Buch lesen: «Кубыш-Неуклюж», Seite 6

Глава одиннадцатая

Прогулка длилась не вечность, а только сорок минут, и не принесла результата. Жоффрей и Света не встретили никого. Возможно, из-за дождя.

– Спасибо, – сказал Серёжка, приняв обратно бульдога, шапку, палку и куртку.

– Не за что, – улыбнулась Света. – Не огорчайся. Мы будем каждую ночь гулять, обещаю.

Он предложил остаться с ним до утра. Она отказалась, поскольку очень устала. Их поцелуй был скорее нежным, чем страстным. Всю следующую неделю Света держала слово, хоть было ей нелегко. Она очень уставала на своей школьной работе, а вечерами Рита её прямо изводила чесночным соусом и иронией. Всех ночных выгульщиков собак пришлось посвятить в тайну маскарада. Таковых, впрочем, было немного – Маринка да ещё парочка.

В школе Свету хвалили все, от вредной буфетчицы до директора. Малышня была от неё в восторге, а старшеклассники постоянно звали курить. Но близко она ни с кем не сошлась, кроме как с Наташей да ещё с Ленкой Шкилёвой. Шкилёва была признательна ей за то, что из-за неё побили Варламова. После этого он от Ленки отлип. Её это осчастливило. Иногда эта девочка впечатляющей красоты даже оставалась после уроков, чтоб помочь Свете вымыть полы, и они болтали. Немова и Крапивина попритихли после истории со щенком. Хоть им никто прямо не говорил, что, мол, вы, две дуры, отдали щенка убийце и заслужили этим поступком ад, эта мысль читалась во взглядах. Многие, впрочем, им глубоко сочувствовали. Других щенков они кое-как раздали знакомым и никого уж больше не брали с улицы. Но бездомных собак, как прежде, кормили. О результатах расследования пока ещё ничего не было известно, но оно шло.

Как-то раз Галина Сергеевна пригласила Свету на свой урок к шестиклассникам. Она в школе вела историю. После спаренного урока она спросила у Светы, что ей понравилось, а что нет. Света придралась к нормандской теории, потому что имела все основания не считать её убедительной. И возник напряжённый спор. С этого дня Света соглашалась присутствовать только на уроках литературы, вела которые Ксения Николаевна. Эта Ксения Николаевна ей пришлась по душе. Она не была похожа на заскорузлых училок литературы, известных Свете. Не было у неё совковой манеры докапываться до сути каждой строки – мол, Чичиков запел песню, так вот давайте-ка разберём, что именно Гоголь этим хотел сказать? Запел и запел! Любой человек может запеть песню, если накупит дёшево мёртвых душ. Где бодрое настроение, там и песенка.

У Варламова и обоих его приятелей настроение портилось всякий раз, когда они замечали Свету. Они здоровались с ней, но издалека. Наташа, тем временем, подыскала себе квартиру и переехала. Больничный у неё давно кончился, и уроков было полно. Но после занятий она усиленно обучала Свету приёмам. Дней через десять Света их уже знала столько, что потянула бы на разряд. Общаясь с Наташей, она не могла не заметить, что та старается обходить вопросы о личной жизни, о прошлом и о мечтах. Казалось, что ни того, ни другого, ни третьего у неё просто не было и что вся её жизнь овеяна некоей мрачной тайной. Но Свете с этой таинственной рыжей личностью было ужас как интересно. Она к ней здорово привязалась.

Все эти дни Жоффрей продолжал худеть, хоть и не страдал отсутствием аппетита. Однако опухоль на преднизолоне стремительно уменьшалась. К последним числам апреля она была не больше горошины. По совету Ирины Серёжка плавно снизил дневную дозу лекарства до четвертинки таблетки. Так как других таблеток Жоффрей не пил, а преднизолон, который вызывал жажду, теперь воздействовал минимально, необходимость гулять по ночам отпала. Рита поздравила с этим Свету. Но та в ответ заявила, что ей ночные прогулки были приятны и что она прекращает их исключительно для того, чтоб не беспокоить Серёжку. Когда настал выходной, она ему предложила свозить Жоффрея к онкологу на Каширку. Сказано – сделано.

– Полагаю, это не онкология, – заявил кандидат наук, внимательно осмотрев крошечную опухоль. – Слишком уж хорошо она среагировала на преднизолон. Для мастоцитомы это нехарактерно.

– А что же это такое? – спросила Света.

– Это гораздо больше похоже на воспаление от контакта с дорожными реагентами. Похудел он у вас, конечно! Пусть витамины попринимает.

– Но цитология показала мастоцитому! Как с этим быть?

– Достоверность цитологического анализа составляет не сто, а восемьдесят процентов. Судя по тому, что я вижу, мастоцитомой здесь и не пахнет. Чувствует он себя, по вашим словам, вполне замечательно – не грустит, не хромает. Пожалуй, преднизолон отмените. Жду вас с визитом месяца через три. Так, на всякий случай.

– Спасибо! – крикнули в один голос Света с Серёжкой. Схватив Жоффрея и заключение, они быстро произвели расчёт и вырвались на черёмуховый, пронизанный солнцем воздух как из тюрьмы, мельком посочувствовав тем, кто вынужден был остаться. Конечно, двери этой тюрьмы с камерами смертников и названием «Онкология» никогда уже не сомкнутся за этой крошкой, Жоффреем!

Когда шагали к метро, Света отпустила его побегать. И он носился по одуванчиковым газонам, и хрюкал, и приносил какие-то палки, и кувыркался в зелёной, сочной траве. Видя сумасшедший его восторг от весны, Света предложила погулять по лесу.

– По какому? – спросил Серёжка.

– Давай поедем в Измайлово, на такси. И там погуляем.

– Так это тот самый парк, где Катька его нашла!

– Ну и замечательно.

Через час они были в том самом парке с пятью прудами, речкой, аллеями и лужайками. Несмотря на погоду, гуляющих было мало. Началась праздничная неделя, и все рванули на дачи. Узкой тропинкой среди звериных чащоб Жоффрей и два его спутника подошли к Лебяжьему пруду, дальний берег которого сплошь зарос осокой и камышом. Там плавали утки. Кругом стоял дикий лес, и только с одной стороны над ним вдалеке виднелись многоэтажки. Света с Серёжкой сели на лавочку, а Жоффрей подошёл к воде и попил. Потом он улёгся на берегу и замер, щурясь на солнце.

– Как будто и не Москва, – заметила Света, глядя по сторонам. – Дикая природа. И тишина. Ты здесь раньше был?

– Я здесь очень часто гулял с собакой, – сказал Серёжка. – С другой.

Последнее слово он произнёс вполголоса. Эта предосторожность казалась явно излишней – Жоффрей был поглощён делом. Он нюхал ветер.

– Ты тогда видел?

– Да.

На берегу пруда сидели только два рыбака, и то вдалеке. Света закурила. Творилось с ней нечто странное. На неё вдруг упала тень – всего только тень ощущения, что сейчас, здесь, у этой воды, в лесу с едва распустившимися листочками, происходит самое важное и трагическое событие в её жизни. Она бы не удивилась, если бы ей сказали, что это ложь. Но ей бы не захотелось жить.

Жоффрей засыпал, уткнув сопящую морду в яркие и душистые одуванчики. Света молча ждала.

– Только один раз я в этом лесу ничего не видел, – задумчиво продолжал Серёжка. – Ночью, в грозу.

– Так ты здесь бродил по ночам? Что за удовольствие? Ты ведь мог потерять собаку!

– Нет. Она бы сама нашла дорогу домой. Ведь это был не Жоффрей. Жоффрей, конечно, неглупый, но непрактичный.

– Так что случилось той ночью? – спросила Света, когда её собеседник вдруг замолчал, и его молчание затянулось. – Что-нибудь необычное?

– Вовсе нет. Мы с псом заблудились, и мне почудилось, что попали мы в параллельный мир. Я подумал, что никогда не найти нам выхода из дождя, из леса, из холода. Но часа через три наступил рассвет, и всё встало на места.

– Ты здорово испугался?

– Да, очень сильно. Мне тогда было чего терять, и я не был смелым. Я и сейчас многого боюсь, пока Жоффрей здесь.

Света уронила окурок и растоптала его тонким каблуком.

– Серёжа, не надо оправдываться Жоффреем! Если бы его не было, ты нашёл бы, чем объяснить свой страх. Я не говорю, что ты трус. Просто нет людей, которые ничего не боятся. Я точно знаю: храбрейший из храбрецов чего-то боится. Взять даже Ритку. Ты думаешь, она смелая?

– Да. Я думаю, она – смелая.

– И ты правильно думаешь, потому что Ритка боится одной-единственной вещи. Сказать, какой?

Лес вдруг зашумел от порыва ветра. Прозрачной рябью покрылся пруд. Серёжка поёжился.

– Ну, скажи.

– Когда она была мелкая, дед её отвозил на лето в деревню. Там они жили в старом-престаром доме с высокой двускатной крышей и русской печью. Его чердак был завален книгами. Ну, ты можешь представить, что это были за книги! Наверное, Иван Грозный их туда свёз. Так вот, как-то раз Ритка взобралась на чердак и нашла там «Слово о полку Игореве». Читал?

– Читал в переводе Дмитрия Лихачёва.

– Это понятно! Без перевода и я не смогу осилить такую хрень. Так вот, эта сучка мелкая начинает читать и встречает фразу: «Див кличет вверху древо, велит слушать землю незнаему!» С ней – истерика!

– Почему?

– Да как почему? Страшные слова, согласись! Что это за див, который сидит на дереве и велит какую-то землю слушать? Кстати, никто до сих пор не может понять, кто это такой. Есть разные версии, но все глупые. Если птица, то автор так бы и написал – сова или ворон! А Ритке было двенадцать лет. Она это прочитала глубокой ночью, при керосиновой лампе! А в доме, кроме неё, были одни крысы. Дед пил с соседями самогонку. Короче, утром Ритку нашли в сильнейшем припадке. Пришлось в больницу её везти. Там ей укололи что-то. Она, конечно, пришла в себя. Но – не до конца.

– Что значит не до конца?

– Она до сих пор этим дивом бредит периодически, признаваясь в этом лишь мне одной! Иногда ей кажется, что он смотрит на неё, спящую. Она очень не любит быть ночью дома одна и просто не может спать носом к стенке. В первый момент после пробуждения она сразу должна увидеть, нет ли кого-нибудь в её комнате, а иначе может произойти страшный нервный срыв! Представляешь?

– Детские страхи, – бросил Серёжка и попросил закурить. Они закурили вместе.

– Это не детские страхи, – сказала Света, – это серьёзнейшее психическое расстройство. Иногда оно сходит почти к нулю. Потом обостряется. Мне самой приходилось колоть ей транквилизатор, чтобы она не повесилась!

– Она знает, как выглядит этот див?

– Понятия не имеет! Если бы знала, страх бы исчез. Страшнее всего – непознанное.

Серёжке стало смешно. Он даже закашлялся, поперхнувшись дымом. Света не поняла, над чем он смеётся. Жоффрей, наверное, понял бы, но он спал.

– В каком месте произведения говорится об этом чудище? – поинтересовался Серёжка. – Ближе к концу?

– К началу. Князь Игорь едет со своим войском по половецкой степи, и вдруг происходит солнечное затмение! А потом – этот див. Или сперва див, а потом затмение. Я не помню. И не хочу вспоминать.

– Я думаю, мы узнаем, кто этот див, – чуть слышно сказал Серёжка. Света взглянула на него молча. Она ждала. Она не сдавалась. Жёлтые одуванчики, пруд, Жоффрей. Небесная синь. Может ли всё это не быть преддверием чуда? Непостижимое было здесь. Оно будоражило, как забытый волшебный сон. И оно звало, как голос трубы из сизых глубин морского тумана ночью. Бросив окурок, Серёжка взял её за руку.

– Слушай, Светка! Я могу с Ритой поговорить об этом?

– Конечно, нет! Это её тайна! Точнее, наша с ней тайна.

– Зачем же ты её разболтала?

– Я её приоткрыла, а не разбалтывала! Мне важно было понять, как ты, будучи слепым, его представляешь, этого дива. Я где-то слышала, что слепые имеют шестое чувство, которое позволяет им правильно представить не только то, что они не видят, но даже то, что никто никогда не видел! Разве это не так?

– Да если бы это было так, то все бы давно глаза себе повыкалывали.

– Зачем?

– А на фиг они нужны, если без них можно точно представить не только то, что перед тобой, но и что угодно?

– Ты всё довёл до абсурда! – обескуражилась Света. – Скажи, зачем? Ведь дураку ясно, что я имела в виду не материальность, а метафизику!

– Светка, ты бы ещё алхимию приплела, чтобы объяснить, почему у тебя во рту не язык, а электровеник!

Света, не отвечая, вырвала руку. К берегу подошли две дамы в платочках. Было им за полтос. Их строгая собранность позволяла предположить, что они недавно покинули божий храм. Увидев Жоффрея, спавшего в одуванчиках, рабы божии разразились праведным гневом – пускают, мол, пса без привязи! Жоффрей встал, зевнул, подбежал к Серёжке. Тот пристегнул к ошейнику поводок, поднялся и зашагал с бульдогом к аллее. Света сказала мразям, что они – мрази. Те разорались громче. Она толкнула их в пруд. К её разочарованию, возле берега оказалось неглубоко.

До дома доехали на трамвае. День был предпраздничный, тридцатое. Он клонился к закату. Москва почти опустела. Запах сирени лился, казалось, из ослепительно-голубого неба. Эдик жарил шашлык прямо во дворе, посреди лужайки. Вокруг мангала толпились его друзья – узбеки, азербайджанцы, Юрик, Олег. Закусывали пока только овощами и фруктами. Из машины Олега, стоявшей неподалёку, звучала музыка. Был, скорее всего, фуршет, потому что все, исключая Риту, стояли и соблюдали некоторые приличия. Рита с царственной грацией восседала на складном стуле, скрестив разутые ноги в джинсах, и, поднимая пластиковый стаканчик, провозглашала тост за Азербайджан.

– Я там не была! – визжала она. – И я там не буду! Туда пускают только приличных людей! Но я хочу выпить за нефтяные вышки Азербайджана! Я хочу выпить за голубые горы Азербайджана! Я хочу выпить за…

– Давай лучше пить за каждое по отдельности, – предложил Олег, вручив ей огурчик. – Иначе водки останется до хрена!

– А ты наливай её до краёв, тогда не останется, – сказал Юрик и быстро выпил. Тут подбежал Жоффрей, которого Света спустила с привязи. Все с ним вежливо поздоровались. Рита, радостно потянувшись к нему, едва не свалилась и пролила половину водки. Эдик отдал ему кусок мяса, сказав:

– Смотри, всё не ешь! Поделись с хозяином.

Но Жоффрей умял весь кусок. Получил второй. Пока он его проглатывал, подошли Серёжка и Света. Они от водки не отказались.

– Жоффрей! – верещала Рита, хрустя огурчиком. – Жоффрей, как ты?

– Всё у него отлично, – сказала Света. – Это не онкология.

Новость всех привела в восторг. За неё и выпили. Шашлык был уже приготовлен. Съев по куску, дворники-узбеки пошли работать. На смену им подтянулись местные жители – тётя Роза с первого этажа, Маринка со своим псом и зануда Аська с тремя крошечными псами малоизвестной породы. Все вновь прибывшие наблюдали за Ритой с недоумением. Но, приняв по стакану, они прониклись к ней пониманием. Пришли кошки, и неизвестно откуда нашлась гитара. Серёжка взял её, сел на землю, спиной прижавшись к берёзе, и заиграл. Света села рядом. Рита начала петь. Жоффрей обожрался до такой степени, что сумел уснуть около неё. Она положила на него ноги. Все остальные спорили, кроме тихих азербайджанцев.

– Да говорю вам, нет у меня ни одной жены! – кричал Эдик дамам, которых объединяла цель вывести его на чистую воду. – Зачем мне врать? Разве я бессовестный, как Жоффрей? А кстати, вы знаете, что он выздоровел? Давайте за это выпьем!

– Ты нам мозги не пудри! – рычала Аська, схватив его за грудки. – Показывай паспорт!

– Я не ношу с собой паспорт! Какой в нём смысл? Все мне и так верят, особенно полицейские! У меня честное лицо!

– Конечно, как и у всех сволочей! – орала Маринка. – Товарищи полицейские, это сволочь! Восьмого марта взял с меня деньги за яблоки! С меня, с дамы!

– Не надо было давать, Мариночка, – наставительно скаламбурил Олег. Всем стало смешно. Тут понабежали с детской площадки дети, почуяв запах вкусного мяса. Их было много, и с ними пришли две мамы. Олег детишкам что-то шепнул, и они запрыгали вокруг Эдика, крича: «Папа, папа!» Жоффрей проснулся и стал играть с сорванцами. Рита, которая не любила детей, ушла босиком, забыв свои шлёпанцы. Так закончился этот день.

Глава двенадцатая

Шестое мая Свете крепко запомнилось. На уроке литературы в одиннадцатом «Б», каковой урок Ксения Николаевна посвятила итогам года, Крапивина заявила, что она так и не поняла, почему Наташа Ростова отшила князя Андрея и кто убил противного старикашку Фёдора Карамазова. Все подумали, что она прикалывается. Света присутствовала на этом уроке. Она сидела за одной партой с Леной Шкилёвой. Когда смех стих, Володька Курёхин, которого посадили вместе с Крапивиной, хотя она была против, громко спросил:

– А ты поняла, кто убил старуху-процентщицу?

– Ксения Николаевна, посадите меня с кем-нибудь другим, – взмолилась Крапивина, поглядев на Володьку так, будто он возник рядом с ней секунду назад. – За что вы мне мстите? Я целый месяц вела себя хорошо!

Двадцать пять парней и девчонок вновь зашлись хохотом, на сей раз убийственным для Курёхина. Тот натянуто улыбнулся и покраснел до ушей.

– Крапивина, перестань, – кротко попросила Ксения Николаевна. – Ты ведь знаешь, что поступаешь дурно!

– Пожалуйста, посадите меня с кем-нибудь другим, – твёрдо повторила Крапивина. – Вам что, сложно? Если я встану и убегу, вы мне аттестат испортите тройкой! Но у меня нет выбора, Ксения Николаевна! Что вы надо мной издеваетесь?

– Это ты сейчас издеваешься! Ты ведь видишь, все места заняты!

– Я могу поменяться местами с ней, – мяукнула Немова с задней парты. – Ради подруги я на любую пытку согласна, даже на эту!

Хохот возрос. К нему не присоединились только Шкилёва и Света. Они сочувствовали Володьке, который также смеялся, поскольку это было единственным, что он мог предпринять.

– Немова, ты просто герой! – проорал Варламов. – Я бы с Курёхиным не решился за одной партой сидеть – он может побить, если разозлится!

– Да он уже кулаки сжимает! – вторил Варламову Мишка Темников. – И весь красный! Крапивина, берегись!

– Он красный от сексуального напряжения! – надрывалась Анька Блинова. – Ленка, беги, а то поцелует!

Класс стал неуправляем. Высказаться успели все, включая Шкилёву. Она несколько раз крикнула: «Прекратите!» Бедный Курёхин опять только улыбался, но его взгляд говорил о том, что с этой улыбкой он и умрёт. Когда Ксения Николаевна пригрозила позвать Наташу – да, да, именно Наташу, случилось то, что не было ожидаемо, хоть Крапивина и грозилась покинуть класс. Она так и сделала – молча встала и убежала. Конечно, это не принесло Курёхину облегчения. Но у Светы не было никакой возможности оказать ему помощь. Она решила, по крайней мере, поговорить с Крапивиной по душам, да притом немедленно, с пылу с жару, дабы услышать всё. И сразу же кинулась вслед за ней.

Коридор был пуст. Юная садистка уже спускалась по лестнице с такой скоростью, что настигнуть её до первого этажа Света не смогла. Шаги скандалистки загрохотали по вестибюлю. Промчавшись мимо охранника – молодого, не дяди Васи, Крапивина выскочила на улицу и застыла, как будто солнечные лучи стали для неё непреодолимой преградой. Выбежала и Света. Рукой смахнув со лба пот, она подошла к Крапивиной. Большой рот хулиганки дёргался. Вынимая из пачки «Мальборо» сигарету, она моргала – видимо, для того, чтобы не заплакать. Со стороны спортивной площадки за углом школы были слышны писклявые голоса. Наташа там занималась со второклашками.

– Идиотка, – проговорила Света, также закуривая. – Ты разве не понимаешь, что это может кончиться суицидом? Тебе охота в тюрьму?

Крапивина неожиданно рассмеялась. Света попятилась от неё.

– В тюрьму? – как бы размышляя, переспросила школьница. – Интересно! Но объясни, за что? Ведь я всего-навсего задала вопрос! А этот ублюдок меня унизил.

– Он пошутил!

– Пошутил?

– Конечно! Он, как и все, подумал, что ты шутила. Как можно не понимать, почему Наташа порвала с князем? Как можно не понимать, что голову Карамазову проломил лакей Смердяков, его незаконный сын! Ты эти романы, вообще, читала?

– Чёрт с ней, с Наташей и с её князем! – выпалила Крапивина, поперхнувшись дымом. – Я бы не порвала, она порвала! Это её дело! Дура она! А вот что касается Смердякова – что я могу про него понять? Есть его признание, очень сильно похожее на фантазию! Он мечтал это совершить, так вот и придумал, что совершил! А потом повесился. А у Митьки были мотивы! И была злоба! И все улики – против него.

– А деньги?

– Какие деньги?

– Три тысячи Смердяков показал Ивану! Где он их взял?

– Украл! Ты чего тупишь?

– Лена, успокойся!

И Лена вдруг успокоилась. Вероятно, ей нужно было только слегка проораться. Сбивая пепел, она смотрела на Свету. Но та не знала, что ей сказать. Она вдруг увидела на дорожке, которая пролегала к школе через пустырь, Серёжку с Жоффреем. Они гуляли. Их, как нередко это бывало, сопровождала маленькая серая кошечка. Эта кошечка уже очень-очень давно дружила с Жоффреем. Столь необычная дружба была предметом всеобщего интереса и удивления. Иногда они забавно играли – бульдог и кошка. Всякий, кто это видел, замедлял шаг. Многие жалели, что под рукой нет видеокамеры.

– Я права? – легонько толкнула Свету Крапивина. – Или нет? Какого ты … за мной помчалась? Чтобы молчать, как треска варёная?

– Ты права, – глядя на Жоффрея, признала Света. – Но не во всём. Когда ломаешь шаблоны, надо быть снисходительной к тем, кто живёт шаблонами. Достоевский, в отличие от тебя, проявил к ним некую снисходительность. Именно по этой причине Вовка, как все, решил, что ты просто шутишь. И пошутил в ответ. Без всякого злого умысла. Ты за это его убила.

– Если бы это сделал другой, ничего бы не было, – заявила Ленка.

– Вот оно что! Так ты его ненавидишь?

– Я ненавижу комплексы! А он весь из них состоит! Это не мои слова, а Наташкины. Человек, у которого много комплексов – это ёж. С какой пьяной радости я должна об него колоться?

– Так и не притрагивайся к нему!

– Так и не сажайте его со мной!

Света ядовито цокнула языком.

– Тебе сколько лет? – спросила она.

– Семнадцать. А что?

– Я старше тебя всего на три года и не такая красивая. Но во мне почему-то нет даже половины от твоих комплексов. Странно, да?

Крапивина молча подняла брови. Она ждала объяснения.

– Ты зачем бросаешься на овцу? – продолжала Света. – Бросалась бы на Мамедова! Он бы живо тебе рога обломал!

– Какие рога? Ты что, ненормальная? Быстро отойди от меня подальше, а то ударю! Я не хочу с тобой разговаривать.

Распахнулась дверь. Вышла Немова. Поглядев на Свету и на подругу, она загадочно улыбнулась.

– Не подрались? Значит, я успела!

– Да, как всегда, – буркнула Крапивина. – Тоже мне, сердобольная! Любопытной Варваре жопу надрали!

– Прыгалками, – с печальным лицом уточнила Немова. – Но не только ей. И на твоём месте я бы не тявкала!

Этот идиотский конфликт был приостановлен шумным наплывом из-за угла толпы второклашек в спортивной форме. Они два часа подряд активно профизкультурничали с Наташей, и теперь та гнала их на математику. Увидав за школьным забором Жоффрея с кошечкой, малышня разразилась весёлым визгом:

– Бульдог, бульдог! Кошка, кошка!

Наташа шла позади.

– Это твой сосед? – спросила она, приблизившись к Свете и указав на Серёжку. Света кивнула. Велев распаренной детворе идти в раздевалку самостоятельно, чемпионка взглянула на двух подруг. Немова дурашливо поклонилась, сложив ладошки. Крапивина аккуратно выбросила окурок в урну.

– Пока, бульдог! – с какой-то необъяснимой, щемящей грустью звенели крики входивших в школу детишек. – Пока, хороший маленький бульдог! Пока, кошечка!

На Наташе висел свисток. Он вдруг почему-то вызвал у Немовой интерес, и она потрогала его пальцем.

– Классная штука!

– Великолепная, – согласилась Наташа, – лучше и не придумаешь.

– Дай я свистну! Надеюсь, ты не заразная?

– Немова, отойди от меня подальше! Не знаю, что ты задумала, но сегодня меня доставать не надо! Мне удалили зуб.

– Наташенька, я задумала только свистнуть! Зачем ещё можно брать в рот то, что нельзя сожрать? Лично я не знаю! Я – не Крапивина.

Дверь открылась, и вышел физик Виктор Борисович. На его лице, когда он увидел девушек, промелькнуло нечто такое, что рассмешило Немову и Крапивину.

– Да курите, курите, Виктор Борисович! – деловито махнула рукой последняя. – С нами можно. Мы – не Шкилёва, которая рассказала всем, включая директора, как вы ей предложили публичный секс!

– Как, прямо-таки публичный? – спокойно переспросил педагог.

– Тьфу, оговорилась! Клубничный кекс. Помните, на праздничной вечеринке, восьмого марта? Зря она, дура, вам не дала! То есть, не взяла. Кекс был обалденный.

Виктор Борисович сделал вид, что он вышел просто подышать воздухом. Подышав, он вошёл обратно. Жоффрей с Серёжкой и кошкой всё ещё ошивались на пустыре.

– Давайте, наверное, подойдём, поинтересуемся самочувствием, – предложила Наташа. Света не возражала. Немова и Крапивина пошли с ними, что-то шепча в розовые уши одна другой.

Кошечка смешно заигрывала с бульдогом. Тот совершенно не обращал на неё внимания. Он был занят. Он изучал пустую бутылку из-под кефира. Когда четыре девушки подошли, кошка убежала. Жоффрей взглянул на них и захрюкал.

– Какой хорошенький! – умилилась Немова, сев на корточки и погладив бульдога между ушами, торчащими как локаторы. – Какой хрюшка! А поглядите, усы у него седые! Сколько ему? Наверное, десять?

– Да, где-то так, – подтвердил Серёжка. – Точно не знаю. Его в лесу подобрали.

Крапивина наклонилась, и хрюшку стали тискать вдвоём. Он был весьма рад.

– Сергей, это я, – сообщила Света. – Со мной Наташа Лиховская и две девочки из одиннадцатого «Б». Наташа, это Жоффрей!

– Добрый день, Жоффрей, – сказала Наташа, внимательно оглядев бульдога со всех сторон. – Ого, какой мощный парень! Светка, ты зря говорила, что он худой. Он довольно толстый.

– Да, он поправился, – подтвердил Серёжка. – Но почему-то опухоль опять выросла. И она растёт с каждым днём.