Buch lesen: «Утопия о бессмертии. Книга вторая. Семья», Seite 5
– Серёжа, пойдём, устала я от них.
– Маленькая, я оплатил твою юбочку. Другую тряпочку, которая не понравилась, просто выбросим.
– Нет. Рассердили они меня. Не нужен мне ни верх, ни низ, ни середина. И всё то, что я до этого спора выбрала, тоже не нужно! Скажи, пусть оформляют возврат.
Серёжа рассмеялся.
– Дай губки поцелую, чтобы не дулись.
Мишель сам принёс пакеты с моими обновками. Показал юбку-брюки с верхом, выбранным мною, подтвердив, что мой выбор верный, и… предложил поработать на подиуме. «Сценарий дефиле утверждён, – заявил он и, растопырив перед своим лицом три пальца с прекрасным маникюром, продолжал: – Три! всего три выхода могу тебе дать (ага! будто я умоляла о каких-то выходах). Посмотрим, возможно, нахальная девчонка с улицы – это то, что нам надо!» – и он щёлкнул этими своими наманикюренными пальцами.
«Господи помилуй, нахальная – это я?» – ахнула я мысленно. При моей неуверенности в себе это звучало как комплемент!
Так я получила работу и нашла любимого модельера одежды, а следом и любимого дизайнера обуви.
Трудно вообразить себе более неподходящую пару, чем эти двое.
Большой, слегка косолапивший Луи, очень напоминающий уютного медвежонка гигантских размеров, подслеповатый и флегматичный, в каждую минуту жизни бесконечно обожающий Мишеля, и Мишель – маленький атомный реактор, фанат самого себя, небольшой росточком, тонкий, крикливый и неожиданно сентиментальный…
– Даша! – потеряв терпение, я посмотрела на неё.
Как только я вышла из ванной и села в кресло перед туалетным столом, Даша начала шмыгать носом, видимо, «пережёвывая» ссору со Стефаном. Я знала, что она и хочет, и ждёт моих расспросов.
– Что случилось? У тебя второй день глаза на мокром месте!
Но Даша, смахнув слёзы ладошкой, опять шмыгнула носом и не ответила.
– Хорошо, – вздохнула я, – расскажи, что дома за день произошло.
– Ничего не произошло. Скучища. Весь дом как вымер. Собаки и те в угол забились и целый день дрыхли. Марь Васильевна их уже часа в три на улицу вытолкала, так они дальше террасы не ушли. Одна Эльза жуткую деятельность развела, генералила детскую и вашу спальню.
– Как Анюта?
– У Марь Васильевны оставила. Вчера куксилась, сегодня вроде ничего.
– Ссоритесь со Стефаном, она и куксится.
– Так он опять ехать собирается! – Дашины глаза вновь наполнились слезами. – На могилку к своей. А меня опять не берёт!
– Даша, третий год одна и та же песня. Ты к мёртвой ревнуешь! У могилы поминать, ты ему зачем?
– Так я и не пойду на могилку! Пусть сам идёт с мёртвой разговаривать. Поехать только с ним хочу!
– А Анюта?
– Анюту с собой, я же кормлю её!
– Зачем полугодовалого ребёнка таскать туда-сюда?
– Ты что с ним сговорилась? – Даша бросила в сердцах локон, который до этого старательно укладывала, и со злостью размазала слёзы по щекам. – Почему ты всегда на его стороне?
– Успокойся, Даша, – примирительно сказала я и протянула ей упаковку салфеток.
Вытаскивая одну, она попятилась и упала на кровать.
– Ты вон везде с Сергей Михалычем… и дети с вами.
– Разница в том, Даша, что ни я, ни Серёжа не принуждаем друг друга, – вздохнула я. – Ты ведь знаешь, что Стефан любил свою первую жену, знаешь, что он себя винит в её смерти. Боль его так велика, что он не может не ездить на могилу. Так он отдаёт долг живого перед мёртвой. Стефан честно предупреждал тебя, что не готов к отношениям, но ты так хотела за него замуж, что всё нипочём было. Я надеялась, что твоя любовь и ласка ускорят его исцеление, и он вновь полюбит… тебя, Даша, полюбит! Но беда в том, что замуж ты за Стефана хотела, а вот любить его, не любила.
– Неправда! Я люблю Стефана!
– Даша, любящая женщина бережно относится к ранам своего мужчины. А ты, как садист, ковыряешь рану Стефана и рядышком норовишь новые нанести. У него даже защиты от тебя нет, он только молчанием спасается. Всё! – оборвала я увещевания. – Заканчивай причёску и уходи!
Слёзы Даши враз высохли, обида и возмущение улеглись, и она вновь принялась укладывать мои волосы.
«Даше недостаточно владеть Стефаном сейчас, Даша жаждет завладеть его прошлым, – думала я, наблюдая за её красивыми, удивительно пропорционально вылепленными проворными руками. – А дальше? А дальше Даша будет искать, чем бы ещё завладеть. Это может быть любовь Стефана к лошадям или его резьба по дереву, или его работа… а если и это удастся, Стефана не останется, останется Дашина собственность. Но к тому времени и от Дашиной любви останется только пепел».
Кончив, Даша опустила руки и смиренно опустила глаза.
– Благодарю, Даша, – сказала я, вставая. Подошла к висевшему на дверце гардеробного шкафа чехлу с платьем и расстегнула молнию.
С тем же смирением Даша спросила:
– Я помогу, Маленькая?
Все домашние зовут меня так, даже моя мама, но та, правда, не в лицо, а за глаза.
– Помоги, – покладисто согласилась я.
Тщательно оглядев себя в зеркале, я осталась довольна. Не знаю, что мне нравилось больше – туфли от Луи или платье от Мишеля.
– Ой, а изумруд-то! – хватилась Даша и, бросившись к туалетному столу, достала из футляра фамильную драгоценность графов Р.
– Спасибо, Даша, – вновь поблагодарила я, надела подвеску и вышла в гостиную. – Серёжа, прости, что заставила ждать.
Просматривая какой-то листок бумаги, он оторвался от него и замер. Охватил меня взглядом до самых туфель и чуть охрипшим голосом произнёс:
– Маленькая, ты восхитительна!
Потом, словно растеряв слова, круговым движением кисти попросил повернуться. Я рассмеялась и с удовольствием продемонстрировала себя – я и на подиум выходила ради восхищения в его глазах!
– Милая цепочка, – ещё более хрипло похвалил он.
– Помнишь, я разругалась с Мишелем… – начала я историю создания платья, вновь поворачиваясь к нему, и осеклась, только теперь заметив принца.
Его Высочество укромно сидел в уголке дивана и, забыв об учтивости, пылающим взором рассматривал мой туалет. В моей памяти тотчас же всплыла его обвинительная речь про коварную соблазнительницу, и я загорелась так, что подпотели ладошки.
Серёжа подошёл и собой закрыл меня от принца.
– Маленькая, ты чудо! – ласково шепнул он и подал мне руку. – Пойдём?
Но едва мы направились к двери, на мою беду она распахнулась, и с весёлым возгласом: «Тук-тук!» – в прихожую ввалился Пашка. Придержав перед нами дверь, он присвистнул и протянул:
– Ё-о-олки зелёные! Маленькая, тебя без охраны выпускать нельзя!
«Как же я выйду на публику? – запаниковала я. – Чёрт бы побрал тебя, Мишель, вместе с твоим платьем! Говорила же, вырез не ниже талии!» Платье без утайки обрисовывало фигуру и вызывающим было как раз со спины. Закрытое спереди до шеи, сзади оно имело вырез чуть не до самых ягодиц, «прикрытый» тоненькой цепочкой, несколько раз пересекающейся на спине крест-накрест. Дав себе слово, что как только доберусь до своего места за столом, то так и засяду там неподвижным истуканом, я немного усмирила своё смятение.
Андрэ поджидал нас у лифта. Задумчиво глядя на предвечерний город за окном – Москва уже зажигалась огнями – он не сразу обратил на нас внимание, и я окликнула его. Лицо графа наполнилось радостью, едва он увидел изумруд.
– О, детка, как ты хороша! Рад, что ты надела мой подарок!
Граф предложил мне руку, и мы… оставив Серёжу и Его Высочество позади! вошли в кабину лифта. Угадав моё смятение, граф успокаивающе похлопал меня по руке и постарался отвлечь разговором.
– Детка, сегодня начало моего бизнеса в России, поздравь меня, я заключил два контракта!
– Да? Андрей, правда? О, я так рада!
Моя радость была неподдельной – я очень хотела, чтобы не только я, но ещё и дела связали графа с Россией.
– Если позволишь, я представлю тебе моих партнёров, – продолжал он, – оба весьма милые люди. Надеюсь, и сотрудничество выйдет выгодным!
– Пусть так и будет, Андрей! – от всей души пожелала я.
Опираясь на его руку, я и вошла в зал. Чуть склонив ко мне голову, граф рассказывал о перспективах своего нового дела и, похлопывая меня по руке, иногда вовлекал в диалог вопросом. Одновременно он успевал раскланиваться с присутствующими, улыбался, говорил кому-то: «Добрый вечер», и вновь обращался лицом ко мне. Полагаю, выглядели мы весьма респектабельно – убелённый сединами отец под руку с внимающей его речам дочерью. «Отец!» – вдруг по-новому, под другим углом, увидела я союз с графом. Дочь должна соответствовать отцу! Я приподняла подбородок, расслабила плечи и в следующую секунду уверенно и с улыбкой встретила восхищённый взгляд какого-то мужчины, а следом и оценивающий взгляд его спутницы. Меня охватило ликование, а следом пришла нежность, и я на секундочку прижалась щекой к плечу Андрэ, не зная, как ещё в этом людском водовороте выразить благодарность Богу, жизни, самому графу за то, что он появился и, главное, остался в моей жизни!
А ведь Его Сиятельству пришлось поступиться некоторыми глубоко укоренившимися привычками потомственного аристократа, чтобы остаться в нашей семье! И начало его изменениям положила моя беременность.
… Радостью о детках я поделилась с Андрэ в телефонном разговоре, и он сейчас же стал настаивать на моём переезде во Францию, по крайней мере на то время, пока я не рожу. После его недельных монологов о дикости России, о высоком качестве родовспоможения во Франции, о моих неразумности и упрямстве и о безответственности Сергея я, в конце концов, решилась поставить точку:
– Андрей, мы больше не будем обсуждать эту тему – жить и рожать я буду дома! Буду рада, если ты будешь рядом.
Через несколько дней граф позвонил и, всё ещё сердясь на меня, известил:
– Самолёт заказал на завтра. Зятёк, надеюсь, обеспокоится встретить?
Объявив семье о приезде графа, я тем вызвала немалое волнение среди домочадцев. Эльза бросилась драить и без того сверкающие чистотой апартаменты для графа. Василич же в неиссякаемой шутливости обеспокоился реакцией графа на общее состояние конюшни и выхоленность её обитателей:
– А что, Маленькая, конюшня-то у нас хороша, позавидует ведь граф! Да и Пепел получше выглядит, чем когда из Парижей к нам приехал!
А вот Маша, не в пример мужу, растерялась.
– Маленькая, я боюсь, вдруг я не угожу ему? Дашка сказала, у него в Париже повар какой-то очень знаменитый.
– Дашу послушать, так в Париже всё самое лучшее и знаменитое, – проворчала я, перебирая в библиотечном шкафу том за томом в поисках романа с живым неутомительным сюжетом.
– Так что, Дашка врёт, что ли? Про повара-то? – встрепенулась надеждой Маша.
– Маша, повар у графа хороший, а знаменитый он или нет, я не знаю. Я не совсем понимаю, почему ты нервничаешь, ведь граф уже ел твою стряпню?
– Да я даже не помню тот раз, – отмахнулась она, – тогда такая суматоха с вашей свадьбой была, и гостей полный дом…
– Да-да, и граф, и лорд, и даже особа королевского рода… помнится, все нахваливали твою кухню, а пироги так и вовсе встречали аплодисментами! – сунув под мышку том Фицджеральда, я закрыла шкаф, подошла к Маше и весомо проговорила: – Маша, ты повар в доме Сергея и твоя задача, прежде всего, угождать ему – хозяину!
Она замерла, точно осмысливая мои слова, кивнула и, развернувшись, заспешила на кухню.
Сказать правду, я тоже нервничала, но меня волновало вовсе не то, что взволновало домочадцев, и, как оказалось, не зря.
Граф приехал близко к обеду. Серёжа сам, лично, встретил его у трапа бизнес-джета и привёз домой. Семья собралась за обеденным столом, сторожко поджидая гостя, который приводил себя в порядок с дороги, и слушала рассказ Василича о буйстве Красавицы при перековке.
– С утра-то она в хорошем настроении была, – довольный всеобщим вниманием, живописал Василич, – это потом с ней что-то приключилось, ржать вздумала, копытами вскидывать…
– Маленькая, а где Сергей Михалыч? – перегнувшись через стул Серёжи, шёпотом спросила Маша.
– В погребок за вином пошёл, – тоже шёпотом ответила я.
– …может, ей что померещилось, может, кузнец не понравился, не знаю. Вправду сказать, мне-то он тоже не глянулся, хоть и дело своё знает, хмурый какой-то, неразговорчивый, а животина, что человек, ласку любит да разговор ласковый. В общем, без Стефана, Маленькая, мы бы твою капризулю не перековали! Меня-то она, сама знаешь, не шибко уважает, а Стефана, ничего, послушалась…
– Идёт! – раздался сдавленный шёпот кого-то из женщин, и все, как по команде, повернули головы в сторону лестницы.
Андрэ спускался не спеша, а ближе к подножию и вовсе замедлил шаг, удивлённо осматривая сидевших за столом домочадцев. Даша сжалась, стараясь уменьшиться в размерах, а Маша, наоборот, расправила плечи и вызывающе задрала подбородок.
Я поспешила навстречу.
– Мы ждём тебя, Андрей! Как тебе твоя спальня?
Он вежливо улыбнулся и, взяв мою руку, поцеловал.
– Всё очень мило, детка.
– Я позволила себе смелость самой выбрать для тебя место за семейным столом, – заворковала я, указывая на три свободных стула, с одного из которых только что встала, – вот здесь, где сидим я и Серёжа. Но ты можешь сесть во главе стола, – и я указала на стул, позволяющий сидевшему на нём человеку обозревать пространство не только столовой, но и гостиной в целом. – Выбирай, милый, хотя не скрою, мне будет приятно, если ты будешь сидеть рядом со мной.
Андрэ ещё не оправился от удивления, но, помня о галантности, сделал мне комплемент:
– Детка, я уже и забыл, какая ты красивая! Замечательно выглядишь, милая!
– Благодарю, Андрей! – я приникла к его груди и прошептала: – Я так рада, что ты приехал!
– Ах, детка… – растрогался он и, предложив руку, повёл меня к трём пустым стульям. – Полагаю, твой муж сидит справа от тебя? – спросил он ворчливо.
Я засмеялась и кивнула.
– Тогда твой отец сядет слева от тебя. А-а-а, – увидел он Серёжу, – вот и зятёк пожаловал!
Обхватив за горлышки бутылки, Серёжа нёс их по три в каждой руке. Эльза подхватилась и кинулась к комоду и, пока Серёжа выставлял бутылки на стол, достала хрустко накрахмаленные салфетки и повесила на спинку Серёжиного стула, для верности пригладив ладошками с обеих сторон.
– Спасибо, Эльза, – поблагодарила я.
Серёжа открыл первую бутылку, и Андрэ протянул руку.
– Позволь полюбопытствовать, зятёк.
Я подала ему салфетку, он, не глядя, взял и, обернув её вокруг бутылки, одним концом потер надпись. Брови его одобрительно приподнялись. Потом он ознакомился с другой бутылкой и удовлетворённо кивнул, взял следующую и разочарованно отставил прочь. Так он пересмотрел все. Из шести бутылок две ему не понравились.
Сергей поинтересовался, из какой бутылки наполнить его бокал, он выбрал первую.
Пока Серёжа разливал вино, я подкатила сервировочный столик ближе к столу, и на этот раз граф выразил удивление вслух:
– Лидия, детка, ты намерена сама всех обслуживать?
– Да, милый! – подтвердила я и рассмеялась. – Я намереваюсь каждому налить его тарелку супа.
Постепенно семья освоилась с присутствием графа, шуток и смеха домочадцы себе, конечно, не позволяли, но разговоры, хотя и негромкие, начались.
Серёжа и я разноголосицей нахваливали стряпню Маши, но Маша всё равно оставалась скованной – не улыбалась, не благодарила в ответ, как это делала обычно, а только рассеянно кивала на похвалу да искоса поглядывала на графа. Граф же молчал на протяжении всего обеда, но за десертом удостоил Машу взглядом и несколько свысока похвалил:
– Благодарю. Я приятно удивлён, ваша кулинария на высоком уровне, радует и вкус, и глаз.
Маша повеселела, как-то сразу расслабилась и похорошела прямо на глазах. Андрэ улыбнулся её преображению, и в лучах его улыбки Маша ещё более осмелела и попросила:
– Вы мне о своих предпочтениях скажите, я их буду учитывать, когда буду готовить.
– О предпочтениях? – удивлённо приподнял брови граф, продолжая улыбаться. – Всё, что я ел за обедом, на мой вкус прекрасно, а это значит, что вы готовите так, как я предпочитаю.
Маша покрылась румянцем удовольствия, скромно опустила глаза и тут же (господи помилуй!) стрельнула ими на графа. Но, кажется, Андрэ её невинное кокетство понравилось.
Позже Серёжа тоже удостоился похвалы. Андрэ похвалил его винный погребок, впрочем, не удержавшись и от критики.
– Я не люблю испанское, – заявил он. – Ну разве что каталонское, из Приората, да и то… себе я такое вино не покупаю, слишком терпкое и плотное на мой вкус.
Серёжа не спорил.
Андрэ – хозяин нескольких виноградников в разных провинциях Франции. В начале наших отношений он весьма категорично не допускал Сергея к выбору вина, априори считая его дилетантом, обладающим грубым и неразвитым вкусом. Серёжа абсолютно спокойно позволял поучать себя, продолжая при этом руководствоваться собственным мнением. Андрэ его независимость раздражала. Всё изменилось с приездом графа в Москву. Познакомившись с винным погребком зятя, он был неприятно удивлён, обнаружив, что коллекция Серёжи включает в себя шедевры, собрать которые мог только человек, глубоко знающий суть вопроса и обладающий отменным вкусом. Обескураженный открытием, Андрэ вынужден был признать, что его собственная коллекция – любителя и ценителя вина, да к тому же профессионального винодела, несравнимо беднее коллекции Серёжи. С тех пор выбор и заказ вина для семейного стола осуществляется в результате совместного обсуждения и, как правило, обоюдного согласия тестя и зятя.
После обеда мы с Андрэ пошли прогуляться. Я прижалась щекой к его плечу и повторила:
– О, Андрей, как же я рада, что ты приехал!
Он похлопал меня по руке, лежавшей на его предплечье, и озабоченно спросил:
– Детка, а где Анна Петровна?
– В санатории. Надеюсь, вернётся через неделю.
– Всё в порядке? – сейчас же встревожился он.
– Да, насколько это возможно в её возрасте. Поехала на две недели, нашла там подругу, и обе решили остаться ещё на две недели.
Мы шли по дорожкам сада мимо голых деревьев. Обнажённая земля чуть-чуть парила под осенним солнцем. Вчера выпал первый снег, но сегодня от него не осталось и следа. Навстречу нам, по соседней дорожке, Василич катил тачку с конским навозом. В другой раз он бы пошутил, крикнул бы что-нибудь, но сейчас поостерёгся обеспокоить графа.
– Детка, вы с мужем всегда обедаете со слугами за одним столом? – спросил граф.
– Да, милый, и обедаем, и ужинаем за одним столом всегда всей семьёй. Завтракаем не вместе, каждый завтракает тогда, когда ему удобнее. Скажем, когда мы возвращаемся с конной прогулки, домочадцы, как правило, уже позавтракали и занялись своими делами. Ты с нами будешь кататься верхом?
– Верхом? – рассеянно переспросил он. – Не знаю, детка. Я пытаюсь понять, зачем принимать пищу за одним столом со слугами? Это неудобно. Слуги будут чувствовать себя свободнее, если будут обедать в своём кругу. А когда к вам приходят гости, ты и гостей рассаживаешь вместе со слугами?
Моё настроение испортилось, испортилось ещё и потому, что я и ждала этого разговора, и всё же надеялась, что разговор не состоится. А надеялась, потому что тему эту мы уже обсуждали в Париже, тогда тот же самый вопрос возник из-за Стефана.
Граф вновь похлопал меня по руке.
– Почему ты молчишь?
– Прости, милый, задумалась.
– Я спросил…
– Я слышала, Андрей, – прервала я и остановилась. Вилять, убегая от сути, стало бессмысленно, оставалось надеяться, что хотя бы ссоры удастся избежать. – Андрей, в моём доме нет слуг, в моём доме есть члены семьи – домочадцы, – спокойно и твёрдо сказала я. – За моим столом все равны: и гости, и домочадцы.
– В твоём доме царит демократия? – усмехнулся он, и я поморщилась.
Усмешка графа показалась мне обидной, тем более обидной, что графу насмешка вовсе не свойственна.
– В моей семье царят патриархальные отношения в полном смысле этого слова, где хозяин дома – заботливый отец всем членам семьи, да-да, не улыбайся, именно заботливый и именно отец. А каждый член семьи несёт ответственность за свой вклад в семью.
– Почему тебе показалась неприятной моя шутка?
– Потому что у меня трудные отношения с термином «демократия». В реалиях современного мира понятие утратило первоначальный смысл, и я считаю его оскорбительным.
– Почему?
– Потому что теперь «демократия» – это грязная, заляпанная кровью простынка, которой прикрывают свержение неугодных правительств в суверенных государствах и последующий разбойничий отъём ресурсов этих государств в условиях создавшегося хаоса и лжи. При этом «демократия» столь щедро экспортируется, что того и гляди будет уничтожена цивилизация в целом, и человечество вернётся в архаику.
– Это твой муж вкладывает тебе в головку? – вновь снисходительно усмехнулся граф, и я вспылила.
– Андрей, у тебя есть основания подвергать сомнению мою способность думать самостоятельно?
Он не ответил. Я выждала ещё немного и, сочтя разговор оконченным, повернулась к нему спиной и пошла обратно к дому.
– Детка, вернись! – сердито потребовал он. Увидев, что я остановилась, он смягчился: – Вернись, обними меня! Я не хочу ссориться.
Я вернулась и прижалась лбом к его груди.
– Прости, Андрей.
– Не думал, что ты интересуешься политикой.
– Не интересуюсь. Просто слышу и вижу то, что происходит. Вижу, как уничтожают мою страну, разворовывают ресурсы. Оболгав историю народа, крадут чувство национального достоинства. Вижу, как в так называемых развитых странах уничтожаются общечеловеческие ценности, примат большинства превратился в свою противоположность, и порочное меньшинство попирает права здорового большинства. Вижу, как олигократия и плутократия управляют миром, и всё это мракобесие осуществляется под лозунгами развития демократии. Андрей, я не умею это изменить. Всё, что я могу, это попытаться вернуть нормальные отношения между людьми, отношения, в которых нет места выгоде, а есть тепло и взаимная забота друг о друге. Кто-то скажет, что моё желание и несовременно, и утопично. Возможно! Но я собираюсь идти именно этим путём. И ты мне нужен, Андрей, мне нужен твой авторитет, нужна твоя мудрость и понимание сути вещей.
– Детка, я боюсь, что в попутчики ты выбрала не тех людей. Эти люди с тобой не из идейных соображений, Сергей платит им.
– Тех самых я выбрала людей, Андрей! Любой путь нужно начинать с себя, следующая ступень – семья. Собирать с посторонними людьми кружки по интересам бессмысленно – всё начнётся и закончится болтовнёй. Да, члены моей семьи получают плату за свой труд, но зарплата Маши не увеличится и не уменьшится в зависимости от того, понравится графу Андрэ её стряпня или нет. У Маши есть потребность готовить так, чтобы угодить, как она выражается, а правильнее было бы сказать, доставить удовольствие своей кухней. В этом всё: любовь к труду, щедрое служение, гордость мастера.
– Всё это всего лишь добросовестное отношение к труду, детка.
– Андрей, во-первых, не всего лишь! Добросовестное отношение к труду стало редкостью в нашем мире. Человечество захлёбывается в некомпетентности и безответственности. Во-вторых, современным миром правит прейскурант. Вы заплатили за это? получите и распишитесь! угождать мы вам не обещались. Раньше врач врачевал пациента комплексно, не только тело, но и душу. А сейчас? Вы хотите человеческой участливости? платите! мы и эту услугу вам окажем. Ты хочешь человеческую участливость в форме услуги?
Андрэ грустно покачал головой.
– И правильно! Потому что это уже не участливость. Человеческие отношения – это соприкосновение личностей, а человеческая участливость возможна лишь при соприкосновении душ. И то, и другое вне мира денег. Пойдём? – и я вновь взяла его под руку.
– Пойдём! – Андрэ положил ладонь на мою руку, и даже сквозь его и мою перчатки я почувствовала тепло его ладони. – Детка, у тебя родятся дети. Твои родители, твои дети и их отец – это твоя семья.
– Я хочу, чтобы мои дети умели жить в социуме, а социализация наиболее эффективно происходит в большой семье.
Граф умолк, размышляя и не делясь со мной размышлениями. Мы шли и шли, виляя одними и теми же дорожками, а он, кажется, этого не замечал.
– Думаю, в чём-то ты права, девочка, – наконец проговорил он. – Не хочу вновь поднимать спор в отношении слуг, но признаюсь: мне понравилось, что именно ты налила мне тарелку супа и пожелала приятного аппетита!
Я засмеялась, а он улыбнулся и ласково добавил:
– Тебе придётся набраться терпения, Лида, мне потребуется время, чтобы привыкнуть к непринуждённой беседе со слугами за обеденным столом.
«Уф-ф!» – мысленно выдохнула я и с нарочитой ворчливостью пробормотала:
– И вы – европейцы, учите нас демократии, не умея сесть за один стол с людьми не вашего социального круга.
Граф живёт с нами около года. Не знаю, привык ли он обедать вместе со «слугами», но в семье он выполняет очень важную роль – он патриарх. Ему нет нужды вмешиваться в отношения членов семьи, само его присутствие призывает всех нас к достойному поведению. И есть лишь одно обстоятельство, которое заметно выводит графа из себя, Андрэ сердится всякий раз, когда слышит любимые мамины вопросы в мой адрес: «Да ты-то откуда знаешь?» или «Да ты-то разве сможешь?»
– О чём задумалась, детка? – похлопал меня граф по руке, возвращая из воспоминаний.
– Люблю тебя, милый!
По ходу продвижения к нашему столику Андрэ представил меня своим партнёрам.
– Моя дочь графиня Лидия! – провозглашал он почти торжественно.
Первый его партнёр был мне заведомо симпатичен, это был тот солидного вида бородатый господин, что, так удачно задержав графа, уберёг его от участия в скандале с Кариной. Он и его дочь – красивая, до худобы стройная девушка, не пожалели эпитетов в адрес моего «ах!такогодраматичноготанго». Девушка работала в корпорации своего отца и вполне уверенно, с молодой безапелляционностью, рассуждала о бизнесе. Отца она называла папа́, с ударением на второй слог, восхищалась деловой культурой Франции, при каждом удобном случае похвалялась обучением в Сорбонне (кажется, училась она в Париж 1 Пантеон-Сорбонна) и в довершение вдруг заговорила по-французски. Поддержать разговор я не могла и, воспользовавшись этим, оглянулась в поисках Серёжи. Он стоял в кружке мужчин в нескольких метрах позади и встретил мой взгляд едва уловимой улыбкой. Его глаза приласкали, а губы чуть заметно шевельнулись, посылая мне поцелуй.
Граф представил второго партнёра – молодого мужчину лет тридцати, полного тёзку Серёжи. Молодой человек отчего-то жутко нервничал. Может быть, ему чем-то был неудобен его костюм, как ранее мне моё платье, но он то и дело поправлял безупречно повязанный галстук, дёргал манжету сорочки, а вытянув её больше положенного из рукава смокинга, безуспешно старался затолкать обратно. Суетясь в бессмысленных движениях, он не находил слов для беседы, краснел и отдувался.
Как только мы отошли от парня, Андрэ поспешил встать на его защиту:
– Он умница, очень большой умница, но слишком уж застенчивый. Мужчинам очень непросто в твоём присутствии, детка, – добавил он со вздохом, – ты смущаешь своей красотой.
– О, Андрей, моя красота здесь ни при чём, это ты смущаешь людей! Ты так размахиваешь графским титулом, что люди не знают, как себя вести. Это у вас в Европе родовитое дворянство по улицам ходит, а у нас что граф, что графиня – это неожиданно ожившие персонажи из исторического романа.
– Ты не хочешь признать очевидных вещей, детка, посмотри, как на тебя смотрят!
– И на тебя, Андрей, тоже смотрят! Ты бесспорно импозантный мужчина, мечта многих женщин, но не станешь же ты утверждать, что публика проявляет к тебе интерес исключительно ввиду восхищения твоей красотой?
Граф расхохотался так, что на глазах у него выступили слёзы.
– Не стану, детка! – простонал он сквозь смех. – Упаси бог от такой участи! – и, достав на ходу платок, принялся утирать глаза.
– А если серьёзно… безусловно, я привлекаю внимание и, прежде всего, как жена и дочь организаторов мероприятия. Потом, в отличие от присутствующих здесь дам, я позволяю себе танцевать… – тут мне захотелось воскликнуть: «Да ещё как, блин, танцевать!», но я сдержалась и вместо этого, приподнявшись на носки и поцеловав графа в уголок рта, добавила: – А ещё у меня на шее камешек с кулачок моего сына, который тоже очень сильно привлекает внимание. Хотя, знаешь, мне приятно, если ты думаешь, что виной всему моя красота.
– Ты красива, детка, и удивительно женственна, – взглянув мудрыми ясными глазами, сказал Андрэ, – однажды попав в сердце мужчины, ты не покинешь его никогда.
Мы подошли к нашему столику и, усаживаясь, я вновь встретилась с глазами Серёжи – он медленно продвигался к нам, беседуя с мужчинами и целуя руки женщинам.
– Да-да, твой муж обладает похвальной привычкой, – пробормотал Андрэ, просматривая карту вин, – он никогда не выпускает тебя из виду. Эту особенность я заметил ещё в ваше первое посещение Парижа. Что тебе заказать?
– Сок. И лучше овощной.
Поговорив с официантом, граф отправил его за сомелье.
– Ты доволен результатами вашего слёта? – спросила я.
– Вполне! Началось вязко, и я подумал, что зря мы всё это затеяли. А потом, за закрытыми дверями, твоему мужу удалось переломить общую вялость. Предложения посыпались, идеи. Фармацевты вот только остались не у дел. Твой муж категорически не желает иметь дела с фармацевтикой, а это большие деньги.
– Потому и не желает, что это деньги. Помощь страждущим превратилась в средство наживы, прибыль на первом месте, уж не знаю на каком эффективность продукта и безопасность.
– Детка, бизнеса не бывает без прибыли.
– Вот именно! Вся стратегия на ладошке – продукт с характеристиками безопасность и эффективность даже и создан быть не может! Не дай бог больные станут выздоравливать! Теряешь потребителей, теряешь прибыль! Противоречие, однако.
– Вы оба слишком категоричны, – покосившись на меня, посетовал граф и умолк.
Серёжа наконец покинул последний на пути к нам кружок мужчин и, прежде чем сесть, склонился к моему уху и прошептал:
– Спинка с ума сводит…
– На, посмотри карту вин, – сказал ему граф. – Я не стал без тебя заказывать, вызвал сомелье.
Недолго посовещавшись, они и без сомелье выбрали марку вина. Сделав заказ, Серёжа встал и протянул мне руку.
– Потанцуй со мной!
Но Андрэ и на этот раз перебил:
– Окажи честь, зятёк, позволь первый танец отцу.
Скорчив мужу виноватую гримаску, я подала руку отцу.
Ужин проходил удивительно тепло. Первый тост произнёс Сергей, потом говорил Андрэ. Затем тосты начали произносить с разных сторон. Звучало много пожеланий в успехе дела, неоднократно были выражены благодарности всем присутствующим и личная признательность в адрес Сергея, графа, кого-то ещё. Постепенно торжественные тосты трансформировались в приватные, произносимые за отдельными столиками.
А наш столик опустел. Серёжа пересел за столик, где сидел мальчик в инвалидном кресле. Андрэ уже который танец подряд танцевал с дочерью новообретённого партнёра. Я была рада, что ему представился случай поговорить по-французски, мать графа была француженкой, и французский, а вовсе не русский, был его родным языком.
