Buch lesen: "Любовь цвета хаки", Seite 3

– Времени в обрез. Хочу сразу глянуть вашу полиграфическую базу.

Услышав солидное слово «база», Алексей иронично усмехнулся про себя, но виду не подал. Естественно, типография не впечатлила главного политработника армии.

– У вас же есть и походный вариант? – уточнил он со знанием дела.

– Да, товарищ генерал, за зданием стоят на длительном хранении ЗИЛ-131 и ЗИЛ-157 со штатным оборудованием. Но мы его ни разу не использовали, – честно признался Разумков и пожалел об этом.

– Как раз подходящий случай. Приказываю в течение суток развернуть походную типографию и выпустить листовку о захвате душманской тюрьмы. Чтобы по форме и содержанию яркой была. Не меньше тысячи экземпляров отпечатать сможете?

– Нет, – ответил лейтенант. – У нас бумага на исходе, и…

– Будет вам бумага! – пообещал генерал. – Что еще?

– В цвете вряд ли получится сделать качественно. Только черно-белый вариант.

– Хорошо. Текст готов?

Разумков протянул исписанный лист. Бегло прочитав, ЧВС шариковой ручкой кое-что зачеркнул, что-то дописал.

– Добавьте немного остринки (Леше вначале послышалось «осетринки»), чтобы читатель воспылал еще большим гневом и ненавистью к врагу. И обязательно подумайте, как усилить концовку, она должна мобилизовать наших воинов на новые ратные подвиги.

«Он, наверное, тоже учился на журфаке», – мелькнула мысль. Вслух же военный журналист бодро произнес уставное: «Есть!»

Вскрытие БПК-63 (бесшрифтового полиграфического комплекта) показало, что пациент скорее мертв, чем жив. Оригинал-макет листовки на селеновую пластину плохо переснимался, в итоге ее копия на офсетной фольге и вовсе выглядела бледно. Получив бумажный оттиск, начальник типографии прапорщик Павлюкевич и замещавший редактора лейтенант Разумков ужаснулись: читались только заглавные буквы, остальной текст был словно в густом тумане.

Как ни старались отладить технологический процесс капризного БПК-63, ничего не получилось. Уже за полночь махнули с досады рукой, решив, что утро вечера мудренее. Но когда и оно не помогло, вымотавшую все нервы листовку с красным заголовком откатали на стационарной плоскопечатке. Генерал к тому времени уехал, страсти постепенно улеглись, а листовка уже никому особо не была нужна…

Розенбаум приехал!

Это у Пушкина осень – «очей очарованье», а на чужой земле, выжженной солнцем и войной, она совсем другая – тоску и скуку пыльными ветрами навевает. В боевых буднях огрубели не только мужские руки, но и души, соскучившиеся по празднику. Именно его и обещала радостная новость о приезде в Баграм известного барда, за считаные минуты облетевшая городок, вызвав у его обитателей эмоциональное возбуждение. Неудивительно, что уже за два часа до вечернего концерта к Дому офицеров, называемому в обиходе клубом, стали подтягиваться принарядившиеся поклонницы популярного певца, чтобы «застолбить» местечко поближе к сцене.

Разумков слышал о барде, тогда еще не избалованном вниманием советского телевидения и радио. Его песни на магнитофонных кассетах ходили по рукам, как и выступления Высоцкого. Поэтому глупо было упустить случай и не увидеть кумира миллионов. Более того, Алексей решил взять интервью у Розенбаума.

Узнав, что артист находится у командира дивизии, стал караулить его невдалеке от кабинета. И тут увидел в коридоре Любу Синицыну. Автоматически включился внутренний тумблер, отвечавший за настроение. Улыбнувшись, полушутливо приветствовал девушку, подкорректировав известную поговорку:

– На ловца и красотка бежит!

Она тоже улыбнулась, ответив в том же духе:

– И вовсе не бежит, да и красивее бывают.

– Как работается лучшим представителям города Ленина?

– Нормально, уже втянулась. На коммутатор начальник посадил. Так что можно меня услышать еще и в телефонной трубке, – сообщила девушка.

– Здорово! Буду теперь чаще звонить.

Вспомнив о Розенбауме, Леша предложил вместе сходить на концерт. Она сразу согласилась. Договорились, что он займет места и будет ждать у входа.

Только Люба ушла на узел связи, как дверь кабинета открылась и на пороге появился Розенбаум с непокрытой головой, одетый в «афганку». Слегка опешив, Леша быстро собрался с духом.

– Александр Яковлевич, разрешите обратиться? Лейтенант Разумков, военный журналист. Хочу взять у вас интервью для дивизионной газеты.

– Подходите после концерта, пообщаемся, – по-деловому ответил бард и направился к выходу.

В переполненном зале не только сидеть – стоять негде было. Леше повезло, едва успел забронировать два места для себя и Любы. Его появление вместе с новенькой связисткой не осталось незамеченным любительницами посплетничать.

«На ковре из желтых листьев, в платьице простом…» – полились слова известной песни «Вальс-бостон», которую разновозрастная гарнизонная публика встретила взрывом аплодисментов. Потом «Налетела грусть», следом «На дороге жизни», цикл кубанских казачьих, военных и лирических песен. И на бис, конечно, была встречена «Утиная охота».

Почти трехчасовой концерт прошел незаметно, подняв всем настроение. Леша сказал Любе, что проведет ее до женского модуля, а потом вернется в Дом офицеров для беседы с Розенбаумом. Услышав это, девушка воскликнула:

– Возьми меня с собой! Я тоже из Ленинграда, как и Розенбаум. Интересно, что нового в городе, заодно автограф попрошу.

Разумков не стал перечить, предположив, что увидеть землячку артисту будет приятно. Александр Яковлевич действительно сразу оживился, уточнил место жительства, учебы Любы, а потом прямо спросил, что привело ее в Афган.

– Романтика и желание испытать себя. Я вся в папу, он военный, служит в штабе округа. Мама шутит, что я должна была мальчишкой родиться, но в последний момент Всевышний отвлекся и на свет появилась девочка Люба.

– Вы должны быть счастливы с таким красивым славянским именем, созвучным с самой любовью, – уверенно произнес Розенбаум, допивая чай.

Леша уже почувствовал было себя третьим лишним, когда артист перевел на него взгляд. На все заготовленные вопросы о творчестве, самом лучшем городе Земли – Ленинграде, где родная гавань, где хорошо думается, личных увлечениях, впечатлениях от пребывания в Афганистане певец ответил честно и откровенно. Каждому его слову верилось.

– Береги, лейтенант, мою землячку, – чуть улыбнувшись в усы, наказал Розенбаум, прежде чем они расстались. – До встречи в Союзе! Рад буду видеть вас снова на концерте. Скажете администратору волшебное слово «Афган», и вас пропустят бесплатно.

Впечатленные общением с талантливым артистом, неординарной личностью, Леша и Люба неспешно брели по городку, уже основательно погрузившемуся в вечернюю темноту. Минимально освещался лишь центральный проспект, как в шутку называли дорогу от штаба дивизии до мужского и женского модулей. Ходили в полутьме с фонариками отнюдь не из-за экономии киловатт-часов, а по банальным соображениям безопасности, чтобы не стать мишенью для моджахедов.

«Как бы здорово было сейчас прогуляться по всегда оживленному и праздничному Невскому, посидеть с подругами в кафешке», – мечтательно подумала Люба, ведомая галантным кавалером под ручку и опасавшаяся сломать каблук.

– Вот я уже и дома, – само собой вырвалось у девушки. Всего за несколько недель общага в сборно-щитовом модуле на чужой земле стала восприниматься как родной очаг.

– Завтра увидимся? – Разумков почувствовал, что действительно этого хочет.

– Если не увидимся, то запросто можем услышаться, – подарив очаровательную улыбку, игриво молвила телефонистка Синицына. И, взмахнув ладошкой, скрылась за деревянной дверью, нуждавшейся в покраске.

В комнате его ждал приятный сюрприз – очередное письмо от жены. Военно-полевая почта в Афганистане работала по своему графику. Однако никто из офицеров, солдат или гражданских за это не осуждал ее, а, получив заветное письмецо от родных и близких, великодушно прощал все задержки. Почтовый Ан-24 прилетал в Баграм в начале и в конце недели. Когда же сгущались тучи и дул сильный «афганец», то небо «закрывалось» и на несколько дней. Вмешивались и другие факторы, из-за которых почтовый борт отменяли. К этому относились с пониманием. Жизнь сама по себе, а тем более военная, такая загадочная.

Надя с радостью писала, что Верочка каждый день расширяет словарный запас.

«Правда, над произношением надо еще работать, но, как известно, повторение – мать учения. Трудно дается ей слово Афганистан, которое дочка произносит вместе с другим – папа. Я постоянно напоминаю ей о тебе, говорю, что ты в командировке и скоро приедешь. Новостей особых нет, кроме одной. Женщины городка только и судачат, что Русинского турнули из партии и вроде увольняют из армии».

В конце, как обычно, ладошка Верунчика. И приписка – любим, целуем, ждем.

Волна нежности накрыла Лешу. Рука сама потянулась к чистому листу, захотелось поделиться впечатлениями от замечательного концерта Розенбаума. Однако сфокусировался на главной новости, требовавшей обдумывания. Русинского все-таки исключили из партии. Теперь в газете откроется вакансия, но полноценную замену вряд ли быстро найдут.

Святослав Иосифович, наверное, родился ответственным секретарем. Выпуск газеты держался на нем, что всех устраивало и в первую очередь редактора, наслаждавшегося почетным положением свадебного генерала. Другая правда заключалась в том, что даже самый высокий профессионализм не дает людям права поступать низко и подло.

Та некрасивая история с обманом, а потом и подставой, хоть и притупилась, но никуда не делась, преодолев вместе с Лешей госграницу, по-прежнему «сидела» в душе. Лейтенант Разумков подготовил газетную полосу о том, как дивизия успешно сдала внезапную проверку комиссии штаба округа. На подведении итогов выступил командующий, отметив дивизию как лучшую в округе, и лично комдива. Публично прозвучало, что молодого генерала за усердие и достигнутые результаты представят к государственной награде.

Об этом шла речь в конце материала. Но так как текста оказалось чуть больше, чем требовалось, Русинский, занимавшийся несколькими делами сразу, особо не вчитываясь, убрал последний абзац. Где весь цимес, самое главное и приятное для местного начальства.

Гром и молнии разразились на следующее утро, едва газета попала на стол комдива. Обматерив по телефону редактора, он распорядился провести служебное расследование и строго наказать виновника. Им назначили автора материала лейтенанта Разумкова, получившего первое взыскание и сразу предупреждение о неполном служебном соответствии. За еще одним таким проколом следовало снятие с должности.

– Почему меня сделали козлом отпущения? В чем я виноват? – спросил редактора Разумков. Тот, опустив глаза якобы в поисках нужной бумаги на столе, бубнил что-то о служебной субординации, этике и интуиции, хотя причем здесь они? Как ему, майору в годах, не стыдно юлить, придумывать оправдания вместо того чтобы честно признать: это мы с ответсеком лоханулись. Русинский в спешке не тот абзац сократил, а я как редактор, подписывавший номер в печать, ему по привычке доверился, не перечитал основной материал в полосе.

– А почему вы сами в нарушение инструкции не сверили правку перед выходом газеты? – с нотками металла в голосе уточнил Буков, посмотрев наконец своему корреспонденту в глаза.

– Потому что вчера я выполнял сразу два ваших задания – с утра отвозил приветственный адрес в политуправление, потом в составе агитгруппы участвовал в едином дне информирования в частях.

Было еще и третье, деликатное, поручение, о нем не стал напоминать – получить у директора центрального гастронома, хорошего знакомого редактора, набор дефицитных продуктов и завезти их родной сестре Букова. Хотя, кто знает, может, та шикарная блондинка, попросившая его повесить шкафчик в ванной комнате, вовсе не родственница, а любовница шефа.

После того неприятного случая черная кошка пробежала между ним и Русинским. Первоначальная восторженность Леши опытными и умными наставниками вмиг улетучилась.

«Есть все-таки справедливость на свете», – не без злорадства подумал Разумков, так и не написавший Наде ни строчки. А как недостойно он себя повел, едва узнав, что в штаб дивизии пришло предписание отправить в Афганистан ответственного секретаря газеты. Побежал по знакомым гражданским и военным докторам за липовыми справками о несуществующих болезнях. А когда это не прокатило и никакие связи не помогли, отправил гневное письмо в ЦК КПСС, что его, убежденного еврейского пацифиста, насильно хотят отправить на войну в Афганистан, которую он считает оккупационной, несправедливой, ненужной. Такие же аргументы привел и в рапорте, наотрез отказавшись от выполнения чуждого по духу интернационального долга.

Когда начальник политотдела узнал об отказнике в своем ведомстве, сразу вызвал Русинского к себе, однако долгая беседа ничего не дала. И даже озвученная перспектива расстаться с партийным билетом не умерила пыл взбунтовавшегося капитана.

Тогда кадровики и вспомнили о лейтенанте. Леша как раз стал отцом. Какое же это непередаваемое счастье ощущать себя в новом статусе, бережно держать в руках завернутый в пеленки комочек! Толком не успев нарадоваться, лейтенант Разумков, отгуляв отпуск и пройдя медкомиссию, убыл в Афганистан. Ни разу не заикнулся о семейных обстоятельствах – рождении дочери, полагая, что личное негоже ставить выше государственного. Так он внепланово, вместо другого человека, на поверку оказавшегося трусом, очутился в зарубежной командировке.

Надя опять спрашивала о меню в столовой, вкусно ли готовят и не прибыл ли из Ташкента коллега-помощник.

С ответа на эти вопросы он и начал письмо. «Кормят хорошо, но, конечно, не настолько вкусно, как это получается у тебя, моей заботливой и ненаглядной хозяюшки. Фруктов-овощей хотелось бы побольше, но их компенсирует рыба с дивным названием “путассу”. Пока выпускаем газету вместе с прапорщиком, даже листовку пришлось сварганить по требованию начальства. Вроде справились, хотя с техникой были проблемы. Самое главное – сегодня вечером ходил на концерт Розенбаума, народу в зале было битком. Очень круто выступил, классный мужик! Я с ним отдельно около часа общался, брал интервью. Как напечатаем, вышлю. Привет всем нашим друзьям. Целую, люблю. Ваш муж и папа Алексей».

Первая зарплата – событие приятное и важное! В Союзе негласно полагалось ее обмыть в трудовом коллективе, о чем намекнули Любе на узле связи. Получив на руки сто с лишним чеков Внешпосылторга, она поинтересовалась у подруг, что на них можно купить. Синицыной очень хотелось иметь джинсы «Монтана», о которых мечтала, наверное, каждая советская девушка, элегантную и удобную кофточку, красивую косметичку, которую видела у подружек. Все это продавалось на местном базарчике в полукилометре от военного городка, за пределы которого гражданским лицам выходить не разрешалось. Военные – другое дело, они перемещались свободно, выполняя служебно-боевые задачи. А попутно при первом же удобном случае останавливались у дуканов, чтобы купить что-то себе или семье в подарок.

Командование дивизии, осознав, что запретами ничего не добьешься, смягчилось и попросту закрывало глаза на воскресные самовольные выходы женщин. Правда, ради безопасности настоятельно рекомендовалось посещать базар только в сопровождении вооруженных мужчин. Поэтому Люба и попросила лейтенанта Разумкова сменить профессию журналиста и стать на пару часов ее личным телохранителем. Леша такому предложению был только рад, вспомнив, что собирался сделать кое-какие покупки. Услышав про намечавшийся шопинг, прапорщик Павлюкевич тоже решил почувствовать себя в роли телохранителя. С автоматами за плечами и вместительными сумками они двумя парами (Люба взяла подружку Катю) отправились на базар.

Едва вышли за КПП, как налетела стайка босоногой детворы. «Шурави, бакшиш давай!» – галдели голосистые мальчишки.

Это, наверное, все, что они знали по-русски. Самые смелые пытались дотронуться до одежды. При виде протянутых детских ладошек девушки в растерянности остановились. У Леши в кармане завалялись значок и коробок спичек, которые он с удовольствием отдал девочке и чумазому мальчику. Те, обрадовавшись, заулыбались, будто получили самое ценное и необходимое.

– Прикормил. Сейчас начнется, – буркнул сзади Володя. И как в воду глядел: малышня потянулась к оружию.

– А ну кыш! – решительным жестом отогнал Разумков мальчишек, демонстративно поправив на плече автомат.

Это подействовало.

Первым делом зашли к знакомому дуканщику Нури, высокому поджарому афганцу неопределенного возраста с благородной сединой и профессорской бородкой. Леша у него уже покупал кое-что по мелочам и рассчитывал на скидку.

– Салам алейкум, Нури! Хуб асти, читур асти? – поприветствовал на дари хозяина лавки Разумков, из вежливости поинтересовавшись делами и здоровьем. Он знал еще несколько фраз, которыми всякий раз пользовался, чтобы расположить к себе собеседника.

– Ташакор, все харашо, дарагой, – широко улыбнулся афганец, одетый в шальвары и в пирохан – длинную рубаху. – Что рафик хочет купить? Для ханум тоже харош товар есть. Только вчера палучил из Пакистана и Китая.

Услышав популярное у шурави выражение «хочу джинсы “Монтана”», тут же из стопки извлек несколько темно-синих брюк.

– Примерить можно здесь, – показал на маленькую ширмочку Нури.

Люба с Катей застыли в нерешительности. Они и без того испытывали неловкость от мужских взглядов, а тут предстояло задрать юбки, чтобы надеть джинсы, за тонкой перегородкой. Поняв их стеснительность, Леша предложил выход из пикантной ситуации:

– Мы с Володей ради вас готовы стать плотными шторами: надежно прикроем широкими спинами, никто вашу красоту не увидит, разве только Аллах!

Прыснув со смеху (оценила, значит, его образное словоблудие), Люба первой начала примерять вожделенные джинсы. Они оказались чуть великоваты. А вот вторые – как на нее сшиты!

Из десятка косметичек она выбрала розовую в форме сердечка. Приглянулась ей и подошла по размеру симпатичная светленькая кофточка с отложным воротником и застежкой на планке. Глаза разбегались от обилия товаров на полках, но тут Синицына с ужасом вспомнила, что у нее всего лишь сотня своих чеков и одолженный на виноградное вино и фрукты полтинник.

Дуканщик без калькулятора быстро все подсчитал и назвал окончательную сумму – 2500 афгани. Зная, что местные любят поторговаться, Леша заверил Нури, что обе ханум станут его постоянными покупательницами, если он сделает им скидку в 500 афгани. Для вида чуть поспорив, афганец согласился.

На обратном пути, надо же было так неудачно сложиться обстоятельствам, на КПП они почти лоб в лоб столкнулись с комдивом, который радушно встречал афганскую делегацию. В загоревшем, по-восточному широко улыбавшемся, крепко сбитом мужчине, которого дружески обнял генерал, Разумков узнал командира местного армейского полка полковника Абхара. Пару раз встречался с ним, любителем сухого пара, в дивизионной бане. Леша тоже хотел поприветствовать гостя, но передумал, увидев показанный из-за спины афганца командирский кулак. Разумков понял, что выговор обеспечен. Не столько за поход на базар, сколько за то, что попался на глаза.

Двоевластие в газете

В качестве предновогоднего подарка в редакции «Ленинского знамени» появился высокий и худой лейтенант, внешне немного похожий на цыгана. В повседневной фуражке, шинели и хромовых сапогах он смотрелся и вовсе экзотично.

– Василий Тихомиров, – отрекомендовался гость, подавая руку Разумкову. – Из окружной газеты.

Наконец-то не только Бог с Аллахом, но и инструктор по печати вняли его молитвенным просьбам.

Они были ровесниками, с разницей в год окончили Львовскую политуху, поэтому сразу перешли на «ты».

Леша помог Василию обустроиться в модуле, а вечером за накрытым ташкентскими яствами столом по-дружески пообщались. Утром вместе уже прикидывали новогодний четырехполосный номер, пока изобиловавший белыми пятнами.

– Я привез кое-какой запас материалов, – извлекая из сумки толстую папку, похвалился Тихомиров. – Не все еще опубликовано в окружной, да и продублировать не большой грех. Нужна зажигательная новогодняя история, с ней явная загвоздка.

Василий как-то сразу по-хозяйски уселся в редакторское кресло, в котором быстро почувствовал себя начальником.

– Поедешь завтра на Саланг, там же горы снега! Чем не резиденция Деда Мороза? Фоторепортаж привезешь. Как идея?

– Хороша, но труднореализуема. До перевала вертолеты не летают, а после того как днями под Чарикаром «духи» в пух и прах разбили колонну наливников, движение временно приостановлено.

Тихомиров, похоже, почувствовал себя как минимум комдивом.

– А если БТР или БМП в каком-то батальоне взять?

Наивность гостя поразила Разумкова. Он даже улыбнулся.

– Что значит взять, Вася? Это же не автомат одолжить, да и то вряд ли кто даст.

– Понятно. Кто хочет действовать, ищет возможности, кто не хочет – ищет причины. Так, кажется, Сократ однажды сказал.

– Вася, ты не древнегреческий философ из Афин, а всего лишь лейтенант, как и я, только прилетевший из Ташкента, – слегка подколол товарища Разумков, не ожидавший последовавшей реакции. Тихомиров вскочил как ужаленный, в нервном возбуждении стал шагами мерить площадь небольшого кабинета. Леша тоже поднялся, готовый ко всему. Как нельзя вовремя заглянул начальник типографии, разрядивший предгрозовую атмосферу. Когда Павлюкевич закрыл дверь, Тихомиров более дипломатично, но не без язвинки спросил:

– Праздничный номер выпускать будем или, может, проигнорируем Новый год?

«Странный он все-таки парень, – мелькнула мысль. – Хотя вчера Вася показался “своим в доску”». Он еще подумал, как повезло, что прислали в помощь именно ровесника, а не возрастного майора, который бы уму-разуму занудно учил. Но, оказывается, руководящие повадки и лейтенантам не чужды. Даже козырнул более высоким должностным статусом: как-никак корреспондент окружной газеты.

Разумкову хватило ума взглянуть на ситуацию с другой стороны, и она ему показалась нелепой, даже смешной, напомнившей схватку двух задиристых петушков за право быть главным на сельском подворье. Правда, у них пока еще до рукопашной не дошло… «Хочет поиграть в командира – на здоровье! С тебя же и спрос, случись что-то нехорошее. И на утренне-вечерние совещания в политотдел пусть ходит, ноги моей там не будет. Может, на самом деле в войска податься? В один из кабульских полков, там и встретить Новый год со знакомыми офицерами. Развеюсь, отдохну немного, разве не заслужил?»

Он хотел уже это произнести, да вовремя вспомнил о политотдельском «Голубом огоньке», в подготовке которого задействован, и приглашении Любы отведать ее фирменный новогодний торт. Да и праздничную газету действительно надо выпустить.

Сошлись на том, что вместо репортажа из несуществующей резиденции Деда Мороза опубликуют опрос солдат и офицеров на тему, что они ждут от Нового года, как встречали его дома, какой подарок или приключившаяся история наиболее запомнились.

Леша взялся за день подготовить опрос, а Тихомиров обещал оперативно подобрать какое-то праздничное чтиво из своего запасника. Плюс тассовская рассылка, где всеобщим гвоздем будет рассказ о кремлевской елке (есть и пластмассовое фотоклише) и традиционное поздравление советского народа от Генерального секретаря ЦК КПСС.

Здравствуй, Новый 1364 год!

Вместо елки, которой в Афгане даже за большущие деньги не сыщешь, так как хвойные на этой земле не прижились испокон веков, нарядили одну из посаженных редактором ив. Трусевич знал в растениях толк, был заядлым дачником, а в свободное от службы время возглавлял под Львовом садово-огородный кооператив. Мало кто верил, что вогнанные в землю ветки вербы даже при регулярном поливе порадуют весной молоденькими листочками и со временем раскинут вширь ветки, но Борис Палыч не сомневался. И результат превзошел ожидания! Вдоль редакционного забора, как зеленые часовые, выстроились грациозные красавицы, одной из которых выпала честь стать новогодней елью. Вокруг нее и устроили в полночь символический хоровод два лейтенанта, прапорщик и «снегурочка» – корректор-машинистка Аня. Вместе они и стол накрыли из того, что Бог, точнее, знакомый начальник продсклада, послал. Первой их маленькую компанию покинула Аня под предлогом, что ее уже заждались подруги. Разумков тоже не собирался задерживаться в редакции. Сказав тост и наскоро закусив, поспешил в сверкавшее праздничной иллюминацией женское общежитие.

Почти из каждой комнаты доносилась ритмичная музыка, раздавались мужские и женские голоса, смех. Как в песне: «После боя сердце просит музыки вдвойне». Оказавшись за тысячи километров от родного порога, в чужой стране, уставшая от разлуки и войны душа офицера, солдата, гражданского человека жаждала маленького чуда, праздника в волшебную новогоднюю ночь. Объединившись за столом с такими же истосковавшимися по дому людьми, разные по должности, званию, возрасту, мужчины и женщины ощущали себя одной семьей, говорили друг другу комплименты, добрые пожелания. Новый год – отличный повод для проявления лучших человеческих чувств, сближения характеров, более близкого знакомства в неслужебной обстановке. Это бесценные минуты и часы непринужденного общения, веселого настроения, создающие ощущение внутреннего комфорта, счастья, пусть, может, и временного, иллюзорного.

Дверь крайней слева комнаты оказалась приоткрыта, и Леша услышал певучий голос Любы:

– Девчонки, давайте зажжем свечи и молча загадаем желания!

– А меня возьмете в загадки поиграть? – пробасил он с порога, примостив на столе бутылку дефицитного шампанского, за которой специально заскочил к себе в модуль.

– С таким приданым возьмем! – радостно воскликнул девичий квартет, окинув его оценивающим взглядом.

Кавалеров в этих четырех стенах больше не наблюдалось, поэтому Леша, как заправский тамада, взял инициативу в свои руки. Отсалютовав эффектно вылетевшей пробкой, он ловко разлил пенистый напиток по граненым стаканам, успешно заменившим фужеры. Подняв один из них и глядя Любе прямо в глаза, торжественно произнес:

– За счастье и любовь в Новом… 1364 году!

– Короче, за счастливую любовь и нашу Любашу, – тут же перефразировали девчонки и, будто застеснявшись сказанного, засмеялись.

– Товарищ лейтенант, а вы годы случайно или специально перепутали, решив отправить нас в суровое средневековье? – блеснув озорными искринками в глазах, спросила внимательная Люба.

«Наживка сработала», – порадовался Леша. Получив плацдарм для проявления эрудиции, он останется в центре девичьего внимания.

– Зачем вас, таких милых и красивых, отправлять куда-то в средневековье? – нарочито удивился Разумков. – Вы нам тут позарез нужны. Афганцы по мусульманским законам и своему календарю живут. По их летоисчислению Новый 1364 год, по-местному Навруз, наступит весной, 21 марта, когда день будет равен ночи.

Из японского магнитофона полилась знакомая песня «Под крышей дома твоего», и они, не сговариваясь, сразу подхватили такие простые и душевные слова:

 
Мир полон радости и счастья,
Но край родной милей всего.
И так прекрасно возвращаться
Под крышу дома своего.
 

Разумкову на миг показалось, что он исполняет полюбившуюся песню в своей однушке на окраине военного городка вместе с Надей и друзьями-соседями. Как это случалось по праздникам и дням рождения до Афгана. Леша ощутил прилив сил, вызванный, видимо, приятным воспоминанием и выбросом адреналина, раскрепощенность мышц, легкость движений. Энергия искала выход и нашла его в динамичном танце под хит популярной группы «Бони М».

– Танцуют все! – голосом диктора объявила круглолицая Катя, коллега Любы по узлу связи и соседка по комнате.

Когда закончились тосты, в том числе и за проверенную связь – на абонентской линии и между людьми, мужчиной и женщиной, Люба вспомнила про торт, который, красиво украшенный, терпеливо ждал своего часа на тумбочке.

За разговорами, шутками, песнями и танцами не заметили, как стало светлеть за окном. В горах неторопливо рождалось первое утро 1985 года, а по местному календарю – 1364-го.

Проснувшись около девяти часов от какого-то шума, Леша не сразу сообразил, где находится. И только увидев на соседней кровати товарища по комнате, спавшего в позе эмбриона, понял, что он дома.

Память еще находилась в цепких объятиях Морфея и включалась с трудом. Неужели они вчера страстно целовались с Любой под аплодисменты завидущих подруг? А потом она позволила обнять себя за талию, откровенно оголив грудь…

Холодная вода взбодрила, вернув помятому лицу более осмысленный и пристойный вид. Разумков вздохнул с облегчением, вспомнив, как на рассвете поблагодарил девчонок за сказочную новогоднюю ночь, игриво чмокнул каждую в щечку и не совсем ровной походкой направился в сторону своего модуля. Все непристойное, оказывается, происходило только во сне.

Тихомиров на минном поле

К приходу Разумкова следов застолья уже не было. Володя по-хозяйски все убрал, проветрил кабинет и даже велел солдату сделать влажную уборку.

– Вижу, посещение женского модуля не повлекло расстройства здоровья, живой и даже не раненый, – пытался пошутить начальник типографии. Ответом ему был красноречивый вздох: мол, не издевайся.

– А вы хорошо вчера посидели? Небось вылакали весь спирт.

– Васильич, обижаешь. Для заседания редколлегии (так в шутку называли вечернее чаепитие. – Прим. авт.) осталась фляга из НЗ. На то он и неприкосновенный запас.

– А где наш ташкентский друг? – скорее формально, нежели из любопытства поинтересовался Алексей, наливая себе свежезаваренный чай.

– В модуле, где ж ему быть. Наверное, дрыхнет без задних ног. Мы до двух посидели.

– Нет его там. Кровать заправлена.

– Может, по бабам пошел? – мысли прапорщика пульсировали в одном направлении. – Скоро появится.

Уже вечерело, а Тихомирова все не было. Разумков забеспокоился: не случилось ли чего? Ведь не в Союзе находились.

Трескучей трелью отозвалась на столе «ташка» – армейский полевой телефон ТА-57. Первое, что услышал Разумков в трубке, был мат. Потом уже излагалась суть.

– Какого лешего ваш лейтенант по минным полям шастал? Знак «За разминирование» хотел получить посмертно?

Это был дежурный по штабу дивизии в звании майора: фамилию он произнес невнятно. Ничего не понимая, Алексей молча сопел в наэлектризованную гневом трубку.

– Сейчас он пишет объяснительную у начальника штаба. Вам тоже надо явиться к нему.

«Ничего не скажешь, отлично год начинается! Только начальника штаба мне сейчас не хватает», – подумал Разумков, приводя себя в порядок.

Полковника Ивана Сандалина офицеры его же штаба откровенно побаивались, за глаза называли «Иваном Грозным». Попасть к нему на доклад под горячую руку – это как оказаться перед разъяренным быком с красной тряпкой в руках. О крутом нраве и скором на расправу начштаба знали и в редакции, поэтому старались обходить его десятой дорогой, тем более по службе напрямую подчинялись не ему, а начальнику политотдела. Но от последовавшего «приглашения на казнь» уже не отвертишься. С кротостью агнца шел Алексей на встречу с «Иваном Грозным», лихорадочно пытаясь предположить, в какую историю мог вляпаться в новогоднюю ночь Василий.