Buch lesen: «Сказки для взрослых», Seite 5

БЕЛКЕ В ГЛАЗ

Многие читатели наверняка слышали о том, что опытные охотники, когда охотятся на белок, чтобы не испортить шкурку, во время стрельбы стараются бить белке в глаз. Ну, а поскольку охотником я был тогда ещё совсем неопытным, то и понял эту охотничью мудрость буквально и, наткнувшись однажды в лесу на сидящую на толстой ветке белку, недолго думая, стукнул ей кулаком прямо в глаз.

В тот, не терпящий отлагательств, решающий момент я наивно полагал, что белка «отключится» и, повиснув на ветке, как шерстяной беспомощный чулок на бельевой верёвке, будет ждать, пока я её «выгляжу», «высушу», сниму и положу в свою охотничью сумку. Но белка, очумев от моей неожиданной выходки, сначала растерялась и, выпучив на меня отёкший глаз, лишь села на свою лохматую жопу от удивления. Затем, пару раз встряхнув головой, будто приводя свои разлетевшиеся по голове мысли в порядок, она, распушив хвост, молниеносно юркнула к себе в дупло, вытащила оттуда большую кедровую шишку и прицельно метнула этот ореховый «снаряд» в мою сторону.

Я, честно говоря, надеялся, что она начнёт кидаться орешками не простыми, а золотыми, в которых ядра – чистый изумруд, но, к сожалению, вслед за шишкой, в меня полетела еда из других сказок: и блины, и пироги, и сушёные грибы, и вяленые фрукты, и свежие продукты, и даже восковый «десерт» – большой кусок пчелиных сот. И этот дерзкий беличий «компот» был «вылит» на меня с большим презреньем…

Догадавшись, что это вовсе не та сказочная белка, о которой писал Пушкин, и что сегодня я вряд ли найду что-нибудь более питательное, чем эти скудные огрызки, и встречу кого-нибудь более ценного, чем этот облезлый зверёк, я тяжело вздохнул и, наведя ружьё на шустрый рыжий комок, дважды, поочерёдно, взвёл оба курка своей двустволки. Услышав два негромких глухих щелчка в спусковом механизме ружья, гибкое тело белки моментально перестало суетиться и замерло в позе живого чучела. Чёрные, как маленькие бусинки, глазки заворожённо уставились на торчащий в их сторону гладкий ствол и мне, даже, показалось, будто они не молили меня о пощаде, а отчаянно молили своего беличьего Бога спасти их и сохранить. В этих застывших глазках я увидел жуткий страх, обречённую неизбежность приближающегося конца и трясущуюся внутри красивого пушистого тельца беличью душу, готовую в любой момент, как только прогремит выстрел, «сорваться с низкого старта» и шустро, словно натренированный «спортсмен», ловко прыгая с ветки на ветку, вознестись на небо.

Являясь, наверное, самым сентиментальным охотником в мире, я представил, как маленькие голодные бельчата, оплакивая не вернувшуюся домой маму, будут вынуждены теперь жить в общежитии лесного «интерната», где каждый сам за себя. Что им придётся бороться за свою жизнь и место под солнцем с такими же голодными, но только более сильными и свирепыми кабанами, волками, лисицами, медведями, коршунами и орлами.

Конечно же, в силу своего офицерского прошлого, я не смог выстрелить в безоружного зверька с растопыренными в разные стороны лапками, напоминающего сдающегося в плен мирного лесного жителя, и, сжалившись над ней, стараясь не делать резких движений, чтобы не вспугнуть и без того находящуюся «на нервах» белку, плавно опустив ружьё, спрятал его за спину. После чего, я собрал разбросанные вокруг меня продуктовые засохшие охотничьи «трофеи» и затолкал их обратно в беличье дупло.

Попросив у белки прощения за вторжение на её территорию и за вступление с ней в рукопашный бой, я, по воинской традиции, «отдал честь» и, отмахнув рукой «под козырёк» бейсболки, отправился домой.

На следующий день, после той конфузно-неудачной охоты, на крыльце своей избушки я обнаружил огромную кедровую шишку, полную спелых и крупных орешков. Сначала я предположил, что её занесло ко мне на порог каким-то невероятным плодородным ветром, но потом понял, что это гостинец от моей новой «знакомой». Видимо, расчувствовавшись от моего благородного поступка, белка решила меня отблагодарить и наградить этим почётным кедровым знаком отличия за моё трепетное отношение к природе на фоне процветающего повсюду человеческого безразличия.

Каждый день она приносила мне по одной шишке, а я, с неподдельным интересом, следил за этим процессом, пытаясь понять, в какое количество шишек белка оценила свою спасённую жизнь и когда ей надоест носить мне гостинцы. Но белка без устали продолжала навещать меня и одаривать свежими кедровыми презентами.

Быть для белки дополнительным ртом, о котором тоже нужно заботиться и кормить помимо родных бельчат, я не хотел и тоже стал оставлять на крылечке для белки сюрпризы в виде кусочков сахарного рафинада. Белке понравилась моя сладкая идея, и она с удовольствием соглашалась на этот взаимовыгодный «бартер».

Постепенно перемещая продуктовую «точку обмена» внутрь дома, я боялся, что белку это может насторожить, но та, давно перестав чувствовать во мне потенциальную угрозу, уже без боязни забегала в заранее гостеприимно распахнутую мной дверь, запрыгивала на стол и, положив передо мной шишку, аккуратно брала сахар прямо из моих рук.

С каждым днём наша дружба крепчала всё сильнее и, со временем, переросла в самое настоящее доверительное плодотворное сотрудничество.

Утеплив снаружи белке дупло, и постоянно пополняя её запасы сушёными грибами и сухофруктами, я помог ей пережить лютую зиму, а она, ближе к осени, снабдила меня таким количеством кедровых орешков, что мне удалось даже открыть кедровую лавку и сделать на этом неплохой бизнес.

Моя белка, будучи прекрасным экспертом, находила в лесу отборный «товар» и, срывая его, сбрасывала мне вниз только качественные шишки. Таким образом, в день мы заполняли по два-три больших мешка отборными орехами, а после она помогала мне их шелушить.

В отличие от дружбы между людьми, бизнес и деньги не испортили наши партнёрские отношения, а только укрепили их. И дело вовсе не в том, что белкам деньги не нужны, а в том, что настоящая дружба всегда ценилась дороже золота и никогда не продавалась. Просто люди немного об этом подзабыли, а белка мне об этом всего лишь напомнила.

ГОЛУБИНОЕ ОЗЕРО

Жили-плыли на одном лесном пригородном озере дикие красивые лебеди, а возле озера отдыхали по выходным городские невзрачные серые голуби.

Пантов у городских голубей было видимо-невидимо, вот они их щедро и «раскидывали» по всему пляжу. Голуби с важным видом расхаживали вдоль берега и громко ворковали о своих городских соседях – больших железных птицах (летающих быстрее соколов), о высотных домах (скребущих крышей небо и растущих в тысячу раз быстрее и выше кедров), ну, и, конечно же, о братьях своих больших – людях.

Голуби были убеждены, что человечество служит исключительно для добычи голубиного корма, который они готовят в своих высотных домах, а по утрам, организованно стаскивают в одно и то же, неприятно пахнущее, место, сваливая его в огромные железные кормушки, именуемые «КОНТЕЙНЕРАМИ».

Самыми богатыми и щедрыми кормильцами они считали БАБУШЕК! Эти святые, видимо невероятно богатые пожилые люди, могли себе позволить купить целый пакет пшена, скрошить целый батон хлеба или, осыпав их с ног до головы стаканом семечек, устроить ПИР на весь пернатый МИР! Хотя, старые голуби поговаривали, что раньше было гораздо лучше! Что они ещё помнят те времена, когда почти в каждом дворе люди строили для них VIP-ГОЛУБЯТНИ, а сейчас обнаглели, обленились и строить домики для голубей перестали.

Но дикие лебеди совершенно не понимали городской голубиный сленг и, не обращая внимания на их пустое воркование, молча, продолжали плавать по озеру, грациозно расправляя свои огромные белоснежные крылья и вытягивая свои длинные тонкие шеи.

Голубей раздражало лебединое безразличие и то, что они не проявляли должного любопытства к их павлиньему городскому пижонству.

Принимая спокойное поведение лебедей за высокомерие, обиженные серые птицы дразнили их за это надутыми пернатыми «поплавками», а сами, где-то в глубине души недоумевали, почему птицы такого высокого полёта, имея такую внешность, не рвутся в город?

Голуби (не без зависти) смотрели на своих «недалёких» собратьев и откровенно посмеивались над их непрозорливой близорукостью и называли их дикими, необразованными деревенскими «курицами», страдающими «куриной слепотой». Ведь имея такую красоту, они могли бы жить в самом центре мегаполиса и кормиться из самых элитных «кормушек» в богатых кварталах и пользоваться у людей гораздо большей популярностью, нежели обычные голуби или потрёпанные жизнью воробьи.

Гомон возмущения нарастал с такой силой, что вскоре стал долетать от берега и до плавающих на середине озера лебедей.

Услышав в свой адрес обидные суждения и критику от птиц, не способных плавать, лебеди, словно огромные белоснежные фрегаты, грозно подплыли к берегу.

В ту же секунду птичий базар смолк, и галдёж сменила полнейшая тишина.

Изящными красными клювами лебеди объяснили красноглазым «ворконавтам», что у таких благородных и свободных птиц, как они, не принято есть, что попало, да ещё и из чужих рук. Что их самолюбие претит подачкам судьбы, и они стараются добывать себе корм сами. Да и зимой они предпочитают летать на юг в жаркие страны, а, не как некоторые серые «кочки», нахохлившись сидеть в городе, прижав трясущиеся от холода жопы к канализационным люкам и трубам на теплотрассе.

Больно ударила по голубиному самолюбию правдивая «лебединая песня», и задумали они отомстить периферийным снобам из глубинки и проучить их за заносчивость. Созвали голуби своих собратьев со всего города, прилетели в следующие выходные на озеро и обосрали своим помётом всю лебединую обитель.

Брезгливые и чистоплотные лебеди жить в говне не захотели, да и связываться с «серой массой» не стали, чтобы в бою об них не замараться, и улетели на юг, не дожидаясь осени.

А голуби пожили немного на отвоёванном озере в гордом одиночестве, засрали его окончательно, да так, что корм из-под помёта не видать, и не на шутку затужили. Ведь людей-то, которые бы убрали говно и еды покрошили, поблизости не было.

Вот и решили, всхуднувшие на природе голуби, что городской интеллигенции не место в дикой глубинке, и вернулись в город к своей сытой, размеренной и спокойной жизни.

А на озере том никогда больше лебедей и не видели. Да и само озеро от помёта превратилось в безжизненное фекальное болото, бело-серую жижу, которую горожане стали называть канализационным сточным котлованом, а местные деревенские жители, именовать «Голубиным озером».

ДВА БЫКА

басня

МУченье – свет. А быть здоровым – тьма…

Купила Варвара Николаевна на сельскохозяйственной ярмарке двух бычков. С виду, вроде, одинаковых, а вот по характеру – абсолютно разных.

Один, с первого же дня, всеми силами старался доказать, что он первый «парень» на деревне, и бодал своими маленькими рожками всё, что шевелится и мычит.

Другой, наоборот, в вожаки стада не стремился, от поединков уклонялся и, в отличие от своего «брата», ведущего стадо за собой, всегда предпочитал плестись в конце, рассматривая болтающееся вымя тёлок и их костлявые задницы.

Бык–вожак, с раннего утра и до позднего вечера, «зарабатывая» авторитет, бегал по полям, прыгал по лугам, громко мычал, бил копытом, ломал дрова и хлипкие заборы. В общем, проявлял инициативу, укреплял свои лидерские качества, а заодно и мускулатуру.

Бык–слабак обычно находился в тени, пасся в стороне от стада и употреблял нездоровую и неполезную пищу: «пил» – сочный хмель, «курил» – (пожёвывая) душистый табак да нюхал пыльцу «дурмана». Благодаря чему, превратился в аморфное, ленивое, недоразвитое и хилое животное.

Правда, как это часто бывает в жизни, смерть забирает в первую очередь храбрых, сильных и красивых, а страшных и убогих, почему-то, гуманно щадит.

В современном мире жесткие «жернова» неестественного отбора, которые называют красивым иностранным словом «бизнес», беспощадно «перемалывают» лучших людей в порошок, а животных – в котлеты. Эта жуткая и несправедливая новая традиция грубо нарушает древний ЗАКОН ПРИРОДЫ и порождает БЕСПРЕДЕЛ.

Так было и в этой истории…

Командовать быку-вожаку суждено было недолго. На второй год его «правления» в стаде, Варвара Николаевна наняла «киллера» и лишила здорового и крепкого быка жизни. А хилого – пожалела. Так как от мёртвого, от него, толку было мало, а от живого, какая-никакая, но польза была.

Век быка-слабака оказался намного длиннее, спокойнее, приятнее и веселее, чем у «молочного брата». Он, как и прежде, продолжал вести ленивый и нездоровый образ жизни: употреблять сочный хмель, пожёвывать душистый табак и нюхать пыльцу «дурмана». Ему не нужно было даже напрягаться и бегать за тёлками. Их периодически приводили ему прямо в стойло.

«БЫК-ОСЕМЕНИТЕЛЬ» звучит, конечно, не так гордо, как «ВОЖАК СТАДА», но зато эта должность оказалась для него намного приятнее и самое главное – долговечнее.

МОРАЛЬ БАСНИ:

Коли не хочешь, чтоб тебя «сожрали» в современном мире,

И оказаться в блюде на «обеденном столе»,

Умей для «едоков» невкусным претворяться,

Но очень нужным и полезным для людей.