Копи царя Соломона / King Solomon's Mines

eternity [ɪ'tɜ:nɪti]

«Я скоро отдохну, – отозвался он. – У меня будет много времени для отдыха – целая вечность. Я умираю! Вы были добры ко мне. Я дам вам один документ. Быть может, вы доберетесь туда, если выдержите путешествие по пустыне, которое погубило и меня и моего бедного слугу».

“Then he groped in his shirt and brought out what I thought was a Boer tobacco pouch made of the skin of the Swart-vet-pens or sable antelope. It was fastened with a little strip of hide, what we call a rimpi, and this he tried to loose, but could not. He handed it to me. ‘Untie it,’ he said. I did so, and extracted a bit of torn yellow linen on which something was written in rusty letters. Inside this rag was a paper.

Затем он пошарил за пазухой и вынул предмет, который я принял за бурский кисет для табака, сделанный из шкуры сабельной антилопы. Он был крепко завязан кожаным ремешком, который мы называем «римпи». Умирающий попытался развязать его, но не смог. Он передал его мне. «Развяжите это», – сказал он. Я повиновался и вынул клочок рваного пожелтевшего полотна, на котором что-то было написано буквами цвета ржавчины. Внутри находилась бумага.

“Then he went on feebly, for he was growing weak: ‘The paper has all that is on the linen. It took me years to read. Listen: my ancestor, a political refugee from Lisbon, and one of the first Portuguese who landed on these shores, wrote that when he was dying on those mountains which no white foot ever pressed before or since. His name was José da Silvestra, and he lived three hundred years ago. His slave, who waited for him on this side of the mountains, found him dead, and brought the writing home to Delagoa. It has been in the family ever since, but none have cared to read it, till at last I did. And I have lost my life over it, but another may succeed, and become the richest man in the world – the richest man in the world. Only give it to no one, señor; go yourself!’

ancestor ['ænsestǝ]

Он продолжал говорить очень тихо, так как силы его слабели:

«На бумаге написано то же самое, что и на обрывке материи. Я потратил многие годы, чтобы все это разобрать. Слушайте! Мой предок, политический эмигрант из Лиссабона, был одним из первых португальцев, высадившихся на этих берегах. Он написал этот документ, умирая среди тех гор, на которые ни до этого, ни после не ступала нога белого человека. Его звали Хозе да Сильвестра, и жил он триста лет назад. Раб, который ожидал его по эту сторону гор, нашел его труп и принес записку домой, в Делагоа. С тех пор она хранилась в семье, но никто не пытался ее прочесть, пока наконец мне не удалось это сделать самому. Это стоило мне жизни, но другому может помочь достичь успеха и стать самым богатым человеком в мире – да, самым богатым в мире! Только не отдавайте эту бумагу никому, отправляйтесь туда сами!»

“Then he began to wander again, and in an hour it was all over.

wander ['wɒndǝ]

Затем он снова начал бредить, и час спустя все было кончено.

“God rest him! he died very quietly, and I buried him deep, with big boulders on his breast; so I do not think that the jackals can have dug him up. And then I came away.”

Мир его праху! Он умер спокойно, и я похоронил его глубоко и положил валуны на могилу, поэтому не думаю, чтобы шакалам удалось вырыть его труп. А потом я оттуда уехал.

“Ay, but the document?” said Sir Henry, in a tone of deep interest.

– А что же сталось с документом? – спросил сэр Генри, слушавший меня с большим интересом.

“Yes, the document; what was in it?” added the captain.

– Да, да, что же было написано в этом документе? – добавил капитан Гуд.

“Well, gentlemen, if you like I will tell you. I have never showed it to anybody yet except to a drunken old Portuguese trader who translated it for me, and had forgotten all about it by the next morning. The original rag is at my home in Durban, together with poor Dom José’s translation, but I have the English rendering in my pocket-book, and a facsimile of the map, if it can be called a map. Here it is.”

facsimile [fæk'sɪmɪli]

– Хорошо, господа, если хотите, я расскажу вам и это. Я еще никому его не показывал, а пьяный старый португальский торговец, который перевел мне этот документ, забыл его содержание на следующее же утро.

Подлинный кусок материи у меня дома, в Дурбане, вместе с переводом бедного дона Хозе, но у меня в записной книжке есть английский перевод и копия карты, если это вообще можно назвать картой. Вот она. А теперь слушайте:

“I, José da Silvestra, who am now dying of hunger in the little cave here no snow is on the north side of the nipple of the southernmost of the two mountains I have named Sheba’s Breasts, write this in the year 1590 with a cleft bone upon a remnant of my raiment, my blood being the ink. If my slave should find it when he comes, and should bring it to Delagoa, let my friend (name illegible) bring the matter to the knowledge of the king, that he may send an army which, if they live through the desert and the mountains, and can overcome the brave Kukuanes and their devilish arts, to which end many priests should be brought, will make him the richest king since Solomon. With my own eyes I have seen the countless diamonds stored in Solomon’s treasure chamber behind the white Death; but through the treachery of Gagool the witch-finder I might bring nought away, scarcely my life. Let him who comes follow the map, and climb the snow of Sheba’s left breast till he reaches the nipple, on the north side of which is the great road Solomon made, from whence three days’ journey to the King’s Palace. Let him kill Gagool. Pray for my soul. Farewell.

José da Silvestra.”^[26]

illegible [ɪ'ledʒǝbl]

nought [nɔ:t]

«Я, Хозе да Сильвестра, умирая от голода в маленькой пещере, где нет снега, на северном склоне вершины ближайшей к югу горы, одной из двух, которые я назвал Грудью Царицы Савской^[27], пишу это собственной кровью в год 1590-й, обломком кости на клочке моей одежды. Если мой раб найдет эту записку, когда он придет сюда, и принесет ее в Делагоа, пусть мой друг (имя неразборчиво) даст знать королю о том, что здесь написано, чтобы он мог послать сюда армию. Если она преодолеет пустыню и горы и сможет победить отважных кукуанов и их дьявольское колдовство, для чего следует взять с собой много священнослужителей, то он станет богатейшим королем со времен Соломона. Я видел собственными глазами несметное число алмазов в сокровищнице Соломона, за Белой Смертью, но из-за вероломства Гагулы, охотницы за колдунами, я ничего не смог унести и едва спас свою жизнь. Пусть тот, кто пойдет туда, следует по пути, указанному на карте, и восходит по снегам, лежащим на левой Груди Царицы Савской, пока не дойдет до самой ее вершины. На северном ее склоне начинается Великая Дорога, проложенная Соломоном, откуда три дня пути до королевских владений. Пусть он убьет Гагулу. Молитесь о моей душе. Прощайте. Хозе да Сильвестра».

When I had finished reading the above, and shown the copy of the map, drawn by the dying hand of the old Dom with his blood for ink, there followed a silence of astonishment.

Когда я окончил чтение документа и показал копию карты, начерченной слабеющей рукой старого португальца – его собственной кровью вместо чернил, – наступило глубокое молчание. Мои слушатели были поражены.

 

“Well,” said Captain Good, “I have been round the world twice, and put in at most ports, but may I be hung for a mutineer if ever I heard a yarn like this out of a story book, or in it either, for the matter of that.”

mutineer [,mju:tɪ'nɪǝ]

yarn [jɑ:n]

– Да, – сказал наконец капитан Гуд, – я дважды объехал вокруг света и был во многих местах, но пусть меня повесят, если мне когда-либо приходилось слышать или читать этакую историю.

“It's a queer tale, Mr. Quatermain,” said Sir Henry. “I suppose you are not hoaxing us? It is, I know, sometimes thought allowable to take in a greenhorn.”

hoaxing ['hǝʊksɪŋ] (hoax)

– Да, это странная история, мистер Квотермейн, – прибавил в свою очередь сэр Генри. – Надеюсь, вы не подшучиваете над нами? Я знаю, что это иногда считается позволительным по отношению к новичкам.

“If you think that, Sir Henry,” I said, much put out, and pocketing my paper – for I do not like to be thought one of those silly fellows who consider it witty to tell lies, and who are forever boasting to newcomers of extraordinary hunting adventures which never happened – “if you think that, why, there is an end to the matter,” and I rose to go.

– Если вы так думаете, сэр Генри, тогда лучше покончим с этим, – сказал я очень раздраженно, кладя бумагу в карман и поднимаясь, чтобы уйти. – Я не люблю, чтобы меня принимали за одного из этих болванов, которые считают остроумным врать и постоянно хвастаются перед приезжими необычайными охотничьими приключениями, которых на самом деле никогда не было.

Sir Henry laid his large hand upon my shoulder. “Sit down, Mr. Quatermain,” he said, “I beg your pardon; I see very well you do not wish to deceive us, but the story sounded so strange that I could hardly believe it.”

Сэр Генри успокаивающим жестом положил свою большую руку мне на плечо.

– Сядьте, мистер Квотермейн, – сказал он, – и извините меня. Я прекрасно понимаю, что вы не хотите нас обманывать, но согласитесь, что ваш рассказ был настолько необычен, что нет ничего удивительного, что я мог усомниться в его правдивости.

“You shall see the original map and writing when we reach Durban,” I answered, somewhat mollified, for really when I came to consider the question it was scarcely wonderful that he should doubt my good faith.

– Вы увидите подлинную карту и документ, когда мы приедем в Дурбан, – сказал я, несколько успокоившись. Действительно, когда я задумался над своим рассказом, я понял, что сэр Генри совершенно прав.

“But,” I went on, “I have not told you about your brother. I knew the man Jim who was with him. He was a Bechuana by birth, a good hunter, and for a native a very clever man. That morning on which Mr. Neville was starting I saw Jim standing by my wagon and cutting up tobacco on the disselboom.

– Но я еще ничего не сказал о вашем брате. Я знал его слугу Джима, который отправился в путешествие вместе с ним. Это был очень умный туземец, родом из Бечуаны, и хороший охотник. Я видел Джима в то утро, когда мистер Невилль готовился к отъезду. Он стоял у моего фургона и резал табак для трубки.

“‘Jim,’ said I, ‘where are you off to this trip? It is elephants?’

«Джим, – сказал я, – куда это вы отправляетесь? За слонами?»

“'No, Baas,’ he answered, ‘we are after something worth much more than ivory.’

«Нет, баас^[28], – отвечал он, – мы идем на поиски чего-то более ценного, чем слоновая кость».

“‘And what might that be?’ I said, for I was curious. 'Is it gold?'

«А что же это может быть? – спросил я из любопытства. – Золото?»

“‘No, Baas, something worth more than gold,’ and he grinned.

– Нет, баас, нечто более ценное, чем золото». – И он усмехнулся.

“I asked no more questions, for I did not like to lower my dignity by seeming inquisitive, but I was puzzled. Presently Jim finished cutting his tobacco.

inquisitive [ɪn'kwɪzɪtɪv]

Я более не задавал вопросов, потому что не желал показаться любопытным и тем самым уронить свое достоинство. Однако его слова сильно меня заинтересовали.

Вдруг Джим перестал резать табак.

“‘Baas,’ said he.

“I took no notice.

“‘Baas,’ said he again.

“‘Eh, boy, what is it?’ I asked.

“‘Baas, we are going after diamonds.’

“‘Diamonds! why, then, you are steering in the wrong direction; you should head for the Fields.’

«Баас», – сказал он.

Я сделал вид, что не слышу.

«Баас», – повторил он.

«Да, дружище, в чем дело?» – отозвался я.

«Баас, мы отправляемся за алмазами».

«За алмазами? Послушай, тогда вы совсем не туда едете, – вам же нужно ехать в сторону россыпей».

“‘Baas, have you ever heard of Suliman's Berg?’ – that is, Solomon's Mountains, Sir Henry.

“‘Ay!’

“‘Have you ever heard of the diamonds there?’

“‘I have heard a foolish story, Jim.’

«Баас, ты слышал когда-нибудь о Сулеймановых горах?»

«Да!»

«Ты слышал когда-нибудь, что там есть алмазы?»

«Я слышал какую-то дурацкую болтовню об этом, Джим».

“‘It is no story, Baas. Once I knew a woman who came from there, and reached Natal with her child, she told me: – she is dead now.’

«Это не болтовня, баас. Я когда-то знал женщину, которая пришла оттуда со своим ребенком и добралась до Наталя. Она сама рассказывала мне об этом. Теперь она уже умерла».

“‘Your master will feed the assvögels’ – that is, vultures – ‘Jim, if he tries to reach Suliman's country, and so will you if they can get any pickings off your worthless old carcass,’ said I.

carcass ['kɑ:kǝs]

«Твой хозяин пойдет на корм хищным птицам, Джим, если он не откажется от намерения добраться до страны Сулеймана. Да и ты тоже, если только они найдут какую-нибудь поживу в твоем никчемном старом скелете», – сказал я.

“He grinned. ‘Mayhap, Baas. Man must die; I'd rather like to try a new country myself; the elephants are getting worked out about here.’

Он усмехнулся: «Может быть, баас. Но человек должен умереть. А мне самому хотелось бы попытать счастья в новом месте. К тому же здесь скоро перебьют всех слонов».

“‘Ah! my boy,’ I said, ‘you wait till the “pale old man” gets a grip of your yellow throat, and then we shall hear what sort of a tune you sing.’

«Вот что, дружище! – сказал я. – Подожди-ка, пока «бледнолицый старик»^[29] не схватит тебя за твою желтую глотку, тогда мы послушаем, какую ты запоешь песенку».

“Half an hour after that I saw Neville's wagon move off. Presently Jim came back running. ‘Good-bye, Baas,’ he said. ‘I didn't like to start without bidding you good-bye, for I daresay you are right, and that we shall never trek south again.’

Полчаса спустя я увидел, что фургон Невилля двинулся в путь. Вдруг Джим повернул обратно и подбежал ко мне.

«Послушай, баас, – сказал он, – я не хочу уезжать, не попрощавшись с тобой, потому что, пожалуй, ты прав: мы никогда обратно не вернемся».

“‘Is your master really going to Suliman's Berg, Jim, or are you lying?’

«Так твой хозяин действительно собрался в Сулеймановы горы, Джим, или ты лжешь?»

“‘No,’ he answered, ‘he is going. He told me he was bound to make his fortune somehow, or try to; so he might as well have a fling for the diamonds.’

«Нет, – отвечал Джим, – это действительно так. Он сказал, что ему необходимо во что бы то ни стало попытаться составить себе состояние, – так почему бы ему не попытаться разбогатеть на алмазах?»

“‘Oh!’ I said; ‘wait a bit, Jim; will you take a note to your master, Jim, and promise not to give it to him till you reach Inyati?’ which was some hundred miles off.

«Подожди-ка немножко, Джим, – сказал я, – ты возьмешь записку для своего хозяина, но обещай мне отдать ее только тогда, когда вы достигнете Айнайти» (это было на расстоянии около ста миль).

“‘Yes, Baas.’

«Хорошо», – ответил он.

“So I took a scrap of paper, and wrote on it, ‘Let him who comes… climb the snow of Sheba's left breast, till he reaches the nipple, on the north side of which is Solomon's great road.’

Я взял клочок бумаги и написал на нем: «Пусть тот, кто пойдет туда… восходит по снегам, лежащим на левой груди Царицы Савской, пока не дойдет до самой ее вершины. На северном ее склоне начинается Великая Дорога, проложенная Соломоном».

“‘Now, Jim,’ I said, ‘when you give this to your master, tell him he had better follow the advice on it implicitly. You are not to give it to him now, because I don’t want him back asking me questions which I won’t answer. Now be off, you idle fellow, the wagon is nearly out of sight.’

idle ['aɪdl]

«Так вот, Джим, – сказал я, – когда ты отдашь эту записку своему хозяину, скажи ему, что нужно точно придерживаться этого совета. Помни, что ты не должен сейчас отдавать ему эту бумажку, потому что я не хочу, чтобы он повернул обратно и стал задавать мне вопросы, на которые у меня нет желания отвечать. А теперь иди, лентяй, – фургона уже почти не видно».

“Jim took the note and went, and that is all I know about your brother, Sir Henry; but I am much afraid – ”

«Джим взял записку и побежал догонять фургон. Вот и все, что мне известно о вашем брате, сэр Генри. Но я очень боюсь, что…»

“Mr. Quatermain,” said Sir Henry, “I am going to look for my brother; I am going to trace him to Suliman’s Mountains, and over them if necessary, till I find him, or until I know that he is dead. Will you come with me?”

– Мистер Квотермейн, – прервал меня сэр Генри, – я отправляюсь на поиски моего брата. Я пройду по его пути до Сулеймановых гор, а если потребуется, то и дальше. Я буду идти, пока не найду его или не узнаю, что он погиб. Вы пойдете со мной?

I am, as I think I have said, a cautious man, indeed a timid one, and this suggestion frightened me. It seemed to me that to undertake such a journey would be to go to certain death, and putting other considerations aside, as I had a son to support, I could not afford to die just then.

cautious ['kɔ:ʃǝs]

suggestion [sǝ'dʒesʧn]

Мне кажется, я уже говорил, что я осторожный человек и, кроме того, человек тихий и скромный, и меня ошеломило и испугало это предложение. Мне казалось, что отправиться в подобное путешествие – значит пойти на верную смерть. Кроме того, уж не говоря обо всем прочем, я должен помогать сыну и поэтому не могу позволить себе так скоро умереть.

“No, thank you, Sir Henry, I think I had rather not,” I answered. “I am too old for wild-goose chases of that sort, and we should only end up like my poor friend Silvestra. I have a son dependent on me, so I cannot afford to risk my life foolishly.”

– Нет, благодарю вас, сэр Генри, я предпочел бы отказаться от вашего предложения, – ответил я. – Я слишком стар для того, чтобы принимать участие в сумасбродных затеях подобного рода, которые несомненно окончатся для нас так же, как для моего бедного друга Сильвестра. У меня есть сын, который нуждается в моей поддержке, и я не имею права рисковать своей жизнью.

 

Both Sir Henry and Captain Good looked very disappointed.

Сэр Генри и капитан Гуд казались очень разочарованными.

“Mr. Quatermain,” said the former, “I am well off, and I am bent upon this business. You may put the remuneration for your services at whatever figure you like in reason, and it shall be paid over to you before we start. Moreover, I will arrange in the event of anything untoward happening to us or to you, that your son shall be suitably provided for. You will see from this offer how necessary I think your presence. Also if by chance we should reach this place, and find diamonds, they shall belong to you and Good equally. I do not want them. But of course that promise is worth nothing at all, though the same thing would apply to any ivory we might get. You may pretty well make your own terms with me, Mr. Quatermain; and of course I shall pay all expenses.”

remuneration [rɪ,mju:nǝ'reɪʃn]

expenses [ɪk'spensɪz]

– Мистер Квотермейн, – сказал сэр Генри, – я состоятельный человек и от своего намерения не откажусь. За свои услуги вы можете потребовать любое вознаграждение. Эта сумма будет вам уплачена до нашего отъезда. Одновременно с этим, на случай нашей гибели, я приму меры, чтобы ваш сын был соответствующим образом обеспечен. Из сказанного мною вы поймете, насколько необходимым я считаю ваше участие. Если же нам посчастливится добраться до Сулеймановых копей и найти алмазы, вы поделите их поровну с Гудом. Мне они не нужны. Я сильно сомневаюсь в том, что нам удастся туда добраться, так как надежды на это нет почти никакой. Но я не сомневаюсь в том, что в пути мы сможем добыть слоновую кость, и вы поступите с нею таким же образом. Вы можете поставить мне свои условия, мистер Квотермейн. Кроме того, я, конечно, оплачу все расходы.

“Sir Henry,” said I, “this is the most liberal proposal I ever had, and one not to be sneezed at by a poor hunter and trader. But the job is the biggest I have come across, and I must take time to think it over. I will give you my answer before we get to Durban.”

– Сэр Генри, – сказал я, – я никогда не получал более щедрого предложения, и бедному охотнику и торговцу следует о нем поразмыслить. Но мне еще не приходилось иметь дело с таким крупным предприятием. Мне нужно время, чтобы все это обдумать. Во всяком случае, я дам вам ответ до нашего прибытия в Дурбан.

“Very good,” answered Sir Henry.

– Прекрасно, – ответил сэр Генри.

Then I said good-night and turned in, and dreamt about poor long-dead Silvestra and the diamonds.

Затем я пожелал им доброй ночи и ушел к себе.

В эту ночь мне снились бедный, давно умерший да Сильвестра и алмазы.