Buch lesen: «Мальчики-охотники за удачей в Египте»
Глава 1
Беглец
Я стоял на палубе «Чайки» у поручня и всматривался в лунный свет, заливший залив, в котором мы стояли на якоре, когда услышал легкий плеск весла.
Это был самый тихий плеск в мире, вкрадчивый, как индеец, и я неподвижно стоял в тишине, ожидая повторения этого звука.
И он раздался – всего лишь звук падающих с поднятого весла капель, и из тени за кормой показалась маленькая шлюпка и подошла к нашему борту.
Я взглянул вдоль поручня и увидел в нескольких шагах туманные очертания вахтенного, внимательного и бдительного; но этот матрос знал, что я здесь, и не окликал загадочную шлюпку внизу.
Со скоростью улитки шлюпка скользила вдоль нашего борта и оказалась сразу подо мной, когда я увидел в лунном свете нечто напоминающее фигуру человека. Потом голос, не громче шума ветра, произнес:
– На палубе!
Здесь я должен сказать, почему меня это удивило; мы простой честный американский торговый корабль, стоящий в домашних водах и без какой-либо загадки или тайны на борту. На берегу в верфи видны шкоды, с которых месяц назад была спущена «Чайка», и в Челси все знали нашу историю почти так же хорошо, как мы сами.
Но наш полуночный гость подошел к нам в манере необъяснимой и загадочной, и я не ответил на его оклик, но спустился по посадочным ступеням и оказался на платформе над самой шлюпкой.
Я увидел и саму шлюпку, очень маленькую и наполовину заполненную водой, ее планшир едва ли на дюйм поднимался над гладкой поверхностью залива. Жалкая посудина вот-вот затонет, но человек в ней сидел, погрузившись в воду, так спокойно и беззаботно, словно никакой опасности нет.
– В чем дело? – строго спросил я.
Человек привстал, шлюпка наклонилась, и оба с легким плеском исчезли под водой; я остался, глядя на расходящиеся круги. Я уже собирался позвать на помощь, как человек вынырнул, рука ухватилась за трос, свисающий с посадочной площадки. Я наклонился, чтобы помочь, и человек начал проворно карабкаться по тросу; я схватил его за воротник и, мокрого и обвисшего, вытащил на площадку.
В это время мне было восемнадцать лет, и, должен признаться, я не так велик по размерам, как мне хотелось бы, но мальчик, которого я вытащил из воды, еще меньше меня. Он смотрел на меня в лунном свете, кашляя, чтобы удалить воду из горла, и я увидел худое, измученное лицо и большие темные глаза, смотревшие на меня с умоляющим выражением.
– Ради бога, кто ты такой, – нетерпеливо спросил я, – и почему ты плыл в этой несчастной шлюпке? Удивительно, как ты успел доплыть, не потонув.
– Да, удивительно, – тихо ответил он. – Вы… вы Сэм Стил, сэр?
– Да.
– Ах, я надеялся, что это будете вы. Могу я подняться на борт, сэр? Мне нужно поговорить с вами.
Я не мог отказать: ведь это означало отправить его в воду залива. К тому же в тоне этого парня было что-то трогательное и искреннее, и я не мог противиться. Я повернулся и поднялся на палубу, и он следовал за мной неслышно, как тень. Поднявшись, я прислонился к поручню и раздраженно спросил:
– Ты не мог подождать и нанести визит утром? И неужели тебе не хватило ума, чтобы понять, что твоя посудина не доплывет?
– Но она доплыла, сэр, и я достиг своей цели, – сказал он. – Я приплыл ночью, чтобы меня не увидели и не схватили.
– О! Значит, ты преступник?
– В некотором смысле, сэр. Я сбежавший юнга.
Это заставило меня рассмеяться. Я начал понимать, и это понимание сняло напряжение и рассеяло жуткое впечатление от происшествия. Сбежавший юнга! Что ж, в этом ничего необычного нет.
– Пойдем в мою каюту, я тебе дам сухую одежду, – сказал я и повернулся от поручня. Парень молча шел за мной, мы миновали каюту дяди Набота, из которой доносился храп, и вошли в мою собственную просторную каюту, где я зажег лампу и закрыл дверь.
– Теперь, – сказал я, доставая из шкафчика кое-что из моей одежды, – снимай эти тряпки, перестанешь стучать зубами.
Он сбросил свою мокрую одежду и надел сухую: мою фланелевую рубашку и синие брюки, толстые носки и туфли. Я подобрал его рваную одежду и презрительно выбросил через окно в море.
– О! – воскликнул он, схватившись за грудь.
– В чем дело? – спросил я.
– Ничего. Я сначала подумал, что вы выбросили портрет моей мамы, но он здесь, все в порядке.
И он нежно погладил себя по груди.
– Есть хочешь? – спросил я.
– Да, сэр, – ответил он, содрогнувшись, как будто только что об этом вспомнил, и я достал из шкафа несколько сухарей и банку сардин и положил перед ним.
Мальчик ел жадно, запивая еду водой из бутылки с раковины. Я подождал, пока он поест, прежде чем расспрашивать. Потом усадил его на свою койку, потому что он казался слабым и все еще немного дрожал, и сказал:
– Теперь рассказывай.
– Я техасец, – медленно начал он, – и жил в Галвестоне. Мои родители умерли, а меня воспитывал дядя, но год назад его застрелили во время беспорядков. Я не жалел его: он никогда не был со мной добр, но, когда он умер, у меня вообще не стало дома. Поэтому я стал юнгой на борту корабля «Гонзалес», который перевозит табак между Галвестоном и Ки Вестом. Я всегда любил море, и это было лучшее, что я смог найти. Капитан Хосе Марроу, наполовину мексиканец и самый жесткий человек в мире. Кода он пьян, он хлестал меня кнутом, а когда трезв – издевался и бил кулаками. Я часто надеялся, что он меня убьет и прекратятся мои мучения. Наконец мы пришли сюда, и позавчера, разгрузившись и собираясь уплыть, он послал меня на берег с поручением. Я улизнул и спрятался на складе леса. Оттуда с груды бревен я мог следить за «Гонзалесом». Но корабль не уплыл, потому что, наверное, Марроу решил отыскать меня. Поэтому я затаился и ждал. Я был уверен, что он меня найдет и вернет. Шлюп еще в заливе, сэр, он всего в четверти мили отсюда.
Вчера вечером на склад за лесом пришли два человека, и я лежал наверху и слушал, что они говорят. Они говорили о «Чайке» и о том, что она плывет в Средиземное море и что это лучший корабль, когда-либо уходивший из этого порта.
– Это верно, парень.
– И они сказали, что капитан Стил – лучший человек в торговом флоте, и из его сына Сэма Стила – это вы, сэр, – выйдет такой же хороший моряк, что он уже побывал во многих приключениях и побывает в других еще до того как станет старше.
Я улыбнулся при этой очевидной грубой лести, и моя улыбка смутила мальчика. Он немного помолчал и продолжил:
– Такого несчастного человека, как я, подобный рассказ заставил поверить, что ваш корабль – это плавучий рай. Я слышал, что не все капитаны так жестоки, как Марроу, поэтому, когда эти люди ушли, я решил разыскать вас и попросить, чтобы меня взяли на борт. Понимаете, Марроу ждет, чтобы вернуть меня на борт, но я скорее умру, чем вернусь на этот ужасный корабль. Если вы возьмете меня, мистер Стил, я буду верным и преданным, я буду работать на вас, как раб. А если не возьмете, что ж, скажите слово, и я прыгну за борт.
– Плавать умеешь?
– Нет.
Я немного подумал.
– Как тебя зовут? – наконец спросил я.
– Джо Херринг.
– Что ж, Джо, должен сказать, что просьба у тебя необычная. Я не капитан «Чайки», я только казначей или, если точнее, секретарь суперкарго мистера Перкинса. Конечно, я владею частью этого корабля и заплатил за это собственными деньгами, но в море это не имеет значения, и капитан Стил – последний в мире человек, который примет сбежавшего члена экипажа другого дружественного корабля. На самом деле твой прежний хозяин сегодня утром приходил на борт и расспрашивал о тебе, и я сам слышал, как капитан Стил сказал, что, если увидит тебя, сообщит капитану Марроу. А он никогда не нарушает свое слово. Понимаешь теперь, в каком ты трудном положении?
– Да, сэр.
Голос его был тихим и полным отчаяния, и он словно сжался беспомощно и безнадежно.
Я внимательней посмотрел на мальчика, и умоляющее выражение худого лица, которое подействовало на меня еще на посадочной площадке, стало еще более убедительным.
– Сколько тебе лет, Джо?
– Пятнадцать, сэр.
Мальчик рослый, но ужасно худой. Каштановые волосы, мокрые и прилипшие к лицу, от природы вьющиеся, густые и приятной текстуры, а темные глаза такие красивые, что могли бы находиться и на лице девушки. Это, а также несомненное мужское достоинство, видное в жалобном выражении, заставило меня прийти на помощь этому мальчику, и уже при этом первом знакомстве я почувствовал, что Джо Херринг станет моим верным помощником и другом.
– Мы отходим в десять утра, а сейчас уже позже полуночи, – задумчиво сказал я.
– Да, сэр. Я уйду, как только вы скажете.
– Но ведь ты не умеешь плавать, Джо.
– Это неважно. Пусть это вас не беспокоит. Если хотите ложиться, – он бросил взгляд на мою приятную каюту, – я найду выход на палубу, и больше обо мне не думайте.
– Хорошо, – кивнул я. – Пожалуй, прямо сейчас и лягу.
Он медленно встал.
– Забирайся на верхнюю койку, Джо, и спи. Завтра нужно будет работать, и ты должен отдохнуть.
Он несколько мгновений смотрел на мое улыбающееся лицо, потом его лицо стало радостным. И он заплакал, как ребенок.
– Не ной! – свирепо сказал я. – Забирайся в койку, но не забудь снять обувь.
Он послушался, всхлипывая, но явно пытаясь подавить слезы. Лишения последних двух дней, когда его, голодного, преследовали, как собаку, конечно, на него подействовали. Когда он забрался наверх, я запер дверь, погасил свет и сам лег и укрылся одеялом.
Через несколько мгновений я услышал, как Джо шевелится. Он наклонился с края койки и сказал:
– Да благословит вас бог, Сэм Стил. Я никогда не забуду, сэр, что вы…
– Заткнись и спи, Джо! – воскликнул я. – Ты достаточно долго уже мешаешь мне спать.
– Да, сэр.
После чего он замолчал.
Глава 2
Наше предприятие
Те, кто видел отплытие нашей прекрасной новой «Чайки», единогласно признали ее самым нарядным и изящным кораблем, когда-либо плывшим по водам старого залива Челси. Корабль был выкрашен белой краской, и его медные детали блестели, как золото. Он был построен как яхта и очертаниями напоминал самые роскошные корабли, и на его конструирование и оснастку не жалели денег.
Мой отец капитан Стил – один из самых способных и известным моряков западного побережья Америки; он лично руководил строительством «Чайки», наблюдал за каждым шагом в этом строительстве, проверял все дерево, сталь и медь, идущие на стройку, так что ничего не могло быть сделано небрежно или неверно. «Чайка» в длину сто восемьдесят семь футов, в ширину тридцать шесть футов и высотой в двадцать один фут, и ее чистая вместимость четырнадцать сотен. На ней паруса шхуны, потому что капитан Стил верит в парусное судоходство; корабль предназначен для перевозки самых дорогих грузов, но в старом стиле.
Мы с дядей Наботом тоже частично владеем кораблем, наша фирма называется «Стил, Перкинс и Стил»; мы хотели построить современный пароход, но мой отец был категорически против.
– Корабль называется «Чайка», – заявил он, – а чайка без крыльев все равно что поганый заяц; у корабля должны быть крылья, иначе Дик Стил на нем не поплывет.
Мы целое состояние вложили в этот корабль, и дядя Набот, проницательный и опытный торговец, знавший, куда движется мир, и пытавшийся двигаться вместе с ним, не меньше меня хотел сделать наш корабль самым современным. Мы стояли на своем и упрямо спорили с капитаном, пока он не согласился частично уступить и дал согласие на установку вспомогательного оборудования в виде винта, приводимого в движение мощным двигателем, но с условием, что это оборудование будет использоваться только в случае крайней необходимости.
– Это напрасная трата денег и места, – ворчал он, – но раз уж вас не удовлетворяют паруса и снасти, ставьте вашу машину – и будьте прокляты!
Это согласие было достигнуто вскоре после моего возвращения из Панамы, но мы с дядей Наботом заказали оборудование на месяц раньше; мы хотели его установить с самого начала строительства «Чайки», так что на установку дополнительного времени не потребовалось.
По мере моего рассказа вы будете ближе знакомиться с «Чайкой, поэтому сейчас я не стану подробно описывать корабль, добавив только, что он сразу стал предметом зависти и восхищения всех зрителей и гордости и радости троих его владельцев.
Отец плавал сорок лет и в одном из плаваний потерял ногу, поэтому ходил на деревянной ноге. Но он был активен и энергичен, как в молодости, и его огромный опыт оправдывал репутацию самого способного и проницательного моряка во всем торговом флоте. Все знали капитана Стила и уважали его, у меня были все основания гордиться своим отцом. У него были предрассудки, это верно, приобретенные в многочисленных приключениях в разных частях мира, но сердце у него было простое и откровенное, как у ребенка, и мы, знавшие и любившие его, не опасались его упрямого характера.
Набот Перкинс, брат моей покойной матери, по-своему тоже был необычным человеком. Он знал море не хуже моего отца, но гордился тем, что «не сможет провести даже паром», потому что всегда плавал как суперкарго и посвящал свой талант торговле. Он стал одним из моих самых первых и верных друзей, и, хотя в то время, когда спускали на воду «Чайку», я был еще мальчиком, я побывал в нескольких необычных приключениях с чудаковатым и честным дядей Наботом и заработал достаточно средств, которые легли в основание нашей деятельности.
Наша добыча, переведенная в валюту, положила основание строительству нашего нового корабля, в котором мы предполагали продолжить консервативную, степенную карьеру американских торговцев, оставив приключения за собой и удовлетворившись перевозкой из порта в порт товаров, которые нам поручат. Вы услышите, как исполнились наши скромные ожидания.
Большие размеры и прочная конструкция позволят «Чайке» безопасно плавать в любых морях, и задолго до того, как строительство было окончено, нас завалили предложения поставщиков товаров: все хотели договориться с нами и оставить за собой наши услуги.
Дядя Набот, который вел от имени нашей фирмы все такие переговоры, наконец заключил договор с крупным производителем «восточных» ковров из города Джермантаун на перевозку тюков в Сирию торговцам, которые далее развезут этот товар по всей Персии, Турции и Египту; затем этот товар раскупят американские и европейские туристы и увезут домой как подлинное создание восточных ткацких станков.
Мы согласились не столько из-за очень щедрой оплаты, сколько из-за возможности испытать возможности «Чайки»; именно это побудило мистера Перкинса заключить контракт и согласиться на длительное плавание.
– Если «Чайка» благополучно пересечет Атлантический океан и Средиземное море – самые капризные и опасные моря в мире, мы будем знать, на что она способна. К тому же мы получим очень хорошие деньги за перевозку ковров в Сирию, так что плавание выгодно во всех отношениях.
Мой отец согласился с этим. Ему тоже не терпелось испытать наш прекрасный корабль, и, кстати, это не первое его плавание на Восток. Документы были составлены и подписаны, и, как только были установлены последние детали оборудования и оснастки и экипаж был на борту, мы в солнечную сентябрьскую погоду проплыли вниз по берегу и встали на якорь в Чесапике, чтобы принять груз.
Экипаж был тщательно подобран: известность нового корабля и популярность моего отца способствовали тому, что к нам обращались лучшие моряки, и мы подобрали отличный опытный экипаж. Вдобавок к этому у нас появились первый и второй механики, умные молодые ребята, которых сразу невзлюбил мой отец; он считал их незваными гостями, если не предателями. Мы договорились, что некоторые из матросов станут кочегарами, если понадобится привести в действие двигатель; вдобавок к смазчикам, которые одновременно были помощниками плотника, мы получили экипаж, способный вести корабль и на парусах, и на винте.
Я уверен: в глубине души капитан Стил признал, что мы были правы, снабдив корабль двигателем, потому что он понимал опасность потерять подвижность и знал, к каким расходам времени, средств и продуктов это приводит. Но вслух он этого не признавал. Напротив, продолжал играть роль обиженного и возмущенного моряка. У него появится возможность отступить, когда будет доказана ценность винта.
Нед Бриттон, конечно, стал первым помощником капитана. Нед много лет плавал с моим отцом, он также побывал в двух волнующих приключениях с дядей Наботом и мной, и мы все уважали этого сильного вежливого человека и верили в его способности.
Еще два необычных человека были постоянными спутниками любого корабля, принадлежащего компании «Стил, Перкинс и Стил». Это два сильных чернокожих, которых звали Нукс и Бриония, уроженцы с островов Южных морей, которых много лет назад дядя Набот спас от смерти и которые стали его постоянными слугами. Они стали моими верными и надежными друзьями, и я не раз бывал обязан жизнью их находчивости и преданности. Бриония, или Бри, как мы его называли, был прекрасным коком и всегда становился хозяином корабельного камбуза. Когда Бри на борту, у нас всегда есть сытная и вкусная еда, и дядя Набот говорил: «Этот Бри может взять обрывок веревки и кусок брезента и изготовить блюдо, которым гордились бы парижские гурманы».
Нукс был стюардом. И заботился о наших удобствах с восхитительным мастерством и ловкостью. Оба чернокожих были умны, проницательны и храбры, и мы знали, что всегда можем на них положиться.
Утром после того, как я принял Джо Херринга, я оставил беглеца в своей запертой каюте и вышел на палубу, чтобы наблюдать за последними приготовлениями к отплытию. Дул легкий ветер, и в десять утра мы подняли якорь, подняли грот- и фок-паруса, и, постепенно набирая скорость, «Чайка» под приветственные крики сотен зрителей, желавших нам удачи, начала свое первое плавание.
Как прощальное приветствие друзьям, мы выстрелили из нашей маленькой гаубицы, приспустили вымпелы и поплыли так быстро, что гавань вскоре осталась позади.
Вскоре после подъема якоря мы миновали старый «Гонзалес». Он все еще ждал поимки сбежавшего юнги, хотя я не мог понять, зачем капитану Марроу этот мальчик.
Как только мы вышли в море, я освободил Джо и сказал ему, что он будет моим личным слугой и помощником, но в свободное время, которого у него будет, вероятно, много, он должен будет помогать Нуксу прибираться в каютах. Понимая, что чем раньше я определю положение мальчика на корабле, тем лучше для нас обоих, я послал его с поручением на палубу, где его обязательно заметит мой отец. Действительно, как я и ожидал, своим острым взглядом он сразу увидел мальчика и приказал ему остановиться.
Джо остановился и почтительно поздоровался. Сегодня утром он выглядел бодрым и живым, совсем не тот мальчик, которого я вытащил из воды накануне вечером. Жизнь обещала Джо много нового, и сердце его было легким, как перышко. Он выглядел аккуратным и привлекательным в свежей синей рубашке, которую я ему дал; я предупредил, что единственная оставшаяся опасность – необходимость получить одобрение отца.
– Ты кто такой? Откуда ты явился? – спросил капитан Стил.
– Джо Херринг, сэр, личный помощник мастера Сэма, сэр, – спокойно ответил мальчик.
– Помощник? Пробки и ракушки! Помощник Сэма? И что ты ему помогаешь делать? Бездельничать и убивать время?
– Прошу обратиться к мастеру Сэму, сэр, – был сдержанный ответ, хотя со своего места я видел, что Джо испугался.
– Сэму нужно чем-нибудь заниматься, ему не нужен помощник, зря едящий хлеб, – строго сказал мой отец. – Мой сын принял тебя на борт?
– Да, сэр.
– В таком случае приведи его ко мне, – приказал мой отец.
Я сразу подошел к нему и приветствовал с обычной почтительностью. Меня приучили в море забывать, что он мой отец, помнить только, что он мой командир. Тем не менее в должности секретаря дяди Набота я в известном смысле был свободен от корабельной дисциплины.
– Что это значит, Сэм? – спросил капитан, нахмурившись.
– Отец, этот мальчик сбежал с «Гонзалеса». Это его искал капитан Марроу. Мексиканец так плохо с ним обращался, что он готов был скорее умереть, чем вернуться в рабство. Он обратился ко мне за помощью, и я, понимая, что, если он останется на берегу, его обязательно схватят, взял его с нами. Не вините его, сэр. Всю ответственность я принимаю на себя.
Капитан несколько мгновений смотрел на меня.
– Смотри, что ты наделал, – сказал он наконец. – Сэм, принимать сбежавшего незаконно и неразумно.
– Да, сэр.
– Обычно это добром не кончается.
– Он честный парень, сэр.
Капитан внимательно посмотрел на него.
– Это не мое дело, – сказал он наконец, отвернувшись. – Имей в виду, мальчик относится к офису Перкинса. В экипаже моего корабля сбежавших с других кораблей нет.
Я понял, что битва выиграна и что мой отец ни при каких обстоятельствах не согласится отдать мальчика прежнему капитану. «Офис Перкинса», столь презрительно упомянутый, означает дядю Набота и меня, и хотя очевидно, что от «офиса Перкинса» зависит торговля и прибыль, моему отцу хочется рассматривать нас «сухопутными жителями» и считать, что в управлении кораблем мы не принимаем участия.
Дяди Набота на борту еще не было. Несколько дней назад он уехал поездом в Филадельфию по делам, связанными с нашим грузом, и, только когда мы пришли в спокойные воды Чесапика, мой дядя появился, как всегда, веселый и улыбающийся.
Мистер Перкинс невысокий, крепкий, с круглым полным, гладко бритым лицом и с кольцом седых волос вокруг лысой макушки. У него маленькие, светло-голубые глаза, выражение лица простое и детское, речь, хоть неэлегантная, но полная юмора, которая делает его хорошим собеседником и спутником. Но как торговец дядя Набот известен далеко и широко, его предусмотрительность и проницательность вошли в пословицу, его талант вести торговые переговоры бесспорен, а честность беспрекословна. Я слышал, как торговцы говорили, что приятней удовлетворять требования мистера Перкинса, даже если в другом месте те же услуги можно получить дешевле. Он всегда честен даже в мельчайших деталях, и на его слово всегда можно полагаться. Старый джентльмен известен своей удачливостью, и он много лет был партнером моего отца, своего зятя.
Такой человек не может не быть эксцентричным, и дядя Набот иногда вел себя удивительно, но я знал, что он мне предан, потому что он доказывал это много раз, и естественно, я любил своего чудаковатого дядю.
Появившись, мистер Перкинс объявил, что все тюки с коврами на пристани и готовы к немедленной погрузке. Меня очень интересовал наш необычный груз, потому что мне казалось странным, что американцы переправляют «восточные» ковры на Восток, чтобы туристы привезли их домой. Но дядя Набот, побывавший на фабрике в Джермантауне, объяснил это очень понятно.
– Понимаешь, – сказал он, – не осталось такого количества восточных ковров, чтобы удовлетворить спрос, особенно теперь, когда богатые люди гоняются за ними. Когда впервые открыли Восток, там было много хороших ковров, но на изготовление одного ковра уходят годы, и многие из них очень старые, с дырами, что, кстати, делает их более ценными: ведь это доказательство их древности. Их все быстро разобрали, люди с Востока отдавали их за бесценок. Сегодня каждый турист, который едет на восток, хочет купить ковер и послать его домой, и дороже всех стоят ковры с дырами и с поблекшими красками. Чем больше плохо заштопанных дыр, тем лучше, потому что они доказывают ценность ковра. Поэтому умные купцы с Востока и умные янки решили удовлетворить этот спрос, и здесь, в Джерматауне, ежегодно делаются тысячи ковров. Они купили несколько подлинных ковров, чтобы иметь образцы, и делают ковры на машинах. Потом они помещают ковры в машину, которая вбивает в них пыль и бьет ковры, пока не поблекнут свежие цвета. После этого ковер помещают в другую машину, которая его трет и проделывает тут и там несколько дыр, словно ковер использовали столетиями, и я, например, не могу отличить подлинный восточный ковер от имитации. Мы отвезем весь груз в Сирию, и через несколько месяцев эти ковры вернутся назад и будут лежать на полу богачей. Странная перевозка, верно, Сэм. Но как подумаешь, за несколько столетий с востока вывезли столько ковров, что ими можно было бы покрыть всю Азию и всю Африку; трудно поверить, что все эти ковры подлинные. Если бы не изобретательность янки и не хитрость Востока, запас ковров давно бы истощился, и нашим людям пришлось бы покрывать полы чистыми свежими коврами, а не этой подделкой. Это разбило бы им сердце, верно?
Но дядя Набот договорился о перевозке еще одного необычного товара; это были несколько больших ящиков с предметами, изготовленными в Коннектикуте. В ящиках имитация египетских скарабеев (это такие жуки, которых старые поклонники солнца считают священными), а также погребальные статуэтки, статуэтки домашних богов и другие предметы, которые, как предполагается, находят только в могилах примитивных египетских царей и вельмож.
– Египетское правительство, – пояснил дядя Набот, – больше не позволяет вывозить из страны подлинные реликты, потому что хочет, чтобы они все находились в Каирском музее, поэтому янки снова пришли на выручку и изготовляют множество реликтов; теперь туристы смогут их купить и привезти домой, чтобы доказать, что они побывали в Египте. Эти ящики предназначены для торговца в Луксоре, небольшом городе выше по Нилу, и я договорился привезти их в Александрию, после того как мы в Сирии избавимся от ковров, и выгрузить этот мусор на пристани. Ящиков немного, но прибыль очень велика, нам хорошо заплатят за работу.
– Но как эти товары попали из Коннектикута в Филадельфию? – спросил мой отец.
– О, я какое-то время переписывался с Экли, янки, который их изготовляет, – сказал мой дядя, – но я не мог сказать, сколько места останется после погрузки ковров, пока не приехал сюда. Убедившись, что мы можем погрузить египетский хлам, я телеграфировал Экли, и товар вчера привезли на фрейтере. Но это не самое плохое, партнеры.
– А что самое плохое? – спросил я.
– Изготовитель янки послал сюда своего любимого сына и в письме попросил меня отвезти его в Египет, чтобы он посмотрел страну и решил, какие древние реликты нужно готовить в больших количествах; он должен собрать у торговцев первые заказы.
– Мы не берем пассажиров, – резко сказал мой отец.
– Я так и сказал, но молодой простофиля уже здесь и не принимает отказ. Он говорит, что заплатит за проезд, и его отец хочет, чтобы он присматривал в дороге за этими драгоценными современными древностями. Поэтому я решил поставить этот вопрос перед вами. Вам решать.
– Это не мое дело, Набот, – сказал отец и, нахмурившись, отвернулся. – Я не беру пассажиров, но вы с Сэмом можете это сделать. Только, если вы его возьмете, чтобы он не путался у меня под ногами.
Дядя подмигнул мне, и я понял, что у нас будет пассажир.
Погрузка шла быстро, и через два дня все тюки с коврами были на борту и аккуратно упрятаны в нашем сухом и просторном трюме.
Потом началась погрузка древностей из Египта, и с ними появился молодой человек, чья внешность заставила меня невольно улыбнуться.
«Арчибальд Экли младший, Миддлтаун, Коннектикут» говорилось на его карточке. Это был коренастый, плотного телосложения юноша лет семнадцати; было очевидно, что он старается казаться старше. У него внимательные серые глаза, длинные волосы цвета пакли, крупные руки и ноги, чванливая походка и пестрая одежда, которая могла бы соперничать с оперением райской птицы.
Возможно, вначале лицо у Арчибальда было красивое, не неудачно брошенный бейсбольный мяч безжалостно свернул его большой нос, приблизив его к щеке, и нос таким и остался.
На молодом человеке толстая плетеная цепочка для часов, большой «бриллиант» в шейном платке, вероятно, из знаменитых «шахт Барриос» в Нью-Йорке, а на пальцах множество колец с сомнительными камнями. Наверно, мистер Экли младший считал себя изысканным и хотел произвести впечатление демонстрацией своего богатства, которое обошлось его отцу в несколько долларов, но, как я уже сказал, первый взгляд на эту великолепную личность заставил меня улыбнуться – впрочем, я постарался скрыть эту дерзость.
Мы с мистером Перкинсом обсудили просьбу молодого человека о плавании в Египет и, так как места у нас было достаточно, решили взять его, но, когда он пришел за ответом и я его впервые увидел, я почти пожалел о нашем решении.
Но дядя Набот не казался недовольным. Он пожал молодому человеку руку и сказал:
– Хорошо, Арчи, мой мальчик, мы поговорили и решили, что вы можете отправиться с нами, если хотите. Но помните: это торговый корабль, а не пассажирский, и вы должны будете подчиняться правилам и распоряжениям капитана Стила.
– Это справедливо, – сказал парень, очевидно, довольный. – Я никого не буду беспокоить. Мне нужна только койка для сна и едва три раза в день. Как здесь кормят?
– У нас самих хороший аппетит, мой мальчик, и, насколько мне известно, с голоду вы не умрете, – сказал дядя, подмигнув мне. – Вы будете есть за нашим столом и получите все лучшее, что способен представить корабль.
– Это все, чего я хочу, – сказал Арчи, кивнув своей пулеобразной головой. – У меня нет особых запросов. Какова плата за проезд?
Я сказал ему.
– Дороговато, – ответил он. – За те же деньги я могу плыть на океанском лайнере.
– Как хотите, сэр, – сухо ответил я. – Нам не нужны пассажиры, поэтому не нужны и вы. Но мистер Перкинс согласился взять вас, потому что ваш отец – один из наших поставщиков. Уходите или оставайтесь, как хотите, но принимайте решение быстро, потому что мы отплываем в семь.
Он недовольно посмотрел сначала на меня, потом на дядю, но затем улыбнулся.
– У меня нет выбора, – беззаботно сказал он. – Папа платит, потому что хочет, чтобы я присматривал за скарабеями и вещами, чтобы все было безопасно доставлено и за все получены деньги. Товары отправляются арабам, а им нельзя доверять. Вот ваши деньги, и я отправлю папе расписку до того, как мы уплывем. Он будет знать, что его граблю не я, а вы.
Мне хотелось ударить его в нос, но дядя Набот весело рассмеялся и одобрительно кивнул.
– Вот деловое и правильное отношение, – сказал он. – Возьми деньги, Сэм, и выдай пассажиру расписку.
Я это сделал, и Арчибальд Экли младший спустился на пристань, чтобы забрать свой багаж из отеля.
К моему удивлению, в то же утро в гавань вошел «Гонзалес» и остановился рядом с нами. Я быстро отправил дрожащего Джо в свою каюту и запер его; это действие оказалось очень разумным, потому что капитан Марроу, не теряя времени, поднялся к нам на борт и попросил встречи с капитаном Стилом.
Это заставило меня нервничать: я знал, что мой отец ни при каких обстоятельствах не солжет, и опасался результатов визита мексиканца. Поэтому я остался с отцом, чтобы попытаться спасти своего протеже.
