Buch lesen: «Метаморфоза мифа», Seite 7

– Он прав! – согласился капитан.

Адливанкин только пожал плечами и, изобразив на своём лице полное недоверие к свидетелю, отошёл в сторону.

– Продолжай! – обратился Олег к типусу.

– Чего продолжать? Всё. Дальше я к нему подполз. Он сказал про КамАЗы и откинул копыта.

– Погоди! А лица прохожего ты, естественно, не видел?

Парень обвёл следователей взглядом своих немного странных глаз и поманил пальцем Князева. Тот нагнулся и услышал его громкий шёпот:

– Командир, ты можешь своих отослать. Я тебе только скажу.

– Делавары покиньте фигвам! Через десять минут вернётесь.

Подчинённые нехотя убрались за дверь.

– К чему такая таинственность?

Парень напряжённо уставился в глаза капитана и долго его испытывал, словно играя в гляделки.

– Ты будешь говорить? А то десять минут уже скоро истекут.

– Знаешь, капитан, а ведь рядом с тобой работает предатель. Этот, как его, оборотень.

– Ты это про кого?

– Про кудрявого с перебитым носом.

– Про Сашку?

– Не знаю, как его зовут, – парень помолчал, а потом добавил: – Хорошо, забудь. Зря я, наверное, это сказал. Бумеранг прилетит мне прямо в зубы.

– Нет уж. Раз начал – договаривай. С чего ты это взял?

– Ладно, всё равно проболтался, – типус махнул рукой. – Слушай, командир, это ведь он передо мной шёл.

– Он? Но человек в ветровке был к тебе спиной.

– Точно! Но перед тем, как рвануть, он на миг сделал полуоборот головы. Вот так! – свидетель повернул свою голову почти на 90 градусов. – Я только сейчас вспомнил его морду. Это была его рожа: наглая, рыжая, кудрявая.

– Шура не рыжий.

– Рыжий, не рыжий! Какая разница? Его морда была, командир! Запомни мои слова.

Олег встал и отвернулся к окну, пытаясь вспомнить, что было вечером в среду, когда умер Курсаков. В этот вечер, что очень редко бывает, он отпустил своих сотрудников ровно в шесть вечера. И Адливанкина после этого, как ветром сдуло.

– Ещё что-то можешь сказать или припомнить? – развернулся капитан к свидетелю.

– Я тут, подумал, командир. У меня есть предложение. Хочешь, я опишу его лицо до мелочей.

– Чего его описывать, если ты на Шуру Адливанкина пальцем указываешь.

– Нет, я тоже могу ошибиться. Все мы люди. Нам это свойственно. А в моём предложении ошибка исключена.

– Объяснись.

– У меня не было детства. Я был беспризорником, – увидев недоверчивую улыбку Князева, парень в шапке немного раздражённо добавил: – Это вы, жители больших городов, никогда ничего не видите дальше ваших кольцевых дорог. А на просторах России творилось и творится всякое. Я своих родителей в пять лет потерял. Не знал ни имени своего, ни фамилии, ни места, где родился. Особенно обидно было, что в голове не осталось воспоминаний ни о папе, ни о маме. Как они выглядели, я не помнил.

– Это ты к чему?

– К тому, что я всё детство просил милостыню, воровал и работал в поле, собирая лук, чеснок и хлопок. Шесть лет назад в НИИ на Кирова я встретил Климента Ефимовича Ряховского, выдающегося учёного. Я там одновременно санитаром, уборщиком и дворником подвязался. Как-то раз, рассказал я ему о своей проблеме, и он провёл надо мной опыт. Этот опыт помог мне всё вспомнить до мелочей. Климент Ефимович подключил меня к специальному аппарату и методом гипноза отослал в детство. Так я узнал своё имя. Родился я, судя по описанию мной улиц города, где-то в Средней Азии. Мне даже удалось увидеть ту последнюю для нашей семьи ночь. Я проснулся, когда мать схватила меня в охапку и забралась со мной в кладовку. Отец находился в комнате и успокаивал, что всё будет хорошо, нас не тронут, и мы завтра с утра побежим на вокзал. А из-за стены раздавались дикие визги соседей, которых резали пачками.

Он замолчал, а затем вздохнул:

– Вот так я вспомнил мать и отца. Всё до сих пор стоит перед глазами. Расправившись с соседями, они взломали дверь нашей квартиры. Я видел, как убили моего отца. Мама была очень красивой и её потащили в спальню. Остальные твари стали рыться в наших вещах. Мать кричала: «Юрка, беги!» И я убежал.

Он снова помолчал минуту и подытожил свой грустный рассказ спокойным холодным голосом:

– Вот такие дела порой творятся в наше чрезвычайно просвещённое время. Спасибо профессору, что помог мне получить паспорт и российское гражданство. Так вот, если вы отвезёте меня к нему в институт, я чётко увижу лицо того парня в ветровке. И тогда смогу либо подтвердить свои обвинения, либо опровергнуть.

– Хорошо, – Князев не знал, как ему относиться к рассказу странного на вид свидетеля. – Ты пока иди. Если понадобится такой эксперимент, я позвоню.

Адливанкин вернулся через час. Он стал осматривать шкафы и то, что лежало на столе капитана.

– Олег, а куда подевался золотой айфон?

– С какой целью интересуешься?

– Полкан вызывал, вопросы задавал, – Шура состроил физиономию, очень напоминающую выражение лица нового начальника, и произнёс точь-в-точь голосом Бояринова: – У нас был этот самый вещдок, а приезжим следователям мы его не передали. Почему не передали и где он в настоящий момент?

Князев мысленно ухмыльнулся: вот работнички! Только-только спохватились. Впрочем, я изначально докладывал Бояринову, что при голом прокуроре ничего не было. А золотой айфон обозначен в протоколе задержания Бадая, как «сотовый телефон жёлтого цвета». Вдобавок у бойца Кипиша было аж четыре аппарата.

– Он к делу о столичном прокуроре не имеет никакого отношения. Я его у Бадая изъял, а не в машине нашёл.

– Да, понятно-понятно. Но полкан угрожает завести против нас внутреннее расследование, – он опять изобразил полковника. – Если сегодня же не вернёте золотой девайс – пеняйте на себя.

Адливанкин был замечательным пародистом. Он и сам это прекрасно осознавал. Поэтому любил бахвалиться: «Если меня из оперов попрут, пойду в оперу певцом или на эстраду пародистом!»

– Я его отослал в столицу. Ты же знаешь, что наши эксперты не смогли его запустить. Пусть полкан там теперь его ищет.

– Так и передать?

– Так и передай, если ты теперь передаточное звено.

Шура был, как никогда серьёзен.

– Зря ты шутишь. Дело серьёзное. Взъелся на нас за что-то Бояринов.

– Это для меня не новость.

Князев присел на край стола, уставившись в упор на подчинённого.

– Шура, где ты был тем вечером, если не секрет?

– Каким вечером? – не понял старший лейтенант. – Когда перестрелка из травматов произошла?

– Да.

– Ты поверил этому придурку? Да у него одна извилина и та от распрямления шапкой удерживается.

– И всё-таки?

– Ну, насяльнике, я от тебя балдею. Ты скоро свою мать начнёшь подозревать.

– Не отвлекайся. Давай по делу.

– По делу? Мы разве тогда не работали?

– Нет. Как будто ты не помнишь. На вызов выезжала дежурная группа.

– Точно. Погоди, дай вспомнить. Я был в кино.

Традиционная отмазка не понравилась Князеву.

– Где? Какой фильм? С Шурой ходил?

– Нет, без неё. Бывают дни, когда хочется отдохнуть друг от друга.

– Бывают. Что замолчал? Говори, говори, я слушаю.

– Всё.

– Какой фильм смотрел? Или тоже не помнишь?

– Э-э-э… Вспомнил! «Однажды в Стокгольме»! Рассказать сюжет?

– Не надо. Понравился?

– Ну, так, нормальный.

– А после кино куда пошёл?

– Куда-куда? Домой.

– Шуре что сказал?

– Насяльнике, вот это не твоё, как говорится, собачье дело. Я на допросе?

– Нет. Свободен.

Вечером Олег позвонил Шпилевой и поинтересовался расшифровкой паролей доступа к айфону.

– Пока не получилось.

– Перспективы есть?

– Перспективы всегда есть.

Князев помялся, но всё же спросил:

– Шура, помнишь вечер прошлой среды?

– Когда перестрелка случилась?

– Да. Саня во сколько домой пришёл?

– В этот вечер он вернулся поздно, после одиннадцати. А почему вы спрашиваете?

– Так, пустяки.

– Нет, не пустяки. Олег Владимирович вы не отличаетесь праздным любопытством.

– Хорошо, скажу. Один свидетель указал на Шуру, как на…

– Участника перестрелки?

– Нет. Он сказал, что видел его рядом с этим местом.

– Странно, Саня ничего мне об этом не рассказывал.

Князеву захотелось успокоить девушку:

– Не обязательно верить чужому человеку. Но всегда надо верить своему, родному. Не рассказывал, значит, не был там. А то, что свидетель видел – далеко не факт, что так оно и было. Знаешь, как-то раз, встав на тропу войны, Зоркий Сокол увидел двух бледнолицых. Так написал Фенимор Купер. Но в экранизации один из них был негром, другой китайцем. Вышел Зоркий Сокол из кинотеатра и говорит: «Порой мы видим не то, что видим. А то, что хотим увидеть».

Возвращаясь после работы на машине, Князев заметил слежку. Чёрный Форд следовал за ним по пятам на приличном расстоянии. Он сопроводил капитана до самого подъезда.

Глава «Т»

Тырить мелочь по карманам в наше время гораздо опасней, чем вагонами из бюджета.

Вторник мало чем отличался от понедельника. Взглянув в зеркало заднего вида, Князев заметил далеко сзади знакомый силуэт Форда. Особо даже не прячутся. Не хотят или не умеют? Плевать. К Шурочке с ними на хвосте я всё равно не поеду. В последние годы характер Олега стал немного хмурым и скептическим. Теперь мало кто мог в нём узнать того пацана, который мечтал изменить мир. Много ли таких сейчас? Наверняка есть. Хотя суровая проза современной России делает их белыми воронами, ненужными ни государству, ни обществу, мораль которого далека от романтических идеалов. Да и сам Князев теперь уже никому никогда не доказывает с пеной у рта, что Родину надо любить. А для этого надо посвящать себя служению ей. Отказался ли он от юношеского максимализма? Внешне, да. Но внутри него продолжал сидеть тот наивный пацан с широко раскрытыми на мир глазами. Об этом он уже никому не рассказывал. Даже себе. Капитан улыбнулся, вспомнив, как месяц назад получал справку для замены прав. Психиатр спросил: вы разговариваете с собой? Есть ли внутри вас ещё один человек, с которым вы общаетесь? Вот что за вопросы? В каждом человеке есть живое существо, с которым разговаривает его мозг. Называется оно – совесть. Но стоит об этом сказать психиатру, как получишь тысячу дополнительных вопросов. А, возможно, и подарок – обновку из модной коллекции санитаров психушки. Интересно, получили права те люди, которые рассказали врачу, что спрашивают сами себя: что им делать, как поступить и как жить дальше? Если бы внутри человека не было живой «совести» – к чему все эти вопросы. Вернее, кому они задаются? Самому себе? А это уже тоже галочка для психиатра. Как можно жить и молчать внутри себя? Трудно всё это. Да, жизнь коротка, а счастья всё нет. Мечты, словно лодки в шторм, одна за другой уходят на дно. Давно уже Олег не мечтал изменить мир. Давно уже он отказался от активных попыток добиться того, чтобы его полюбили. Чёрт возьми, как трудно быть однолюбом! В Настю он вляпался с первого дня их знакомства, с первого часа, с первой минуты, с первого мгновения. И всё. На этом лирическая страница его жизни осталась неперевёрнутой. Да, они давно состоят в браке. Но иметь жену и быть любимым ею – это две большие разницы. В первые годы спасала работа. Он надеялся, что Настя привыкнет к нему, разглядит в нём человека и сможет проявлять хоть какие-то признаки влюблённости. Но годы шли, а их семейный союз был счастливым только в оценках посторонних людей. Теперь и работа перестала приносить удовлетворение. Заложенный с детства в основание его характера кремень совестливости не позволял жить так, как живёт большинство российских бюджетников, правдами и не правдами залезающих в государственный кошелёк и выжимающих всё что можно из тех, кто от них зависит. Старый начальник, спасибо ему и на этом, сразу понял, что за фрукт работает в его отделе. И надо отдать ему должное, поступал по-своему вполне справедливо и по современным меркам – нравственно. Он никогда ничего не требовал от Князева, что противоречило бы писаным законам и мерилам его чувства справедливости. Но и дела, которые были связаны с политикой, с важными персонами или с большими деньгами никогда не поручал. В остальном же полагался на его опыт, логику и трудолюбие. Бери и раскрывай. С Бояриновым всё будет не так. Это точно! Вот и ещё одна лодка маленькой мечты о справедливости, которую Князев своим трудолюбием удерживал на плаву, готова пойти на дно. Что дальше? В двадцать девять лет на жизнь уже смотришь немного под другим углом. Она, жизнь, словно 3D-проекция, всё время поворачивается к тебе новой стороной своей многогранной сущности. При этом насмехаясь с издёвкой: а ты дурак думал своим плоским умом, что я такая, какой ты меня с детства видишь.

Эх, Сашка, Сашка!

Рябов заявился с результатами перед обедом:

– Шеф, подтвердилось. Ксенофонтова убили тем же ядом, что и Курсакова. Что теперь будем делать?

– Будем выводить это дело в отдельное производство. Сейчас докладную настрочу.

Князев взял чистый лист бумаги и задумчиво посмотрел на Макара:

– Знаешь, что, возьми фотографию Адливанкина и покажи её соседям Ксенофонтова. Возможно, бабки на лавочке видели, как он входил в подъезд.

– Не понял, зачем?

– На всякий случай.

Олег уткнулся в бумажку и стал строчить.

– Шеф, неужели ты Саню подозреваешь?

– Делай, что тебе говорят. Не разводи антимонии.

– Нет, я не понял, Адливанкин здесь при чём?

– Откуда я знаю? Но если свидетель указывает на него, значит, надо проверить эту версию. Дуй, давай, когда тебя начальство посылает.

– Ну, Олег, ты даёшь! Этого я от тебя никак не ожидал! Может, и я Адливанкину помогал?

– Слушай, Макарушка, не зли меня лучше. У меня и так настроения нет. Мы должны отработать все версии.

– Мы должны. Ничего мы не должны! Если будем подозревать друг друга, то это уже будет не отдел, а серпентарий, террариум, гадюшник какой-то.

– Макар! – Олег прикрикнул на подчинённого, но тут же приложил руку к груди и сделал жалостливым взгляд: – Не подозреваю я Шурку. Но раз свидетель на него указал, значит, как минимум, Саня похож на преступника. А так, как у нас нет фоторобота убийцы, возможно, что портрет Адливанкина заменит его. Обычно, когда ты просто спрашиваешь, видел ли свидетель подозрительного человека, релевантность ответов запросу будет на уровне плинтуса. Наши люди видят «подозрительное» ежедневно и по многу раз. А вот когда ты им покажешь портретик и спросишь: «Видели такого или похожего на него?» – ответ будет однозначным: да или нет. Возможно, что соседи как раз и развеют все подозрения. Скажут, что приходил человек: но не этот, на фото, а похожий на него.

Рябов грустно кивнул:

– Хорошо.

– Да, и знаешь ещё что, закинь в лабораторию запрос: где и как применяют этот самый рицин. Кто его изготавливает. Можно ли его приготовить в домашних условиях, и каким образом он мог попасть в руки преступников.

Макар ушёл. Ладно, прорвёмся. Эх, Саня, Саня! Капитан вытащил старенький мобильник и набрал номер. Но звонил он не Шурочке. Олег договорился о встрече со старым знакомым.

Чтобы оторваться от хвоста, капитан после работы оставил свою машину во дворе отдела, а сам попросил Палыча довезти его до места встречи. Но хвост всё равно вскоре нарисовался. Хорошо работают! Настырно! Проезжая по Каменногорскому проспекту, Князев увидел, как к калитке основательной металлической ограды нового дома, втиснувшегося в мир китежских старобытных построек, подходит женщина. Впереди она толкала детскую коляску.

– Палыч, тормози!

Выскочив из машины, капитан со всех ног бросился её догонять. Когда он добежал до калитки, женщина уже открыла её при помощи электронного ключа.

– Я вам помогу, – крикнул капитан и, придержав дверь, пропустил молодую мамочку вперёд.

Через сквер стремглав неслись два крепких мужика в костюмах и при галстуках. Но они не успели добежать – Князев прошёл вслед за коляской и аккуратно прикрыл за собой дверь. Ограда была высокой с острыми пиками по верху. Перелезть через такую было проблематично. Поэтому Князев не стал спешить. Он достал смартфон и настроил камеру. Когда преследователи уткнулись в закрытые ворота, он их наглым образом сфотографировал:

– Парни, я бы вам открыл, но не знаю, живёте ли вы здесь. Вдруг, вы квартирные воры? Больно подозрительно выглядите.

Оставив отпавшие челюсти мужиков за углом дома, Олег со всех ног бросился к противоположному выходу из комплекса этой новостройки. На соседней улице было множество припаркованных машин, но мало людей. Тем не менее, Князев на всякий случай пробежал ещё через несколько проходных дворов, коими славится исторический центр Китежа. Преследователи явно потеряли его из виду.

Настоящий друг по первому звонку примчится с опозданием на полчаса и будет ждать позвавшего его приятеля ещё минут сорок. Но Мишку Долгополова Олег не считал своим близким другом, поэтому приехал на встречу за пять минут до условленного времени. И в этот же момент явился его однокурсник по университету, а теперь коллега по работе. Что-что, а служба в СКР здорово дисциплинирует. Долговязый Мишаня развалился в кресле и вытянул свои длиннющие ноги так, что они выглянули с другой стороны стола ещё сантиметров на тридцать.

Отведав фирменного пивка и заказав разнообразные закуски, однокашники ближайшие полчаса уделили воспоминаниям о буйных временах студенчества.

– Ладно, отвели немного душу, поностальгировали вволю, – Долгополов с трудом согнал гримасу приятного удовольствия со своего лица. – Рассказывай, зачем я тебе понадобился.

Олег, естественно, не из праздного любопытства пригласил сослуживца на ужин. Долгополов работал в главной конторе следственного управления, а не в районном отделе, как сам Князев. Поэтому, несомненно, знал гораздо больше и возможности его были значительно выше.

– Знаешь, Миша, мне нужна твоя помощь в одном деле. Ты же у нас птица высокого полёта.

Долгополов усмехнулся:

– Это если ты говоришь о моём росте. А так мы с тобой пташки одного уровня набора высоты: капитаны.

– Может быть. Но ты имеешь доступ к более широкому кругу информации.

– Ладно, не томи. Можешь опустить вводную часть. Говори, что надо.

– Хорошо. Без подводок, так, без подводок. У меня на горизонте одного дела замаячила одиозная фигура некоего Кипиша.

– Кипелова? У-у-у! Ты попал в самую точку. В самую болезненную часть так и не зажившей раны.

– Чё етто?

– Из-за этого урода я до сих пор в капитанах и маюсь. Два года назад один субъект по кличке Тип-Топ, которого я героически задержал во время преступления на почве криминальных разборок… В общем, ему за весь набор подвигов грозило пожизненное. Но он имел какие-то обиды на Кипиша, поэтому указал на него пальчиком, как на главную фигуру в преступном мире Китежа. Я поначалу посчитал, что мне сказочно повезло – смогу попасть в сонм героев современности, со всеми вытекающими отсюда приятными последствиями: продвижение вверх по карьерной лестнице, новое звание, премия, возможно даже новая квартира, пусть и ведомственная. Но кроме шишек по всему телу, я с этого дела ничего не поимел. Поэтому Князь и тебе не советую связываться с Кипишем и даже всуе упоминать его имя.

– Хорошо, понял. Можешь ответить на пару моих вопросов?

– Не впутывай меня. С чего ты заинтересовался Кипеловым?

– Он связан с делом о столичном прокуроре, выпавшем из окна.

– Постой? А ты с какого боку здесь припёка?

– Гостиница эта стоит на нашей территории.

– И что? Я слышал, что по этому делу гаврики из столицы прискакали.

– Да. Я им сдал все дела.

– Вот и успокойся. Сами разберутся.

– Если разберутся – хорошо. Но у меня на Кипиша что-то много всего накопилось. Самому хочется всё разложить по полочкам.

– Олег! Не суй свой нос – откусят.

– Да не бойся ты. Я нигде не буду на тебя ссылаться.

– Всё равно, уволь, – Долгополов замахал руками.

– Скажи хотя бы, чем Кипиш на хлеб с маслом зарабатывает?

– Здрасте, у него куча легального бизнеса. Он все награбленное в лихие времена давно уже легализовал. Перечислить?

– Меня официальная информация не интересует. Но ты сам сказал, что Тип-Топ указал на него пальчиком. Чем он в настоящий момент промышляет?

Однокашник недовольно вздохнул:

– Ой! Время уже позднее, мне пора.

– Стоять! Живым ты отсюда не уйдёшь, – попытался пошутить Князев.

– Нет, Олег, избавь меня от твоих расспросов. Так хорошо сидели.

– Давай, Мишка, давай! Скажи хоть что-нибудь. Отбей мои вложения в нашу встречу.

– Вот прицепился. Не хотел бы я быть твоим подследственным. Ладно! Он много чем занимается. Но я имел некую информацию, что наш Кипиш плотно сидит на таможне. Большинство тёмных дел, происходящих там, связано именно с ним. Подробности мне не известны.

Олег потёр подбородок:

– Вот, значит, как. Неожиданно всё срастается.

– Что срастается?

– Получается, что фигура Кипиша замаячила ещё в одном моём деле.

– В каком?

– На прошлой неделе ребятки позабавились, стреляя друг в друга резиновыми пулями.

– А! Слышал. Но Кипиш тут при каких делах?

– Мужика там убили. Уколом рицина.

– Рицина? Шпион что ли?

– Нет. На первый взгляд случайный прохожий. Но его смерть напрямую связана с темой переправки культурных ценностей за бугор.

– У-у-у, как всё запущено. Нет, Олежа, я в такие дела не суюсь. Не по Сеньке шапка. Давай завяжем с этой темой.

– Значит, не поможешь?

– Нет. Я и не знаю ничего.

Долгополов допил пиво и взглянул на часы:

– Фу! Засиделся я с тобой.

Он попытался встать, но Князев силой посадил его на место:

– Ответь мне ровно на три коротких вопроса, и я от тебя отстану.

Мишка наклонился над столиком в сторону Олега, при этом голова его оказалась рядом с ухом однокашника. Он зашептал, активно стуча при этом по своей башке:

– Ты совсем, Князь, с дуба рухнул? Если тебе своей жизни не жалко – это твоё личное дело. А я пока жить хочу. Мне с прошлого раза темы Кипиша во как хватило! – при этом Мишаня резко провёл ребром ладони по своему горлу. – Я ухожу. И больше никаких вопросов.

– Стой, стой, стой! Ладно, не кипятись. Про Кипиша больше ни слова. Осталось всего два вопроса. Принеси нам ещё по кружечке, – обратился Олег к пробегающему мимо официанту.

Долгополов сел на место и укоризненно покачал головой:

– Князь, у меня ведь дети. Да и у тебя тоже. Жена красивая. Стоп, дорогой, стоп! У тебя же новый начальник. Он только что спустился на парашюте оттуда, – Мишаня указал пальцем вверх. – У Сергея возможностей навести справки о твоём Кипише несравненно больше, чем у меня. С какого перепугу ты ко мне прибежал? – он откинулся в кресле, внимательно следя за реакцией Олега. – А! Извини, я забыл, что вы в контрах. Так и не помирились?

Князев отрицательно покачал головой.

– Хреново. Выходит, у тебя не жизнь, а голая ж…па в стекловате. Или даже наоборот. Сочувствую. Работать с начальником, с которым бабу не поделил – это… – он не закончил фразу, заметив, что у Олега забегали желваки под скулами. – Всё, всё, больше ни слова. Задавай свои два вопроса, и забудем о работе.

– Про рицин хотел спросить. Это тема не всплывала в твоих делах?

– Нет. Про рицин ничего никогда не слышал. Это точно, как на духу.

– Так, понятно. Может тогда, клички «Химик», «Аптекарь», «Студент» или им подобные попадались среди подручных Кипиша?

Долгополов усмехнулся:

– Нет, таких имён я не встречал. Там в основном привычные нашему с тобой уху, как и у самого Кипиша. Была одна смешная, её Тип-Топ упоминал, так, дай бог памяти. А! Вспомнил – Синтезатор. Погоди, погоди, руки у меня до него не дошли, но он точно бывший студент-химик. Я ещё тогда подумал: чего он с бандитами связался? Возможно, его кликуха вовсе не с музыкой связана, а с химией?

– Выходные данные по нему есть какие-нибудь?

– Нет. Мы не успели его пробить. Дело у меня отобрали, ну и Тип-Топ благополучно отдал богу душу.

– Как? Не сердечный приступ, случайно?

– Нет. В СИЗО повесился.

– Любят наши суицидники в СИЗО верёвку мылить или провод от чайника. Ладно, и на этом спасибо. Это кто?

Князев протянул руку со смартфоном, на экране которого были запечатлены раздосадованные физиономии преследователей.

– Это? Это наши мышки-наружки, мастера камуфляжа. Легко сливаются с окружающей средой. Но ты, я вижу, их сразу вычислил.

– Чего там вычислять? Прилипли к заднице, как репей – не оторвёшь, и всё время мешает.

– Я не понял? За тобой наружку приставили?

– Выходит, так.

Долгополов вскочил и начал вглядываться через витрины кафе в проезжую часть.

– Сядь, – Олег схватил его за рукав. – Я от них оторвался. Это у них рожи такие красные из-за того, что они сели в лужу.

– Весело живёшь! Но мне пора.

Он ещё многократно порывался уйти, но вышел из бара вместе с Князевым далеко за полночь.

– Хороший ты мужик, Князь. Жаль только, что с хвостом. Так! Где хвост? Нет хвоста. Точно нет. Я все наши машины наизусть знаю. Ух, молодец! – он пьяно погрозил Олегу пальчиком.

– Ладно, спасибо, что не отказал во встрече.

– Всегда пожалуйста! Обращайся! Знаешь, что я тебе на прощание скажу? Иди поближе, я тебе на ушко прошепчу. Чтобы никто не слышал, – он практически прижался губами к уху Князева. – А ведь ты прав! Воруют они музейное золотишко, иконы, всякие там поделки, картины и прочую дорогую чушь. Во-ру-ют! Кипиш этим давно занимается. И наши там, – он поднёс палец к губам. – Только об этом тс-с. Наши, там наверху, его хорошо прикрывают. Я только заикнулся, так мне сразу язычок кувалдой – бац! Расплющили надолго. Ещё полгода отмазывался, пока дело внутреннее не закрыли. Мол, я! Слышишь? Я! Мол, я, специально попытался кинуть тень на уважаемого господина Кипелова. Тогда как раз выборы в ЗакСобрание проходили, и я, якобы, выполнял чей-то политический заказ. Но ты же понимаешь, что это полная т-п-п-п-р-р!!! – он протрубил губами, разбрызгивая слюни. – Полная чушь!

– А где они культурку тырят? Не уж-то в музеях?

– Да мне до лампочки! Где бы ни тырили! Я бы их всех! Всех!!! Всех пересажал. Но, не дают! Понимаешь? – он развёл руками, перегородив своими немаленькими конечностями весь тротуар. – Ладно, я тебя люблю. Держи пять! Супругу за меня поцелуй! Нижайший ей поклон, что такого мужа терпит! Не обижайся, но это факт, видимый даже нетрезвым глазом. Как сказал один свидетель: я не знаю невесту, поэтому не могу поздравить жениха, но зато я хорошо знаю жениха и поэтому точно не могу поздравить невесту.

Перед домом Князева стояла наружка. Не та, что преследовала его по городу, но тоже чёрного цвета. Любят ребята чёрный цвет. Без сомнений, что даже в столь позднее время мастера камуфляжа сидят в машине в солнцезащитных очках.

Анастасия встретила мужа с грустным выражением лица, но без особых претензий. Только спросила:

– Где это ты так назюзюкался?

– Для дела надо было.

– Для дела? Это что-то новенькое. Главное, чтобы твои дела не стали обыденной традицией.

– Настя, знаешь, боюсь, что нас в ближайшие дни ждёт серьёзное испытание. Это не бредни пьяного. Я не хочу тебя зря пугать, но ты должна быть готова ко всему.

Она вздохнула в ответ:

– Я ко всему уже давно готова. Иди кушать и спать.