А. Субъективная цель
В центральности объективной сферы, которая есть безразличие к определенности, субъективное понятие ближайшим образом вновь нашло и положило отрицательный объединяющий пункт; в химизме же – объективность определений понятия, только через которую оно положено, как конкретное объективное понятие. Отныне его определенность и его простое различение имеет в нем самом определенность внешности, и его простое единство есть тем самым единство, отталкивающее себя от самого себя и тем самым сохраняющееся. Поэтому цель есть субъективное понятие, в смысле существенного стремления и побуждения положить себя внешним образом. Тем самым она избавлена от погибели. Она не есть ни самообнаруживающаяся сила, ни некоторая субстанция и причина, проявляющая себя в акциденциях и действиях.
Сила есть лишь нечто отвлеченно внутреннее, пока она не обнаружила себя; иначе сказать, она имеет существование лишь в том обнаружении, к которому она должна быть возбуждена. То же справедливо о причине и субстанции; так как они имеют действительность лишь в акциденциях и в действии, то их деятельность есть переход, против которого они не сохраняют своей свободы. Правда цель может также быть определена, как сила и причина, но эти выражения сохраняют здесь лишь небольшую часть своего значения; если они высказываются о ней по своей истине, то это может быть сделано лишь таким способом, который снимает их понятие; она есть некоторая сила, которая сама возбуждает себя к обнаружению, некоторая причина, которая есть причина самой себя, или действие которой есть непосредственно причина.
Если целесообразное приписывается некоторому рассудку, как было упомянуто выше, то при этом принимается во внимание определенность содержания. Но последнее должно быть вообще понимаемо, как разумное в своем осуществлении. Оно потому обнаруживает разумность, что оно есть конкретное понятие, удерживающее объективное различение в своем абсолютном единстве. Поэтому оно есть по существу умозаключение в нем самом. Оно есть равное себе общее, и именно как содержащее отталкивающую себя от себя отрицательность, ближайшим образом оно есть общая и тем самым еще неопределенная деятельность; но так как последняя есть отрицательное отношение к себе самой, то она непосредственно определяет себя и сообщает себе момент частности, который, как равным образом рефлектированная в себя полнота формы, есть содержание в противоположность к положенному различению формы. Также непосредственно эта отрицательность через свое отношение к самой себе есть абсолютная рефлексия формы в себя и единичность. С одной стороны, эта рефлексия есть внутренняя общность субъекта, а с другой стороны – рефлексия во вне; и тем самым цель есть еще нечто субъективное, и деятельность ее направлена к внешней объективности.
А именно цель есть в объективности возвратившееся к себе самому понятие; определенность, которую она дает себе в ней, есть определенность объективного безразличия и внешности определения; ее отталкивающая себя от себя отрицательность поэтому такова, что моменты ее, поскольку они суть лишь определения самого понятия, имеют также форму взаимного объективного безразличия. В формальном суждении субъект и предикат уже определились один относительно другого, как самостоятельные; но их самостоятельность была пока лишь отвлеченною общностью; теперь же она достигла определения объективности; но как момент понятия, это совершенное различие включено в простое единство понятия. Поскольку же цель есть эта полная рефлексия объективности в себя и притом непосредственно, то, во-первых, отличается самоопределение или частность, как простая рефлексия в себя от конкретной формы, и образует собою некоторое определенное содержание. Цель поэтому конечна, хотя она по своей форме есть также бесконечная субъективность. Во-вторых, так как ее определенность имеет форму объективного безразличия, этой определенности свойствен вид некоторого предположения, и конечность цели с этой стороны состоит в том, что она имеет перед собою некоторый объективный механический и химический мир, к которому ее деятельность относится, как к данному; таким образом ее самоопределяющая деятельность в своем тожестве непосредственно внешня самой себе и есть столько же рефлексия в себя, сколько и рефлексия во вне. Поэтому ей свойственно еще некоторое по истине внемировое осуществление, именно поскольку ей противостоит эта объективность, так же как последняя, напротив, противостоит цели, как механическое и химическое, еще не определенное и не проникнутое целью целое.
Поэтому движение цели может теперь быть выражено так, что оно направляется к снятию ее предположения, т. е. непосредственности объекта, и определяет его к положению через понятие. Это отрицательное отношение к объекту есть равным образом отрицательное отношение и к себе, снятие субъективности цели. Положительная реализация цели, именно соединение с нею объективного бытия, так что последнее, которое, как момент цели, есть непосредственно тожественная ей определенность, оказывается внешнею, и наоборот, объективность полагается скорее, как предположение, чем как определенная через понятие. Цель есть внутри ее самой стремление к своей реализации; определенность моментов понятия есть внешность; их простота в единстве понятия не соответствует, однако, тому, что есть это единство, и потому понятие отталкивает себя от себя самого. Это отталкивание есть решение вообще, отношение отрицательного единства к себе, в силу коего оно есть исключающая частность; но через это исключение оно решается или включает себя в себя, так как самоопределение есть положение себя самого. С одной стороны, так как субъективность определяет себя, она обращает себя в частность, дает себе содержание, которое, будучи включено в единство понятия, есть еще внутреннее; но это положение, эта простая рефлексия в себя, есть, как оказалось, вместе с тем непосредственно некоторое предположение; и в том моменте, в коем определяет себя субъект цели, он вошел в отношение к безразличной внешней объективности, которая сделана им равною этой внутренней определенности, т. е. должна быть положена, как нечто определенное через понятие, ближайшим образом как средство.
B. Средство
В цели первое непосредственное положение есть вместе с тем положение чего-то внутреннего, т. е. определенного, как положенное, и вместе с тем предположение некоторого объективного мира, безразличного относительно определения цели. Но субъективность цели есть абсолютно отрицательное единство; поэтому ее второе определение есть вообще снятие этого предположения; это снятие есть возврат внутрь себя, поскольку им снимается тот момент первого отрицания, положение противоположного субъекту отрицательного, т. е. внешнего объекта. Но противоположно предположению или непосредственности определения, объективному миру, только первое, само непосредственное и потому внешнее отрицание. Это положение есть еще поэтому не сама выполненная цель, но лишь ее начало. Так определенный объект есть пока средство.
Цель через средство соединяется с объективностью и в последней с самой собою. Средство есть средний термин умозаключения. Цель для своего выполнения нуждается в некотором средстве, так как она конечна; в средстве, т. е. в среднем термине, имеющем вместе с тем относительно самой цели вид чего-то внешнего, а относительно ее выполнения – вид безразличного существования. Абсолютное понятие имеет в себе самом опосредование таким образом, что его первое положение не есть предположение, основным определением объекта которого была бы безразличная внешность; но мир, как творение, имеет лишь форму такой внешности, отрицательность и положенность которой составляют собственно его основное определение. Конечность цели состоит поэтому в том, что ее определение вообще внешне себе самому и тем самым его первое, как мы видели, распадается на некоторое положение и некоторое предположение; поэтому отрицание этого определения есть, с одной стороны, уже рефлексия в себя, а с другой, оно есть скорее лишь первое отрицание; или, иначе, рефлексия в себя сама также внешня себе и есть рефлексия во вне.
Средство есть поэтому формальный средний термин некоторого формального умозаключения; оно есть нечто внешнее относительно крайнего термина субъективной цели, равно как также в силу того относительно крайнего термина объективной цели; как частность в формальном умозаключении есть безразличный medius terminus, место коего могут заступить и другие. Как далее последний есть средний термин лишь вследствие того, что он относительно одного крайнего термина есть определенность, а относительно другого – общее, и следовательно, его опосредывающее определение есть лишь относительное, через другое, так и средство есть опосредывающий средний термин, во-первых, лишь потому, что он есть некоторый непосредственный объект, а, во-вторых, потому, что он есть средство в силу внешнего ему отношения к крайнему термину цели; каковое отношение есть для него некоторая форма, к коей он безразличен.
Понятие и объективность связаны поэтому в средстве лишь внешним образом; постольку оно есть просто механический объект. Отношение объекта к цели есть некоторая посылка или непосредственное отношение, которое в рассуждении цели, как было указано, есть рефлексия в самого себя; средство есть присущий цели предикат; его объективность подчинена определению цели, которая ради ее конкретности есть общность. Через это определение цели, которое есть в ней, цель имеет подчиняющее положение и относительно другого крайнего члена, – первоначально еще неопределенной объективности. Наоборот, средству, как непосредственной объективности принадлежит относительно субъективной цели общность существования, которое еще чуждо субъективной единичности цели. Так как поэтому цель ближайшим образом есть лишь внешняя определенность для средства, то она сама, как внешнее единство, находится вне средства, поскольку средство есть механический объект, которому цель присуща, лишь как некоторая определенность, а не как простая конкретность в ней полноты. Но как объединяющее, средство должно само быть полнотою цели. Было указано, что определение цели в средстве есть вместе и рефлексия в себя само; постольку средство есть формальное отношение в себе, так как определенность положена, как реальное безразличие, как объективность средства. Но именно потому эта, с одной стороны, чистая субъективность есть вместе с тем также деятельность. В субъективной цели отрицательное отношение к себе самой еще тожественно с определенностью, как таковою, с содержанием и внешностью. Но в возникающем объектировании цели, в становлении простого понятия другим, выступают отдельно эти моменты, или, наоборот, именно в этом и состоит это становление другим или самая внешность.
Этот средний термин в его целости есть тем самым сам полнота умозаключения, в коем отвлеченная деятельность и внешне средство составляют крайние термины, а средний термин есть та определенность объекта целью, через которую (определенность) он есть средство. Но далее общность есть отношение целесообразной деятельности и средства. Средство есть объект, он есть в себе полнота понятия; средство не имеет против цели никакой силы сопротивления, какую оно ближайшим образом имеет против какого-либо другого непосредственного объекта. Относительно цели, которая есть положенное понятие, оно поэтому совершенно проницаемо и восприимчиво к ее усвоению, так как оно в себе тожественно ей. Но отныне оно также положено, как проницаемое для понятия, ибо в центральности (в механизме) оно есть (лишь) стремящееся к отрицательному единству; равным образом в химизме оно стало, как нейтральное, а также как различное, чем-то несамостоятельным. Его несамостоятельность состоит именно в том, что оно лишь в себе есть полнота понятия; последнее же есть бытие для себя. Поэтому характер объекта относительно цели состоит в том, чтобы быть бессильным и служить ей; она есть его субъективность или душа, имеющая в нем свою внешнюю сторону.
Объект, непосредственно таким образом подвластный цели, не есть один из крайних терминов умозаключения, но это отношение составляет одну из посылок последнего. Но средство имеет также одну сторону, по которой оно обладает еще самостоятельностью относительно цели. Связанная с последнею в средстве объективность, так как она только непосредственная, еще внешня относительно цели; и поэтому предположение еще остается в силе. Деятельность цели через средство поэтому еще направлено против этого предположения, и цель есть именно потому деятельность, а не только побуждение или стремление, что в средстве момент объективности положен в своей определенности, как общее, и простое единство понятия имеет ее, как таковую, лишь в себе.
С. Выполненная цель
1. В своем отношении к средству цель уже рефлектирована в себя; но ее объективный возврат в себя еще не положен. Деятельность цели через средство еще направлена против объективности, как первоначального предположения; она именно в том и состоит, чтобы быть безразличною к определенности. Поскольку деятельность состояла бы опять только в том, чтобы определять непосредственную объективность, то продукт снова был бы лишь средством и т. д. в бесконечность; отсюда получалось бы лишь целесообразное средство, но не объективность самой цели. Поэтому действующая через свое средство цель должна определять непосредственный объект, не как нечто внешнее, и, стало быть, совпадать с ним через себя саму в единстве понятия; или, иначе, эта внешняя деятельность цели через ее средство должна определить себя, как опосредование, и снять саму себя.
Отношение деятельности цели через средство к внешнему объекту есть ближайшим образом вторая посылка умозаключения, – непосредственное отношение среднего термина к другому крайнему. Оно непосредственно, так как средний термин имеет в нем внешний объект, а другой крайний термин есть такой же объект. Средство действительно и сильно над последним, так как его объект связан с самоопределяющею деятельностью, а для этого последнего объекта присущая ему непосредственная определенность безразлична. Процесс в этом отношении не иной, чем механический или химический; в этой объективной внешности выступают предыдущие отношения, но под владычеством цели. Но эти процессы сами собою, как то указано по поводу их, возвращаются к цели. Поэтому если ближайшим образом отношение средства к обрабатываемому им внешнему объекту есть непосредственное, то оно уже ранее было изображено, как некоторое умозаключение, так как цель оказалась его истинным средним термином и единством. Следовательно, так как средство есть объект, стоящий на стороне цели и имеющий внутри себя ее деятельность, то имеющий здесь место механизм есть вместе с тем возврат объективности в себя саму, в понятие, предположенное уже, однако, как цель; отрицательное отношение целесообразной деятельности к объекту тем самым не внешнее, но есть изменение и переход объективности внутрь его в ней самой.
То, что цель непосредственно относится к объекту и обращает его в средство, а также то, что она через него определяет нечто другое, может считаться насилием (Gewalt), поскольку цель является совсем другою природой, чем объект, и каждый из объектов есть равным образом относительно другого самостоятельная полнота. А то, что цель полагает себя в посредствующем отношении к объекту и вставляет между собою и им некоторый другой объект, может считаться хитростью (List) разума. Конечность разумности имеет, как упомянуто, ту сторону, что цель относится к предположению, т. е. к внешности объекта. В непосредственном отношении к нему она сама входила бы в состав механизма или химизма и тем самым была бы подвержена случайности и нарушению ее определения – быть понятием, сущим в себе и для себя. А таким путем она выставляет объект, как средство, допускает внешнюю обработку его вместо себя, предоставляет его уничтожению и сохраняет себя за ним от механического насилия.
Так как цель конечна, то она далее имеет конечное содержание; тем самым она не есть нечто абсолютное или совершенно разумное в себе и для себя. Средство же есть внешний средний термин умозаключения, каковым служит выполнение цели; в последнем проявляется поэтому разумное внутри ее, как такое, которая сохраняет себя в этом внешнем другом и именно через эту внешность. Постольку средство есть нечто высшее, чем конечные цели внешней целесообразности; плуг почтеннее, чем те непосредственные наслаждения, которые подготовляются им и служат целями. Орудие сохраняется, между тем как непосредственные наслаждения преходят и забываются. В своих орудиях человек обладает силою над внешнею природой, тогда как в своих целях он скорее подчинен ей.
Но цель не только стоит вне механического процесса, а также сохраняется в нем и есть его назначение. Цель, как понятие, которое осуществляется свободно вопреки объекту и его процессу и представляет собою самоопределяющуюся деятельность, совпадает в нем лишь сама с собою, так как она есть также в себе и для себя сущая истина механизма. Власть цели над объектом есть это сущее для себя тожество, и ее деятельность есть обнаружение последнего. Цель, как содержание, есть в себе и для себя сущая определенность, которая в объекте безразлична и внешня, а деятельность ее есть, с одной стороны, истина процесса и, как отрицательное единство, снятие видимости внешности. После отвлечения безразличная определенность объекта также внешне заменяется другою; но простая отвлеченность определенности есть в ее истине полнота отрицания, конкретное и полагающее внешность внутри себя понятие.
Содержание цели есть ее отрицательность, как простая рефлектированная в себя частность, отличенная от его полноты, как форма. В силу этой простоты, определенность которой есть в себе и для себя полнота понятия, содержание является, как тожественно сохраняющееся в реализации цели. Телеологический процесс есть перевод в объективность понятия, отчетливо осуществленного, как понятие. Оказывается, что этот перевод в предположенное другое есть совпадение понятия через себя само с самим собою. Содержание цели есть именно это в форме тожественного осуществленное тожество. При всяком переводе понятие сохраняется, напр., когда причина становится действием, то причина лишь совпадает с собою в действии; при телеологическом же переводе понятие как таковое уже осуществленное в причине, есть абсолютное относительно объективности и ее внешней определяемости свободное конкретное единство. Внешность, в которую переводит себя цель, как мы видели, сама уже положена, как момент понятия, как форма своего отличения. Поэтому цель имеет во внешности свой собственный момент; а содержание, как содержание конкретного единства, есть ее простая форма, которая не только в себе остается равною себе в различенных моментах цели, как субъективная цель, как средство и опосредованная деятельность, и как объективная, но и осуществляется, как саморавная.
О телеологической деятельности можно поэтому сказать, что в ней конец есть начало, следствие – основание, действие – причина, что она есть становление становящегося, что в ней приходит к осуществлению лишь то, что уже осуществлено, и т. д.; т. е. что вообще все определения отношений, принадлежащие к сфере рефлексии или непосредственного бытия, утратили здесь свои различения, и что то, что высказывается, как другое, как то конец, следствие, действие и т. п., в отношении цели не имеет уже определения некоторого другого, но скорее положено, как тожественное с простым понятием.
2. При ближайшем же рассмотрении продукта телеологической деятельности оказывается, что в нем цель внешня, поскольку она есть абсолютное предположение в противоположность субъективной цели, поскольку именно останавливаются на том, что целесообразная деятельность относится к объекту через средство лишь механически и вместо безразличной определенности объекта полагает другую, столь же внешнюю ему. Такая определенность, какую сообщает какому-либо объекту цель, отличается от другой, просто механической, тем, что тот момент единства, хотя оно для объекта и внешне, внутри самого себя все же не просто внешен. Объект, обнаруживающий такое единство, есть некоторое целое, относительно коего его части, его собственная внешность, безразличны; это определенное, конкретное единство, объединяющее внутри себя различенные отношения и определенности. Это единство, не могущее быть понятым из специфической природы объекта, и по определенному содержанию нечто иное, чем своеобразное содержание объекта, для самого себя есть не механическая определенность, но в объекте оно еще носит механический характер. Как в этом продукте целесообразной деятельности содержание цели и содержание объекта внешни одно другому, так же относятся взаимно и в других моментах умозаключения его определения, – в приводящем к умозаключению среднем термине целесообразная деятельность и объект, служащий средством, а в субъективной цели, другом крайнем термине, бесконечная форма, как полнота понятия, и его содержание. По тому отношению, которое связывает субъективную цель и объективность в умозаключение, как одна посылка, именно отношение определенного, как средство, объекта к еще внешнему объекту, так и другая – именно отношение субъективной цели к объекту, ставшему средством, есть отношение непосредственное. Это умозаключение страдает поэтому тем недостатком формального умозаключения вообще, что отношения, из коих оно состоит, не суть сами посылки или опосредования, но что они скорее уже предполагают то заключение, средствами получения которого они должны служить.
Если мы рассмотрим одну из посылок, непосредственное отношение субъективной цели к объекту, становящемуся через то средством, то окажется, что цель не может непосредственно относиться к объекту; ибо последний есть нечто столь же непосредственное, как непосредственное другого крайнего термина, в котором цель должна быть выполнена через опосредование. Поскольку они таким образом положены, как различные, между этою объективностью и субъективною целью должно быть вставлено средство их отношения; но это средство есть также уже определенный целью объект, между объективностью которого и телеологическим определением должно быть вставлено новое средство и т. д. до бесконечности. Тем самым положен бесконечный прогресс опосредования.
То же самое имеет место относительно другой посылки, отношения средства к еще неопределенному объекту. Так как они совершенно самостоятельны, то они могут быть соединены лишь в некотором третьем и т. д. до бесконечности. Или, наоборот, так как посылки уже предполагают заключение, то последнее, будучи таковым, через эти лишь непосредственные посылки может быть лишь несовершенным. Заключение или продукт целесообразного действия есть не что иное, как некоторый определенный какою-то внешнею ему целью объект; оно есть тем самым то же, что средство. Поэтому в таком продукте самом получилось лишь некоторое средство, а не некоторая выполненная цель; или иначе – цель не достигла в нем никакой истинной объективности. Поэтому совершенно безразлично, смотреть ли на определенный внешнею целью объект, как на выполненную цель или лишь как на средство; это есть лишь относительное, внешнее самому объекту, не объективное определение. Таким образом все объекты, в коих выполняется некоторая внешняя цель, суть также лишь средства для цели. То, что должно быть употреблено для выполнения цели и по существу считаться средством, есть средство, которое по своему определению подлежит трате. Но и объект, содержащий в себе выполненную цель и долженствующий изображать собою ее объективность, есть нечто преходящее; он также выполняет свою цель не путем спокойного самосохраняющегося существования, но лишь поскольку он тратится, ибо лишь постольку он соответствует единству понятия, в коем он снимает свою внешность, т. е. свою объективность. Дом, часы могут являться целями относительно употребленных для их произведения орудий; но камни, балки, или колеса, оси и т. п. образующие собою действительность цели, выполняют ее лишь через претерпеваемое им давление, через химические процессы, происходящие в них действием воздуха, света, воды или через отнятие последних от человека путем трения и т. п. Они выполняют таким образом свое назначение лишь через их употребление и использование и соответствуют тому, чем они должны быть, лишь через их отрицание. Они не соединены с целью положительно, так как они имеют в них самоопределение лишь внешним образом и суть лишь относительные цели или собственно лишь средства.
Эти цели, как указано, имеют вообще лишь ограниченное содержание; их форма есть бесконечное самоопределение понятия, которое через это содержание ограничивается, как внешняя единичность. Ограниченное содержание делает эти цели не соответствующими бесконечности понятия и нарушает его истину; такая определенность предана становлению и изменению и есть нечто преходящее уже через причастие сфере необходимости и бытия.
3. Тем самым получается тот результат, что внешняя целесообразность, будучи лишь формою телеологии, достигает собственно лишь средств, а не некоторой объективной цели, – так как субъективная цель остается внешним субъективным определением, – или, иначе, поскольку эта цель деятельна и выполняет себя, хотя бы лишь в виде некоторого средства, она еще непосредственно связана с объективностью, погружена в нее; она сама есть объект, и можно сказать, что цель постольку не достигает средства, поскольку последнее уже заранее требует выполнения цели прежде, чем она осуществится через некоторое средство.
В действительности же результат есть не только некоторое внешнее отношение цели, но его истина, внутреннее отношение цели и некоторая объективная цель. Самостоятельная относительно понятия внешность объекта, которая предполагается целью, положена в этом предположении, как несущественная видимость, а также уже снята в себе и для себя; деятельность цели есть поэтому собственно лишь изображение этой видимости и снятие ее. Как выяснилось чрез понятие, первый объект через сообщение становится средством, так как оно есть в себе полнота понятия и его определенность, которая есть не что иное, как ее внешность, лишь положенная, как внешнее, несущественное, и потому составляющая в самой цели ее собственный момент, а не нечто самостоятельное относительно него. Вследствие того определение объекта, как средства, совершенно непосредственно. Поэтому субъективная цель не нуждается ни в каком насилии или ином усилении против его, кроме усиления себя самой, чтобы он стал средством. Решение, обнаружение, это определение себя самого есть лишь положенная внешность объекта, который тем самым непосредственно подчинен цели и не имеет относительно нее никакого иного определения, кроме ничтожества его бытия в себе и для себя.
Второе снятие объективности через объективность отличается от первого тем, что первое, как первое, есть цель в объективной непосредственности, и поэтому второе есть снятие не только первой непосредственности, но и того, и другого – объективного, как чего-то только положенного, и непосредственного. Отрицательность возвращается таким путем в себя саму так, что она есть равным образом восстановление объективности, но как тожественной с нею, и тем самым вместе положение объективности, как определенной лишь целью, внешней. Чрез последнее этот продукт остается, как был ранее, также средством; чрез первое он есть тожественная понятию объективность, реализованная цель, в которой та сторона, но коей она есть средство, есть реальность самой цели. В выполненной цели средство исчезает, потому что оно было лишь непосредственно подчиненная цели объективность, которая в реализованной цели есть возврат цели в саму себя; при этом далее и самое опосредование, которое есть некоторое отношение внешнего, исчезает отчасти в конкретном тожестве объективной цели, отчасти в нем же, как отвлеченном тожестве и непосредственности существования.
Тут также содержится опосредование, которое требуется для первой посылки, для непосредственного отношения цели к объекту. Выполненная цель есть также средство, и наоборот, истина средства состоит равным образом в том, чтобы быть самою реальною целью, и первое снятие объективности есть также уже и второе, как обнаружилось, что второе содержит в себе также первое. А именно, понятие определяет себя, его определенность есть внешнее безразличие, которое в решении определено непосредственно, как снятое, именно как внутреннее, субъективное и вместе с тем как предположенный объект. Дальнейший выход из себя, явившийся именно, как непосредственное сообщение и подчинение под него предположенного объекта, есть вместе с тем снятие той внутренней, заключенной в понятие, т. е. положенной, как снятая, определенности внешности, а равным образом, предположения объекта; тем самым это, по-видимому, первое снятие безразличной объективности есть также уже и второе, некоторая прошедшая через опосредование рефлексия в себя и выполненная цель.
Так как понятие тут в сфере объективности, в которой его определенность имеет форму безразличной внешности, находится во взаимодействии с самим собою, то изложение его развития становится здесь вдвойне трудным и запутанным, так как оно непосредственно есть само двоякое, и первое всегда есть также второе. Понятие для себя, т. е. в своей субъективности, есть различение себя от себя, как непосредственной целостности для себя; но так как здесь его определенность есть безразличная внешность, то тем самым тожество с самим собою есть также непосредственно опять-таки отталкивание от себя, так что определенное, как внешнее и безразличное относительно него, есть скорее оно само, и оно, как оно само, как рефлектированное в себя, есть скорее его другое. Лишь поскольку это установлено, может быть понят объективный возврат понятия в себя, т. е. его истинное объективирование, может быть понято, что каждый из единичных моментов, через которые протекает это опосредование, есть сам полное умозаключение последнего. Таким образом, восстановляется первоначальная внутренняя внешность понятия, через которую оно есть отталкивающее себя от себя единство, цель и стремление последней к объективированию, непосредственное положение или предположение некоторого внешнего объекта; самоопределение есть также определение некоторого не определенного через понятие внешнего объекта; и наоборот, оно есть самоопределение, т. е. снятая, положенная, как внутренняя, внешность, или уверенность в несущественности внешнего объекта. О втором отношении, об определении объекта, как средства, уже было указано, каким образом оно в нем самом есть опосредование цели с собою в объекте. Равным образом третье, механизм, протекающий под господством цели и снимающий объект через объект, есть с одной стороны снятие средства, объекта, положенного, уже как снятый, и тем самым второе снятие и рефлексия в себя, а с другой стороны первое определение внешнего объекта. Последний, как было замечено, есть в выполненной цели снова лишь произведение средства; так как субъективность конечного понятия презрительно отбрасывает средство, то она в своей цели не достигает ничего лучшего. Но та рефлексия, через которую цель достигнута в средстве, и в выполненной цели сохранены средство и опосредование, есть последний результат внешнего отношения цели, в коем оно само себя сняло, и которое оно изобразило, как свою истину. Рассмотренное напоследок третье умозаключение отличается тем, что оно есть, во-первых, субъективная целесообразная деятельность предшествовавшего умозаключения, но равным образом и снятие внешней объективности, а потому и внешности вообще, через себя само, стало быть, целостность в ее положении.