Доктор виновато замолчал, видя, что Нэя утрачивает интерес к его монотонной бормотне. Вежливое внимание Нэи маскировало её погружение в себя, а вовсе не в тайны биологии абстрактного человека. Он и сам не понимал, куда его заносит-то?

Как только он увидел её сегодня, ждущую его на площади у старинного фонтана, женщину-ангела, сердце защемило умилением, жалостью, нежностью, всем сразу. От всего её феерического, хотя и трогательного своей декоративной наивностью вида. Она была как сошедшая с небес радуга, – жёлто-розовая кофточка, фиолетово-синяя пышная юбка, шёлковый зелёный лоскут, небрежно перехвативший длинные волосы. И эти смешные, игрушечные какие-то туфельки с бабочками на узких ступнях ладных её ног. Бирюзовые глаза просияли ему в самую душу, а протянутые к нему открытые кверху ладони – жест приветствия, принятый на Паралее, выглядел так странно и неуместно здесь, как будто, она только что держала хлеб-соль, встречая его, как почётного гостя по старинному русскому обычаю, да где-то обронила свой каравай. Франк слегка пошатнулся, буквально теряя равновесие. Еле перевёл своё дыхание от усилившейся радости, переходящей в острое счастье. Ещё секунда, и он смял бы её в объятиях, но она ловко и быстро юркнула внутрь его аэролёта. По виду вышло так, что она уклонилась от проявлений его неуместной по любому любви, и доктору стало стыдно за себя. Мысленно он смял все свои словесные наброски, приготовленные для неё, для озвучивания своего давнего уже чувства, настолько глубокого и сильного и, скорее всего, последнего в долгой его жизни.

Никчемные его лекции были попыткой собраться с духом, аккуратно разгладить, всё же, свои долгие сердечные заготовки, смятые собственной непонятной робостью старика, ставшего влюблённым мальчиком.

– Как часто маску мы принимаем за подлинный лик человека. Откуда же иначе и берутся обольщения и личные несовпадения, разбитые судьбы, если не иметь в виду постигающие людей несчастья иной природы, – завершил он свой длинный монолог.

– Вы знаете, Франк, – Нэя упорно не хотела переходить на дружеское и близкое «ты». Будто это «вы» и было той ограничительной чертой, дальше которой она его не пускала. Не могла. – Там на Паралее был один человек. И вот странно, я думаю о нём часто здесь на Земле и всегда с чувством вины, что не ответила на его любовь. Он не был красив, даже наоборот, почти уродлив. Или правильнее, нелепый какой-то во всех своих внешних данных. Несуразный весь, грубый. Но у него была спрятана внутри, в его топорном сундуке-теле, сложная неоднозначная и тоскующая душа Он её стыдился и прятал. А мне явил. Я, мне кажется, могла бы и полюбить его. Тогда такое казалось невозможным, а вот теперь думаю по-другому… Он любил меня и мог бы стать другим человеком рядом со мной, с другой жизнью. Но не случилось. Появился Рудольф. Околдовал с первого момента своего появления. Он был так красив и необычен, сиял глазами, и я… – Нэя покачала головой, как будто осуждала себя.

– Впервые я увидела его на пляже, а он почему-то даже не запомнил этой встречи… Что за странный бродяга, подумала я, потому что он был очень плохо одет, небрежно и будто украл ту одежду у кого-то, кто был меньше его ростом, но толще намного. Смешной, а невероятно красивый… необыкновенно сильный. Эта сила ощущалась даже на расстоянии, но она была особенной и ласковой, будто он прикасался, не прикасаясь в реальности… Он ещё раньше сбросил букет надводных цветов с моста… я их не взяла… потом в воду ко мне полез, а я плавать не умела. Попыталась уйти и чуть не провалилась в глубину. Он так на меня смотрел, будто хотел меня утащить куда-то туда, откуда я точно не выбралась бы уже никогда. Потому что, Франк, я полюбила его даже не с первой встречи наших взглядов, а уже тогда, когда никакого взгляда и не было ещё! Когда он на мосту стоял… я уже знала, он! Потом он ушёл и пропал надолго, решил, что не понравился мне… но так случилось от того, что я не была там одна, я не могла ему дать понять, что он мне понравился…

– Не в памяти, в сердце осталось/ А в нём вместе с ним и умрёт/ Как в юности ранней мечталось/ О милой, какая придёт/ Косил и гадал на покосе/ По травам, по синим цветам/ Придёт, моё сердце попросит/ А я своё сердце отдам/ Косили мы луг, весь скосили/ Копёшки сметала в стога/ Никто не пришёл на луга/ И сердце моё не спросили/.

Нэя в изумлении смотрела на Франка, слушая его речитатив, понимая его не дословно, но отлично уловив суть, – И у вас так было?

– Да. Примерно так и было. Это стихи какого-то древнего русского поэта. Я не помню, чьи они. Но будто мои.

– Спойте ещё…

– Разве я пел? Это же стихи.

– Похоже на песню. Ещё что-нибудь вы помните?

– Не от того ли она хорошеет/ Что руки её по лебяжьи легки/ Касаются крепкой коричневой шеи/ И рук загрубелых мужских/ Ночные деревья листвою лепечут/Невнятно лепечут далёкой звезде/ О том, как податливы девичьи плечи/ Податливы счастью, а может… беде?

– Беде?

– Несчастье. Что-то очень плохое, – объяснил доктор, вдруг подумав, что все его предыдущие лекции, даже максимально упрощённые до уровня детского восприятия, вряд ли были ею поняты. Ему стало неловко за собственную дурость. Она, иногда того не замечая, переходила на родную речь.

– Того, что вы называете «беда», этого и без того так много в жизни. Зачем же и в любви есть беда?

– Она всюду есть. Она от неполноты самого человека зачастую происходит, от его несовершенства, хотя и не всегда… Как странно, Нэя, когда я рассказываю своим друзьям о Паралее, они не верят, что возможно такое подобие разных миров. Роскошные белые, как пудра, пляжи, изумрудные реки, надводные цветы и женщины. Любовь…

– И беда.

– Не будем о бедах. Так что же было дальше?

– Мне было шестнадцать по земным годам в ту первую нашу встречу. Многие девушки в таком возрасте уже имели детей, пройдя ритуал со своим избранником в Храме Надмирного Света. Вы же знаете и сами. А я удерживалась бабушкой в режиме детской опеки. Она боялась за меня. Всегда. Сама же вычитала в своих таблицах что-то такое. Та самая беда выпадала на мою долю. Даже хуже. У меня не было женской доли на Паралее. Она уже готова была дать согласие Тон-Ату на то, чтобы уже Тон-Ат разрешил Чапосу вести меня в Храм Надмирного Света. Поскольку Чапос тоже был рождён под знаком беды. И бабушка подумала, а если беда с бедой, вдруг они при своём сложении дадут что-то совсем неожиданное? Она говорила, так бывает. Два человека, у которых нет доли, встретившись, вдруг обретают её. Это также как встреча Лаброна и Корби-Эл в одной точке небесного свода, не настолько уж и редкое явление. Но они соприкасаются и создают феерическое зрелище, окрашивая все водоёмы, реки и озёра в цвета драгоценного самоцвета, и те сияют в ночи. Особенно реки кажутся освещёнными дорогами в некие счастливые миры, открывающими в тот самый миг свои загадочные порталы для всякого, у кого в сердце есть любовь или стремление к ней. Если ночью искупаться в такой расцвеченной воде, человека посещают счастливые видения, когда несбывшееся сбывается, а бесплодные женщины, встретившись с мужчиной в этот миг, становятся потом матерями… Так точно было, я знаю, хотя прежде я не верила в такое. Если бы я искупалась с Рудольфом в такое время в реке или озере, мы бы с ним опять обрели утраченное… но тут нет ни Лаброна, ни Корби-Эл…

– Почему же утраченное? Вы же вместе.

– Я сама виновата, что не уловила тот самый момент, когда было надо самой хватать его за подол той жуткой рубашки и не отпускать уже. Это и был тот самый миг, когда всё последующее сложилось бы самым благоприятным образом. У меня было бы уже много детей, доктор, а он… мы так и остались бы с ним на Паралее. Зачем бы ему была нужна Земля в таком случае? Но некому было мне подсказать такое… то есть, подсказка шла изнутри, а возник вдруг мой брат. Он приплыл издалека, с Дальних песков. И он прогнал Рудольфа. Рудольф не испугался, нет. Но он же не мог устраивать драку в воде? Он не хотел отвратить меня от себя таким поведением. Но он обиделся как мальчик и ушёл. Даже глядя на его спину, я видела, как он был подавлен…

Нэя умолкла, застеснявшись вдруг своей откровенности. Франк просто сказал ей, Продолжай. Выговоришься, легче станет. И то, что мы проговариваем вслух, часто позволяет взглянуть на ситуацию как бы со стороны, более разумно и отстранённо.

– Мне надо было крикнуть: стой! Не уходи. А потом сказать: «Я узнала тебя сразу. Если мы не возьмёмся за руки теперь, то потом мы будем обречены на вечное блуждание, как и два спутника, то соединяться, то разлучаться». Что мне брат? Он и сам влюблялся с девчонкой на Дальних Песках в ту пору. Было же очевидно, что над появившимся пришельцем бабушкины таблицы не властны. А я постеснялась его остановить, сказать: «Я хочу, чтобы ты научил меня держаться на воде». Он же мне это обещал. Ждала его весь жаркий сезон, приходила туда, к реке, к мосту, и ждала, а он не пришёл уже. Потом, когда мне было уже семнадцать, мы с моей подругой детства и юности гуляли в Саду Свиданий, шли по тропинке, пролегающей вдоль крутого обрывистого берега реки и… опять река! Это был тот самый вечер, который и предшествует ночному соединению двух спутников. Нежная голубая Корби-Эл уже прихорашивалась для своей встречи с мрачным Лаброном. Но в ночь встречи Лаброн становится почти нежно-алым, так он меняет своё свечение. И река, будто предчувствуя их скорую встречу, уже стелила им свою водную постель для любовного соединения. Река была чистой, чистой, блестящей как отполированное зеркало, светлой настолько, что освещала близлежащие окрестности. Никто в том месте не купался… Но нет! Он как раз искупался. Когда он возник внезапно, у меня голова закружилась, и я подумала, окажись я чуть ближе к обрыву, точно упала бы вниз. И опять был букет, только не из надводных цветов, а сорванный в аристократических цветниках. Или же он купил его зачем-то, заранее. Гелия говорила потом, что он часто приставал к девушкам… он и Гелия уже тогда редко были близки, жили отдельно, как чужие люди. И если бы не дочь, он, возможно, не встречался бы с Гелией уже никогда. Он приходил к ней, чтобы дать денег, а при этом опять увлекался её красотой. Или она умышленно его соблазняла, не желая терять такой источник дохода. Она не отпускала его! Она погубила и моего брата… Она была странная. Вроде и бескорыстная, но порой очень жадная. Только Рудольф отлично осознавал своё одиночество… Я опять не взяла его букет. Чтобы устоять, я схватилась за подругу так, что она даже пискнула от боли… Моя бедная, милая подруга, как я тоскую и о ней тоже! Я отдала бы ей намного больше того, что она у меня украла когда-то, лишь бы она порадовалась, лишь бы очутилась рядом со мной хоть на малое время…

Нэя закрыла лицо ладонями. Франк молчал, давая ей время для самоуспокоения.

– И так повторялось всегда в первые секунды, когда я видела его. Вспышка в глазах, сердцебиение такое, что вздох сделать было невозможно, твердь уплывала из-под ног… я опять оказывалась будто в реке, будто стоит сделать лишь шаг в сторону от него, как я пропаду… Он казался судьбой. Я была всегда как чужая в том мире. Мама погибла рано, бабушка меня не то, чтобы не любила, а не ласкала, была строгой. Брат был занят своей жизнью… И Рудольф, как только возник, сразу показался мне родным. Тем, кто был явлен мне ещё до моего рождения, возможно и там, где нас готовят к печальной жизни в нашей смертной Вселенной. Было ли это моим заблуждением? Я не знаю.

– Если бы ты смогла, – Франк держался за лист каштана, а сам лист держала Нэя, – если бы возродила меня, как я тебя тогда, сделав восемнадцатилетней опять. Я бы, я… – он стал нервически покусывать губу. Губы Франка опять поразили Нэю своей молодой яркостью. Он прекрасно сохранился, ведя чистую и сдержанную во всех аспектах жизнь. – Я бы смог подарить тебе и детей, – сказал он, наконец. – Ты стала бы счастливой, ты забыла бы этого человека.

– У меня будет ребёнок, – напомнила ему Нэя.

– И прекрасно. Я дал бы тебе ещё детей. Столько, сколько тебе и хочется. У меня впереди ещё есть ресурс жизни на то, чтобы воспитать детей, дожить до их взросления. Подумай об этом. Ты никогда не будешь об этом жалеть, если только ты… – он стал целовать её руку. – Я не тороплю. Ты думай. Решай сама. Можешь думать долго. Я буду ждать. Какое-то время, конечно. Но не вечно.

Нэя закрыла глаза, чтобы не видеть седой шевелюры и пожилого лица. Даже сейчас, а сейчас особенно остро, она хотела в объятия другого, того, кто редко стал её желать с прежней силой. Она видела мысленно, как мешаются его белокурые завитки с её длинными и пепельными волосами… и позорно заплакала, не понимая ни себя, ни того, что ей делать. Она пришла за помощью к человеку, чью помощь она принять не могла.

– Франк, у вас там, у вашего врачебного сообщества, есть же своя внутренняя этика? Нельзя ли повлиять на неё, она же тоже врач.

Если бы не эта чудовищная пиявка Рита, отсасывающая энергию их любви, если бы не её появление. Нэя не ждала от доктора помощи, осознавая свою смешную надежду на какое-то внешнее воздействие на хищную присоску. В ней разве одной дело? А сам Рудольф?

Мшистые огромные деревья, не каштаны, их названия Нэя не знала, поднимались вверх по пологим склонам. Светотень трепетала под их стволами, играя в резном кружеве папоротников, и серые, коричневые, голубые в тёмно-зелёном массиве парка птицы невероятно зычно, сочно и многообразно щебетали, вскрикивали, стрекотали, редко видимые сами в обильных и по-летнему густых кронах. Франк усмехался. Он всё понял. Пусть и отложенный до времени, но отказ. Он слушал птиц, уйдя в глубины своей печальной души.

– Нэя, это настолько личное, а у нас не принято в это вторгаться. Ты понимаешь? Ты должна уйти, если хочешь сохранить самоуважение. А это важно, поверь. Утратив его, человек нарушает свое внутреннее глубинное равновесие, тела и духа, если просто. Здоровую психику, если ещё проще. А дальше, уже вслед за психикой начинает сыпаться и тело, соматика. А ты будущая мать, ты должна быть сильной, чтобы дать ребёнку здоровую психику, мать должна быть здоровой сама, душевно ясной. Твои страдания закладываются в фундамент твоего формирующегося ребёнка, он может родиться меланхоликом, как говорили раньше, то есть без причины и часто будет грустить, испытывать угнетение души. И это в лёгком случае. А так? Могут быть и физические нарушения, порок сердца, мозговые нарушения. Не смей страдать, Нэя! Ради будущего ребёнка. Я дам тебе нужные лекарства. Вот же тварь! – обратился он к отсутствующему Рудольфу и вцепился пальцами в траву, дёрнул её, как будто это были волосы Рудольфа, и брезгливо отшвырнул травяной клок с вырванной землей в сторону.

Уйдя от него на поляну, она вдруг стала кружиться, как любила играть подобным образом в цветочных плантациях, когда находила чудесные природные полянки среди рощ – островков, всплывающих в необозримом пространстве ярко-синих, ровными рядами посаженных, цветущих кустов, играла до головокружения и падала в луговые неокультуренные уже цветы. Лиловый подол платья, расшитый лиф, грудь, красиво обтянутая и в меру выставленная, женственные лёгкие открывшиеся ноги, руки, выточенные, как у изысканной статуэтки. Всё это вскружило голову давно немолодому Франку. Она была бы и смешна, в непривычном земному взгляду, по виду глубоко-архаичном наряде, со своей детской открытой радостью, будь здесь посторонний, придирчивый или равнодушный свидетель. Но не было никого. Франк сидел, приоткрыв рот, впитывая её кружение, смех, забыв о том, что эта женщина никогда не будет, не захочет стать его. Галатея отвергала своего Пигмалиона, воссоздавшего из угасшей прежней красавицы новую Нэю, и ту же и лучше, чем была.

«Скорее я реставратор», – думал доктор, – «я же её не создавал». И он понимал, сколь наполнена она любовью к тому, кто никогда, на ближайшие годы во всяком случае, от неё не откажется добровольно, даже терзая, даже предпочитая ей других временами. И смутно Франк догадывался о подоплеке такого поведения ненавистного ему Рудольфа. Рудольф боялся оказаться во власти этой женщины полностью, считая её слабой, а себя высшим по отношению к ней, находясь в плену своих неверных представлений, живя в своей деформированной Вселенной. Мол, она из низшего мира, дитя периферийной, отставшей на века планеты. Но прекрасно понимая, насколько она и глубже, и затейливее устроена. Тончайший и выверенный результат, возможно, и более длинной, чем на Земле, эволюции. А в свою ямину эта Паралея свалилась по несчастливому стечению обстоятельств. Как часто бывает и с отдельным человеком, когда умнейший и одарённый человек загибается в безвестности, в глуши и без должного востребования кому бы то ни было. Да взять хоть его самого? Он, талантливый врач и разработчик в своё время уникальных методик омоложения человека, пропадал в подземельях Паралеи дольше Рудольфа, упав в свою личную уже яму, и кому было до него дело? До его горя и бессилия выбраться из узкого раструба затянувшей его чёрной воронки судьбы. Он сразу вспомнил об Антоне, который проходил у него курс лечения. Антону повезло, что он, Франк, знает его лично. И он спасёт Антона из его воронки, вытащит, потому что знает, как это делается. А с Нэей всё сложнее. Её воронка живая и обладает упёртой волей, держит Нэю…

Нэя покачнулась в сторону Франка, закружившись, но устояла, хохоча как девчонка. Да она ею и была. Франк схватил её за край нежно-лилового подола, раскрывшегося как парашют от стремительного верчения женщины. И увы, эта «воронка», этот Рудольф держит её не за край шёлкового подола юбки, как Франк, а за трепещущее любящее сердце.

Появление девушки из кондитерской

Рита никогда не навязывала ему своего общения. Она была безупречно тонка в своём восприятии даже мало уловимых нюансов настроения и чувств других людей. Его самого тянуло к ней. Так человек приходит туда, где чувствует себя в своём родном доме, когда такового нет. С ней и не было нужды притворяться. Она любила его, он это ощущал, а какой любовью, материнской? Сестринской? Просто человеческой, или всё же…

Он приходил, она всегда ему радовалась.

– Не каждой женщине выпадает счастье быть близким другом такому мужчине, – так она говорила, покорно принимая его нежелание близости, от которой уж точно не отказалась бы.

– Когда-то ты был мальчиком-ангелом, но стал реальным и одушевлённым эталоном мужского совершенства. А это происходит далеко не со всеми. Многие безвозвратно утрачивают своё юношеское очарование, как и чисто визуальное обещание развиться в ещё более совершенное и уже зрелое по-настоящему существо не исполняют. Ты моя единственная отрада в этом мире… Как ты ни фырчи, ты так и останешься моим пушистым шедевральным котёнком… – она опять подула в его волосы.

– Ты забыла добавить, «мой драный помоечный кот»!

– Нет! Может, и кот, но уж никак не драный, а скорее выставочный образец. А от грязи дальних странствий я тщательно тебя отмыла. И заметь себе, когда хозяйка ласкает своего кота, она не ревнует его нисколько к приблудным кошечкам.

– Спасибо за напоминание о том, что я низшее существо в сравнении с тобою.

– На мою любовь это никак не влияет. Я даже рада, что мой питомец имеет насыщенную и полноценную жизнь, как оно и желательно для всякого, кем он ни будь. А тебе как с нею в процессе сексуального контакта? Можешь, не отвечать. Знаю, что всё отлично, поскольку наблюдаю твоё безразличие ко мне. Но любопытно, лучше, чем было с Ксенией? О Ларе не спрашиваю, поскольку знаю, как быстро ты к ней остыл.

– Лора была благом и для меня, и для Ксении. О чём Ксения так и не узнала и не возблагодарила бедняжку Лору. Не возникни эта «секс – тинская» мадонна на моём пути столь своевременно, точно убил бы я Ксению. И не представишь себе, с каким мысленным азартом я изобретал для неё казнь. Сначала думал, завезу в безлюдные горы и скину с высоты в ледниковое озеро. Пусть расшибёт своё обманчиво лучезарное личико о страшную водяную плотность, а потом и утонет…

– Можешь не продолжать. Фантазия у тебя весьма убогая. Я помню, как когда-то рисковала испытать этот замысел на собственной уже шкуре.

– Я всего лишь играл с тобой. Просто пугал тем, что хочу тебя утопить. Я ведь уже тогда изменял тебе с Вегой Корунд.

– Её фамилия была Капустина! Примитивная капустница! Что вечно подгрызала могучий ресурс Артёма! Портила его мощь своими следами, как мерзкими дырочками, а я всегда считывала все тайные уровни его сознания. От того он и становился неполноценным в моих глазах! От того не хотела я очень долго, даже после смерти Ники, давать ему согласие на официальный брак.

– Если не любила, чего ж и ревновала?

– Никогда и никого я не ревную. Я его только жалела за такое вот несчастье, как невозможность устоять против искусов. А ревность, это чувство я испытывала так давно, что и не помню его на вкус. Кажется, что-то отвратительное и горькое… – Рита скривила губы.

– Да, – согласился он, – чувство мерзкое. Но мнится мне, что оно оборотная сторона той самой сладкой шоколадной медальки, коей нас и потчует матушка природа. С чего вдруг ты Лору вспомнила?

– Расскажу, если спрашиваешь. Лара твоя буквально застряла у меня в мыслях. И вот почему. Я тут в результате изучения психологических особенностей персон, устраивающихся на новый спутник, – на твой спутник, я подчёркиваю особо! Вайс так решил, потому что я так решила! Так вот, и вспомнила я о твоей первой жене…

– Почему? – спросил он, погружённый в себя, полусонно прислушиваясь к её болтовне. После рабочего дня так приятно было полежать на её диване в зоне её релакс-отсека, прежде чем отбыть в Альпы. Павильон отдохновений, то есть квартира Воронова, пребывала в таком раскуроченном состоянии, что переночевать там это всё равно, что на складе стройматериалов и прочих красителей. От косметического ремонта пришлось отказаться в виду жуткой обветшалости всего помещения в целом. Лучше было бы и не затрагивать ничего.

– Возникла тут одна особа. Мастер по кухонному сервису. Что ни говори, а важнейшая должность в любой космической колонии во все времена. Роботы ведь сами по себе работать не будут, им оператор необходим. Девица юная, отнюдь не бездарная, хотя и глуповатая. То ли в силу возраста, то ли педагогически запущенная, или же природа такова. Что-то дала, а в чём-то существенном и пожадничала. Внешнего сходства с Ларой у этой девицы как будто и нет, а вот глубинное содержание поражает… Ну есть двое из одного ларца. Вернее, две куколки одна из другой. Как же это? Матрёшки!

– Чем же напомнила, если сходства нет, как говоришь?

– Характер, жесты, мимика, посадка головы. И даже гордая манера подачи себя, как уникального шедевра, при полнейшем отсутствии на то необходимых качеств. То есть, настоящего природного сокровища нет, а только его имитация – блестящая стекляшка.

– Не слишком ли много внимания, в таком случае, ты уделяешь какой-то случайной побрякушке?

– Я-то нет. Но мужчины, и очень непростые, даже необычные по всем параметрам мужчины, заметь себе, проявляют к ней супер какой интерес! И я вот думаю, чем берёт? Лара чем именно хватала всех с первого взгляда?

– Не помню. Никого она не хватала, если сами не лезли.

– Я отлично помню Лару. Она обладала впечатляющей фигурой, отменным и проникновенно-душевным голосом, глаза опять же… Обманчиво сияли святостью и простотой…

– Вроде, ты с ней никогда и не общалась. Подводишь к тому, что столкнулась с её двойником?

– Ну, уж нет! У этой как раз глаз таких заманчивых нет, а есть лишь пустоватые серые глазёнки. Как и голос таков, что не сразу и разберёшь, что она там бурчит себе под непородисто вздёрнутый носик. Вот фигура – да! Хотя опять же, не столь и совершена в смысле пропорций. Грудь пышная, ноги длинные, а талия почти не выражена, как и бёдра узковаты. Манящая тайна всякой женщины, как я думаю, не всегда скрыта во внешности. И даже не всегда в душевной развитости. Но в чём же тогда?

– Всё зависит от того, в чём именно состоит интерес смотрящего на женщину мужчины. Чего он хочет? Если сексуального контакта, то для этого как раз ни ума, ни души не надобно. А только способность возбуждать влечение. И способность эта тоже природный дар, как ты ни оспаривай.

– Ну, если считать даром приобретённую и откровенную порочность, то не знаю…

– Зачем же на новый спутник набирать откровенно порочных и недоразвитых особ? Поставь своё вето на её персону, а дальше пусть другие думают, – ответил он с полным безразличием к самой теме разговора.

– В том и дело, что другие-то мужчины! Как видят её, так и загораются, кто эта девушка? Кем она у нас на спутнике будет? Да ради такой, кто угодно туда помчится… и всё в таком роде. Один за неё лично просил, умолял. Тот, кто её мне и навязал. А тут другой… От кого я такой блажи и не ожидала никогда! И чем зацепила такого человека, который за всю жизнь свою, космически масштабную буквально, несчётное количество настоящих уже красавиц имел!

– Кто ж такой гигант космического секса?

– А ты мнишь себя исключением что ли? Короче, увидел и ищет с нею сближения, но уже с противоположными пожеланиями, чтобы как раз оставить её на Земле рядом с собою! – с непонятным раздражением произнесла Рита.

– А тебя-то что тревожит? Ты сама, чего хочешь? – спросил он.

– Хочу, чтобы она отсюда умотала, и у меня перед глазами не маячила уже, – ответила Рита.

– Умотала, в смысле, на спутник? Или вообще, куда подальше? – спросил он.

– Куда подальше, желательно, – ответила Рита.

– Чего же не придашь ей ускорения именно в эту сторону? – спросил он уже заинтересованно.

– Я тут не всемогущая, – и добавила, – А есть и те, чьими желаниями я пренебречь не могу.

– Кто же превосходит тебя в могуществе? – спросил он уже насмешливо.

– Ясно, что не ты, – ответила она.

Рисунок стен релакс-отсека имитировал радужные блики, упругий диван, тоже в бликах, но как бы солнечных, подобных тем, что играют на глади очень синего океана, где они недавно купались с Нэей. Рудольф встал, поняв, что Рита на сей раз не оставит его одного, и пришла следом, имея свободное время и желание прогуляться в пространстве его души, что она именовала общением старых друзей..

Придирчиво оглядев себя в зеркальной панели скрытого в стене шкафа, он обернулся к ней. Она и не думала вставать, лёжа на животе и изучая его, пока он изучал себя в зеркале.

– Любуешься собою, Нарцисс?

– Ну! – он оскорбился сравнением. Сел рядом с нею на диван. Она перевернулась, и он только теперь заметил, что она успела снять расстегнуть блузку, открыв ему на любование собственную грудь. Он положил руку на неё. Идеальной формы грудь, даже не расплылась, когда она легла на спину, словно она была каменной. Он умышленно сдавил её, мстя за насмешку над собой.

– Эй ты, Терминатор, клешню отшибу! – она смеялась. Он стал её целовать, нежно массируя место зажима.

– Развратила же тебя, угождающая тебе во всём, твоя звёздная добыча. Забываешься ты, что не на Троле с покупными рабынями. – Она полезла уже сама, повиснув на его шее, давя и мешая встать. Она делала попытку расстегнуть брюки, но он не давался.

– Пусти. У меня жена дома. Итак, сплошные истерики.

– Мало что ли её трахаешь? Ослабел всё же по сравнению с прошлым. А какие ещё твои лета? Ты же молод! Принимаешь то, что я дала тебе?

– Нет. Я не секс-машина. Мне не нужны никакие стимуляторы. Я не твой древний баобаб.

Она вздохнула, но застегнула блузку, поняв, экспромт цели не достиг.

– Кто от тебя вышел из холла, когда я входил?– спросил он.

– Так и знала, что спросишь! Почему заметил её?

– Я разве слепой? Кто она?

– А лицо не разглядел? Тупое, бесцветное, как и полагается иметь подлинной самке. У неё излучение не из лица идет. А красивые женщины часто обманки, в том смысле, что себя любят больше, чем тёмную и звериную составляющую вашего «светоносного», сплошь духовного мужского существа. – Рита вдруг озлилась, что происходило редко.

– На фиг мне её лицо! Я редко посторонним людям в лица смотрю. Не знаю, что это, может, хроническая эмоциональная усталость? Или проявление некой деградации, как ты мне и внушаешь? Я совсем не чувствую себя жизнерадостным бодрячком.

– Хотел бы с такой сблизиться? Ненадолго, а только чтобы поднять свой тонус.

– Зачем она мне?

– Её просит взять на Спутник Рамон. Она кулинар-технолог, по кухонным роботам специалист. Короче, пищеблок. Рамон познакомился с ней где-то на Дальнем Востоке, когда там путешествовал. Говорит, она виртуоз в своём кухонном деле. Но думаю, дело в другом. Мужиков поваров мы взяли, нужна и специалистка по десертам.

– Рамон, что ли, оценщик у тебя по бабам?

– Нет, конечно. Но она подходит не только как кухонный оператор. Там же специфический контингент, на Спутнике Гелия, тебе ли не знать. Она же без особых запросов по части духа, позади шальная беспорядочная жизнь. Рамон хочет взять её с собой, если его утвердят в составе экспедиции.

– Я поставил вето на его утверждение. Он мне не нужен.

Рита, как бы дурачась, легла поперёк дивана, – Я дала добро на то, чтобы Рамона зачислили в команду. А чего хочет женщина, того хочет ГРОЗ.

– В таком случае, туда не полечу я! Уступаю тебе место ГОРа нового спутника. Поскольку Рамона не утвердит на эту должность уже никто, даже сам Вайс.

Спустя пару минут она вышла за ним следом в приёмный холл. Вид был безупречен, как всегда. Белая узкая юбка чуть выше коленей, поверх белейшей же блузки строгий облегающий пиджак подчёркивал её столь же безупречно выточенную талию. Гладкие волосы, забранные в узел на макушке, украшала большая заколка. Красно-золотистое и переливчатое изделие из древнего ископаемого перламутра. Заколка мерцала замысловатым иллюзорным измерением, когда Рита вертела головой. Лицо из милого и для домашнего использования превратилось в холодное и отчуждённое. Грудь казалась плоской, ноги чрезмерно длинными, а рост и плечи, как у доброго мужика. Глядя на её заносчивое лицо, являющее сейчас ему её деловую ипостась, он засмеялся, вспомнив её же недавнюю игру.

Она сразу же уселась перед деловым монитором, делая вид, что о его присутствии забыла. Злилась, так решил Рудольф. Сегодняшняя встреча опять мимо цели.

«Упивайся своим маринадом»! – думал он злорадно, заодно обдумывая, каким образом сказать ей о том, что давно уже назрела необходимость завершать духовную дружбу. И вообще, если иногда даже посторонние женщины возбуждали специфическое влечение, то к Рите такового не было. А она не отлипала. Она воспользовалась своим проникновением в «Сапфир» в самый засекреченный его сегмент, вкрадчиво и незаметно присосалась, как пиявка, используя определённую податливость его души ей лично, обладая кодом доступа туда, где хозяйничала когда-то. Решила, что он опять подпадёт под её влияние, что он ослабел и стал внушаемым, станет зависимым, как тот самый юнец, который носился за нею когда-то…