Buch lesen: «Греческие корни»

Schriftart:

«Живите там, где Бог привел,
и ничего не затевайте другого».
Архимандрит Иоанн Крестьянкин

Художник-график Анастасия Шумихина

ISBN 978-5-0051-0115-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

I

Моя прабабушка родилась в Греции. Правда, эту информацию я почерпнула из семейных хроник слишком поздно, чтобы узнать что-то наверняка – к тому времени расспрашивать подробности было уже не у кого. Старшие родственники в каком-то колене вспоминали рассказы своих предков о чужестранке Анисье, которую прадед привёз на родную донщину после боевых походов. Они утверждали, что женщина была чернява, темноглаза и просто красива, но «точно не турчанка».

Вероятно, моим дядькам, а также двоюродным и троюродным сёстрам, что-то перепало от её необычной яркой внешности. Мне же повезло не очень: волосы потемнели лишь к 17 годам, глаза так и остались чайного цвета, а нос, который в точности соответствует профилю микенских женщин на старых греческих фресках, долгие годы был моим проклятием.

В детстве мне снились сны о Белом городе с колонами дворцов и куполами церквей, с мраморными лестницами, спускающимися к площадям. Мой дом был где-то там – такой же белый и изящный, как и другие. Я пыталась представить этот город в том месте, где жили мои родители. Поднималась по откосу возвышенности, с вершины которой открывалась невероятной красоты панорама. Отсюда было видно, что внизу, в долине, от древнего моря остались только барханы золотого песка, змейка-река, меловые заплатки на изумрудных склонах. Я бродила по идеальному плато, переходящему в лес, подолгу стояла на ровных каменных плитах, которые из-под слоя лёгкой, как пух, почвы, выдувал ветер.

Домик, в котором я родилась, там, у реки, казался маленьким, заспанным, уставшим от векового существования. Наверное, я попала в него чисто случайно, по какой-то ошибке вселенной, и где-то на земле есть иной мир, идеально подходящий именно для меня… Я искала знаки, я ждала слово. И однажды это слово прозвучало: «Греция».

Моя сущность, переместившись на греческую землю, сама собой превратилась в подобие локатора, чутко улавливающего любые ощущения. Я примеряла на себя вкусы, запахи, звуки, отсеивала одну картинку за другой, пытаясь поймать ту волну, которая накатывает на тебя всякий раз, когда ты возвращаешься на родину после долгой разлуки. Этот процесс захватил меня настолько, что я вспомнила многие, вроде бы забытые вещи.

Однажды вечером музыка подкинула меня к звёздному небу, а потом плавно приземлила в круг танцующих греков. Моё сердце трепетало от радости, потому что не существовало ничего, кроме этой мелодии, позволяющей выйти за свои пределы. Что-то цепляло так откровенно, так настойчиво, будто забытый сон пытался пробиться через несколько слоёв подсознания. И вдруг картинки прошлого всплыли с отчётливой ясностью.

Моя бабушка уже давно не встаёт с кровати и иногда ругает нас за громкую музыку. Но тут она просит:

– А поставьте-ка «Опа, опа!»

Я радуюсь – моя любимая! Даже слова непонятные выучила наизусть: «Опа, опа та бузукья, опа ке о багламас…» Перебираю конверты с пластинками: вот они, греческие песни!

Где же теперь этот, никому ненужный винил? Может мой брат запустил его в далёкий невозвратный полёт? Он уверял, что старые пластинки хорошо летают.

Видения из прошлого не торопились прощаться со мной и позже. Вот я стою у новогодней ёлки, клянчу у мамы стеклянную игрушку – тёмно-синюю сову с серебристыми крылышками. Мама непреклонна:

– Разобьёшь!

Что я собиралась с нею делать? Запеленать? Смастерить ей гнездо? Я улыбаюсь той наивной девчоночке из далёких лет и верчу в руках очередную сувенирную глазастую птичку – купить или не купить? Когда дома собралась приличная коллекция разных сов, я узнала, что по греческому гороскопу мне покровительствует Афина со своей верной спутницей совой.

Копнув глубже, я поняла что типаж «женщина —Афина» в чём-то мне близок. Однозначно – папина дочка, сующая свой нос не только в чужие книги, но и в чисто мужские дела: строгать, пилить, сверлить. Постоянная учёба – сколько не учусь, всё мало. Безупречный внешний вид – аккуратная причёска, дорогие и стильные наряды, никаких там бантиков и рюшечек. Украшения – лучше ничего, чем перебор, тут сто раз примеришь. Мужчины – да, всегда выбирала сама, правда об этом мало кто догадывался. Если разворачивалась битва на любом поле брани, я забывала, что такое нравственно и безнравственно, честно или не честно.

Со второй спутницей Афины, змеёй, у меня отношения не такие тёплые, но осязаемые – отметка от её укуса на лодыжке продержалась не долго, но зато навсегда врезалась в память. В тот год я прославилась на всю округу, потому что люди не помнили, чтобы кто-то когда-то пострадал от гадюк. Потом я натыкалась на них не раз. И однажды даже убила змеиного детёныша, разрубив его тяпкой на две части. До сих пор помню, как выкопала две ямки и закопала их по отдельности. Наверное, думала, что они могут срастись. Поступок, о котором сожалею по сей день, потому что погубила невинную тварь. И однажды старая ворожея сказала мне, что в этом есть знак – моя жизнь расколется пополам. Я допытывалась, что это значит.

– Увидишь, – ответила она и больше не добавила ничего.

II

– Отныне и навсегда греческое имя твоё…

– Пенелопа…

– Пенелопа! – выкрикнул вслед за мной длинноволосый грек, где-то ударил барабан, и все дружно зааплодировали. Мужчина пристально посмотрел мне в глаза и накинул через голову сине-белую ленточку с какой-то медалью. Следовавшая вслед за ним девочка бросила мне под ноги горсть засушенных лепестков роз, перемешанных с семенами. Моя правая рука на груди заметно дрожала. Честно говоря, я ещё мало осознавала, что произошло.

Мой взгляд выхватывал из общей картины то одну деталь, то другую: алтарь, наковальня, бронзовая голова божества, дымящиеся в чаше зелёные ветки, фреска с изображением солнца… Женщина в древнегреческом одеянии обходила людей, стоящих полукругом на лесной поляне, произносила по-гречески одну и ту же фразу, спрашивала и повторяла имена. Всё это очень походило на крестины в храме, поэтому я и решилась «узаконить» то имя, которое придумала уже давно – Пенелопа.

Выбрала я его не потому, что восторгалась добродетелями верной жены Одиссея или красотой Пенелопы Круз, хотя они того и достойны. У моей Пенелопы совсем другая история. Как-то я более внимательно прочитала житие святой Ирины Македонской, в честь которой, меня собственно и нарекли родители, и сделала для себя маленькое открытие: оказывается, византийскую царицу, пострадавшую за веру в Иисуса Христа, на самом деле звали Пенелопа. Имя Ирина (по-гречески – Ирини, что значит мир) ей дал Святой Дух, который сказал, что она будет нести мир людям. Так что имя Ирина и Пенелопа в моём сознании не имели разницы.

Мой брат всячески отговаривал меня от этого шага:

– Смотри, тут одни греки. Сейчас выгонят тебя, опозоришься.

Вообще-то я позориться не люблю. Но иногда мной движет нечто свыше, и тогда робость сменяется чрезмерной смелостью. Я сделала шаг, и мир не перевернулся. Никто не смеялся и не смотрел косо. С другими новонареченными я прошла несколько кругов вокруг алтаря, довольно взирая на далёкие пики Олимпа.

Потом, пока мы пили красное вино, ели пирог, ко мне подходили какие-то люди, спрашивали откуда я, поздравляли, хвалили за выбранное имя. Я отвечала, улыбалась, но не выпускала из вида человека в красном хитоне, который всё время притягивал моё внимание. Его облик и взгляд выдавали личность непростую, незаурядную. Казалось, он, скромно стоя в сторонке, лишь наблюдает за действом, которое сам же и режиссировал.

– Кто это? – наконец спросила я у молодой девушки в белом греческом платье.

От неё я узнала, что это был основатель движения поклонников культа Прометея Трифон Олимпийский, профессор Университета Стокгольма.

– Будешь теперь огнепоклонницей? – похихикивал брат, пока мы, минуя палаточный город и лавки с греческими сувенирами, спускались к своей машине.

– А если и так?

– А ты знаешь, что они считают, будто людей создал Прометей, а не Бог?

– Это же миф… В то время, когда жил Прометей, было возможно вылепить человека из глины и вдохнуть в него жизнь. Потом появились другие творцы и стали делать людей по-другому.

Брат рассмеялся:

– Я знаю только один способ, как их делать.

– Ну вот и сделал бы хотя бы одного!

– Надо подумать, Пенелопа, надо подумать! А ты, главное, не доходи до фанатизма, а то мало ли…

Я фыркнула неодобрительно:

– Достаточно того, что я фанатка Греции.

Да, Греция. Ради неё я забыла Париж, перестала восхищаться Римом, вычеркнула из списка любимых городов Бангкок. В какой-то момент всё начало меняться так резко, что теперь жизнь, действительно, как и предсказывала старая ворожея, разделилась на две части – до и после Греции.

Мой младший брат Андрей очень легко обзавёлся новыми контактами в риэлтерском бизнесе и теперь круглый год курсировал между Москвой и Салониками, что оправдывало и мои частые поездки в любимую Элладу. Пока он занимался сделками, я открывала новые места, делала фотографии, писала для сайта о Греции. На этом отрезке времени, занявшем года два, я поняла, что Москва – это не для меня, мой недолгий брак затрещал по швам и благополучно закончился желанным свидетельством о разводе.

«Слава Богу, что детей не нажили, – почти безучастно прокомментировала известие мама. – Да ты и не родишь теперь, годы-то идут».

Я не стала ничего доказывать и в свои сорок пять с хвостиком упорно пыталась найти свой путь. Правда, мои отношения с Грецией напоминали мне отношения с мужчиной, который не отвечает на любовь взаимностью – чем больше я старалась ей понравиться, тем меньше ей это было надо. Я наивно полагала, что частичка генов всё-таки возьмет своё, что я с лёгкостью уловлю мелодию греческого языка, с лёгкостью научусь танцевать греческие танцы, с лёгкостью постигну все тонкости греческой души. Но ничего не получалась. Время от времени я теряла веру в свои силы и в полной растерянности наблюдала, как в этом преуспевают другие. Может быть люди, далёкие от Греции и, в общем-то, от любви к ней, не придавали так много значения тому, что делали, и просто получали удовольствие. Я же свою любовь практически возвела в культ и не придавала значения жизни вне Греции. Но когда я была с нею, мне казалось, что она нарочно отталкивает меня, преднамеренно причиняет боль.

Мне всё время казалось, что нужно что-то делать, иначе жизнь промчится мимо: то пыталась повторить судьбу гида из фильма «Моё большое греческое лето», то уходила в подмастерье к художникам, то бралась за написание статей и рассказов о Греции. В конце концов, появился авантюрный план по изданию газеты на русском языке.

Мы с Олей сидели на зелёно-жёлтой лужайке, в тени Белой башни, обложившись по кругу свежими типографскими оттисками новой газеты. С залива дул свежий ветерок, так что было вполне комфортно. К счастью, нас никто не привязывал к кабинету, в котором из-за проблем с арендатором уже отключили электричество, и кондиционер всё равно не работал. Газета называлась «Салоники град» и на первой странице мы поместили, конечно же, её, Белую башню. Белую? Я скользила по ней взглядом снизу вверх, сверху вниз… Когда на побеленные стены деревенского дома обрушивается ливень, то после остаётся именно такой вот цвет – цвет буйволовой кожи.

Оля не давала мне сосредоточиться на текстах. Мы то и дело отвлекались на бабские разговоры о мужчинах и неудавшихся романах. Она переехала в Грецию из Украины, зацепилась, выучила греческий и даже работала на телевидении. Я не решалась спросить её об отношениях с Сашей. Она представила его как компаньона и хорошего друга. Но по каким-то разговорам и замечаниям я понимала, что это совсем не так. Особенно меня обескуражила её фраза при Сашином появлении: «Сколько раз тебе говорить, не надевай больше эту рубашку!».

Потихоньку подробности их прошлого и настоящего просачивались в нашу общую действительность и становились боле-менее понятными. Это был тот случай, когда мужчина и женщина не могли быть ни вместе, ни врозь. Некогда скрепив свою восторженную юношескую любовь кровью, сочившейся из двух ранок, они стали практически как брат и сестра – голубоглазая, русоволосая украинка и жгучий брюнет с греческими корнями из Цалки. Со временем каждый находил себе вторую половинку, но эта половинка, как правило, не проходила испытания дружбой между бывшими возлюбленными. Пары распадались, Оля и Саша по-прежнему были вместе.

Получалось так, что я, втиснувшись в этот союз по воле случая, стала поверенным лицом для каждого из них. И иногда Сашина откровенность превосходила Олину. Если Оля на очередной встрече шепнула мне, что сейчас у неё проблемы со здоровьем, мол только что из гинекологии, то Саша не оставил места для догадок: «У нас мог родиться ребёнок, но случился выкидыш». Саша очень хотел детей и семью.

А вот их попытки выудить что-то личное у меня ни к чему не приводили. Лишь однажды я полушутя обмолвилась, что влюбилась. Оля посмотрела на меня с подозрением, а Саша так, будто знал в кого. На самом деле Саша мне нравился, и я могла бы в него влюбиться при наличии взаимного притяжения. Но, как мне казалось, мы были в ситуации, схожей со стихами «…мне нравится, что я больна не вами». Но даже этот намёк на «нечто» так и остался намёком, интригой. В общем, «с этого места поподробнее» было прервано чем-то более важным, уж не помню чем. И после я была рада, что не проболталась. Может быть потому, что не хотела признаться даже самой себе – я дорожила дружбой с Сашей, больше чем любыми новыми отношениями.

III

Я думала о том, что первая встреча с этим мужчиной Икс точно не была подстроена свыше. Всё было обычно. Брат ждал коллегу для подписания каких-то договоров и просто попросил поприсутствовать и меня. Одеваясь во все голубое, под цвет моря, я представляла, какое впечатление произведу на этого незнакомого мужчину и слегка волновалась, заранее вкладывая в новое знакомство нечто особенное. Но внутри я сама на себя злилась: «Прям как девушка перед смотринами!»

Я вошла в бар у бассейна уверенной походкой, с дежурной улыбкой, но, увидев перед собой высокого красивого мужчину, неловко споткнулась и едва не упала в его объятия.

– Осторожно! – смущенно сказал он, машинально подавшись вперед.

Но помощь не потребовалась. Я первой протянула руку:

– Пенелопа.

– Очень приятно, Одиссей.

– Я на самом деле Пенелопа. По-гречески.

– Если уж по-гречески, то – Пинелопи, на «о» ударение.

– Ну я ж с вами говорю по-русски, – начала злиться я. Не называть же мне вас Одиссеа!

– Почему бы нет?

– Как-то коряво звучит.

– Зови меня Одя. Так нравится? – он продемонстрировал свои ровные и ослепительно белые зубы.

– Сойдет и Одиссей. Привычнее, – мрачно подытожила я.

Всё это время брат, перелистывающий бумаги, посматривал на нас с ухмылкой и, наконец, спросил:

– Что будете пить?

Официантка принесла фрапе и греческий кофе. Пока мужчины разговаривали о делах, я гоняла льдинки по краю высокого стакана, не спеша тянула свой любимый напиток из розовой трубочки и почти открыто рассматривала нового знакомого. Светлые кудрявые волосы, отнюдь не греческий нос, голубые глаза. Типичный дориец. Уж теперь-то я не заблуждалась на счёт того, как должны выглядеть настоящие греки. В ком-то из них был виден след низкорослых и черноглазых ахейцев, а в ком-то угадывались черты гомеровских светлокудрых героев.

Все они были по-своему притягательны и влекли меня своей необычностью. Но и с ними, знойными сынами Эллады, мои отношения не складывались. С каждой остановки я убегала в своё одиночество, единственное верное убежище. И там, устроив себе очередное судилище, вновь пыталась найти силы, чтобы верить и искать. Да, искать, не ждать! Ибо ждать я не умела. Я не искала мужчину на всю жизнь. Я искала мужчину на жизнь любви в Греции. Мне казалась, только обретя такую любовь, я достигну той гармонии, в которой нуждалась на чужбине.

Однако Одиссей форсировал события и уже через месяц сделал мне предложение. Я не была уверена, что это правильный шаг, но всё-таки приняла правильное колечко с правильным бриллиантиком.

– Не переживай, до свадьбы может не дойдёт ещё несколько лет, а может и никогда, – вместо поздравления отвесил мне брат, когда мы остались одни на кухне. – Застолбил мужик бабу, чтобы другие не позарились.

Он оторвал взгляд от тарелки, чтобы проверить мою реакцию.

– Ах ты, гадёныш! – беззлобно выкрикнула я и плеснула в него водой из стакана.

– Ты, глупая женщина! Что творишь!

Смахнул воду с лица и продолжил свою трапезу как ни в чём не бывало:

– Давай, готовься быть послушной женой-гречанкой!

– Не дождётесь! Ты думаешь мне именно это и надо?

– Мне надо. Пристрою тебя, чтобы отвязалась!

Теперь я схватилась за полотенце:

– Ну, ничего, сейчас я тебя вытру хорошенько!

Я гонялась за ним вокруг стола, и едва дотягивалась, чтобы хлестнуть побольнее.

– А Санторини? – остановил меня брат магическим словом.

– Что – Санторини? – я бросила полотенце на край стола.

– Ты же хотела там пожить, вот и поживёте. У Одиссея в Тире родственники, кажется тётя, а у меня к тебе поручение – поработаешь там с моими партнёрами.

– Нееее… Я твоими делами заниматься не буду, сам поезжай. К тому же, у нас газета.

– Вы свою газету будете делать до следующего года, помяни моё слово! Это ж греки! И какие проблемы? Есть Интернет.

– А ты не можешь по Интернету решать свои дела?

– Вот я как раз не могу. Ты мне там нужна.

– Ну, хорошо. Надо подумать, как всё устроить.

– Это не ты будешь думать, дурочка, а твой жених. Что за привычка брать на себя лишнее!

– Я о своей работе говорю. А о Санторини пусть он думает, я не против.

Так в мою жизнь не вошел, а врезался остров моей мечты. Сотрясение, цунами чувств и ещё одна маленькая смерть.

IV

Вечер приближался. В шесть я уже точно решила, что напишу: «Привет! Это была ошибка, что я дала тебе свой телефон. Я не знаю, почему. Я не могу с тобой встретиться». Отправила. После этого я задумалась. А ведь я ничего не знаю о нём! Женат ли он? Сколько ему лет? Наваждение …Безрассудство…. Неужели я совершенно не умею управлять своими чувствами и мимолётными порывами?

Часы шли, но никакого ответа не последовало. И только после девяти вечера посыпались сообщения с одним словом: «Эла!», что в данном случае означало: «Ну, давай, выходи!» Я не ответила.

В четыре утра меня разбудило новое сообщение с пожеланием хорошего дня. За окном ещё было темно, спать хотелось нестерпимо. «Придурок!» – выругалась я, но маленькая частичка сердца встрепенулась от радости. Хорошо он сделал или плохо, но я не могла не думать о нём. Всё утро, весь день. Прокручивала в голове то немногое, что связывало с ним, но чувства не поддавались никакому анализу. Кому-то рассказать? С кем-то поделиться? Не с кем. Кто меня поймёт? Оля? Саша? Мы не настолько близки. Брат, который недавно познакомил меня со своим надёжным преуспевающим другом в твёрдой уверенности, что практически устроил мою судьбу? Только не он.

От отчаяния я стала заглядывать в гороскопы. И мне казалось, что им следовало бы верить. «Будьте осмотрительны, из-за мимолетного увлечения вы можете потерять того человека, который вас, действительно, ценит». И всё в этом же духе.

Вечером я взяла бокал вина, устроилась в кресле на балконе. Идеальная завораживающая картина заходящего над кальдерой солнца щемила сердце. Видеть такую красоту и быть в полном одиночестве нестерпимо. Телефон лежал рядом. Можно представить, как в такие минуты, злят несвоевременные сообщения оператора связи о какой-нибудь новой услуге или сообщения друзей, которые некстати вспомнили о твоём существовании. И самое ужасное: от него – ни-че-го!

Я вернулась к холодильнику, налила ещё бокал вина. И вдруг: «Я приду к тебе сегодня?» Радость, трепет, тревога. Но ответила: «Думаешь, что говоришь?» «Да». «Тебе нужна другая женщина». «Я не хочу другую. Мне нравишься ты». «Хорошо. Но я предпочитаю более безопасное место для встречи». Действительно, не могла же я встречаться с мужчиной на глазах у родственников своего жениха, которые работали в соседней таверне и содержали этот семейный отель! «Тогда у меня дома?» – пришло очередное сообщение. Да, уж, шутник! «Ок», – ответила я, чтобы отделаться.

Когда мы встретились, он жестом показал, чтобы я шла за ним, открыл калитку. Я замерла на месте, поняв, что это – вовсе не шутка. Надо же, такое совпадение, живём почти что рядом.

– Эла! – обернулся он.

– Охи, нет! – шепотом сказала я и, резко развернувшись, пошла, нет, почти побежала, в сторону своего отеля. Мне казалась, что на меня смотрят из открытых окон домов, из ещё работающей таверны. В номере я вздохнула с облегчением – не наделала глупостей, какая молодец. Сходила в душ, перед зеркалом полюбовалась своим золотистым загаром, обновила его миндальным молочком и с облегчением забралась в кровать.

На следующий день я уехала загорать в укромную бухточку Комари, где обычно бывают только местные. Собраться с мыслями не получалось. Я пыталась читать, но никак не могла найти удобную для этого позу: то солнце слепило глаза, то затекала шея, то ломило локти. В конце концов, я прикрыла лицо косынкой и осталась лежать на спине.

– Ирини!

Я невольно вздрогнула и приподнялась на голос. Но звали не меня. Встретились две подружки, защебетали на греческом, активно жестикулируя руками. Я опять закрылась от солнца, заметив, однако, что девушки с любопытством посмотрели в мою сторону.

Минут через пятнадцать я не выдержала, пошла к морю. Ещё никогда вода не была такой тёплой, такой нежной. Она скользило по мне легко, как шёлк, подталкивала всё дальше и дальше. Я плыла и не могла остановиться, пока не испугалась этому неудержимому стремлению к горизонту.

В небе появился нечёткий птичий треугольник. Перевернувшись на спину, я наблюдала, как одна из птиц выбилась из общей линии, пыталась исправить положение, но потом оставила эти попытки и полетела в противоположную сторону. Одна.

Моё настроение резко изменилась. У берега я вдруг заметила, как мужчины и женщины возятся и играют со своими детьми, как они ведут какие-то беседы, ссорятся, смеются, кому-то звонят, кому-то отвечают на звонки. Одиночество, в котором я всегда находила утешение, вдруг придавило меня невидимым грузом.

Я вернулась под пляжный зонтик и почувствовала себя более защищённой. Казалось бы, совсем маленькое личное пространство, однако я уже не раз убеждалась, что без крыши над головой ощущаешь себя улиткой, лишённой домика. Достала телефон, проверила звонки и сообщения. Ничего. Хотела было снова взять книгу, но вдруг услышала на греческом:

– Тебя тоже зовут Ирини?

Рядом стояла та самая девушка, которую окликнула подружка. Теперь она снова была одна.

– Да, – улыбнулась я и сняла очки.

Потом, как всегда последовал каскад вопросов: откуда? почему учишь греческий? Нравится ли остров?

Наконец и мне удалось вклиниться тоже:

– А ты здесь живёшь?

– Да, родилась тут. И бабушки, прабабушки, все – Ирини.

– Наверное, гордятся, что живут на острове своего имени?

– Не думаю! – Ирини засмеялась, тряхнула копной тёмных кудрявых волос. – Привыкли, не считают это чем-то особенным. А некоторые и не знают, кто такая святая Ирини. Для нас остров как был, так и остался Тирой. Как Стамбул Константинополем.

– А у тебя красивые волосы, – с лёгкой завистью в голосе сказала я. – Здесь уже редко можно увидеть такие – только на древних фресках… Многие почему-то их осветляют, выпрямляют.

– Ах! – Ирини изобразила протестующий жест. – Я уже замучилась с такой причёской! Вот тебе как хорошо, никаких проблем, да?

– Это точно. Помыла, на ветру высушила и – вперёд!

– Ой! А я знаю, где ты живёшь! – Ирина присела на корточки и заглянула мне в глаза. – Я вспомнила, что видела, как ты выходила из отеля.

– Так ты тоже в Фире живёшь? Да, тут никуда не от кого не скроешься, все всё про всех знают, – я опять надела очки.

– Когда приезжают новые люди, они всегда на виду. Все гадают: откуда, насколько прибыли, куда ходят, что покупают. Ну, а о своих уже дано всё известно. Хотя повод посудачить всегда найти можно. Уже знаешь, об этой национальной особенности?

Ирини хитро прищурила кукольные глазки, помахала рукой знакомой семейной паре и, не дожидаясь моего ответа, по-свойски обняла меня за плечи:

– Эла! Идём, поплаваем!

– Я только что…

– Эла, эла!

И мне начинало нравиться это короткое слово, напоминающее по интонации наше «айда».

На следующий день я обедала в таверне, когда позвонила Ирини.

– Сейчас тоже подойду.

Мы заказали греческий салат, мидии в ракушках, маленькую жареную рыбку гаврос, по бокалу белого вина.

– Калимера!

Моё сердце будто кто-то дёрнул за невидимую вену.

– О, Коста! Как дела? Давно тебя не видела, – Ирини была явно обрадована. – Садись, садись! Это – тоже Ирини.

– Мы уже знакомы, – мужчина отодвинул стул рядом со мной.

Сидевшая напротив Ирини удивленно вскинула чётко выведенные природой брови:

– Когда успели? А ты знаешь, Ирини, он – мой одноклассник, очень хороший, очень! Правда!

– Да-да! – хитро, почти по-мифистофольски, улыбнулся Костас.

– И у него уже трое детей! – продолжала Ирини. – Вот молодец-то! Костас, покажи-ка фотки, и потянулась за его телефоном. – Они ещё в Праге? Отдыхают?

– Да, все у родителей жены, – с запинкой подтвердил Костас.

Мне казалось, что комок в моём горле застрял навечно, и я уже никогда не смогу вздохнуть.

Пока мы рассматривали малышей и выражали своё восхищение, Костас достал сигарету, закурил и заглядывая в панель телефона, изредка комментировал: «А вот это – самый старший». «А это мы на рыбалке». «А это – малышка, куколка моя».

У Ирини зазвонил телефон. Извинившись, она отошла в сторону.

– У меня здесь встреча с другом, – сказал Костас, как бы оправдываясь.

– А, понятно! – ответила я, ковыряя вилкой салат. – Всё хорошо?

– Да, отлично! Увидимся сегодня?

Я опять не знала, что сказать, ибо была уверена, что после такого разоблачения тема дальнейших отношений уже закрыта.

– Се фело, хочу тебя, – тихо сказал он и посмотрел так, что мне стало не по себе.

– Что хочешь? Мидии? Очень вкусные, вот возьми самую большую! – я строила из себя плохо понимающую греческий.

Он оценил мою игру, но и мидию всё-таки съел.

– Когда? – спросил он пронизывающим шёпотом.

– В час ночи, – почему-то ответила я.

– Хорошо, увидимся. – Костас взял ручку, забытую официантом, и написал на бумажной скатерти: «орэа эси орэа – прекрасна ты прекрасна». Встал из-за стола и перешёл за дальний столик, не дождавшись Ирини.

Я тщательно замалевала написанное и поставила сверху блюдо с салатом.

– Почему ушёл? – спросила она вернувшись

– У него здесь встреча

– А…. Знаешь, а вы ведь внешне похожи друг на друга, прямо как брат с сестрой.

– Правда? Не обратила внимания, – пожала плечами я и покосилась в сторону Костаса.

Может и похожи. Только потом, рассматривая его фотографии в Фейсбуке, я поняла, что это – копия моего папы в молодости. А все говорили, что я похожа на папу. Синдром похожести? Люди ищут себе подобных по интересам, взглядам… По внешности? Почему бы нет. Что тут за тайна – сказать сложно. Психологи вообще утверждают, что симпатия возникает в первые три секунды. Если это так, то я об этом сразу не догадалась.

– Как познакомились? – прервала мои мысли Ирини.

Как я могла рассказать ей правду?

В тот день я просто сидела на берегу, на старой лодке, делала наброски в небольшом блокноте для акварели. Он остановился в нескольких шагах, встретился с моим взглядом, подошел, заговорил по-гречески.

– Привет!

– Ты откуда?

– Из России.

– Одна?

– Одна.

– Почему?

– Так…

У меня не было никакого желания вдаваться в подробности. Карандаш выскользнул из руки. Он поднял:

– Сломался. Художница?

– Нет. Журналист.

– О! Есть здесь знакомые?

– Да, есть, родственники.

– Надолго приехала?

– На две недели.

– Хочешь написать о рыбалке?

– О рыбалке? Да, это было бы интересно.

– Можешь дать свой телефон? Я подумаю, в какой день лучше всё устроить и позвоню.

– А ты что, рыбак?

– Да, рыбак.

– Очень хорошо.

Потом я думала – далась мне эта рыбалка… Вернувшись домой, я схватилась за голову: «Что я наделала? Зачем я дала свой телефон? Какая рыбалка? Это же только предлог…»

Несколько дней я ходила к морю по другой улице и в другую сторону от пристани. Никаких звонков не было. Я почти что успокоилась. А вдруг я неправильно написала какую-то цифру в номере телефона? Хотя бы так и было!

Однако как-то в два часа ночи меня разбудило сообщение: «Калинихта!» Да, уж своевременное пожелание хорошей ночи, ничего не скажешь. Я не сомневалась, кому она могла принадлежать и практически до утра промучилась в тревожных метаниях. Что-то начинается… Да, бывает такое чувство, что что-то начинается. Но почему именно тогда, когда жизнь, казалось бы, выбрала правильную колею, когда на твоём пути уже появился достойный претендент с перспективами? Может быть, просто промолчать и ничего не будет?

Однако на следующий день я всё-таки подготовилась к нечаянной встрече. В первую очередь я открыла словарик и посмотрела, как по-гречески «догадываться» – этого слова я не знала. Предполагала, что при встрече он скажет:

– Это я послал тебе сообщение.

Я должна буду ответить:

– Догадалась. Я же не раздаю свой номер телефона направо и налево.

И хотя я по-прежнему обходила стороной место нашей встречи, но в этот день почему-то сделала лёгкий макияж и надела платье вместо порядком надоевших шортов и футболок. На самом деле всё это подверглось анализу позже, а тогда я ни в чём не давала себе отчёта. Кажется, просто собиралась пообедать в таверне.

И мы не просто увидели друг друга, а столкнулись на перекрёстке: я в белом платье, и он на белом мотоцикле. Может быть три секунды, обещанные психологами для взаимной симпатии, каким-то образом реализовались только в этот миг? Не знаю. Но со мной что-то произошло. На пристани он был совсем другим: нежный, немного заискивающий взгляд, робкая улыбка. Здесь: небритое лицо, глаза за тёмными очками, шлем… Искуситель, знающий себе цену. Всегда думала, что мужчины слишком себе льстят, полагая, что трехдневная щетина делает их сексуальными. А тут…

– Это я тебе послал ночью сообщение, – сказал он, как по сценарию.

– Догадалась, я же не раздаю свой номер налево и направо.

Было ощущение, что меня прижали к стенке.

– Когда встретимся?

– Давай в девять вечера у той же лодки, – к своему ужасу ответила я.

– Хорошо, в девять.

Der kostenlose Auszug ist beendet.