Потом, потерев ладони и с вожделением глянув на холодильник, но произнеся вслух: «Ладно, успеется», уселся на стул, пододвинув его поближе столу, стопка с листами и ручкой лежала тут же. Довольный, председатель приготовился писать… И тут его осенило: ни имени, ни фамилии своего нового бухгалтера он и знать не знает. Но Бляшкина это даже обрадовало: повод появился наведаться лично и познакомиться. Осталось только дождаться хотя бы восьми часов. Хотя нет – лучше семи.
Участковый вышел на крыльцо и достал папиросу.
Глава 4
Бляшкин не дотерпел ни до 8, ни даже до 7, а, как говорят на селе: побёг на самую окраину, к бывшему Митькиному дому. Благо, повод был. Прибёг, глянул на часы. Шесть. Ничего. Подождет.
– Доброе утро, чтой-то вы в такую рань?
Она стояла на пороге. Все в тех же темных очках: солнце-то уже вроде час как взошло и день обещал быть погожим, хотя роса еще напоминала о предутренней зяби.
На ней – обтягивающие, столь непривычные глазу Бляшкина, джинсы, кеды и какой-то серый свитер, до самых колен. Причесана? Ну, разве что руками, впопыхах, впрочем – растрепанность только придавала ей шарма.
Заготовленная Бляшкиным речь о приеме незнакомки на работу, для чего, значит, надобно, выяснить ее, незнакомкино, имя, застряла у него в пересохшем горле и навеянная «Абсолютом» бодрость куда-то враз улетучилась.
– Простите, а во сколько у вас магазин открывается? Мне бы чайник купить с кипятильником и из продуктов кой-чего.
Услышав все это, Бляшкин только кивнул, как-то нарочито хлопнув челюстью и уже развернулся, дабы, как и давеча за постелью, рвануть домой за чайником. О том, что он скажет при этом уже стопроцентно проснувшейся и копашащейся во дворе жене, не подумал. Но бежать не понадобилось.
– Вы куда? Я сейчас не голодная. Магазин же у вас есть?
– Ага, в десять открывается, если Клавкина сеструха не проспит – как-то растерянно кивнул председатель, так и не решив: бежать-таки ему за чайником или остаться. Терзания были недолгими.
– Да вы не переживайте, это не срочно.
Бляшкин переживать перестал и, наконец, вспомнил, для чего он, собственно, примчался ни свет ни заря.
– Я вас на работу хочу устроить, бухгалтером, только мне вот – председатель даже как-то замялся – им ваше нужно и фамилия.
Она как-то запросто представилась. И Бляшкин застыл в растерянности. Нет, то есть он собрался идти обратно в правление, но… но идти никуда не хотелось. Он вот стоял и пялился. То на Яну – так звали его будущего бухгалтера, – то по сторонам, пока она не разрядила обстановку.
– Ну, что, пойдемте, я готова.
– Куда? – вновь, как и при их первой встрече, задал донельзя глупый вопрос бывший участковый.
– В это, как его, правление ваше, мне ж, наверное, заявление написать надо и расписаться в нем?
Бляшкин, от перспективы совместной прогулки, аж подпрыгнул слегка от радости и как-то ловко притопнул, при этом не забыв хлопнуть себя по лбу: этак как же он совсем забыл о заявлении, которое устраивающийся на работу должен ему написать. Последний раз Колька такое строчил, точнее – мамаша его, а Колька только расписался.
В общем, она спрыгнула с порога – прыгать было целесообразнее и безопаснее, нежели наступать на полусгнившие и ненадежные ступени и почти пробежала по героически вытоптанной вчера Бляшкиным тропе, подцепив свитером, по пути, пару репьев, которые председателю страсть как захотелось вырвать. Не решился. Отчего расстроился и удивился. Удивился потому, что по части баб в молодости был не промах. И в клубе отплясывал, и на медляк пригласить мог, и на мотоцикле – «ижаке» – покатать, и на сеновал сводить.
«Но то местные девки» – оправдал сам себя бывший участковой. В самом деле, Яна была какой-то другой. Даже странной. Шли молча. Перейдя речку по узкому мосту, они оказались подле родника. Бляшкин аж рванулся к нему, отпихнул круглую деревянную крышку, с грохотом упавшую от непросыхающую подле родника черную утоптанную землю и ловким движением спустил вниз привязанное скрипучей цепью ведро, которое с гулким эхом ударилось о воду.
Вытащив ведро и, при этом, половину расплескав себе на штаны, председатель поставил его на край родника и как-то неуверенно, с застенчивой – столь ему несвойственной – пробормотал:
– Вот эта… свежая… наша… родниковая.
Яна рассмеялась.
– Полейте мне на ладони, пожалуйста, я с утра толком и не умылась.
В общем, по окончании умывания и питья председатель с почти что новым бухгалтером проследовал до правления, мимо собственного дома. Он и не подумал его обойти задами, дабы жена или кто из соседей не заметили.
Заметили. И жена. И соседи. Но бывшему участковому было не до этого: если не на седьмом, то на небе, так, четвертом он точно находился. Когда они дошли до правления, уже стало тепло, небо стало чистым, с небольшим вкраплением облаков; где-то прогудела машина, замычала чья-то корова, устроили перекличку петухи и кудахтали куры.
В правлении Яна стянула с себя свитер и осталась во вчерашней майке с черепом, а Бляшкин вновь, движимый любопытством, закосился на ее татуировку на правом плече, безуспешно силясь ее разглядеть, попутно проговорив.
– Вы, это, садитесь, вот ручка с листом.
Словом, через пару минут заявление было написано, нужная печать поставлена и новый бухгалтер готов был приступить к своим обязанностям.
О том, что об «околдовавшей» – это ж было «все понятно» – председателя незнакомке уже вовсю судачили в деревне, Бляшкин даже не представлял. А зря.
Глава 5
День пролетел для Бляшкина как один миг. А то и быстрее. Председатель еще пожалел о быстром его завершении: как-то уж слишком расторопно солнце скрылось за горизонтом. Новый бухгалтер радовала глаз не только внешне, но сноровкой в работе и еще усидчивостью, коей бывший участковый не обладал совсем и более пяти минут за бумагами не мог усидеть в принципе.
Все бухгалтерские бумаги за последний год были сверены, что-то в них исправлено, что-то скорректировано. То, что в председателевой бухгалтерии не все ладно, стало понятно где-то через полчаса, когда Яна принялась качать головой и все чаще, не отрывая глаз от цифр, повторять: «Простите, а вот здесь у вас…».
Бляшкин отвечал не всегда внятно, в конце концов признавшись, что ни черта в этих де;бетах и кре;дитах не понимает. Яна в ответ только улыбнулась и поинтересовалась наличием компьютера. Ибо с ним, по ее словам, работа пошла бы побыстрее.
Председатель только развел руками и машинально оторвал репей с рукава висевшего на стуле Яниного свитера. Компьютер – монитор, точнее – она, таки, потом разглядела: стоял он в углу на полированной тумбочке и был накрыт белым покрывалом – по советской еще деревенской традиции, только применимой к телевизору. То, что в деревне нет интернета, она также быстро догадалась.
Бляшкину пришлось пару раз отлучиться из правления. Ненадолго. Но даже это доставило ему невыразимую душевную рану: совсем не хотелось расставаться со столь ценным сотрудником. Впрочем, одна из отлучек была связана с походом в сельпо, дабы купить что-нибудь к чаю. На свое усмотрение. Ибо Яна на соответствующий вопрос ответила: «Йогурт какой-нибудь».
Бляшкин скупил в сельпо все йогруты, включая просроченные, взял батон белого. Вчерашний. Поскольку сегодняшнего не было, и еще купил полкило залежалой колбасы, так как незалежалая отсутствовала.
По ехидному взгляду скучавшей за прилавком, в окружении мух, дородной Клавкиной сестры, председатель понял: она в курсе новой сотрудницы, только вот спросить побаивается. Бляшкина вообще в селе многие побаивались, особенно пьяного. Да и к трезвому относились с опаской.
Вернувшись в правление, председатель распихал йогурты по полкам в холодильнике, с некоторой тоской поглядел на «Абсолют»: «Грамм двести не помешало б» – подумал, и принялся нарезать бутерброды, включив электрический чайник.