Buch lesen: «Кубыш-Неуклюж», Seite 14

Глава седьмая

Конечно, он её помнил. Мало того – случилось невероятное. Более поразительное, чем если бы сквозь февральские тучи высветили июньские звёзды и ангелы бы запели с неба «Царицу Савскую» под оркестр Поля Мориа. Серёжку накрыло вдруг ощущение, что он ждал её много лет. Именно её. Видимо, она это поняла. А может быть, ею владело ещё более удивительное и сильное чувство. И на заснеженном пустыре, под ночными тучами, эти два человека, один из которых стоял на пороге смертного одиночества, а другая давно уж переступила этот порог, обнялись. Жоффрей, прижатый к груди Серёжки, им не мешал. Он вряд ли помнил Наташу. Но он был счастлив видеть любого, кто не пытался его обидеть. И он лизнул её нос. Она засмеялась.

– Я тебя ждал, – прошептал Серёжка, часто моргая, чтоб не заплакать. – Ты представляешь?

– Очень легко представляю! Я ведь тебе нужна. А ты нужен мне. Ты мне очень нужен.

И через десять минут они пили кофе, сидя у него дома, на кухне. За окнами поднялась метель. Она скребла стёкла белыми коготками и выла так, что Жоффрей встревоженно поджимал огромные уши.

– И ты точно слышал выстрелы? – удивлённо спросила рыжая чемпионка, гладя его, сидевшего между её ногами. – Не ошибаешься?

– Нет, я точно их слышал! Глубокой ночью, спросонок. Мне сперва показалось – стреляют где-то на улице. Я потом уже понял, что выстрелы доносились из шестьдесят четвёртой квартиры.

– Сколько их было?

– Три. Сначала один, а потом, минут через десять – два. Два подряд. И я не один их слышал! Многие говорили про них. Ещё говорили, что приезжала полиция и что Риту и Свету арестовали. А после этого из квартиры вынесли трупы.

– Трупы? Их было много?

– Минимум – два. Сперва выносили что-то огромное, непонятное. Было очень темно, и никто не смог толком разглядеть, что именно выносили. Но я узнал про всё это гораздо позже. Сначала-то я ничего не знал!

– Ты переживал?

– Ну а как ты думаешь? Впрочем, больше переживал Жоффрей. У него от этого и пошло ухудшение. Представляешь, утром звоним в квартиру, а там – полиция, следователи, эксперты! Он меня потом целый месяц тянул к той двери, думал – может, вернулись? А когда там уже поселились другие люди – понял, что не вернутся.

Жоффрей вздохнул, будто подтверждая правдивость сказанных слов. Наташа потрогала его нос, и он, высунув язык, лизнул её руку.

– Тебя допрашивали?

– Немного. А что я мог рассказать такого особенного о них? Дружили, болтали, с собакой ездили в клинику. Сам я так ничего не понял и не узнал. Наверное, это дело большой секретности.

– Да, наверное, – согласилась Наташа, сделав глоток из кружки. – Думаю, что они убили своих клиентов, которые были очень высокопоставленными особами. Вероятно, убили из их же собственного оружия.

– Какой ужас! Что их могло на это подвигнуть?

– Видимо, Ритка что-то мутила. Впрочем, не знаю. Откуда я могу это знать?

Глядя за окно, Наташа достала "Винстон" и закурила. Жоффрей зевнул во всю пасть. Налив себе ещё кофе, Серёжка коротко рассказал про дива, про ключ, про странный припадок Риты.

– А это вот интересно, – подняла бровь Наташа. – Может быть, в этом разгадка и заключается?

– Ты считаешь?

– Я допускаю. Но я всё выясню. У тебя есть какие-нибудь предположения, что там было, во второй комнате?

– Никаких, – медленно качнул головой Серёжка. – Но там было что-то страшное! Там был просто какой-то ужас! Это я знаю точно.

Почесав нос, он прибавил:

– Я до сих пор продолжаю звонить им на их мобильные номера. Они недоступны.

– Это неудивительно, – проронила Наташа, сбивая пепел. – Хотя если это всё Риткины дела, Светка отвертелась. Ведь у неё отец – прокурор.

– Прокурор?

– Конечно. Ты что, об этом не знал?

– Это очень странно, – чуть помолчав, вымолвил Серёжка. – Зачем она тогда в школе мыла полы?

– Не знаю, не спрашивай. Перед этим она их мыла и в театре.

Серёжка стал вспоминать все рассказы Светы, надеясь что-то с чем-то состыковать и найти разгадку. Но темнота от этого делалась ещё гуще, подобно той темноте, что была за окнами, где метель становилась вьюгой.

– Так значит, ты всё ещё работаешь в школе? – вновь обратился он к своей гостье. – Странно, что мы с тобой за полгода впервые встретились!

– Нет, я в школе давно уже не работаю. У меня просто было дело в этом районе.

– Дело?

Наташа молча кивнула.

– Какое?

– Ты. Ведь я же тебе сказала, что ты мне нужен.

– Зачем? Для того, чтобы выяснить, не знаю ли я, где Светка?

– Не только.

Серёжке вдруг показалось, что он на одну секунду её увидел – тонкую, рыжую. Будто сверкнула молния, уничтожившая его слепую защиту от ненавистной ему действительности. К счастью, это было не так. Он не хотел видеть эту пришелицу из метели. Он не хотел, чтоб она взяла да и задержала его на звёздном пути вслед за лопоухим бульдогом. Тот ждать не станет! Недаром Катя сказала, что складки на его лбу – это карта. Карта другой галактики. Той, откуда он родом.

– Я все свои тридцать лет, с самого рождения, никогда никого не любила и не жалела, – заговорила Наташа, всё так же глядя на белый шквал за окном. – Мне всегда казалось, что это – бред, мешающий жить. Но месяцев восемь назад, ясным майским днём, я вдруг задалась вопросом, почему счастливы отдающие. И знаешь, что меня натолкнуло на размышление?

– Я и он, – вымолвил Серёжка, указав пальцем на неподвижного и встревоженного Жоффрея. – Но ты права, это бред. Когда отдаёшь против воли, радости мало. Когда отдаёшь тому, кого любишь, то начинаешь любить сильнее. А впереди – вечная разлука. Какое к дьяволу счастье? Где ты его у меня увидела?

– Здесь, – был ответ Наташи. Протянув руку через весь столик, она прикоснулась пальцем к ресницам правого глаза слепого. Они щекотно затрепетали.

– Он ничего не видит, – сказал Серёжка, – он мёртвый.

– Но он подвижный! Он смотрит. Он впечатляет. И я такая же. У него – взгляд вечности. Разве ты материалист?

– Нет.

– Тогда почему вечная разлука?

– Да потому, что праведники едва спасутся! А я – не праведник.

– Так порадуйся за него, – опять тронула Наташа пальцем Жоффрея. Тот хрюкнул и поспешил в очередной раз облизать ей руку.

– А кто заплачет по мне? – поинтересовался Серёжка.

– Я.

Он медленно и устало провёл ладонью по лбу.

– Наташка, чего ты от меня хочешь?

– Помощи. Ты мне нужен. И он мне нужен. Ты слышал сам – я не зарыдала, когда увидела, что с ним сделали! А ведь я хотела себе завести щенка! Как бы я смогла его полюбить? Я просто не знаю. Мне очень нужно пробить в себе эту стену. Пожалуйста, помоги.

Тут Серёжка понял, чего ей надо. И он сознательно вспомнил, как час назад она буквально спасла Жоффрея от смерти. Это ему помогло овладеть собой.

– Какая ты молодец! Ты хочешь пробить в себе эту стену? Да только как ты её пробьёшь-то, если тебя не волнует, какой ценой это будет сделано?

– Так ведь это и есть стена, которую я мечтаю сломать! – вскричала Наташа. – Возможно, это тупик. Наверное, Светка тебе сказала, кто я такая. Ты можешь себе представить, что это значит и что за этим стоит? Меня с младенческих лет приучили любой ценой во всём добиваться если не лучшего, то хорошего результата. Я, получается, применю свою целеустремлённость против неё самой! Не знаю, чем это кончится. Если я готова идти на самоуничтожение, то зачем меня унижать?

– По-моему, это всё какое-то странное лицемерие с непонятной целью, – против желания перешёл Серёжка на грубый тон. – Или сдвиг по фазе. Одно из двух. Скажи, когда ты заметила его опухоль?

– Не скажу! А впрочем, почему нет? Скажу. Когда ты его поднял, а этот урод начал вырывать. Ведь это случилось под фонарём. Мне кажется, я этому вурдалаку выбила зубов шесть. Всю пятку себе отбила об его пасть сквозь зимний ботинок! Ты представляешь? А тот, второй, возможно, уже не встанет.

Серёжка вдруг ощутил новую волну усталости. Небывалую. Она на него свалилась, как опрокинутая стена.

– Целых шесть зубов? – переспросил он, зевая. – Не многовато ли?

– Маловато! Он оскорбил твоего Жоффрея. И он хотел с ним расправиться.

Этот довод Серёжка принял. Любой другой вряд ли бы подействовал на него.

– Наташка, ты слишком классная, – сказал он. – Я тебя боюсь. Я очень тебя боюсь.

– Можешь не бояться. Я – робот, притом весьма примитивный. От вас с Жоффреем мне нужно только одно – чтобы вы помогли мне стать человеком. Это банальность, но это правда. Хочешь – считай меня Электроником, хочешь – Терминатором, хочешь – дурой. Мне всё равно. Пусть меня боится мастоцитома.

– Спасибо.

Наташа вдруг улыбнулась. Серёжка это почувствовал. Ему стало очень тепло. Он понял, что проиграл чемпионке бой, который она не хотела выиграть. Молча встав, он к ней подошёл и, слыша её взволнованное дыхание, наклонился. Она его обняла, но не слишком трепетно, потому что они были не одни. Зря она смущалась. Глядя на них, Жоффрей излучал только позитив, так как поцелуй был французским. И ангелы вдруг действительно стали петь звенящими голосами «Царицу Савскую», вынудив очарованно замереть даже зимний ветер. Но ангелы – это ангелы. Перед их глазами можно забыться лишь на минуту, и то в виде исключения.

– Я пойду! Мне надо идти.

– Ты можешь остаться. За окном – вьюга. Метро уже не работает. У меня, кажется, есть вино.

– Нет, уж лучше вьюга, – вежливо отказалась Наташа и закурила последнюю сигарету перед прощанием. – Я немножечко тороплюсь. Но дня через три буду торопиться только к тебе.

Осознав, что произойдёт, Жоффрей поспешил подняться. Его огромные уши неодобрительно закачались. Он не хотел, чтобы рыжая уходила. Ему понравились её ножки, перед одной из которых не устоял даже Шкаликов, хоть его оглоушить было бы трудно даже ковшом экскаватора. Размышляя, что предпринять, бульдог покосился в сторону белой шапки с помпоном, которая как нарочно упала с вешалки. Но тихонько к ней подойти, чтобы её где-нибудь спрятать, он не успел.

Через пять минут Наташины каблучки стучали по улице, удаляясь к метро, которое не работало. Через десять дней, четвёртого марта, Серёжка ей позвонил.

– Я тебе нужна? – спросила она из автомобиля, который мчался. Был слышен шум мощного мотора.

– Ты не могла бы завтра нас проводить на Каширку? – спросил Серёжка.

– Я всё могу, если это нужно. Но объясни, что произошло?

– Я думаю, что конец.

Глава восьмая

Решение ехать в кинику на Каширке было спонтанным и подавляющим, как навязчивая идея. Серёжка просто не мог погружаться в смертную безысходность и не барахтаться. Ему было необходимо хоть что-то предпринимать, чтобы не сходить с ума прямо на глазах своего бульдога. Когда ещё до окончания курса последней химиотерапии проклятое новообразование вновь начало расти, он попросил Эдика с Маринкой приобрести ламустин и скормил собаке эту ужасную капсулу. Но на этот раз Жоффрею даже не стало от неё плохо. Видимо, организм с убийцей раковых клеток свыкся и приспособился к его обществу. Как и рак. И тогда Серёжка допустил мысль, что, может быть, на Каширке есть технологии, замедляющие развитие новообразований. Он записался к заведующей. Наташа к нему приехала рано утром. Они отправились на метро. Там было столпотворение. Но Серёжку с его бульдогом никто не толкнул ни разу, ибо спортсменка всегда была начеку. Через час они вошли в клинику. Заведующая узнала Жоффрея, хоть и не видела его с лета.

– Значит, вы лапку всё-таки ампутировали? – вздохнула она, когда пациент был поставлен на стол. – Бедняжка! Ну, как дела теперь?

– Отвратительно, на мой взгляд, – признался Серёжка и рассказал о том, что было на шее. Потом он поднял бульдога, чтобы продемонстрировать то, что возникло на животе. Опухоль была размером с мужской кулак. Заведующая уже не вздохнула, а застонала.

– Я не могу вам сказать ничего хорошего, – констатировала она, натянув резиновую перчатку и скрупулёзно ощупав новообразование. – Удалить эту опухоль операционным путём уже не получится, потому что она, к сожалению, вросла в рёбра. Он что-нибудь принимает против неё?

– Он пил масивет. Шестьдесят таблеток. Пять дней назад я дал ему ламустин. Никакого толку.

– Вот видите! Если даже такие сильные препараты не действуют, про другие и говорить не приходится. Я могу предложить несколько сеансов лучевой терапии, однако шансов на то, что она замедлит рост этой дряни, мало. У ламустина возможностей куда больше. От метастаз эта процедура также не защитит, а стоить она вам будет семь тысяч рублей за один сеанс. Цена обуславливается общим наркозом, который для данной процедуры необходим, чтобы обездвижить собаку.

– Вы можете объяснить мне, что его ждёт? – перебил Серёжка.

– Прогноз неблагоприятный. Ваш маленький поводырь столкнулся с проблемой, решить которую медицина пока не в силах. Месяца три.

Погладив бульдога, заведующая ему улыбнулась и, сняв его со стола, села за другой, чтобы ознакомиться с результатами всех обследований. Жоффрей зачем-то направился прямо под её стол. Из-за большой опухоли ходить ему было трудно. Спрятавшись под столом, он улёгся на пол.

– Это очень печально, – сказала врач, просматривая бумаги. – Сердце здоровое, показатели крови – в норме. Жил бы себе и жил. Но что тут поделаешь! Сколько лет вашему Жоффрею?

– Около десяти, – не сразу откликнулся на вопрос Серёжка. – Точно никто не знает. Его в лесу подобрали.

– Примерно столько бульдоги с мопсами и живут, лет десять-двенадцать. Ему очень повезло с хозяином и друзьями.

Написав краткое заключение, врач вручила его Наташе.

– Попробуйте эндоксан. И большие дозы преднизолона. Он не уменьшит опухоль, но, возможно, замедлит рост. Извлечь вам ребёнка из-под стола?

– Если вам не трудно.

Но это дело доктору оказалось не по плечу. Когда она села на корточки и взяла бульдога за туловище, он рявкнул на неё так, что она подпрыгнула и ударилась головой об стол. Тот чуть не перевернулся. Пришлось под стол лезть Наташе. Её Жоффрей уважал.

– Простите, – сказал Серёжка. – У него психика расшаталась от постоянных болей. Кстати, как вы считаете, эта штука на рёбрах ему причиняет боль?

– Несомненно. Очень большую. Он просто терпит. Чтоб не расстраивать вас.

Эндоксан купила Наташа. И за приём платила она. Серёжка отчаянно воспротивился, но куда ему было против спортсменки международного класса! На улице было солнечно. Снег подтаивал. Рядом с клиникой открывала машину девушка, на руках у которой был йоркширский терьер.

– Позвольте, я вас подвезу, – каким-то смущённым, просящим голосом предложила она, увидев странную троицу – сексапильную молодую даму, слепого парня и лопоухого пса с грустными глазами, которого инвалид тащил на плече.

– Если до метро довезёте, будем признательны, – улыбнулась Наташа. Она разместилась спереди, а Жоффрей и Серёжка уселись сзади. Спросив, где они живут, девушка довезла их до дома, делясь с ними впечатлениями о разных ветеринарных клиниках и врачах. Йоркширский терьер сидел возле ног Наташи, глядя на неё круглыми глазами в упор.

– Сколько я вам должен? – спросил Серёжка, когда машина остановилась перед подъездом.

– Да перестаньте, пожалуйста, – покраснела девушка и, достав из кармана куртки две тысячные купюры, передала их Наташе. – Прошу принять от чистого сердца. Я знаю, сколько стоит лечение.

У Серёжки дух захватило. Он начал бурно протестовать, однако Наташа велела ему заткнуться и взяла деньги.

– Как вас зовут? – спросила она хозяйку терьера.

– Таня. А вас?

Они ей представились. И осталась грусть от знакомства, после которого расстаёшься на веки вечные. Во дворе было очень шумно. Эдику привезли с оптовки товар. Три его помощника выгружали ящики из машины. Дома Наташа отдала деньги Серёжке, и они сели пить кофе. Жоффрей остался в прихожей. Заметив это, Серёжка его притащил на кухню и предложил ему пообедать. Вяло лакая куриный суп, который ему накануне принесла Яна, бульдог едва стоял на ногах.

– И что мы с тобой будем делать дальше? – тихо спросила Наташа, не отрывая от него глаз.

– Ну, давай свозим его ещё раз к онкологу на Сиреневый, – предложил Серёжка. – Почему нет? Он деньги-то не берёт.

– Серёженька, я готова ехать куда угодно. Только скажи, когда?

– Сегодня, кажется, вторник. Стало быть, послезавтра.

Наташа вскоре ушла, а Жоффрей лёг спать. Серёжка стал звонить Кате. Она не вышла на связь. Она уже две недели не брала трубку. Тогда Серёжка связался по телефону с одной из её подруг, которую звали Анька, и поинтересовался, чем Катя так занята. Анька удивлённо ответила, что особо ничем, ходит в аквапарк.

– Ты можешь ей передать, что Жоффрею осталось жить два-три месяца? – попросил Серёжка. – Я с ним сегодня ездил в онкологический центр, говорил с заведующей.

– О господи, какой ужас! – вскричала Анька. – Конечно, я передам! Она тебе позвонит.

Но Катя не позвонила. На другой день Серёжка стал ей звонить опять. Вторая попытка вдруг увенчалась успехом.

– Привет, Серёжка, – сказала Катя. – Анька мне сообщила про этот бред. Какие три месяца? Кто тебе такое сказал?

– Заведующая. Я ездил с ним на Каширку.

– Я всё равно не верю, – вздохнула Катя. – Это какой-то бред! Жоффрей очень крепкий. Он нас всех переживёт.

– Ты можешь приехать? – спросил Серёжка.

– Нет, не могу! У меня ужасно много работы. И я болею, я подхватила какой-то вирус! Сил нет совсем.

– А по аквапаркам ходить у тебя есть силы?

– Серёжа! – вскричала Катя. – Не надо так со мной разговаривать! Я болею. А в аквапарке мне становится лучше. Больше нигде, только там.

– Слышь, ты, – сдавленно понизил голос Серёжка. – Ты так и не поняла, зачем я тебе звоню? Тут твоя собака загибается!

– Вот ты как? – насмешливо удивилась Катя. – Нормально! Серёженька, ты меня извини, но это – твоя собака.

– Пусть так. Я сейчас хочу, чтоб ты поняла только одну вещь: она умирает.

– А я хочу, чтобы ты понял другую вещь: не надо мне угрожать! И не надо так со мной разговаривать.

– Хорошо, – снова согласился Серёжка, – не буду. Только запомни – когда ты останешься одна с двумя детьми и тебе ответят по телефону: «Не надо так со мной разговаривать!», ты меня, может быть, поймёшь. А может быть, нет.

И нажал на сброс. Катя ему сразу перезвонила. Но он не вышел на связь. На другое утро он позвонил в лечебницу – уточнить, будет ли сегодня онколог. Ему ответили, что Павел Александрович, к сожалению, на больничном, однако в следующий четверг будет обязательно.

Миновала ещё неделя, прожитая Жоффреем на обезболивающих уколах. Вряд ли они ему помогали. Химический препарат не действовал. Сидя на уголке дивана или под вишней, бульдог усиленно размышлял, опустив глаза. От этих раздумий резче и глубже обозначались складки на его лбу. Вечером в четверг он, Серёжка и рыжая чемпионка отправились на Сиреневый. Их повёз Мишико.

– Скажите, сколько таблеток он принял? – спросил онколог, быстро взглянув на опухоль. И уселся на стул. Он задал вопрос Серёжке. И он смотрел только на Серёжку, хотя Наташу встретил впервые и та была особенно недурна в тот весенний вечер. Она надела зелёную водолазку, которая замечательно сочеталась с рыжими волосами, ковбойские джинсы клёш и полусапожки на каблуках.

– Если масивета, то шестьдесят, – ответил Серёжка. Доктор не стал выдерживать паузу. Он сказал:

– Мы всё прекращаем. Это бессмысленно. Извините.

– Так значит, надо оставить его в покое? – спросил Серёжка вполне безмятежным тоном. Он сам себе удивился. Он не предполагал, что это получится так легко.

– Нет, ни в коем случае, – покачал головой онколог. – Его нельзя оставлять в покое, иначе он будет умирать страшно. Он и сейчас уже мучается, потому что мастоцитома на данной стадии причиняет сильную боль. К огромному сожалению. Понимаете?

– Да, конечно.

– Пусть это произойдёт под наркозом, – продолжал врач, погладив бульдога, который сидел на столе и хрипло дышал. – Так будет гораздо лучше. Нельзя позволить ему умереть самому от этой болезни. Пожалуйста, приезжайте через неделю. За эти дни постарайтесь свыкнуться с этой мыслью и приезжайте сюда. Второй кабинет. За это с вас денег здесь не возьмут. Поверьте, так будет лучше. Ещё раз прошу прощения.

– Я вам очень признателен, – едва слышно сказал Серёжка. Его спокойствие, а точнее – остекленелость, вдруг стало трескаться, будто кто-то взял да и наступил на стекло тонким каблуком. Кто? Зачем? Осторожно взяв своего бульдога, он повернулся к двери. Наташа молча его направила в коридор и вслед за ним вышла.

– К хирургу, – распорядился он. – Скорее, скорее! Ведь у нас мало времени! Жоффрей, как ты?

Жоффрей ответил слабым урчанием. Михаил Владимирович им встретился в коридоре – как и тогда, в самый первый раз. С ним была Фаина. Они приветливо поздоровались.

– Посмотрите, пожалуйста, что у нас, – попросил Серёжка, беря бульдога под лапы. – Видите?

– Опухоль у вас, опухоль, – дал бесстрастное пояснение Михаил Владимирович. – Большая, страшная, безнадёжная. Рак его доконал. Ничего не сделаешь. Удаляем и удаляем, а толку – ноль. Это уже просто какое-то издевательство над животным. Поймите правильно – мы здесь все заинтересованы в том, чтобы продолжать лечение, но никто обманывать вас не будет.

– Так что нам делать? Что вы нам можете посоветовать?

– Вы ведь сами знаете всё, Серёжа, – кротко вздохнула Фаина, погладив сморщенный лоб бульдога. – Тут ничего не сделаешь. Вы должны спасти его от мучений. Он будет вам благодарен. Богом клянусь. Вы его глаза не видите, а мы видим.

– Спасибо вам, – вдруг подала голос Наташа, беря Серёжку за локоть. – Всего хорошего.

И решительно потащила его к дверям. Там ждал Мишико.

– Всё, едем домой? – беспокойно встал он с кушетки.

– Да, – кивнула Наташа, – и очень быстро.

В машине она уселась рядом с Серёжкой. Жоффрей лежал на его коленках. Машина тронулась, и в огромных, мокрых глазах бульдога стали мелькать солнечные блики и электрические огни – один за одним, вереница за вереницей, россыпь за россыпью. Вдруг Жоффрей с оттенком вопроса хрюкнул – куда, мол, едем?

– Едем домой, – ответил ему Серёжка. – И никуда больше из дома мы не поедем. Разве что в парк. И летом в деревню. Ты ведь поедешь в деревню?

Жоффрей захрюкал мечтательно. Да, он очень любил деревню.

– Зачем она мне стала говорить про его глаза? – сдерживая слёзы, спросил Серёжка Наташу. – Что в них такого?

– Они действительно страшные, – был ответ. – Ему очень больно. Но беда в том, что он хочет жить. И он никогда не сдастся и не сломается. Он всегда будет хотеть жить, потому что ты – рядом с ним. Любовь побеждает боль. Об этом та добрая медсестра тебе не сказала из милосердия.

– Ты не врёшь?

– А зачем мне врать? Я не добрая.

Подъезжали. Серёжка велел Наташе написать краткую эсэмэску о результатах поездки в клинику. Назвал номер. Наташа быстро всё сделала. Через пять минут поступил ответ: "Я завтра приду".

Солнце почти село. Когда Жоффрея несли к подъезду, он не отрывал глаз от детей, резвившихся на площадке. Они его не заметили. Не заметил его и Эдик. У него был вечерний ажиотаж. Но зато Жоффрея увидели две соседки, курившие у подъезда, и сердобольный хозяин двух лабрадоров – тот самый, что порекомендовал жулебинского хирурга. Он хотел подойти – спросить, как дела, однако Наташа сделала запрещающий жест. Пока она нажимала кнопки кодового замка, две женщины умудрились выплеснуть на Жоффрея столько эмоций, что у Серёжки глаза на миг оживились. Он вдруг подумал, что всё будет хорошо, потому что так должно быть. Но это была очень мимолётная мысль.

Дома он поставил Жоффрея на пол. Тот подошёл к воде. Он пил очень много с тех самых пор, как опухоль начала усиленный рост. Потом ему дали кусок варёного мяса. Расположившись на кухне, бульдог стал ужинать. Он ел медленно, очень медленно, хотя это был первый приём пищи за сутки. Два его спутника неподвижно сидели рядом. Наташа не отрывала от него глаз. Серёжка прислушивался к его возне и сопению.

– Надо искать хирурга, – вдруг подвела Наташа итог своим наблюдениям. Это было сказано тихо. Ресницы Серёжки дрогнули.

– Как хирурга?

– Вот так.

– Я не понимаю. Тебе сказали, что эта штука не операбельна!

– Значит, надо искать того, кто скажет иначе. Нельзя так с ним поступать. Это существо с интеллектом. Доброе и разумное существо должно умереть по твоей команде? Ты, вообще, нормальный?

– А что оно должно делать? Мучиться и кричать? Это будет правильно? Я не знаю, я просто спрашиваю!

– А я тебе повторяю: любовь побеждает боль. Ты хочешь убить того, кто так тебя любит? Ты думаешь о его физических муках, а о моральных не думаешь? А вот он на бойню не хочет! Он не давал своего согласия! Он намерен бороться, ибо он храбр и полон достоинства. Значит, надо пытаться что-нибудь сделать. Можно отдать собаку на операцию с большим риском, а вот на бойню – нельзя, даже если бойня избавит её от мук. Это унизительно! Недостойно! Это плохая смерть. Конечно, я понимаю – ты не увидишь его глаза. Но ты их представишь.

– Да никакой хирург не возьмётся за абсолютно бессмысленную работу, пойми ты это уже! – взорвался Серёжка. – А если кто-нибудь и возьмётся, будет летальный исход! Опухоль огромная!

– Наконец-то ты меня понял, – проговорила Наташа и неуверенно улыбнулась. Жоффрей вдруг встал. Приблизившись к миске с водой, только что наполненной до краёв, он вылакал её всю, до самого дна. Потом он внимательно посмотрел на своих друзей и утопал в комнату, еле-еле переставляя лапы. Кусок варёного мяса был съеден только на треть.

– Мы его обидели, – прошептал Серёжка. – Нельзя ведь было вот так, при нём, обсуждать всё это!

Но нет, Жоффрей не обиделся. Он тащил на кухню игрушку.

– Придётся нам с ним играть, – сказала Наташа, сделав движение закурить, но остановившись. – Мне кажется, что в него заложена некая непонятная нам программа.

Серёжка не отвечал. Пришла темнота. Наташа осталась на ночь. Таково было желание всех троих.