Венд,– Отсутствие тёплых эмоций означает лишь то, что в данный момент я не был настроен на встречу со старой подругой. Я пришёл к психологу, который мне абсолютно не нужен, но приходится мириться с заданным алгоритмом работы всего этого заведения. А ты обиделась, что ставит под сомнение твой профессионализм.

Рита,– Я хотела как раз дать тебе положительную эмоцию, наше прошлое доверие…

Венд.– Начинай свой сеанс. Я уже заряжен положительной эмоцией. Ты дала, я взял.

Рита, – Ты не желаешь, чтобы предстоящее общение было доверительным? Не хочешь помнить о нашей прошлой дружбе?

Венд,– Не то, чтобы не хочу, а как-то подзабыл, как именно та дружба себя проявляла? Вот если ты меня поцелуешь, я, может быть, и вспомню… или придёшь ко мне ночью, когда я ощущаю своё одиночество особенно остро и бываю расположен к общению со старыми друзьями женского облика.

Рита, – Я попросила бы соблюдать границы элементарного приличия.

Венд, – Ну, раз уж мы не в тёплой постели, а в строгом кабинете штатного душеведа, пусть будут границы.

Рита, – Рудольф, что ты делаешь? Зачем ты откатил своё кресло в угол? Кресло не средство передвижения! И так менять его необходимо, расшатали вконец.

Венд,– Так ты же потребовала соблюдать дистанцию.

Рита,– Не дистанцию, а приличия. Сядь, где и был! Не дури!

Венд,– Ну вот, теперь я вспомнил твой неподражаемый стиль общения с неслухами. И как ты, хрупкая, чуткая и подавляюще-прекрасная, не устала за столько-то лет от своей каторжной должности? Тебя ведь иной раз и огреть могли за вторжение со своим профессиональным фонариком в чужие-то потёмки.

Рита, – Я надёжно защищена, не переживай.

Венд, – Ну, хорошо. Я за тебя спокоен. Приступим к официозу, раз уж ты отказываешься прийти к своему старому другу в его личный закуток для доверительного общения. Согласись, что ты жалеешь, что всё сказанное всего лишь шутка? А если нет?

Рита,– Дурацкие вопросы не требуют ответов. Я замужняя, а ты, кажется, тоже вроде того, женат.

Венд, – Ты, кажется, соломенная вдова, насколько я осведомлён по поводу участи пропавшего без вести Воронова. А вот я не вроде того, а на самом деле женат, и тебе ничего не кажется.

Рита,– Надо понимать так, что ты так и не развёлся с Клариссой Соловей?

Венд, – Твоя тёзка, – а ты ведь тоже Кларисса, а не Рита, согласно официальным документам, – моя первая жена Кларисса, переименовавшая себя в Лору, действительно, официально со мной так и не развелась. Ей не до того было. А мне и тем более. А уж после её пропажи и официального признания того, что звездолёт, где она и находилась, числится погибшим, я автоматически уже от неё свободен. Да и сын наш совершеннолетний и давно уже отвык от родительской ласки.

Ритта, – К которой он и приучен не был с самого раннего детства.

Венд, – Так и отвыкать легче от того, чего не познал. Уж если я сумел когда-то отвыкнуть от твоих ласк, реально ими избалованный, всё прочее уже и не проблема.

Рита, – Я ознакомилась с закрытой информацией о твоей жизни в Паралее, с той личной трагедией, что ты пережил, потому буду щадить тебя.

Венд, – Любая трагедия не длится бесконечно. После неё наступает какое-никакое, а облегчение. Такое облегчение, как правило, связанное с подъёмом всех сохранившихся в наличии сил, всегда краткосрочно и ему на смену приходит скука. Длительная же и застойная скука всегда трансформируется во всеохватную пошлость. Так что, мне на данный момент скучно. Трагедия – это, когда высокий градус накала всех чувств, а я валяюсь целыми днями как пустой мешок… Отчего-то не возникло у меня всеохватной радости после прибытия на Землю. Вроде бы, должна? А тут, на Земле, как говорят при задушевном общении многие из работающих тут коллег, стало что-то, – причём весьма существенное, – ветшать и тускнеть. Но вот что? Ощущения у многих сходные, а объяснения различные. Похоже на то, что очень значимый объём того, что и принято величать одухотворённым продуктом развития «матушки Материи», если обобщённо и упрощённо – нашей цивилизации, поражён обывательской пошлостью чрезмерно сытого и засыпающего на ходу человечества.

Рита,– Не слишком и много лет прошло, как ты тут отсутствовал. Если судить по благостной картинке, ничего не изменилось.

Венд, – Самое грустное в этом, что очищение всегда происходит через трагедию вселенского размаха. Другого средства от пошлости нет. Стоп – развитие, и вся мозаика сыплется в Абгрунд – бездну. Спасение только в непрерывной подвижности, а если моторчик глохнет от вполне понятной изношенности? Накопленному информационному грузу требуются какие-то иные уже формы для вмещения себя. Нет?

Рита, – Расскажи лучше о Паралее.

Венд, – Паралея – это «пост» катастрофическая свалка, на которой растут вполне себе приглядные цветочки, не ведающие о токсичной глубине, из которой тянутся их корешки. Они обладают поистине девственным в своём невежестве ароматом, и мы вначале так и приняли их за социум крайне низкого развития. Впрочем, развитие-то действительно низкое, да тайны планеты слишком высоки для нашего уразумения…

Рита, – Разумов всегда оправдывал свою родовую фамилию, качественно меняя людей. Вот и ты стал, не скажу, что разумником, а… хм, хм… эрудитом, пожалуй.

Венд,– Не хмы, хмы я стал, а вселенским мудрецом, как минимум. Но как хочется представить никчемным того, перед кем есть неизбывная вина. А эрудит я где-то с трёх лет. Как научился вполне по-взрослому лопотать языком, так с тех пор и не устаю. А с тобой я был молчалив от избытка чувств, в которых у тебя, к сожалению, не имелось нужды.

Рита,– К чьему сожалению? К моему или твоему?

Венд,– К твоему сожалению, разумеется! Я-то всегда был даром свыше любой, и уже настолько к этому привык, что о тебе и забыл! Прочно! Так что, увидев, долго вспоминал, кто ты собственно? Что так бесцеремонно ко мне обращаешься.

Рита, – Личное проехали. Вернёмся к началу беседы. Разумов. Он всегда умел скрывать собственные промахи и проступки своих подопечных, как делал и ты впоследствии. Что же. Всё объяснимо. Вы были там семьёй, в противном случае там не выжить. Я только хочу помочь тебе восстановить то, что ты там утратил. Ты будешь открытым мне? Как в те времена, когда ты рассказывал мне всё.

Венд, – Будешь вправлять мою вывихнутую душу? Как же это скучно!

Рита,– Забудь о том, что нас связывало как мужчину и женщину, но вспомни, как доверял мне когда-то. Я по-прежнему твой друг. Я хочу всего лишь помочь тебе в том, в чём сам человек помочь себе не может. Выявить насколько те деформации, произошедшие с тобой там, обратимы. Ты понял меня, Рудольф?

Венд, – Да.

Рита,– Согласен на доверительное общение со мной?

Венд, – Доверять можно только близкому человеку. А ты для меня посторонняя.

Рита, – Разве? Неужели так прочно всё забыл? Или уж так неузнаваемо я изменилась?

Венд, – Не забыл, конечно. Не сто же лет прошло. Я сказал, что не вспоминал. А изменилась ты только в сторону заметного омоложения в сравнении с той, кто напутствовала меня перед дальней дорогой. Ты не устала гордиться своим блистательным видом? Обычно женщины рано или поздно устают звенеть и блестеть подобно натянутой струне, и как-то скоро опрощаются, даже оставаясь молодыми по виду. А ты всё та же…

Рита, – Спасибо, что оценил. Но не ради тебя я навела этот блеск. Привычка у меня такая, всегда стремиться к совершенству во всём. Что за экземпляр ты с собою привёз? Я опешила, как узнала, что среди команды оказалась женщина. Уж не шутка ли, спрашиваю. Подобрали где-то на одной из промежуточных баз? Нет, отвечают мне, это инопланетный живой трофей чьей-то личной коллекции. Я сразу на Арсения подумала, любителя всяких чудес, а доктор Франк мне и сказал, что она твоя жена, с коей ты сочетался законным браком по местным традициям, – «и только смерть разлучит нас». Ужель, так полюбил?

Венд, – Она мне необходима. А люблю, нет – не знаю, что это.

Рита, – Я тут наблюдала её. Конечно, она ничего и не подозревает о том, что иногда за ней ведётся наблюдение. Но это лишь пока. Ради её же безопасности. Всё же адаптация к другому миру. Она безумолчно болтала с Франком свои милые благоглупости, а я, если искренне, не могла оторвать от неё глаз. Подобного райского голоса я не слышала в своей жизни. Мне чисто физически было приятно слушать её, хотя я и не понимала её. Как щебет птицы. Даже если не понимаешь наполнения её песен, хочется слушать. О чём поют птицы? Разве важно? Может, они радуются найденному червяку или своему кособокому гнёздышку. Но сердце парит. Да ведь голос – не главное её достоинство? Есть и другие? Более важные?

Венд, – Вопросы бестактные, а потому ответов не будет.

Рита, – Можешь не объяснять мне ничего. Я всё расскажу сама. У неё глубокие, синие добрые глаза. Она обожает тебя, покорна тебе. Она женственна и мягка. Ласковая, забавная, короче, источник радости, услада душе и телу. В ней никогда не бывает холодности, раздражения, неприятия и злости. Всего того, что свойственно любой естественной земной женщине, временами хотя бы.

Венд, – Хочешь подвести к мысли, что она экспериментальный продукт какой-то сверх цивилизации? Нет. А то, что она тайна – это да. Но не больше того, чем сами мы тайна для самих себя. Она мне дар, так сказать, «презент» от их Надмирного Света. А дар это и есть дар. Он не исходит от заслуг. Он именно что не награда.

Рита, – Выходит, не зря столько там «загибался», как говорил сам же.

Венд, – Я не жалею ни о чём. Но если бы не встретил её там, то да, всё было бы зря. Провальная судьба.

Рита,– Ну, ладно. С нею мы ещё разберёмся. Вернее, сам во всем и разберёшься. Поживёшь с нею. Но поскольку я знаю, что ты за фрукт, такое твоё отношение удивляет.

–Венд, – Ты ревнуешь? Сознайся!

Рита, – Вопрос не просто неправильный, а попросту дурацкий! Удивительно даже, как стал ты похож на своего грубо-скроенного рубаху-парня папу Паникина! Хотелось бы тебя потешить такой радостью «ревнуешь», да не заслужил! Да и не к кому. Красиво упакованный «дар», красочный бант, искрящаяся упаковка, – да ведь ещё и неизвестно, не окажется ли этот «дар» в мусоросборнике вместо того, чтобы сиять на сувенирной полочке, как только праздничная обёртка будет содрана. Что там запечатано? Убогая безделушка или уникальная драгоценность? Не сдвигай свои брови, чтобы изобразить из своей переносицы зигзаг молнии, лучше услышь, что говорит о ней Франк! «Эта неземная женщина – образец того, какой и должна быть земная женщина. Но тут таковых нет. И не предвидится»! Наши коллеги пошутили, уж не рекомендует ли он им отправиться в Паралею ради такой же находки? Франк ответил: «Она оказалась там в единственном экземпляре. Так что бесполезно. Вселенский выбор, как я понял, до отчаяния ограничен повсюду. Остаётся лишь любоваться и завидовать Венду белой завистью порядочного мужчины и духовно развитого человека». Он влюблён и того не скрывает!

Венд, – Что говорит ещё этот ярко выраженный оральный психотип? Неумолчный говорильник. Как ни старался он облегчиться от недуга болтливости, играя там, в подземной келье и в пустынных горах в «постника и молчальника», не исцелился. Шепни мне на ушко лучше вот что. Кто персонально исполнял роль дублирующей системы внутреннего слежения за нами всеми? Кто был стукачом?

Рита, – Вопрос неправильный, поскольку обращён не по тому адресу. А Франк говорил о тебе только то, что и другим известно. И тут ничего не поделаешь, раз уж был ты там ГОРом, будь готов к обвинениям в свой адрес впоследствии. Ведь не могло же не быть обиженных, задетых. На то я и психолог, чтобы мне пожаловались просто ради облегчения своей души.

Венд, – А я не знаю, что именно известно другим.

Рита, – Некоторые запомнили, как ты вначале не принял ребёнка Гелии и плохо относился к ним обеим, – и к матери, и к несчастному ребёнку-гибриду.

Венд, – Выбирай выражения, психологиня, чья приставка «психе» – душа избыточна в данном случае! Ребёнок был полностью земного облика и души! Ни единой примеси местной крови в ней не обнаружили! Тот, кто такое сказал, сам гибрид двуногой табуретки и безмозглого осла. Уверен, что доктор такое сказать не мог. Не Арсений ли случайно уронил свою скупую, но не мужскую, а бабью слезу в твой белейший кармашек на груди, когда прижался к тебе в приступе своего доверия?

Рита, – Удивлю тебя тем, что именно у Арсения возникла потребность меня садануть, но он проявил именно что мужскую выдержку. Ничего, кроме незаслуженных похвал в твой адрес, он о тебе не говорил. Праведный, хотя и скрытный человек.

Венд, – Да? Ну тогда и я о нём говорить не буду. Хорошего сказать нечего, а правду о нём пусть другие расскажут. Я так и думал, что он удостоился нимба, – совместного подарка ему со стороны благодарных коллег. Если бы я не принял ребёнка, как тебе сообщили, я сразу бы улетел оттуда ещё тогда. А я остался. На двадцать лет. Из-за дочери, которую я, по словам неких благодарных друзей и соратников, «не принял». И Гелию я считал женой, потому и предъявлял ей те требования, что естественны в семейных взаимоотношениях. А её поведение этим нормам, семейным, не соответствовало. Вот и весь конфликт.

На Паралее никогда не было земных женщин, живущих там сами по себе, в отрыве от своих же земных коллег. Поэтому они не могли оставить там потомство, вольно живущее в трольской среде, да и не одна из женщин, посещавших Трол когда-то, никакого потомства там не произвела. Ни разу. Так считается. Откуда же взялась Гелия? Она, согласно исследованиям, не была следствием гибридизации, как Нэя. Она оказалась земной на сто процентов. Генетически. «Как мы можем понять, кто она»? – сказали мне в ГРОЗ. – «Откуда взялась? Нужны серьёзные исследования. А сейчас, пока нет понимания, ей к нам нельзя»! Я и остался. Франк тогда же сказал, что хотя и сам раньше работал в Центре репродукции человека, ничего не может понять. Гелия оказалась дочерью того землянина, кого и внедрили в Архипелаг. Но он там сгинул. Это произошло за семнадцать лет до моего появления на Паралее.

Рита, – Передохни.

Венд, – Хагор утверждал, что матерью была Инэлия. Но она как мать отчего-то не оставила своих генетических маркеров в дочери. Отец – землянин, а мать – фантом. Но этот фантом я видел, как и тебя сейчас, держал за руку, общался с нею в течение всей своей жизни там. Хотя, как и общался? С нею невозможно было общаться. Она была, можно сказать так, аутист. Сама Гелия выглядела и по облику, и по всему прочему женщиной европеоидной расы планеты Земля, как и отец. Её данные совпали с данными биометрического паспорта того парня – разведчика. Саму же мать Гелии тоже исследовали. Она полностью принадлежала к расе людей Паралеи. Франк выдвинул версию, что Гелия – следствие каких-то сверхчеловеческих экспериментов. У него были свои прозрения на этот счёт.

Старина Франк был влюблён и в Гелию тоже. Вот таков он, любитель Гёте и русской квашенной капусты, вечный юноша не только душой, но и телом, что позволяют сегодняшние возможности медицины. Одна из причин его охлаждения ко мне – ревность, соперничество. Да я… От меня осталась половина того человека, кто прибыл на Трол с Земли. Она измотала меня и сделала психом. Я безмерно устал от неё. Но все подходили к нашим отношениям с земными мерками. Наделяли её человеческой душой, а была ли она у неё?

А они? Коллеги, то есть. Делали свои выводы, исходя из того, что она земная женщина с соответствующим воспитанием и поведением. Откуда? Родилась неизвестно где, воспитывалась в какой-то пещерной коммуне. Дикая, непонятная. Я её, можно сказать, сформировал заново по земным лекалам. Она висела на мне мёртвой хваткой. Да я и против – то не был! Сам ничего не соображал… Вот тут бы тебе и вставить что-то вроде того, что я не простил её до сих пор за измену. А также добавить перетёртую до трухи банальность, прости и сбрось с души этот камень! Нет! Я и при её жизни не злился уже. Я сам в её же постели, в её доме присвоил себе другую девушку… А! Не присвоил, а влюбился по-настоящему!

Рита, – Передохни.

Венд, – Да чего ты заладила-то! Я не устал! Хагор уверял, что жители Архипелага и близко не подошли к возможностям науки земной, так что эксперимент исключается. Никаким гомункулом из колбы Гелия не была! Её родила женщина Паралеи! По имени Инэлия, жена Хагора. Сам Хагор работал там до своего бегства в некоем «Храме Жизни», но к тому времени, как он сбежал оттуда, он ничего уже не соображал, а сканирование мозга, которое нам удалось провести у него, ничего нам не дало. Он был сумбурен, вечно пьян, полубезумен. Что оставалось? А ничего. Мистика. И я махнул на всё рукой…

Рита, – Передохни.

Венд, – Я не устал. Все исследования были засекречены, закрыты. Нам не сообщали результатов. Кроме запрета мне взять с собой их на Землю, Гелию и дочь, я ничего не дождался. Никаких объяснений. Только резюме: они не люди. Опасные в силу их не изученности, живые программы, созданные с неясной целью, неизвестно кем и, возможно, для внедрения в наш земной мир.

Как после этого я должен был себя вести? Относиться к родному ребенку? Как царь Салтан к неведомой зверушке? В бочку засмолить, в море укатить? Как? Я на них, на ГРОЗ непогрешимую, наплевал и жил, как живут люди с людьми. Программа не программа, а я её любил. Я ей сказал: будем рожать им назло! Наплодим новую расу. Давай, моя девочка! Тем более, что ты произвела на свет красивейшее дитя. Она же оказалась мстительной. Она не прощала мне ничего, ни единого слова, что было сказано ей поперёк. Да и ревновал я её до потери ума, это правда. Она тоже дралась, будь здоров! Фырчала и царапалась как кошка. Я после таких атак оставался с разодранным лицом и, если бы не регенерирующие препараты, я постоянно ходил бы с фингалами под глазами и разодранным носом. Конечно, я прощал её всегда. После рождения дочери детей она уже не хотела, или не получалось больше, поскольку в ней что-то сломалось. И говорю это в сугубо конкретном смысле. Именно некая поломка, как ломается деталь в тончайшем, сверхсложном биороботе, созданным гением неведомой цивилизации. Она была художественное произведение больше, нежели живая женщина. И постепенно ко мне совсем остыла. Но не уходила. Пользовалась мною. Я же пользовался ею. Так и жили. А когда она меня доставала, я её просто учил, как учат сук пониманию своего места в мире земных людей, а не как она привыкла в своем полудиком обиталище.

Рита, – Ну, ты и экземпляр! К дочери – Салтан, к матери – султан.

Венд, – Да. Поучите меня морали, сидя тут на Земле. Гелия сама не хотела тихих семейных радостей. Не понимала, зачем они и нужны. Она жаждала яркости, всеобщего внимания и варварской роскоши. Я дал ей свободу, как мы привыкли это делать и на Земле. Но она, попав в тот местный, якобы культурный порочный круг стала просто сукой, и только мой поводок и держал её, чтобы она не лезла в их благоуханные мусорные кучи, именуемые «жизнью для избранных». А так? Она свалилась бы на самое дно, легко! А я не дал ей этого. Спас её ангельские потроха в неприкосновенной чистоте.

Рита, – Как же в таком случае «Дар Надмирного Света»? Который ты привёз с собой? Замена утраченной жены, вроде копии?

Венд, – Ничья она не замена! И уж тем более не копия. Это, чтобы поняла ты, как у иного коллекционера, нашёл однажды сокровище и понял, что душа обрела то самое, как говорили древние гадалки: «на чём сердце успокоится». Лучше уже не найдёшь, а худшее не надо!

Рита, – Всякий коллекционер – бездонная бочка…

Венд, – Чего вздыхаешь?

Рита, – Завидую, наверное… Для наших высоколобых умников она загадка. Земная женщина, почти земная. Но почему там-то жила? Откуда? Не сообщала?

Венд, – Слишком много вопросов и все неправильные. Для меня нет в ней никакой загадки. Не больше, чем в любой другой женщине.

Рита, – Наслышана, как ты и там размахнулся во всю свою молодецкую удаль, что и сам подтвердил. А уж изворачивался, расист-праведник! Впрочем, не ты и один… Если там женщины настолько неотразимы, стоит ли и удивляться тому, что многие из вас заводили там мусульманские семьи…

Венд, – Я не Геракл, чтобы лишать невинности нескольких девушек сразу. Да, юные девы, как ты выразилась, на Троле привлекательные… Там, знаешь ли, очень рано девушек приобщают к взрослой жизни. Не поторопишься сам, так тролли уволокут из-под носа или в свой Храм Надмирного Света, или в «дом любви» продадут. Мне была нужна девушка для постоянной и глубокой привязанности, единственная, а не разовая.

Рита, – Это-то понятно. Непонятно другое. Привёз её сюда зачем? Вырвал из родной почвы, подвергал её жизнь риску. И приживётся ли тут?

Венд,– Вопрос неправильный, потому ответа не будет.

Рита,– Кто дал согласие на её прибытие?

Венд, – Вайс.

Рита,– Не может быть! Зачем он…

Венд, – С тобой не посоветовался? Потому что я дал чёткий ответ на приказ возврата: «Без неё не вернусь! Можете списать меня как естественную или трагическую убыль и не нести за мою жизнь никакой ответственности». Но если начистоту, не хотел я там оставаться. По любому бы вернулся. Потому и не обманули мои истерики никого. Тот, кто хотел там остаться, оставались без всякого уведомления о том. Исчезали и всё. Ищи их, свищи их. Искать, конечно, искали, но не свистели слишком уж затяжным-то свистом. Свалил, сбросил все принятые на себя обязательства и обязанности, значит, ты барахло, а в ГРОЗ и без тебя обойдутся. А я потому и истерил, что не хотел там оставаться ни за что, а без неё… вернулся бы и без неё, только… Без неё ушел бы в монастырь. Принял схиму. Сидел бы в земляной норе без яств и услад земных. Самое мне там место. Да и то уверен, никто бы мне грехов не простил. Велики слишком. Я бы за это людей не прощал. Нэя говорит мне, что их Надмирный Свет дал мне, всё же, шанс. Но я-то их Надмирному Свету не подвластен. У нас, думаю, свой Судья есть над нами. Как думаешь?

Венд,– Если честно, меня волнуют дела земные. А загробные дали мне не ведомы. Если их кто-то для нас закрыл, значит и нечего о них размышлять. Я думаю о реально живущих людях. Как их спасать, целить, приводить в нормальное человеческое состояние. Реанимировать их совесть, вправлять ценностную шкалу. У тебя совесть болит, значит, она не погибла окончательно.

Рита, – Там у многих рациональное мышление распадается, трескается. Тверди-то земной нет под ногами. Чужое всё. Наше же мышление продукт нашей земной цивилизации, там оно пытается всё чужое пропускать через своё понимание, а у них нет ни наших ценностей, ни наших качеств, что прививают нам с детства. Ни открытости, ни доверия, ни бескорыстной дружбы, ни жалости. Женщина, старик, голодные бредут, или без дома валяются, где попало, им – по фиг! Девушки продаются, как мясо какое, хоть жри их! А каннибалы местные так и делают. Грязь, бедность почти повсеместно. Одежды носят годами, не снимая, те, которые бедняки. А богачи все запрятаны в своих неведомых для прочих оазисах. И ненависть такая густая, хоть режь её на куски, в горле застревает, дышать трудно, как влезешь туда в их скопища и мельтешение. И ведь при этом такие же как мы по виду. А серые от тоски своей. Их больная коллективная душа замутнена, больна, вот она их и давит. Девушек, самых прелестных, что у них там всё же появляются, сразу в разврате богачи топят, если они бедные. А бедных там большинство. Отмоют для себя, принарядят, подкормят и используют почем зря. Потом, как краска с личика облупится, выбрасывают за ворота своей чокнутой цивилизации в так называемые пустыни. Но пустыни, понятно, условные. Богачки все спрятаны в своих блаженных мирках. Да и у них, если честно, с подлинной человеческой свободой было не очень.

Рита- Тебе было их жалко?

Венд, – Было, только не всех и не всегда. А я и сам внёс свою долю искажения в их кривое жизненное пространство, не сделав его ни светлее, ни прямее, ни добрее. И если бы не Нэя, то каков был бы итог? Он был бы, как в детском стишке: «Круглый ноль такой хорошенький, но не стоит ничегошеньки…». Имею в виду плоды моей деятельности там…

Рита, – Ноль-то, может, и хорошенький, да ты-то мне таковым не кажешься, да и с собственным обесцениванием ты явно поторопился. А иначе, не позволил бы тебе Вайс взять с собою на Землю инопланетянку, раз это категорически запрещено, исходя из опыта всех предыдущих экспедиций.

Венд, – Стоп! А Разумову ребёнка-тролёнка почему позволили взять с собою на Землю?

Рита, – Да когда позволили-то? Разумов вернулся на Землю один, а ребёнок с Трола обитал на некоей планете «Бусинка», где его развитие и взросление строго отслеживалось.

Венд,– Не знал. Мальчишка этот от земных парней ничем не отличался, когда на Трол прибыл шестнадцати лет от роду.

Рита, – Так он же в земной колонии на Бусинке рос и воспитывался, а там, кроме землян, других не водится.

Венд, – Нэя является потомком тех землян, кто по несчастливой случайности попали на Трол первыми. Она по антропологии своей наполовину земная, а по внешнему облику земная женщина полностью. С одним лишь существенным отличием, что ей подобных тут нет.

Рита, – С ней всё ясно. С ней я ещё познакомлюсь поближе. Гелия тоже оказалась земной женщиной. Почему именно ты находил их?

Венд, – Не знаю. Потому что искал настырно, а местные… скажем так, не вдохновляли.

Рита, – А в чём отличие-то?

Венд, – Не знаю. Примерно так, когда спишь на постельном белье из синтетики. Внешне красиво и воздушно, а телу не комфортно. Другое дело натуральные ткани, бухнулся в постель, и никаких ненужных раздражающих ощущений нет.

Рита, – Сравнил же, практик! И всё-таки, история с Гелией тревожит меня.

Венд, – Тебе не приходило в голову, что за столько лет я и сам стал троллем? И прежним землянином уже не являюсь.

Рита, – Не возомни о себе, что ты тут исключение. Все, кто возвращаются, становятся иными. Иначе, чего бы я тут с вами драгоценное время теряла. Ты ведь просил Вайса дать тебе разрешение, взять с собою Гелию и подросшую дочь на Землю? Ещё тогда, когда Гелия была жива. Вайс же разрешил. Почему же ты не вернулся именно тогда?

Венд, – Потому что после этого разрешения она вскоре и погибла.

Рита, – Почему ты и тогда не вернулся?

Венд, – На вопросы столь интимного свойства я отвечать не буду, доктор Почемучкина. Во всяком случае, не тут. А ради заполнения твоих премудрых таблиц отвечу так. Решил заняться поиском смысла жизни, а когда этим озадачен, место, на котором ты и угнездился в глубоких раздумьях, значения не имеет.

Приход Риты в личный отсек Венда и его исповедь о последней встрече с Гелией

Она разлюбила меня. Калитка в волшебный сад её души захлопнулась навсегда. Как и почему это произошло? Я не знаю, но однажды обнаружил себя толкущимся рядом с ней, а она была уже далеко. Не со мной. Я стучался вначале робко: «Эй, это же я». Потом долбил грубо и ожесточённо, условная дверца была наглухо замурована, я всегда был снаружи, мог быть, мог отсутствовать, она не нуждалась во мне. В трольских деньгах, которые я там зарабатывал неустанным трудом на благо их процветания, она нуждалась всегда, и это была та ниточка, что хоть как-то нас связывала. Но я-то понимал, уйду я, найдётся другой, чьи карманы будут опустошаться с тем же святым и серьёзным выражением чудесного лица. Тот, кто гулял в волшебных измерениях, открытых ему этой женщиной, не стал бы возражать. Всё внешнее, по ту сторону калитки, не имело для него столь уж большого значения, так мне казалось. Хозяином сада был он, а все прочие жадно глазели извне на то, как он пожирал райские яблочки. Спросишь, чем же она платила мне за моё унижение? А тем, что иногда и швыряла в мою сторону то одно, то другое яблочко из тех, что не слопал её настоящий возлюбленный. Тебе странно слышать о таком вот моём попрании женщиной, когда прежде я всегда сам попирал любую из них, кроме тебя, конечно. Но в те светлые времена я пребывал в переходном возрасте от мальчика к мужчине и слишком был захвачен новыми ощущениями, а на твоём месте – месте первой женщины в жизни мужчины – могла быть любая. И жаль, конечно, что моей первой женщиной оказалась ты…

Я очень хорошо помню тот день, когда увидел её в последний раз. За два дня до её гибели. Она вдруг неожиданно приехала ко мне через подземную дорогу в мой подземный жилой отсек. Она была давно своя, и её пропускали к нам. Все её знали как мою жену. Я был удивлён. Она не делала так давно. Она вошла ко мне. Я сидел к ней спиной. Я отобрал у неё код допуска в помещения подземного города после её скандалов и пьяной одной выходки. А добряк доктор Штерн одарил её кодом допуска на любой объект, мне в пику, как бы. Вот, мол, она тут своя, а твои выкрутасы пусть при тебе и останутся.

Я был погружён в свои мысли, очень далёкие от неё. Но сразу почувствовал её, даже за стеной, пока она открывала дверную панель. Я не повернулся к ней. Как и прежде она вдруг накрыла меня облаком своих волшебных духов, чью химическую формулу так и не удалось расшифровать. Хотя и очень хотелось. Они действовали очень сильно на сексуальное влечение. Странным было уже то, что она ими воспользовалась. Она перестала их использовать давно, мне в отместку, зная, что я от них плыву. А тут…

Она обняла меня сзади и прижалась подбородком к моему затылку. А потом стала массировать мне шею. Это было настолько из прошлой нашей жизни, что я оторопел и ничего ей не говорил. Последнее время нельзя сказать, что наши отношения улучшились, но у нас наступила взаимная усталость. Я её не перевоспитывал, только иногда навещал, следил за нею, и она ничем, чтобы особенно-то скандальным, не проявляла себя. Не сквернословила, не дралась, не делала диких публичных сенсаций и не позволяла своих выходок и вызовов мне в присутствии подчинённых. Она обожала обзывать меня, если рядом находились посторонние люди, непотребными словами, не будучи такой в повседневности, если это касалось других. С другими она была сама деликатность, культурна и обворожительна. Правда, по этому поводу я мало и переживал, не беря в расчёт мнение троллей на свой счёт. Чего они там себе думали или не думали. Сами себя они тоже не щадили. Ссоры, драки, ругань были у них в порядке вещей в отношениях между близкими людьми и не близкими тоже. Это была своеобразная норма их отношений. И наш ЦЭССЭИ не был исключением, разница была в накале и открытости их неприязни за стенами. А у нас они прятали себя за фальшивыми, благопристойными социальными масками. Но перед своими коллегами и младшими подчинёнными десантниками, понятно, мне было не всё равно.