Buch lesen: «Силки на лунных кроликов», Seite 8
3.
Когда профессор вернулся спустя три с половиной дня домой, он прямиком рванул в погреб. Он не думал, что так всё получится, не знал, как всё обернется. Но это университетское руководство сидит на шее и погоняет им, как лошадью. В тот первый день он выехал на работу, как обычно. Но к обеду ему сказали собраться и выезжать в Минск на симпозиум доцентов. Он не смог даже заехать домой.
Ноги подкашивались, желудок сжимался. Кусок в горло не лез, ведь он знал, что дома в погребе ждет его малышка. Его Алиса.
Быстро открыв замок, он откинул крышку и сбежал по ступенькам. В нос ударил запах нечистот. Свет, как ни странно, горел. Стены были вымазаны дерьмом, повсюду была моча, ведро заполнено до краев. Алиса лежала на полу, без движения. Он тут же подхватил ребенка и положил на матрас. Она вся горела. Сперва профессор подумал отнести ее наверх. Но тут снова в нем заговорило чувство страха. Он не мог так рисковать. Даже когда на кону стояла жизнь Алисы.
Мужчина потрогал лоб. Горячий. Нужно быстро принимать меры. Он принес холодной воды, сделал компресс на лоб. Девочка открыла глаза на мгновение. Он попытался поговорить с ней, но, казалось, сознание ее было далеко. И всё же она смогла выпить лекарство от жара. Кашлянув несколько раз, ее тело обмякло. Это, очевидно, был бронхит или воспаление легких. Температура в погребе стала слишком низкой. Нужно было включить обогреватель.
Профессор судорожно метался из стороны в сторону, думая о том, что делать, если девочка умрет. Он вдруг поймал себя на мысли, что это было бы не так уж и плохо. По крайней мере, никакого страха быть пойманным. Он просто избавится от нее, как избавился от велосипеда. Но тут же мысль растворилась, как грязное пятно под действием щелочи. Какие мерзкие мысли иной раз приходя в голову человеку. Он пару раз ударил себя по голове. Несильно, но так, чтобы почувствовать собственный гнев. Конечно, малышка не умрет. А если вдруг ей станет хуже, он просто возьмет ее на руки и отвезет в больницу. А что будет потом? Неважно…
Алиса металась из стороны в сторону на промокшей простыни. Весь матрас был мокрым – хоть выжимай. Пахло мочой. И еще у девочки открылся понос. Просидев в погребе целую ночь, профессор всё же решил перенести девочку наверх. Он уложил ребенка в свою постель, продолжая делать компрессы. Когда она приходила в себя буквально на пару минут, он поил ее водой и парацетамолом. Затем она снова засыпала. Но уже к вечеру судороги прекратились, она перестала бредить.
Чистые постели, мягкая кровать и рассеянный солнечный свет, проникавший в комнату сквозь тонкие занавески, помогли ей. Пока девочка спала наверху, мужчина отчистил погреб от нечистот, сменил матрас, постелил свежее белье. Старое стирать смысла не было. Только сжечь. Стоило купить еще один матрас на всякий случай.
Хоть в погребе и была какая-то вентиляция, запах въелся в стены так, что, казалось, не выветрится никогда. Он не мог допустить, чтобы девочка пришла в себя и увидела его комнату. Тогда она поймет, что может жить наверху. А для него это было смерти подобно.
Когда ее состояние значительно улучшилось, он перенес ее обратно. Включил обогреватель на максимум, чтобы девочка не замерзла.
– Ты злишься на меня? – спросила девочка, открыв глаза.
– На что это?
– Я сама включила свет.
Профессор улыбнулся и погладил ее по голове.
– Нет, конечно. Нет.
Казалось, она не помнила ничего из последних дней. Ни того, что он бросил ее на три с половиной дня, ни того, как она пила мочу, ни дерьма на стенах, которое размазала сама. Ничего.
В следующий раз он оставит ей воды побольше…
Единственное, что Алиса хорошо запомнила, – это ярость. Ярость, которая наполнила ее душу. Гнев, который вырвется наружу…
Глава 12.
Подзорная труба
1.
Майор вертел в руках бумажку. Вглядывался в нее, как первоклассник, который только что научился читать. Буквы и цифра прыгали перед глазами. Родство между девочкой и женщиной, которую звали Катерина Малько, составляло девяносто девять процентов.
В кончиках пальцев Павел чувствовал покалывание, как будто там разразилась гроза. лоб стал мокрым от пота. Неужели это правда? Он даже слегка ущипнул себя, чтобы убедиться, что не спит. Нет, это был не сон. Быть может, конечно, ошибка. Но не сон. Теперь нужен повторный анализ, а также анализ на отцовство.
Только сейчас Павел вдруг понял, как долго и сильно укрепилось в нем недоверие к миру. Как слабо он мог верить в то, что люди обычно называют «чудом». Но это не было чудом. Девочка, пропавшая без вести двенадцать лет назад, нашлась. Тот, кто похитил ее, сам вернул ее миру, да к тому же еще написал ее имя. Он вспомнил грязный пакет из крафтовой бумаги, который мог отправиться на свалку.
Теперь работы только прибавится. Возможно, всё закончено для бедных родителей, живших в аду, но не для него. Это начало. Придется спихнуть остальную работу на другие отделы. Теперь это его работа. Найти психопата, который испортил столько жизней.
Майор знал, что это будет ударом для всех близких девочки. Но ведь она жива. Только как ей об этом сказать?
Алиса много времени проводила в кабинете психолога. Психиатрическая экспертиза показала, что девочка здорова, если не считать задержки в эмоциональном развитии. Но это не помешает ей жить. И ее агорафобия, в конце концов, – это не смертельное заболевание. Пройдет время, и всё наладится. Мир знал много похищенных и возвращенных детей. Многие из них смогли вернуться к нормальной жизни, завести семьи, собственных детей…
Павел вдруг представил Алису совсем взрослой женщиной и… фантазия оборвалась, не успев даже обрасти несколькими штрихами. Не было там ни семьи, ни детей, ни дома. Ничего не было. Панический страх охватил сердце мужчины, и он был вынужден сесть на стул. Тонкие руки Ани подхватили его. Почему-то сейчас ее прикосновения не успокаивали, а наоборот, раздражали его. Мужчина слегка отстранился, и молодая следователь почувствовала это. Между ними всё было кончено.
2.
Катерина пристально смотрела в результаты анализов. Так же, как и Павел накануне. Она примчалась из Гомельской области сразу же, как только ей позвонили.
– Это может быть ошибкой, так?
– Вероятность ошибки низкая. Но мы сделаем повторный тест. И еще сделаем тест на отцовство… Если вы не против.
Женщина удивленно уставилась прямо ему в глаза. Что-то неприятное, давящее было в ее взгляде.
– Думаете, она может быть моей дочерью, но не дочерью моего мужа?
Павел, конечно, не думал об этом. И ему было всё равно. Тест на родство с отцом делался в два, а то и три раза быстрее, и он дал бы дополнительную гарантию того, что Алиса их дочь. Но была небольшая вероятность того, что девочка могла быть зачата другим мужчиной, и тогда тест на отцовство не совпал бы. Это могло бросить тень на женщину, и создать кучу ненужных проблем расследованию.
Майор поежился. Хотелось послать женщину ко всем чертям, но он, конечно же, сдержался.
– Нет. Конечно, нет. Двойной анализ мог бы дать стопроцентную вероятность того, что это ваша дочь.
– Это не моя дочь.
Павел мог ожидать любой реакции: истерики, радости, слез, обморока – но только не этого. Разве мать, нашедшая своего ребенка, не должна быть счастлива?
– Но анализ лгать не может, – Павел попытался говорить спокойной.
– Вы же видели ее. Она не такая, как на фотографиях.
– Прошло двенадцать лет, Катерина Антоновна.
– Но я бы точно узнала свою дочь. Смотрите, – женщина полезла в сумку и судорожно начала что-то искать. Руки ее тряслись. Это была паника. – Вот.
Она показала майору цветную, немного поблекшую фотографию. Это был портрет маленькой девочки с большим бантом на голове. Светлые волосы обрамляли круглую головку с пухлыми щечками. В камеру смотрели светлые зеленоватые глаза. Та же девочка смотрела с экрана монитора, стоя рядом с желтым велосипедом.
– Тут ей только исполнилось пять. Это было в две тысячи пятом. Посмотрите же на ее волосы, на ее глаза, на ее улыбку!
– Я понимаю. Но дети с возрастом меняются.
– Неужели? – она снова злобно посмотрела на него. – Вы хотите подсунуть мне чужого ребенка! Я знаю!
Он едва сдержался, чтобы не заехать ей в глаз. Ради кого они только стараются? Но затем одернул себя и вспомнил: перед ним человек, который пережил горе. Сломленный человек. Разбитый.
– Сначала вы все хотели спихнуть вину на нас с мужем! А теперь пихаете мне чужого ребенка!
– Мы не вели это расследование, – успокаивал майор.
– А мне плевать! Вы все одинаковые!
– Вы должны встретиться с Алисой… с девочкой еще раз. Может быть, вы всё-таки узнаете ее.
Женщина швырнула бумажку. Она сделала такое движение руками, будто хотела вцепиться в собственное лицо, но не смогла. Павел рассмотрел на ее кистях несколько красных пятен, похожих на ожоги. Ногти были коротко острижены, несколько прядей темных волос выпали из прически.
– Хорошо! Хорошо! Может, вы так быстрее отстанете от меня!
3.
Не так уж сложно сказать матери, потерявшей своего ребенка, что ее дочка нашлась. Куда сложнее объяснить ребенку, который никогда не знал мать, что она теперь существует. Павел понятия не имел, как Алиса отреагирует на это. Но хотел сказать ей обо всём сам.
– Алиса, мы нашли твоих маму и папу.
Девочка вскочила с пола. Книга, которую она читала, вывалилась из рук.
– Вы нашли папу? Папу? Как он?
Она выбежала из комнаты, напрочь забыв про дневной свет. Хотя за окном в свои владения уже вступил октябрь, света в квартире было еще достаточно.
– Папа! Папа!
Теперь она была похожа на совершенно обычного ребенка, который с нетерпением ждал папу с работы. Павел вдруг вспомнил, как его маленький сын когда-то встречал его так же. А отец всегда приносил ему что-то вкусное. Куда всё это делось?
– Папа… – прошептала она, удостоверившись, что квартира пуста.
– Алиса, сядь, послушай.
Он завел ее обратно в темную комнату и усадил на кровать.
– Когда ты была совсем маленькой, тебя забрали у настоящих мамы и папы.
– Нет, неправда, – сказала Алиса. – Они меня выкинули.
Павел широко открыл глаза. Он слышал такое впервые. Всё время до этого девочка делала вид, что не знала о существовании своих настоящих родителей.
– Почему выкинули?
– Им не нравилось, что я болею. Они не могли сделать для меня пузырь.
– Нет, Алиса. Тот, кто рассказал тебе это, солгал. Ты понимаешь?
Она безучастно опустил глаза, а потом снова посмотрела на него.
– Все взрослые лгут детям. Разве не так?
Что он мог ответить ей? Запротестовать? Но тогда это тоже была бы ложь.
– Да. Но есть хорошая ложь, а есть плохая. Тот, кто называл тебя своим папой, – лжец. Он плохой человек.
– Как вы отличаете плохую ложь от хорошей?
Павел ощутил, как его лицо вспыхнуло, будто кто-то прошелся по нему горячим утюгом. Он не знал, что ответить девочке. Взяв Алису за руку, он повел ее в свой кабинет. Включил компьютер.
– Смотри. Читай.
Он открыл ей все архивные новости того года, когда Евгения Малько пропала без вести. Алиса, нахмурившись, но увлеченно читала скупые хроники. Она увидела фотографию, на которой улыбалась маленькая девочка. И этот желтый трехколесный велосипед. Внезапный страх заставил ее сердце сжаться. Она вдруг прикоснулась пальцами к своей голове. Сама не знала, почему ей захотелось сделать это.
Снова и снова, раз за разом, она читала сухие отчеты и репортажи.
– Это ты.
Алиса вздрогнула, услышав голос над своим ухом.
– Нет! – закричала она. – Нет!
Она снова закрыла уши руками, как будто так могла отмахнуться от правды. Только для нее это была ложь.
– Вы не хотите искать моего папу, поэтому придумываете всякую чушь!
– Мы найдем твоего папу, не сомневайся, – сухо сказал Павел.
Мужчина взял девочку за руку. Следы от шнурков давно рассосались.
– Вот, что произошло тем утром. Ты уехала на велосипеде далеко от дома, заигралась. И на дороге появился человек, который захотел похитить тебя. Украсть, как крадут кошельки или драгоценности. Вот, что случилось, Алиса. То есть Женя. Тебя зовут Женя.
– Нет! – закричала девочка и вырвалась из рук Павла.
Но побежала она не в комнату. Она внезапно рванула к входной двери и судорожно начала дергать за ручку, не зная, что дверь заперта на несколько надежных замков.
Дневной свет ласкал ее бледную кожу, но она не замечала, не понимала, что продолжает жить. Дергала замки, крутила их, как маленький ребенок. Упиралась плечом прямо в дверь, будто она так могла распахнуться. Павел подошел к ней и легко прикоснулся к плечу. Она была в длинной мужской балахонистой майке и широких тренировочных штанах. Только руки были обнажены. Она, почувствовав теплое прикосновение, успокоилась. Ее плечи задергались, она начала плакать. Затем прильнула к его груди и спряталась там, как маленький котенок.
Как ему не хотелось отпускать ее! Никто не будет заботиться о ней, никто не объяснит ей, что дождь не убьет ее, никто не полюбит ее.
– Смотри, смотри! – Павел удивленно зашептал, слегка одергивая Алису. – Это зайчик!
Алиса успокоилась и посмотрела. Октябрьские тучи разошлись, открыв солнце. Один луч проник в квартиру, упал на стекло настенных часов, отбросив солнечного зайчика прямо на руку девочки. Она, как завороженная, смотрела на яркое пятно, обрамленное слабой бледной радугой. Девочка медленно двигала рукой, чтобы увидеть, как «зайчик» будет себя вести. Он оставался на том же месте.
– Кролики? – внезапно спросила она, как будто в пустоту, как будто во сне.
– Солнечный зайчик.
– Лунные кролики…
Тучи снова наползли, и «зайчик» медленно исчез. Тогда глаза Алисы наполнились ужасом, крик застрял в горле: она поняла, что это солнце. И тогда Павел снова крепко обнял ее. Крик так и не вырвался. Ее тело обмякло, и он отнес девочку в комнату, уложил на кровать, накрыл одеялом. На него уставились стеклянные завороженные глаза.
– Теперь я умру? – ее глаза всё так же смотрели куда-то в пустоту.
– Нет, – спокойно ответил. – Я тебе обещаю.
– Ты врешь. Как и все.
Она перевела взгляд своих медных глаз на него. А ведь ее мать была права: глаза совсем другие.
– Завтра ты проснешься целой и невредимой, и тогда поймешь, что я не вру. Тебе врал кто-то другой.
Две слезы синхронно, как пловцы, скатились по обоим вискам, оставив маленькие мокрые пятнышки на подушках. Как можно вылечить двенадцать лет лжи? Ни один психолог в мире не сможет сделать это. Ему сейчас хотелось обнять своего сына. Тихо, без слов и разговоров. Просто обнять.
4.
Этим утром Алиса отказывалась выходить, и только после долгих уговоров, ее смогли укутать в одеяло с ног до головы и усадить в машину, чтобы отвезти в клинику.
Майору пришлось рассказать психологу о произошедшем вчера, и та сделала выговор. Нельзя бросать измученному раненому ребенку правду в лицо, как мокрую тряпку. Это и вовсе чудо, что она согласилась выйти из дома.
По дороге в клинику Алиса сделала маленькое отверстие в одеяле, чтобы внешний мир просочился к ней. Так она не делала никогда, но сегодня она была живой, кожа не болела, не было никаких признаков смерти. И эта маленькая импровизированная подзорная труба из одеяла помогла ей увидеть огромный мир. За окном машины проносились дома, деревья, люди, собаки. Это было так удивительно и быстро, что ее едва не стошнило. Но утром девочка отказалась от завтрака, так что извергать из себя было нечего.
Ей предстояло сегодня встретиться с… мамой. Это было страшнее, чем солнечный свет. Та ли это мама, что бросила ее, больную, умирающую? Зачем все эти люди возвращают Алису к злой ведьме?
Девочка отказалась «выходить» из одеяла. В широком помещении для групповой терапии находились психолог, психиатр, майор и женщина с темными волосами цвета спелой сливы. Прошло несколько часов, прежде чем девочка согласилась вылезти из «кокона». И только потому, что ей стало невыносимо жарко. Она ощущала себя младенцем, засидевшимся в утробе матери.
Свет в помещении приглушили. Майор ощущал слабый запах пота. Волновались все. Мать и дочь сидели друг напротив друга, как преступник и прокурор на очной ставке.
– У нее черные волосы и карие глаза. Неужели вы не видите? – снова начала женщина.
Психолог, женщина того же возраста, что и Катерина, ответила спокойно и вкрадчиво, сев рядом с Алисов:
– С возрастом практически у всех волосы темнеют. В детстве у Алисы были русые волосы, затем стали темно-русыми.
– А глаза? Глаза! – женщина нервно указало пальцем на худого подростка в широкой свободной одежде.
– Цвет глаз иногда формируется до восьми и даже десяти лет, – ответила психолог.
– У моей дочки были зеленые глаза.
– Если вы присмотритесь, у Алисы тоже зеленоватые глаза.
– Не понимаю, зачем вы…
– Катерина Антоновна, если вы не готовы… – начал было майор, но психолог строго посмотрела на него с выражением «не-встревайте».
Всё это время Алиса терпеливо сидела, опустив голову так, чтобы волосы могли закрыть ее лицо. Ей нужна была нора. Сейчас, как никогда, ей нужна была ее темная уютная нора.
– Алиса любит кроликов, да? – психолог достала маленького плюшевого кролика из сумки. – И еще книги.
– Так как мне ее называть? Мою дочку звали Женечка, – сказала женщина, задрав подбородок вверх, как капризный ребенок.
Майор снова почувствовал желание дать ей в челюсть. Но не имел даже права думать о таком.
Все трое: психолог, психиатр и майор – переглянулись.
– Мы решили, – начала психолог, – будет лучше оставить всё, как есть.
Женщина-мать удивленно уставилась на нее.
– Вы с ума сошли?
– Послушайте, – вступил психиатр, молодой мужчина лет тридцати, – девочка всю жизнь прожила с этим именем. Она и без того испытывает стресс. Дайте ей время.
– Что вы можете знать о стрессе? Это не вас обвиняли в убийстве собственной дочери! Где вы были тогда? – теперь ее слова были обращены к Павлу. – Чем вы занимались? А я вам скажу! Копали наш огород в надежде найти ее тело!
– Меня там не было… – попытался оправдаться майор.
Катерина встала, крепко держась за свою сумку.
Психолог попыталась утешить ее, подошла и взяла за руку.
– Мы знаем, как нелегко вам пришлось. Но ваша дочка жива, вот она. Посмотрите хорошенько на нее. Это ее нос, ее лоб, ее руки.
Казалось, слова врача немного успокоили Катерину. Она и правда пристальнее посмотрела на девочку. Подошла к ней почти вплотную. Взяла ее резко за подбородок, майор дернулся, но психолог сделала предупреждающий жест рукой.
Девочка в ужасе распахнула свои большие глаза и посмотрела прямо на женщину. Да, та и правда была похожа на ведьму из сказок. Только вот глаза были очень уставшими, заплаканными.
– Ничуть не похожа, – прошептала женщина. Но голос ее слегка дернулся, ноты зазвенели в этом пустом большом пространстве.
Майор, не в силах сдерживать приступ удушья, вышел из помещения, спустился на первый этаж, распахнул входную дверь. Лучше не видеть, как они заберут Алису, увезут ее за сотни километров. Почему ему было так жаль себя? Как будто своей привязанностью к несчастному ребенку, он мог искупить вину перед собственным ребенком. Вину, которую он спрятал слишком глубоко внутри.
Павел не мог надышаться прохладным сумрачным туманным утром. Он держался за стену, боясь, что может упасть прямо на крыльцо клиники для умственно отсталых детей. Если Алису не заберут, она надолго поселится здесь. И тогда никто не сможет помочь ей.
5.
Тряска дороги успокаивала Алису. Она лежала на заднем сидении машины майора, укутанная одеялом. Это была ее собственная маленькая нора. В темноте и тепле она не испытывала страха. Пока рядом с ней был этот мужчина, в доме которого она провела много времени. Дорога напоминала ей тот момент, когда ее увозили прочь из норы. Тогда она услышала, что больше не болеет, что она вылечилась. Тогда девочка испытывала неописуемый ужас. И когда впервые почувствовала ветер на своей голой коже, почувствовала, как покрывается мурашками. В тот момент она практически уже была мертва. Она точно это знала.
Но сейчас ей не было страшно. Клонило в сон, хотелось есть. Хотелось вернуться в дом майора, хотелось продолжить писать историю о маленьком мальчике в пузыре. Сейчас еще немного, и всё это закончится.
Лицо папы в памяти растворялось, как кусочек сахара на дне кружки горячего чая. Она пыталась вызвать его образ, вспомнить его, но ничего не получалось. Девочка провалилась в сон.
Туман расступался, первые желтые листья медленно парили в воздухе, пока машина майора двигалась по трассе со скоростью сто километров в час. В машине было только три человека. Павел иногда вглядывался в зеркало заднего вида, чтобы убедиться, что девочка всё еще там. Ее мать сидела на пассажирском сидении, отказавшись от близкого контакта с незнакомой ей девушкой.
Она, женщина, смотрела куда-то в одну точку на горизонте и вертела в руках нагрудный крестик. Возможно, молилась. Иногда украдкой он смотрел на Катерину, чтобы распознать в ней родство с Алисой. Но они мало были похожи. Ровно так же, как и два чужих человека, столкнувшихся на улице. Возможно, человек впитывает в себя черты того, с кем живет много лет, а не того, от кого рожден.
Произнесет ли она когда-нибудь слово «мама»?
Ему не хотелось, чтобы эта дорога когда-нибудь кончалась, поэтому намеренно иногда снижал скорость. Но пять часов всё равно пролетели стремительно, словно фантик от конфеты на ветру.
Павел ожидал увидеть деревню с покосившимися деревянными домиками и грязными улицами. Но поселок оказался ухоженным, по обеим сторонам дороги высились двухэтажные особняки, а за бетонными заборами росли конусообразные туи. Дом, в котором предстояло жить Алисе, в котором она родилась, выделялся на фоне остальных, как белое облако. Первый этаж из двух был оплетен каким-то ползущим растением, терявшим в это октябрьское время свои листья. Дом был окружен огромным садом с яблонями, грушами и сливами. Этот год не был урожайным, так что только на одной яблоне виднелась пара плодов.
Ей здесь будет хорошо. Как дома…
Внезапно эта мысль пронеслась в голове Павла. Почему, как дома? Он вдруг вспомнил ее скупой рассказ об узком пространстве и маленьких деревьях. Это был деревенский участок…
Майор инстинктивно оглянулся вокруг. Где-то здесь, совсем недалеко, двенадцать лет назад девочку похитили. И тогда тишина навсегда завладела этим местом. Мертвенная, давящая, вечная.
Мужчина отдал женщине плюшевого кролика и несколько любимых книг Алисы. Та неохотно взяла вещи, скорчив недовольную гримасу.
– Спасибо, – бросила она небрежно.
– Она боится открытого пространства и…
– Я всё знаю, мне объяснили, что к чему.
– Вы можете звонить в клинику…
– Когда вы собираетесь найти его? – спросила Катерина.
От неожиданности этого вопроса Павел слегка пошатнулся. Алиса стояла рядом с ним, накрытая одеялом, будто живой труп.
– Мы уже работаем над этим.
Нервный смешок вырвался из груди женщины. Она не верила ни единому слову этого человека. Он развернул к себе Алису и присел перед ней так, чтобы можно было видеть ее лицо в тени одеяла.
– Ты теперь будешь жить здесь, Алиса, понимаешь?
Она покачала головой так сильно, точно пес, отряхивающийся от воды.
– Я поеду с тобой, – сказала она и схватила Павла за руку. Так крепко, что он почувствовал боль.
При этом рука ее выскользнула из-под одеяла, но девочка, казалось, этого даже не заметила. Мужчина снова присел перед ней, как перед маленьким ребенком, которым она, однако, уже не была.
– Алиса, ты теперь дома.
– Нет! Нет! Нет!
Внезапная ярость овладела ее телом. Она брыкалась и лягалась, как теленок, которого вели на убой. Одеяло сползло с нее, но девочка снова не обратила на это внимание. Высвободившись, она, казалось, еще яростнее начала кричать. Майор знал, что остановить ее можно только в крепких объятиях. И спустя несколько минут девочка затихла.
И когда он попытался накинуть на нее одеяло, Алиса оттолкнула его руку. Сейчас она больше всего на свете хотела умереть. Как тот мальчик в пузыре.
Внешний мир представлялся ей огромным безбрежным космосом, в котором нужно было дышать как-то иначе. Она, словно рыба, выброшенная на сушу, хватала ртом воздух, но насытиться им никак не получалось.
И умереть тоже не получалось. Хотя солнца и не было, дневной свет оседал на ее коже, не причиняя никакого вреда. И выглядели ее руки совсем иначе. Теперь она убедилась, какой белой была ее кожа. Белее, чем молоко. Белее, чем бумага, на которой она рисовала.
Ее воля была сломлена. Хватит сопротивляться. Так говорил папа.
Майор отпустил Алису с женщиной, но сам еще долго смотрел на колыхавшиеся занавески соседских домой. Люди, конечно же, знали обо всем еще до того, как девочка вернулась. Люди всегда всё знают лучше. И если кто-то и превратит жизнь девочки в ад, то это не психологи, не врачи. Это простые люди.
