Buch lesen: «Мелкие неприятности», Seite 2

«На дальней станции сойду» – именно так называлась песня Владимира Шаинского на стихи Михаила Танича из одного детского фильма, снятого тоже где-то в эти годы. Это был именно наш случай.

Бирюлево-Пассажирская… Теперь, чтобы попасть домой, нам необходимо было сесть на Павелецком вокзале в электричку и лишь через сорок минут сойти с нее на этой захолустной станции. Причем ее название для нас, чувствовавших себя тогда коренными москвичами, звучало как личное оскорбление. Только вслушайтесь в это слово – Бирюлево! Словно какая-то хабалка встревает в разговор интеллигентных людей, внезапно выкрикивая его. Кто-то, возможно, возразит, что, мол, хорошо, что еще Пассажирская, а не Товарная. Так в том-то и дело, что даже станция Бирюлево-Товарная и та была ближе к Москве, чем наша. И единственное, что для меня могло скрасить мучительный путь домой, так это шоколадное эскимо с орехами за двадцать восемь копеек, которое я каждый раз с переменным успехом клянчил у мамы, проходя мимо продавщицы мороженого на Павелецком. А еще постоянно звучавший из вокзальных громкоговорителей хит того времени в исполнении Анны Герман. Это, конечно же, была «Надежда» – бессмертное творение Александры Пахмутовой и Николая Добронравова:

Светит незнакомая звезда

Снова мы оторваны от дома…

Загадочный коммунальный мир

Слова из этой замечательной песни можно было легко применить и к нам. Хоть отдельная квартира в те годы и была мечтой каждой советской семьи, а желание заполучить ее было очень сильным, после переезда все наши розовые очки вмиг испарились. Уж больно было далеко добираться. Это усугублялось еще и тем, что переехали мы в нее из самого центра Москвы. Из шикарного дома, расположенного в районе Патриарших прудов. Там в нашем распоряжении была просторная тридцатипятиметровая комната в коммуналке, в которой я имел собственный закуток, отгороженный большим одежным шкафом. Та коммунальная квартира была просто невероятных размеров. Множество комнат располагалось по обе стороны длинного, г-образного коридора. Начинался коридор просторной ванной комнатой и уборной сразу на несколько кабинок, а с другой стороны его венчала гигантских размеров кухня, на которой каждый представитель нашего жилища имел свой рабочий стол и шкаф для хранения всякой утвари. В смежной комнате с кухней находилась гладильная и постирочная. Соседей по квартире у нас конечно было очень много, сейчас уже точное количество не помню, но определенно более двадцати человек. Но и это обстоятельство, теперь, после переезда, не казалось мне таким уж большим недостатком.

Про соседей, кстати, хотелось бы рассказать отдельно. В моей памяти осталось всего несколько человек, но с каждым из них связаны, безусловно, очень яркие воспоминания. Я был еще очень мал, и, наверное, поэтому почти все обитатели нашей коммуналки мне тогда казались безнадежными стариками, а возможно, так оно и было на самом деле.

Например, в тесной комнатушке рядом с гладильной, служившей в прежние времена, по всей видимости, для проживания горничной, жила одна маленькая, шустрая и очень жизнерадостная старушка, которую все звали Асюта. Благодаря своему искрометному юмору она пользовалась всеобщей любовью соседей. А еще Асюта была горячей хоккейной болельщицей и без запинки легко могла по номерам перечислить всю сборную СССР. Болела она за «Крылья Советов» и не пропускала ни одной трансляции. Ее черно-белый «Рубин-102» был постоянно включен на полную громкость, и из приоткрытой двери в ее малюсенькую комнату неизменно доносился сочный баритон Николая Озерова. Создавалось такое ощущение, что знаменитый спортивный комментатор жил там вместе с ней.

– Асюта, ну как вчера сыграли твои «крылышки», неужели опять выиграли? – бывало спрашивал ее кто-то из жильцов, на что сразу же получал полный отчет, с подробным анализом технико-тактических данных чуть ли не по каждому члену команды. А еще во время знаменитой Суперсерии с канадскими профессионалами в 1972 году она на кухне для проспавших делала подробнейший утренний обзор каждого ночного матча.

А в комнате, расположенной прямо рядом с входной дверью в квартиру, жила Элеонора Иосифовна. Возраста она была такого же пенсионного, как и Асюта, зато во всем остальном – полной ее противоположностью. Если Асюта всегда носила на своей голове наспех повязанную косынку, то Элеонора считала просто непозволительным появиться в нашем коммунальном сообществе без изысканной прически. Уж не знаю, сколько времени она посвящала ей каждое утро, но придраться было просто не к чему. Элеонора Иосифовна была на редкость щепетильной к каждой мелочи, касающейся ее внешнего облика и манерам общения. Она, безусловно, была человеком искусства и не переставая, с большим удовольствием рассказывала о знаменитостях из этого мира, с которыми ей довелось сталкиваться то ли по роду службы, то ли просто по случайности. А еще для меня было удивительно, как в ее далеко не просторной комнате смог уместиться рояль. Да-да, самый настоящий полноразмерный рояль! Я часто бывал у нее в гостях, и именно она «открыла» во мне те самые музыкальные способности, которые в итоге и привели меня в хоровую капеллу мальчиков.

– Ниночка, я вас уверяю, мальчика необходимо отдать в музыкальную школу, если вы не отведете его туда, то совершите глубочайшую ошибку. У Сереженьки просто выдающийся дискант. Уж поверьте мне, дорогая моя, – взывала та к моей маме. И в конечном счете была услышана.

Точно не помню, но, по-моему, я был единственным ребенком на всю эту громадную коммунальную квартиру, и, возможно поэтому, ко мне было повышенное внимание всех местных старушек. А внимание публики я очень любил, да что там говорить, я в нем просто купался. Бывало так, что соберу их всех на просторной кухне, рассажу и давай декламировать. Обычно это был пересказ моей любимой в то время книжки «Золотой ключик, или Приключения Буратино». Причем повторялось это достаточно часто, поэтому бабульки знали сие произведение во всех мельчайших подробностях.