смотрела на меня своими спокойными серыми глазами. Стали в них не было, только грусть.

– Вчера или позавчера он разглагольствовал о том, кого лучше уволить, русского или индуса. – Короткое молчание. – Это про Мишу. Борис либо унизит его увольнением, либо оставит, чтобы унижать каждый день. – Еще несколько кругов убежали от нас по воде, чтобы разнести наши слова по всему свету. – Первое предпочтительней.

Миша под ударом. Если Борис его уволит и Миша не найдет работу в течение нескольких месяцев, ему придется продать взятый в рассрочку дом. Крах надежд. А работу сейчас не найти, даже в Вашингтоне.

Я был старше моего брата на пять лет и в детстве всегда защищал его. Теперь было понятно, почему Михаил изменил свои планы и вытащил меня сюда. Мой брат впал в детство.