Buch lesen: «Король репортажа. Публикации В.А. Гиляровского в газетах и журналах конца XIX века»
Издание осуществлено при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям в рамках реализации государственной программы Российской Федерации «Развитие культуры и туризма»
© Чуканов К.К., 2019
© Издательский дом «Неолит», 2019
Предисловие
Легенда русской журналистики
Почему «дядя Гиляй» сказал не всё
Среди его документов, хранящихся в Российском государственном архиве литературы и искусства, есть специфическая визитная карточка. Изготовлена в начале 1900-х годов и не для официальных визитов предназначена. Вручалась друзьям и знакомым. Там, можно сказать, автохарактеристика:
«Беллетрист,
поэт,
журналист
и славянофил»1.
Про «беллетриста» и «поэта», разумеется, шутка. Он сам не раз признавал, что славы не стяжал ни прозой художественной, ни стихами. Зато как журналисту ему и не нужно было представляться: едва ли не вся читающая Россия знала, чем славен Владимир Алексеевич Гиляровский – «король репортёров».
Так его называли читатели-почитатели. На рубеже XIX–XX веков можно было не упоминать фамилию: ясно, о ком речь.
Другой вопрос – почему «славянофил». Эта дефиниция к началу 1900-х годов уж лет тридцать как утратила актуальность, да и не слыл Гиляровский пропагандистом славянофильских идей. Наконец, отнюдь не принято было характеризовать себя идеологически на визитных карточках.
Про «славянофила» – тоже шутка, понятная друзьям и знакомым. Всероссийски знаменитый журналист иронически объяснил, почему добровольцем отправился на русско-турецкую войну 1877–1878 годов и через двадцать с лишним лет, пренебрегая опасностями, публиковал сенсационные репортажи из Сербии, противостоявшей могущественной Австро-Венгрии.
Количество периодических изданий в Российской империи тогда исчислялось тысячами, журналистов, даже и репортёров – много. Но такой, как Гиляровский, был, по общему мнению, один. Раньше прочих успевал он печатать репортажи о пожарах, катастрофах и стихийных бедствиях, и всё же его репутацию формировала не только журналистская оперативность. Он позволял себе то, на что не отваживались коллеги: детально изучал быт и нравы обитателей городских трущоб, преступников, бродяг.
По свидетельствам современников, он страха не знал. И при этом обладал незаурядной физической силой, что знакомым охотно демонстрировал. Мог узлом завязать железную печную кочергу, пальцами легко сворачивал монеты «в конверт».
О дожурналистских своих приключениях рассказывал много. Сначала знакомым, позже – в мемуарных книгах. Потому биография «короля репортёров» считалась общеизвестной.
Родился в селе под Вологдой, сын помощника управляющего крупным поместьем. Поступил в гимназию, учился там нехотя, правда, читал много. Свёл знакомство с цирковыми артистами, освоил акробатику и джигитовку. Не окончив гимназический курс, бежал из дому, бродяжничал, до Волги добрёл, работал в артелях бурлаков и грузчиков. Служил в пехотном полку, а после вновь странствовал по России. Жил случайными заработками: истопник, рыбак, табунщик, акробат и наездник в цирке. Наконец, стал актёром провинциального театра, однако прервал сценическую карьеру, отправившись добровольцем на русско-турецкую войну. Попал в команду войсковых разведчиков, награждён так называемым солдатским георгиевским крестом. Затем на сцену вернулся и, не снискав актёрской славы, окончательно выбрал профессию литератора.
Такова – вкратце – долитературная биография «короля репортёров». Можно сказать, Гиляровский до Гиляровского. И, стоит вновь подчеркнуть, что всё это он сам рассказал о себе в мемуарной книге «Мои скитания»2.
Отношение литературоведов к мемуарным источникам – традиционно недоверчивое. Но легендарному «дяде Гиляю» верили безоговорочно. Даже несмотря на выявившиеся противоречия. Например, две разные даты рождения3.
В 1928 году литературная Москва отмечала семидесятипятилетие Гиляровского. И журнал «Огонёк» напечатал его статью «Мои семьдесят пять лет»4.
Следует отсюда, что родился Гиляровский в 1853 году. Другой вывод невозможен.
Но иная дата рождения – в автобиографии для «Словаря членов Общества любителей Российской словесности при Московском Университете. 1811–1911». Там сказано: «Я, Владимир Алексеевич Гиляровский, родился в 1855 г. 26 ноября»5.
Бесспорно достоверный источник лишь в XXI веке обнаружен. Судя по записи в церковной метрической книге, Гиляровский родился именно в 1855 году6.
Отсюда следует, что сведения, предоставленные для отмечания юбилея в 1928 году, – мистификация. Просто озорство.
Но в советскую эпоху у Гиляровского была и веская причинаы, чтобы мистифицировать свою биографию. Например, утаивать или же искажать сведения о сословной принадлежности, так называемом социальном происхождении.
В книге «Мои скитания» он сообщил, что отец его – потомок запорожских казаков. А ведь не мог не знать, что такого сословия в XIX веке не было.
Мать Гиляровского, согласно законам Российской империи, относилась к сословию мужа. Но про сословную принадлежность отца Гиляровского сведений нет.
В досоветскую эпоху таиться было незачем. Отец – сын дьякона. Как тогда говорили, «из духовных».
Окончил семинарию, однако священнослужителем не стал. Поступил в полицию, выслужил чин. А уж потом были и управление чужим поместьем, и служба в губернской администрации.
Подобного рода сведения о родителях скрывали многие в советскую эпоху. Социальную дискриминацию подразумевала характеристика «классово чуждый».
Да, Гиляровскому это уже не грозило. Но он счёл нужным избавить свою литературную репутацию от политического ярлыка.
Что до пресловутых «скитаний», так работу бурлацких и грузчицких артелей Гиляровский описывал детально, и в деталях он точен. Потому нет оснований сомневаться: был и бурлаком, и грузчиком.
Сомнения другое вызывает. Невнятно описаны те обстоятельства, в силу которых Гиляровский выбрал не карьеру, соответствовавшую происхождению, а пресловутые «скитания».
Если верить мемуарам, он ещё в детстве познакомился с вологодскими политическими ссыльными, один из которых дал гимназисту роман Н.Г. Чернышевского «Что делать?». Книга и определила выбор нового пути. Будущий «король репортёров» захотел стать таким же сильным, как легендарный волжский грузчик-богатырь Никитушка Ломов.
Версия романтическая. Но развиваться физически Гиляровский мог бы, продолжая обучение в гимназии. Раньше ведь получалось.
Фактор вынуждения тут угадывается. Биографы отмечали, хоть и мимоходом, что Гиляровский – при несомненной одарённости – был в гимназии второгодником. Даже не раз.
Такое вполне объяснимо, если учесть гимназическую специфику: основное внимание уделялось латыни, древнегреческому, немецкому и французскому языкам, а все это не интересовало Гиляровского. Отсюда, разумеется, затруднения с ежегодными экзаменами.
Возможно, роман Чернышевского получил гимназист именно от вологодских ссыльных, и про Никитушку Ломова тоже они подсказали. Не зря Гиляровский упоминал, что «пошел в народ».
Однако уместно предположить, что главная причина была вполне прозаической: в 1871 году не пожелал Гиляровский опять садиться за парту с младшими – стыдно. Вот и сбежал от стыда.
Без паспорта найти какую-либо службу не смог бы, ремесел не знал, денежных запасов не было. В избытке разве что физическая сила. Значит, выбрал новую область деятельности не столько по соображениям романтическим, сколько исходя из трезвого расчёта. Пропитания ради стал бурлаком, а потом и грузчиком.
Закономерные случайности
Гиляровский в книге «Мои скитания» рассказывал, что перемены не планировал. Вольная жизнь в артели по душе пришлась, заработки немалые, был авторитет среди товарищей-грузчиков, ценивших силу и ловкость.
Но, жалея семью, отправлял письма о своих приключениях, и отец, приехавший в Рыбинск, где сын тогда работал, уговорил его съездить домой. В путь отправились на пароходе, там встретили отцовского знакомого, пехотного офицера, и тот предложил Гиляровскому стать юнкером.
Случайная встреча, если верить Гиляровскому, обусловила его решение вновь изменить судьбу. Новая перспектива – офицерская карьера.
Как раз тогда продолжалась военная реформа. Вместо рекрутчины – воинская повинность, срок службы призванных исчислялся уже не десятилетиями, а годами, и недавних юнкеров именовали по-новому: вольноопределяющиеся.
Но суть почти не изменилась. Вольноопределяющимся, т. е. не по официальному призыву на службу поступающим, надлежало, как прежде, иметь хотя бы начальное образование и в полку выслужить обязательный ценз. Его именовали строевым. Далее – перевод в юнкерское училище, где следовало обрести знания и навыки, необходимые офицеру. Затем выдержать экзамены и, наконец, получить офицерский чин.
Службу в полку вольноопределяющиеся начинали рядовыми. Носили солдатское обмундирование, жили в казармах, столовались вместе с другими солдатами.
Правда, начальники обращались на «вы» к вольноопределяющимся, они были избавлены от телесных наказаний и грязной работы, на которую обычно провинившихся солдат отряжали. В остальном – такие же «нижние чины».
До офицерских погон Гиляровскому требовалось пережить годы муштры, скудного казарменного быта. И это – после вольной жизни и грузчицких заработков.
Новый выбор Гиляровский в мемуарах не комментировал. По его словам, принял решение, вот и всё.
Однако спонтанность выбора опять сомнительна. Что бы ни рассказывал сам Гиляровский, нет оснований полагать, будто он собирался остаться грузчиком. Не то происхождение, а главное, совсем другие интересы. В частности, литературные. Если верить мемуарам, ещё гимназистом стихи писал.
Какую бы карьеру ни планировал шестнадцатилетний сын чиновника, начинать следовало с обретения статуса. Официального. В случае Гиляровского первая ступень – гимназический аттестат. Дальше выбор есть: университет ли, иное высшее учебное заведение, служба государственная или по частному найму.
Если же нет свидетельства о среднем образовании, затруднён путь к социальной реализации, соответствующей происхождению. Тогда юнкерский вариант – чуть ли не самый удобный. Кстати, выбор многих.
Служба нелегка, зато вольноопределяющиеся обеспечены едой, одеждой, жильём, и через три года – офицерские погоны. Одноклассникам Гиляровского, закончившим гимназию, ещё рассматривать карьерные варианты, а у былого второгодника уже и чин, и гарантированное жалованье. Можно продолжить военную карьеру либо, выбрав другую область деятельности, в отставку выйти. Первый этап социальной реализации пройден.
Разумеется, путь к офицерским погонам можно было б выбрать и покороче: сразу поступить в училище. Но там и требования к поступающим выше.
Значит, если и оказалась случайной встреча с офицером, результат – поступление в полк вольноопределяющимся – можно считать проявлением закономерности. Отсюда следует, что Гиляровский, позиционировавший себя как романтика, искателя приключений, мыслил трезво.
Если верить мемуарам, новым его домом стала казарма шестой роты 137-го Нежинского пехотного полка, дислоцировавшегося в Ярославле. Служил исправно, был на хорошем счету, почему и направлен в привилегированное московское Алексеевское училище. Там и случилась беда: в увольнении загуляли юнкера. Развлекались, по обыкновению, в трактире, и возвращался Гиляровский через городской сад, где обнаружил младенца-подкидыша, с ним явился к начальству позже назначенного срока, да ещё и нетрезвый.
Подкидыша сразу отвезли в сиротский приют, а Гиляровского из училища исключили. Он был отправлен в Нежинский полк – с формулировкой «по распоряжению начальства без указания причины».
Вине это не соответствовало. Опоздание – проступок извинительный, если учитывать описанные Гиляровским обстоятельства. Младенца спас юнкер. Нехорошо, конечно, что нетрезвым в казарму вернулся, и всё же он будущий офицер, а не воспитанница Института благородных девиц. Обычное наказание в подобных случаях – несколько суток ареста. Вроде бы не за что из училища исключать.
Обиделся Гиляровский на училищное начальство. Зато в полку его встретили сочувственно. Ротный командир обещал через год отправить в Казанское пехотное училище. Однако недавний юнкер выбрал другое решение: отставка.
Версия опять романтическая: Гиляровский отверг военную карьеру, не пожелав смириться с явной несправедливостью. Однако маловероятно, чтобы причиной отставки стала лишь обида. Подразумеваются и другие факторы.
Если проступок Гиляровского был не первым, а завершал череду аналогичных, решение училищного начальства понятно. Именно потому, что юнкер из вольноопределяющихся – не солдат, а будущий офицер. С него другой спрос. Не успел привыкнуть к военной дисциплине в полку – служи там ещё год «нижним чином».
Тогда понятны и причины, в силу которых Гиляровский решил оставить службу. Их сразу три.
Офицерские погоны ждал бы не больше года, когда стал юнкером Алексеевского училища, однако не менее двух лет – после возвращения в Нежинский полк. Гораздо больше, нежели планировал изначально.
Сведения об исключении – навсегда в послужном списке. Гиляровский стал, как тогда говорили, штрафным.
Значит, если бы после обещанного срока Гиляровского отправили в Казанское училище, там отношение тоже было бы предвзятым. Штрафной. Первая же провинность – и опять в полк: ещё год служи как «нижний чин», привыкай к военной дисциплине. Обычная практика.
Если бы обошлось без провинностей и через два года произвели бы юнкера в офицеры, все равно послужной список испорчен. Карьера уже, как говорится, не заладилась. Дольше других ждал бы повышения. Вот и решил Гиляровский не продолжать службу.
Но это всё опять из области домыслов, а так ли было на самом деле – нельзя проверить. Документы о полковой и училищной службе Гиляровского не обнаружены.
Если верить Гиляровскому, он зачислен вольноопределяющимся 3 сентября 1871 года. Что и должно быть отражено в приказе по Нежинскому полку. А такого документа нет в Российском государственном военно-историческом архиве.
Вины Гиляровского тоже нет. Приказы по Нежинскому полку сохранились лишь за октябрь и ноябрь 1871 года7.
Это вполне объяснимо: революции, войны. Архивы перевозили в разные здания, многие документы были утрачены.
Самые ранние из сохранившихся послужных списков рядовых – 1878 года. Гиляровского там, понятно, нет.
Поиск в материалах, относящихся к хозяйственным службам, тоже не дал результатов. Самые ранние приказы – 1900 года.
В «Алфавите прапорщиков и вольноопределяющихся» за 1869–1888 годы» Гиляровский тоже не упомянут. Однако не только он вне этого списка оказался. Пропуски и ошибки в подобного рода документах – случаи обычные.
Не значится он и в материалах военного судопроизводства. К примеру, в протоколах дознаний по нарушениям воинской дисциплины. Самые ранние из сохранившихся документов относятся к началу 1890-х годов.
Тем не менее нет оснований утверждать, что рассказы Гиляровского о его полковой службе вымышлены. Есть косвенные подтверждения достоверности: не только сведения топографического характера, но и фамилии офицеров. К примеру, служил в Нежинском полку поручик И.И. Ярилов8.
Угадать топографические подробности Гиляровский не мог. Аналогично – фамилии офицеров, их чины в указанный период. Кстати, не исключено, что ещё обнаружатся прямые документальные свидетельства.
О юнкерской службе Гиляровского в Москве тоже сведений нет. Это объяснимо: в 1917 году на территории Алексеевского училища шли бои, документация за искомый период утрачена почти вся9.
Но Гиляровский в 1928 году, когда готовил к публикации мемуарную книгу, не мог знать, что документы о его полковой и училищной службе утрачены. Трёх лет не прошло, как началось формирование Военно-исторического архива РСФСР, куда свозили фонды аналогичных досоветских учреждений, и что из прежней документации сохранилось, ещё не выяснили.
Доводы, так сказать, здравого смысла тоже стоит учесть. Гиляровский в 1928 году – всесоюзная знаменитость. Не мог он исключить, что ещё здравствуют некоторые его сослуживцы по Нежинском полку и Алексеевскому училищу. Коль так, сочинительство – под угрозой разоблачения. А конфуз легендарному «дяде Гиляю» был не нужен.
Однако это опять домыслы. По рассказам же самого Гиляровского, вернулся он к прежней – бродяжьей – жизни.
Новый старый выбор
С учётом специфики характера, понятно, в силу каких причин Гиляровский опять бродяжничал. Домой возвращаться стыдно: вновь стал второгодником, причём уже не гимназистом – юнкером.
После очередных странствий Гиляровский в цирк поступил. Затем был актёром в провинциальной труппе. А с 1877 года – воевал.
Многие тогда шли добровольцами на войну. Одним важна была идея конфессиональная, ведь Россия помогала единоверцам-славянам, угнетаемым турками, другие руководствовались либеральными соображениями – борьба с тиранией Османской империи.
Войну общество встретило с энтузиазмом. Ныне бы сказали, что её прагматика считалась позитивной: если в 1848 году Николай I, помогая австрийскому императору, двинул войска за границу на подавление венгерского восстания, то почти через тридцать лет население Балкан встречало русскую армию как освободительницу.
Отправился на войну и студент Горного института В.М. Гаршин. Вольноопределяющийся пехотного полка был ранен, произведен в офицеры. Писательской известности добился после отставки.
Гиляровский – почти ровесник Гаршина. В мемуарной книге сообщил, что спонтанно принял решение воевать, какие-либо планы на будущее не строил. И это опять вызывает сомнения.
Ему в ту пору двадцать три года, официального статуса нет по-прежнему. А война давала шанс если не в офицеры выйти, так боевую награду получить – «солдатский георгий». И тогда Гиляровский уже не юнкер-второгодник, а герой. Можно сказать, совсем иная рекомендация.
Такого рода соображения нельзя исключить. Но и не доказать, что они были. Если да, то место и время реализации выбраны как нельзя лучше.
В мемуарах Гиляровский сообщил, что к нему полковое начальство относилось уважительно. Пока шла подготовка к отправлению в действующую армию, вольноопределяющегося-актёра отпускали на репетиции, а спектакли с его участием посещали все офицеры – по театральным контрамаркам. Он был, можно сказать, гордостью полка.
Сам Гиляровский такое отношение характеризовал, ссылаясь на своё армейское прошлое. Уважали, потому что службу знал строевую, да и для офицеров не совсем штатский – бывший юнкер.
Контекстом же подразумевалась и другая причина. На войну – добровольно, а не по официальному призыву – отправился актёр, жертвовавший сценической карьерой ради исполнения патриотического долга.
О такой мотивации Гиляровский тоже не сообщил. Военную обстановку характеризовал в мемуарах скупо. Отметил только, что рассуждать про «свои переживания или описывать геройские подвиги – это и скучно, и старо. Переживания мог писать глубокий Гаршин, попавший прямо из столиц, из интеллигентной жизни в кровавую обстановку, а у меня, кажется, никаких особых переживаний и не было. Служба в полку приучила меня к дисциплине, к солдатской обстановке, жизнь бурлацкая да бродяжная выбросила из моего лексикона слова: страх, ужас, страдание, усталость, а окружающие солдаты и казаки казались мне скромными институтками сравнительно с моими прежними товарищами…».
Гиляровский, по его словам, был зачислен в двенадцатую роту 161-го Александропольского пехотного полка. С ним и отправился в действующую армию. Там по-прежнему искал приключения. Что не раз подчеркнул: «На войне для укрощения моего озорства было поле широкое».
Потому и пошёл в команду войсковых разведчиков. Их называли охотниками: брали туда лишь «по своей охоте».
Служба у разведчиков была рискованная. Гиляровский отметил: «Много их перебили за войну, а всё-таки охотники находились. Зато житьё у них привольное, одеты кто в чём, ни перед каким начальством шапки зря не ломают и крестов им за отличие больше дают».
Вряд ли случайно упоминание о «крестах». Престижные награды.
«Солдатский георгиевский крест» получали не только по соответствующему представлению ротного командира. Вся рота должна была проголосовать: достоин.
Награда была нужна Гиляровскому. Это, впрочем, не противоречило сказанному им про «озорство», тягу к приключениям. Если верить его мемуарам, был награждён.
Однако прямых документальных подтверждений боевого прошлого нет. Послужной список вольноопределяющегося Александропольского пехотного полка не обнаружен в фондах РГВИА.
Вины «короля репортёров» опять нет. Документация Александропольского пехотного полка за указанный срок не сохранилась. Вообще нет полковых документов, отгосящихся к XIX веку. Утеряны сведения о службе не только Гиляровского, но и других вольноопределяющихся.
Зато есть косвенные подтверждения сказанному Гиляровским о русско-турецкой войне. Он в мемуарах упомянул имена некоторых сослуживцев, их документы сохранились. Правда, уже не в материалах Александропольского полка. В частности, обнаружен послужной список ротного командира – «капитана Карганова».
Согласно послужному списку, А.А. Карганов в 1877–1878 годах командовал двенадцатой ротой Александропольского полка. Так называемую Турецкую кампанию начал в чине штабс-капитана, получил и повышение10.
Не мог бы Гиляровский угадать и полк, и роту, и фамилию командира, и чин его. Да и не только это. Совпадений много. И не исключено, что ещё найдутся прямые документальные подтверждения сказанному в мемуарах.
Опять же, стоит учесть доводы здравого смысла. Гиляровский, по свидетельствам современников, ещё с конца 1870-х годов носил георгиевскую ленточку в петлице, о военных приключениях рассказывал, когда здравствовали многие сослуживцы по Александропольскому полку, так что сочинительство было крайне опасным: разоблачение – навсегда погубленная репутация. Значит, не сочинял.
В 1878 году совсем не долго нужно было служить вольноопределяющемуся, чтобы получить офицерские погоны. Однако после войны он вышел в отставку. Это объяснимо: «солдатский георгий» получен, доказано, что Гиляровский вовсе не второгодник, а герой, да и мечтал он тогда о театре.
