Копи царя Соломона / King Solomon's Mines

После обеда, когда мы выходили из кают-компании, сэр Генри предложил мне зайти к нему выкурить трубку. Я принял приглашение, и мы с капитаном Гудом пошли в его каюту, которая выходила на палубу. Это была прекрасная просторная каюта, когда-то состоявшая из двух. Когда кто-то из наших важных франтов совершал поездку на «Данкелде» вдоль побережья, перегородку сняли, а на прежнее место так и не поставили. В каюте был диван, перед которым стоял маленький стол. Сэр Генри послал стюарда за бутылкой виски, мы втроем сели и закурили трубки.

“Mr. Quatermain,” said Sir Henry Curtis, when the man had brought the whisky and lit the lamp, “the year before last about this time, you were, I believe, at a place called Bamangwato, to the north of the Transvaal.”

– Мистер Квотермейн, – обратился ко мне сэр Генри, когда стюард принес виски и зажег лампу, – в позапрошлом году, примерно в это время, вы, кажется, были в поселке, который называется Бамангвато, к северу от Трансвааля?

“I was,” I answered, rather surprised that this gentleman should be so well acquainted with my movements, which were not, so far as I was aware, considered of general interest.

acquainted [ǝ'kweɪntɪd] acquaint

– Да, был, – отвечал я, несколько удивленный, что этот незнакомый джентльмен так хорошо осведомлен о моих странствиях, которые, как я полагал, особого интереса представлять не могли.

“You were trading there, were you not?” put in Captain Good, in his quick way.

– Вы там торговали? – с живостью спросил меня Гуд.

“I was. I took up a wagon-load of goods, made a camp outside the settlement, and stopped till I had sold them.”

– Да, я взял туда фургон с товаром, остановился у поселка и пробыл там, пока все не распродал.

Sir Henry was sitting opposite to me in a Madeira chair, his arms leaning on the table. He now looked up, fixing his large grey eyes full upon my face. There was a curious anxiety in them, I thought.

anxiety [æŋ'zaɪǝti]

Сэр Генри сидел против меня в плетеном кресле, облокотившись на стол. Он смотрел мне прямо в лицо своими проницательными серыми глазами, и казалось, что его взгляд выражает какое-то странное волнение.

“Did you happen to meet a man called Neville there?”

– Вы случайно не встречали там человека по фамилии Невилль?

“Oh, yes; he outspanned alongside of me for a fortnight to rest his oxen before going on to the interior. I had a letter from a lawyer a few months back, asking me if I knew what had become of him, which I answered to the best of my ability at the time.”

– Ну как же, конечно, встречал! Он распряг упряжку рядом с моим фургоном и прожил там две недели, чтобы дать возможность отдохнуть волам, перед тем как отправиться в глубь страны. Несколько месяцев назад я получил письмо от какого-то стряпчего, который просил меня сообщить, не знаю ли я, что сталось с Невиллем. Я сразу же написал ему все, что знал.

“Yes,” said Sir Henry, “your letter was forwarded to me. You said in it that the gentleman called Neville left Bamangwato at the beginning of May in a wagon with a driver, a voorlooper, and a Kafir hunter called Jim, announcing his intention of trekking if possible as far as Inyati, the extreme trading post in the Matabele country, where he would sell his wagon and proceed on foot. You also said that he did sell his wagon, for six months afterwards you saw the wagon in the possession of a Portuguese trader, who told you that he had bought it at Inyati from a white man whose name he had forgotten, and that he believed the white man with the native servant had started off for the interior on a shooting trip.”

– Да, – сказал сэр Генри, – он переслал мне ваше письмо. В нем вы сообщили, что джентльмен по фамилии Невилль уехал из Бамангвато в начале мая в фургоне с погонщиком, проводником и охотником-кафром по имени Джим. Он говорил, что намеревается добраться, если будет возможно, до Айнайти, конечного торгового пункта Земли Матабеле. Там он предполагал продать свой фургон и отправиться дальше пешком. Вы также сообщили, что он действительно продал свой фургон, потому что шесть месяцев спустя вы видели его у какого-то португальского торговца. Этот человек рассказал вам, что он купил его в Айнайти у белого, имени которого он не помнит, и нужно полагать, что белый со слугой-туземцем отправился в глубь страны на охоту.

“Yes.”

– Совершенно верно, – подтвердил я.

Then came a pause.

Наступило молчание.

“Mr. Quatermain,” said Sir Henry suddenly, “I suppose you know or can guess nothing more of the reasons of my – of Mr. Neville’s journey to the northward, or as to what point that journey was directed?”

– Мистер Квотермейн, – неожиданно сказал сэр Генри, – я думаю, что вы ничего не знаете и не догадываетесь о том, каковы были причины, заставившие моего… мистера Невилля предпринять путешествие на север?

“I heard something,” I answered, and stopped. The subject was one which I did not care to discuss.

– Кое-что я об этом слышал, – ответил я и замолчал. Мне не хотелось говорить на эту тему.

Sir Henry and Captain Good looked at each other, and Captain Good nodded.

Сэр Генри и Гуд переглянулись, и капитан многозначительно кивнул головой.

“Mr. Quatermain,” went on the former, “I am going to tell you a story, and ask your advice, and perhaps your assistance. The agent who forwarded me your letter told me that I might rely on it implicitly, as you were,” he said, “well known and universally respected in Natal, and especially noted for your discretion.”

rely [rɪ'laɪ]

– Мистер Квотермейн, – сказал сэр Генри, – я хочу рассказать вам одну историю и попросить вашего совета, а возможно, и помощи. Мой поверенный передал мне ваше письмо и сказал, что я могу вполне на вас положиться. По его словам, вас хорошо знают в Натале, где вы пользуетесь всеобщим уважением. Кроме того, он сказал, что вы принадлежите к людям, которые умеют хранить тайны.

I bowed and drank some whisky and water to hide my confusion, for I am a modest man – and Sir Henry went on.

Я поклонился и отпил немного разбавленного виски, чтобы скрыть свое смущение, так как я скромный человек. Сэр Генри продолжал:

“Mr. Neville was my brother.”

– Мистер Квотермейн, я должен сказать вам правду: мистер Невилль – мой брат.

“Oh,” I said, starting, for now I knew of whom Sir Henry had reminded me when first I saw him. His brother was a much smaller man and had a dark beard, but now that I thought of it, he possessed eyes of the same shade of grey and with the same keen look in them: the features too were not unlike.

features ['fi:tʃǝz] (feature)

– О! – промолвил я вздрогнув.

Теперь стало ясно, кого напоминал мне сэр Генри Куртис, когда я его впервые увидел. Мистер Невилль был гораздо меньше ростом, с темной бородой, но глаза у него были такие проницательные и такого же самого серого оттенка, как и у сэра Генри. В чертах лица также было некоторое сходство.

“He was,” went on Sir Henry, “my only and younger brother, and till five years ago I do not suppose that we were ever a month away from each other. But just about five years ago a misfortune befell us, as sometimes does happen in families. We quarrelled bitterly, and I behaved unjustly to my brother in my anger.”

quarrelled ['kwɒrǝld] (quarrel)

– Мистер Невилль – мой младший и единственный брат, – продолжал сэр Генри, – и мы впервые расстались с ним пять лет назад. До этого времени я не помню, чтобы мы разлучались даже на месяц. Но около пяти лет назад нас постигло несчастье: мы с братом поссорились не на жизнь, а на смерть (это иногда случается даже между очень близкими людьми), и я поступил с ним несправедливо.

Here Captain Good nodded his head vigorously to himself. The ship gave a big roll just then, so that the looking-glass, which was fixed opposite us to starboard, was for a moment nearly over our heads, and as I was sitting with my hands in my pockets and staring upwards, I could see him nodding like anything.

Тут капитан Гуд, как бы в подтверждение этих слов, энергично закивал головой. В это время наш пароход сильно накренился, и изображение капитана Гуда, отчаянно кивающего головой, отразилось в зеркале, которое в этот момент оказалось над моей головой.

“As I daresay you know,” went on Sir Henry, “if a man dies intestate, and has no property but land, real property it is called in England, it all descends to his eldest son. It so happened that just at the time when we quarrelled our father died intestate. He had put off making his will until it was too late. The result was that my brother, who had not been brought up to any profession, was left without a penny. Of course it would have been my duty to provide for him, but at the time the quarrel between us was so bitter that I did not – to my shame I say it (and he sighed deeply) – offer to do anything. It was not that I grudged him justice, but I waited for him to make advances, and he made none. I am sorry to trouble you with all this, Mr. Quatermain, but I must to make things clear, eh, Good?”

intestate [ɪn'testeɪt]

– Как вам, я полагаю, известно, – продолжал сэр Генри, – если человек умирает, не оставив завещания, и не имеет иной собственности, кроме земельной, называемой в Англии недвижимым имуществом, все переходит к его старшему сыну. Случилось так, что как раз в это время, когда мы поссорились, умер наш отец, не оставив завещания. В результате брат остался без гроша, не имея при этом никакой профессии. Конечно, мой долг заключался в том, чтобы обеспечить его, но в то время наши отношения настолько обострились, что, к моему стыду (тут он глубоко вздохнул), я ничего для него не сделал. Не то чтобы я хотел несправедливо поступить с ним, нет, – я ждал, чтобы он сделал первый шаг к примирению, а он на это не пошел. Простите, что я утруждаю ваше внимание всеми этими подробностями, но для вас все должно быть ясно. Правда, Гуд?

“Quite so, quite so,” said the captain. “Mr. Quatermain will, I am sure, keep this history to himself.”

– Само собой разумеется, – ответил капитан. – Я уверен, что мистер Квотермейн никого в это дело не посвятит.

“Of course,” said I, for I rather pride myself on my discretion, for which, as Sir Henry had heard, I have some repute.

– Конечно, – сказал я, – вы можете быть в этом уверены.

Надо сказать, что я очень горжусь тем, что умею хранить тайны.

“Well,” went on Sir Henry, “my brother had a few hundred pounds to his account at the time. Without saying anything to me he drew out this paltry sum, and, having adopted the name of Neville, started off for South Africa in the wild hope of making a fortune. This I learned afterwards. Some three years passed, and I heard nothing of my brother, though I wrote several times. Doubtless the letters never reached him. But as time went on I grew more and more troubled about him. I found out, Mr. Quatermain, that blood is thicker than water.”

paltry ['pɔ:ltri]

– Итак, – снова продолжал сэр Генри, – в это время у моего брата было на текущем счету несколько сот фунтов стерлингов. Ничего мне не говоря, он взял эту ничтожную сумму и под вымышленным именем Невилля отправился в Южную Африку с безумной мечтой нажить себе состояние. Это стало известно мне уже позже. Прошло около трех лет. Я не имел никаких сведений о брате, хотя писал ему несколько раз. Конечно, письма до него не доходили. С течением времени я все более и более о нем беспокоился. Я понял, мистер Квотермейн, что такое родная кровь.

“That’s true,” said I, thinking of my boy Harry.

– Это верно, – промолвил я и подумал о своем Гарри.

“I found out, Mr. Quatermain, that I would have given half my fortune to know that my brother George, the only relation I possess, was safe and well, and that I should see him again.”

– Я отдал бы половину своего состояния, чтобы только узнать, что мой брат Джордж жив и здоров и я его снова увижу!

“But you never did, Curtis,” jerked out Captain Good, glancing at the big man's face.

– Но на это надежды мало, Куртис, – отрывисто сказал капитан Гуд, взглянув на сэра Генри.

“Well, Mr. Quatermain, as time went on I became more and more anxious to find out if my brother was alive or dead, and if alive to get him home again. I set enquiries on foot, and your letter was one of the results. So far as it went it was satisfactory, for it showed that till lately George was alive, but it did not go far enough. So, to cut a long story short, I made up my mind to come out and look for him myself, and Captain Good was so kind as to come with me.”

enquiries [ɪn'kwaɪǝrɪz] (enquiry)

– И вот, мистер Квотермейн, чем дальше, тем больше я тревожился, жив ли мой брат, и если он жив, то как вернуть его домой. Я принял все меры, чтобы его разыскать, в результате чего получил ваше письмо. Полученные известия были утешительны, поскольку они указывали, что до недавнего времени Джордж был жив, но дальнейших сведений о нем до сих пор нет. Короче говоря, я решил приехать сюда и искать его сам, а капитан Гуд любезно согласился меня сопровождать.

“Yes,” said the captain; “nothing else to do, you see. Turned out by my Lords of the Admiralty to starve on half pay. And now perhaps, sir, you will tell us what you know or have heard of the gentleman called Neville.”

– Видите ли, – сказал капитан, – мне все равно делать нечего. Лорды Адмиралтейства выгнали меня из флота умирать с голоду на половинном окладе. А теперь, сэр, вы, может быть, расскажете нам все, что знаете или слышали о джентльмене по фамилии Невилль.

Chapter II
The legend of Solomon's mines
Глава II
Легенда о копях царя Соломона

“What was it that you heard about my brother's journey at Bamangwato?” asked Sir Henry, as I paused to fill my pipe before replying to Captain Good.

Я медлил с ответом, набивая табаком свою трубку.

– Так что же вы слышали относительно дальнейшего путешествия моего брата? – спросил в свою очередь сэр Генри.

“I heard this,” I answered, “and I have never mentioned it to a soul till to-day. I heard that he was starting for Solomon's Mines.”

– Вот что мне известно, – отвечал я, – и до сегодняшнего дня ни одна живая душа от меня об этом не слышала. Я узнал тогда, что он отправляется в копи царя Соломона^[17].

“Solomon's Mines?” ejaculated both my hearers at once. “Where are they?”

ejaculated [ɪ'dʒækjʊleɪtɪd] (ejaculate)

– Копи царя Соломона! – воскликнули вместе оба мои слушателя. – Где же они находятся?

“I don't know,” I said; “I know where they are said to be. Once I saw the peaks of the mountains that border them, but there were a hundred and thirty miles of desert between me and them, and I am not aware that any white man ever got across it save one. But perhaps the best thing I can do is to tell you the legend of Solomon's Mines as I know it, you passing your word not to reveal anything I tell you without my permission. Do you agree to that? I have my reasons for asking.”

desert ['dezǝt]

– Не знаю, – сказал я. – Мне только приходилось слышать, что говорят об этом люди. Правда, я как-то видел вершины гор, по другую сторону которых находятся Соломоновы копи, но между мною и этими горами простиралось сто тридцать миль пустыни, и, насколько мне известно, никому из белых людей, за исключением одного, не удалось когда-либо пересечь эту пустыню. Но, может быть, мне лучше рассказать вам легенду о копях царя Соломона, которую я слышал? А вы дадите мне слово не разглашать без моего разрешения ничего из того, что я вам расскажу. Вы согласны? У меня есть серьезные основания просить вас об этом.

Sir Henry nodded, and Captain Good replied, “Certainly, certainly.”

Сэр Генри утвердительно кивнул головой, а капитан Гуд ответил:

– Конечно, конечно!

“Well,” I began, “as you may guess, generally speaking, elephant hunters are a rough set of men, who do not trouble themselves with much beyond the facts of life and the ways of Kafirs. But here and there you meet a man who takes the trouble to collect traditions from the natives, and tries to make out a little piece of the history of this dark land. It was such a man as this who first told me the legend of Solomon’s Mines, now a matter of nearly thirty years ago. That was when I was on my first elephant hunt in the Matalebe country.

– Итак, – начал я, – вам, вероятно, известно, что охотники на слонов – грубые, неотесанные люди и их мало что интересует, кроме обычных житейских дел да кафрских обычаев. Правда, время от времени среди них можно встретить человека, который увлекается собиранием преданий среди туземцев, пытаясь восстановить хоть малую часть истории этой таинственной страны. Как раз от такого человека я впервые услышал легенду о Соломоновых копях. Было это почти тридцать лет назад, во время моей первой охоты на слонов в Земле Матабеле.

His name was Evans, and he was killed the following year, poor fellow, by a wounded buffalo, and lies buried near the Zambesi Falls. I was telling Evans one night, I remember, of some wonderful workings I had found whilst hunting koodoo and eland in what is now the Lydenburg district of the Transvaal. I see they have come across these workings again lately in prospecting for gold, but I knew of them years ago. There is a great wide wagon road cut out of the solid rock, and leading to the mouth of the working or gallery. Inside the mouth of this gallery are stacks of gold quartz piled up ready for roasting, which shows that the workers, whoever they were, must have left in a hurry. Also, about twenty paces in, the gallery is built across, and a beautiful bit of masonry it is.”

wounded ['wu:ndɪd] (wound)

buffalo ['bʌfǝlǝʊ]

buried ['berɪd] (bury)

Звали этого человека Иванс. На следующий год бедняга погиб – его убил раненый буйвол. Его похоронили около водопадов Замбези. Однажды ночью, помню, я рассказывал Ивансу об удивительных разработках, на которые натолкнулся, охотясь на антилоп куду^[18] и канну^[19] в той местности, которая теперь называется Лиденбургским районом Трансвааля. Я слышал, что недавно золотопромышленники снова нашли этот прииск, но я-то знал о нем много лет назад. Там в сплошной скале проложена широкая проезжая дорога, ведущая к входу в прииск или галерею. Внутри, в этой галерее, лежат груды золотоносного кварца, приготовленного для дробления. Это указывает на то, что рабочим, кем бы они ни были, пришлось поспешно покинуть прииск. На расстоянии шагов двадцати вглубь там есть поперечная галерея, с большим искусством облицованная камнем.

“‘Ay,’ said Evans, ‘but I will spin you a queerer yarn than that’; and he went on to tell me how he had found in the far interior a ruined city, which he believed to be the Ophir of the Bible, and, by the way, other more learned men have said the same long since poor Evans's time. I was, I remember, listening open-eared to all these wonders, for I was young at the time, and this story of an ancient civilisation and of the treasures which those old Jewish or Phoenician adventurers used to extract from a country long since lapsed into the darkest barbarism took a great hold upon my imagination, when suddenly he said to me, ‘Lad, did you ever hear of the Suliman Mountains up to the north-west of the Mushakulumbwe country?’ I told him I never had.

«Ну! – сказал Иванс. – А я расскажу тебе нечто еще более удивительное!»

И он начал мне рассказывать о том, как далеко, во внутренних областях страны, он случайно набрел на развалины города. По его мнению, это был Офир, упоминаемый в Библии. Между прочим, другие, более ученые люди подтвердили мнение Иванса спустя много лет после того, как бедняга уже погиб. Помню, я слушал как зачарованный рассказ обо всех этих чудесах, потому что в то время я был молод и этот рассказ о древней цивилизации и о сокровищах, которые выкачивали оттуда старые иудейские и финикийские авантюристы, когда страна давно уже вновь впала в состояние самого дикого варварства, подействовал на мое воображение. Внезапно Иванс спросил меня: «Слышал ли ты когда-нибудь, дружище, о Сулеймановых горах, которые находятся к северо-западу от земли Машукулумбве?»^[20] Я ответил, что ничего не слышал.

 

‘Ah, well,’ he said, ‘that is where Solomon really had his mines, his diamond mines, I mean.’

«Так вот, – сказал он, – именно там находились копи, принадлежавшие царю Соломону, – я говорю о его алмазных копях!»

“‘How do you know that?’ I asked.

«Откуда ты это знаешь?» – спросил я.

“‘Know it! why, what is “Suliman” but a corruption of Solomon?^[21] Besides, an old Isanusi or witch doctoress up in the Manica country told me all about it. She said that the people who lived across those mountains were a “branch” of the Zulus, speaking a dialect of Zulu, but finer and bigger men even; that there lived among them great wizards, who had learnt their art from white men when “all the world was dark,” and who had the secret of a wonderful mine of “bright stones.”’

wizards ['wɪzǝdz] (wizard)

«Откуда я знаю? Как же! Ведь что такое «Сулейман», как не испорченное слово «Соломон»? И, кроме того, одна старая изанузи^[22] в Земле Маника мне много об этом рассказывала. Она говорила, что народ, живший за этими горами, представлял собою ветвь племени зулусов и говорил на зулусском наречии, но эти люди были красивее и выше ростом, чем зулусы. Среди них жили великие волшебники, которые научились своему искусству у белых людей тогда, когда «весь мир был еще темен», и им была известна тайна чудесной копи, где находили «сверкающие камни».

“Well, I laughed at this story at the time, though it interested me, for the Diamond Fields were not discovered then, but poor Evans went off and was killed, and for twenty years I never thought any more of the matter. However, just twenty years afterwards – and that is a long time, gentlemen; an elephant hunter does not often live for twenty years at his business – I heard something more definite about Suliman's Mountains and the country which lies beyond them. I was up beyond the Manica country, at a place called Sitanda's Kraal, and a miserable place it was, for a man could get nothing to eat, and there was but little game about. I had an attack of fever, and was in a bad way generally, when one day a Portugee arrived with a single companion – a half-breed. Now I know your low-class Delagoa Portugee well. There is no greater devil unhung in a general way, battening as he does upon human agony and flesh in the shape of slaves.

beyond [bi'jɒnd]

fever ['fi:vǝ]

Ну, в то время эта история показалась мне смешной, хоть она и заинтересовала меня, так как алмазные россыпи тогда еще не были открыты. А бедный Иванс вскоре уехал и погиб, и целых двадцать лет я совершенно не вспоминал его рассказа. Но как раз двадцать лет спустя – а это долгий срок, господа, так как охота на слонов опасное ремесло и редко кому удается прожить столько времени, – так вот, двадцать лет спустя я услышал нечто более определенное о горах Сулеймана и о стране, которая лежит по ту сторону гор. Я находился в поселке, называемом крааль^[23] Ситанди, за пределами Земли Маника. Скверное это место: есть там нечего, а дичи почти никакой. У меня был приступ лихорадки, и чувствовал я себя очень плохо. Однажды туда прибыл португалец, которого сопровождал только слуга-метис. Надо сказать, что я хорошо знаю португальцев из Делагоа^[24], – нет на земле худших дьяволов, жиреющих на крови и страданиях своих рабов.

But this was quite a different type of man to the mean fellows whom I had been accustomed to meet; indeed, in appearance he reminded me more of the polite doms I have read about, for he was tall and thin, with large dark eyes and curling grey mustachios. We talked together for a while, for he could speak broken English, and I understood a little Portugee, and he told me that his name was José Silvestra, and that he had a place near Delagoa Bay. When he went on next day with his half-breed companion, he said ‘Good-bye,’ taking off his hat quite in the old style.

accustomed [ǝ'kʌstǝmd] (accustom)

appearance [ǝ'pɪǝrǝns]

mustachios [mǝ'stæʃiǝʊz]

Но этот человек резко отличался от тех, с которыми я привык встречаться. Он больше напоминал мне вежливых испанцев, о которых мне приходилось читать в книгах. Это был высокий, худой человек с темными глазами и вьющимися седыми усами. Мы немного побеседовали, так как он мог объясняться на ломаном английском языке, а я немного понимал по-португальски. Он сказал мне, что его имя Хозе Сильвестр и что у него есть участок земли около залива Делагоа. Когда на следующий день он отправился в путь со своим слугой-метисом, он попрощался со мной, сняв шляпу изысканным старомодным жестом.

“‘Good-bye, se^~nor,’ he said; 'if ever we meet again I shall be the richest man in the world, and I will remember you.’ I laughed a little – I was too weak to laugh much – and watched him strike out for the great desert to the west, wondering if he was mad, or what he thought he was going to find there.

«До свиданья, сеньор, – сказал он. – Если нам суждено когда-либо встретиться вновь, я буду уже самым богатым человеком на свете и тогда не забуду о вас!»

Это меня немного развеселило, хоть я и был слишком слаб, чтобы смеяться. Я видел, что он направился на запад, к великой пустыне, и подумал – не сумасшедший ли он и что он рассчитывает там найти.

“A week passed, and I got the better of my fever. One evening I was sitting on the ground in front of the little tent I had with me, chewing the last leg of a miserable fowl I had bought from a native for a bit of cloth worth twenty fowls, and staring at the hot red sun sinking down over the desert, when suddenly I saw a figure, apparently that of a European, for it wore a coat, on the slope of the rising ground opposite to me, about three hundred yards away. The figure crept along on its hands and knees, then it got up and staggered forward a few yards on its legs, only to fall and crawl again. Seeing that it must be somebody in distress, I sent one of my hunters to help him, and presently he arrived, and who do you suppose it turned out to be?”

chewing ['ʧu:ɪŋ] (chew)

fowl [faʊl]

staggered ['stægǝd] (stagger)

Прошла неделя, и я выздоровел. Однажды вечером я сидел перед маленькой палаткой, которую возил с собой, и глодал последнюю ножку жалкой птицы, купленной мною у туземца за кусок ткани, стоивший двадцать таких птиц. Я смотрел на раскаленное красное солнце, которое тонуло в бескрайней пустыне, и вдруг на склоне холма, находившегося напротив меня на расстоянии около трехсот ярдов, заметил какого-то человека. Судя по одежде, это был европеец. Сначала он полз на четвереньках, затем поднялся и, шатаясь, прошел несколько ярдов. Потом он вновь упал и пополз дальше. Видя, что с незнакомцем произошло что-то неладное, я послал ему на помощь одного из моих охотников. Вскоре его привели, и оказалось, что это – как вы думаете, кто?

“José Silvestra, of course,” said Captain Good.

– Конечно, Хозе Сильвестр! – воскликнул капитан Гуд.

“Yes, José Silvestra, or rather his skeleton and a little skin. His face was a bright yellow with bilious fever, and his large dark eyes stood nearly out of his head, for all the flesh had gone. There was nothing but yellow parchment-like skin, white hair, and the gaunt bones sticking up beneath.

gaunt [gɔ:nt]

– Да, Хозе Сильвестр, вернее – его скелет, обтянутый кожей. Его лицо было ярко-желтого цвета от лихорадки, и большие темные глаза, казалось, торчали из черепа – так он был худ. Его кости резко выступали под желтой кожей, похожей на пергамент, волосы были седые.

“‘Water! for the sake of Christ, water!’ he moaned and I saw that his lips were cracked, and his tongue, which protruded between them, was swollen and blackish.

moaned [mǝʊnd] (moan)

«Воды, ради бога, воды!» – простонал он; губы его растрескались, и язык распух и почернел.

“I gave him water with a little milk in it, and he drank it in great gulps, two quarts or so, without stopping. I would not let him have any more. Then the fever took him again, and he fell down and began to rave about Suliman's Mountains, and the diamonds, and the desert. I carried him into the tent and did what I could for him, which was little enough; but I saw how it must end. About eleven o'clock he grew quieter, and I lay down for a little rest and went to sleep. At dawn I woke again, and in the half-light saw Silvestra sitting up, a strange, gaunt form, and gazing out towards the desert. Presently the first ray of the sun shot right across the wide plain before us till it reached the faraway crest of one of the tallest of the Suliman Mountains more than a hundred miles away.

Я дал ему воды, в которую добавил немного молока, и он выпил не менее двух кварт^[25] залпом, огромными глотками. Больше я побоялся ему дать. Затем у него начался приступ лихорадки, он упал и начал бредить о горах Сулеймана, об алмазах и пустыне. Я взял его к себе в палатку и старался облегчить его страдания, насколько это было в моих силах. Многого сделать я, конечно, не мог. Я видел, чем это неизбежно должно кончиться. Около одиннадцати часов он немного успокоился. Я прилег отдохнуть и заснул. На рассвете я проснулся и в полумраке увидел его странную, худую фигуру. Он сидел и пристально смотрел в сторону пустыни. Вдруг первый солнечный луч осветил широкую равнину, расстилавшуюся перед нами, и скользнул по отдаленной вершине одной из самых высоких гор Сулеймана, которая находилась от нас на расстоянии более сотни миль.

“‘There it is!’ cried the dying man in Portuguese, and pointing with his long, thin arm, 'but I shall never reach it, never. No one will ever reach it!'

“Suddenly, he paused, and seemed to take a resolution. ‘Friend,’ he said, turning towards me, ‘are you there? My eyes grow dark.’”

«Вот она! – воскликнул умирающий по-португальски, протянув по направлению к вершине свою длинную, тощую руку. – Но мне уже никогда не дойти до нее, никогда! И никто никогда туда не доберется! – Вдруг он замолчал. Казалось, что он что-то обдумывает. – Друг, – сказал он, оборачиваясь ко мне, – вы здесь? У меня темнеет в глазах».

“‘Yes,’ I said; ‘yes, lie down now, and rest.’

«Да, – ответил я, – я здесь. А теперь лягте и отдохните».

“‘Ay,’ he answered, ‘I shall rest soon, I have time to rest – all eternity. Listen, I am dying! You have been good to me. I will give you the writing. Perhaps you will get there if you can live to pass the desert, which has killed my poor servant and me.’